Текст книги "Аромат розы (Буря в песках)"

Глава 6

Запряженный парой лошадей экипаж, слегка подпрыгивая на бесчисленных ухабах, вез Энжи к ее будущей обители. Девушка ужасно устала от тяжелой дороги и от бессонной ночи в поезде. Однообразный пейзаж понемногу убаюкивал ее. Наконец веки Энжи сомкнулись. Перед тем как задремать, она подумала о том, как было бы хорошо сразу же по приезде лечь в мягкую постель и крепко заснуть.

На одном из ухабов экипаж особенно сильно тряхнуло. Энжи невольно открыла один глаз, куда тотчас же попала крупная песчинка. Девушка застонала от острой боли. Хосе обернулся к ней и, поняв, в чем дело, вытащил из кармана белоснежный носовой платок.

– Сеньорита, пожалуйста, возьмите мой платок и протрите глаз.

– Спасибо, Хосе, – благодарно улыбнулась в ответ Энжи.

Но прежде чем она успела удалить из глаза мешавший смотреть посторонний предмет, целая пригоршня песка хлестнула ей по щекам. Энжи испуганно посмотрела по сторонам и вдруг увидела, что совсем недавно прозрачный и чистый воздух превратился в сплошное облако пыли. Хуже всего было, что поднявшийся неведомо откуда ветер с силой дул им прямо в лицо.

– Хосе… Мистер Родригес… Что происходит? – воскликнула Энжи, у которой от испуга бешено заколотилось сердце. Она прикрыла лицо платком, но песок проникал отовсюду.

Хосе и Педро, как по команде, надвинули чуть ли не до самых глаз сомбреро. Первый из них снова повернулся к Энжи и ободряюще крикнул, перекрывая своим молодым звонким голосом шум ветра:

– Не пугайтесь, сеньорита! Это всего-навсего песчаная буря. Конечно, очень жаль, что она нас застигла!

– Песчаная буря? – переспросила Энжи сквозь платок. – Скажите, Хосе, вам раньше приходилось наблюдать здесь такое?

Хосе хотел улыбнуться. Но только успел на мгновение обнажить свои белоснежные зубы, как тут же был вынужден закрыть рот, чтобы не наглотаться песка. А на вопрос спутницы ответил лишь утвердительным кивком.

Между тем ветер усиливался. Кругом уже почти ничего не было видно из-за взметнувшегося в небо песка. Он забивал глаза, уши, горло, проникал за шиворот и оседал на спине и волосах.

– Хосе, это ужасно! – причитала Энжи. – Ведь мы, конечно, погибнем! Скажите, неужели поблизости нет никакого укрытия, за которым можно было бы отсидеться?!

– Извините, сеньорита, – с трудом сумел все-таки проговорить сквозь песчаный ливень Хосе. – Но самое ближайшее место такого рода – это ранчо мистера Баррета Макклейна. Но ради Бога, не бойтесь! Гибель нам не грозит. Я уже не раз попадал в песчаные бури, причем многие из них бывали куда страшнее этой. И все же, как видите, остался жив!

Он снял с шеи шелковый цветной шарф и, наклонившись к уху Энжи, прокричал:

– Я закрою им вам рот, подбородок и шею, сеньорита, если вы не возражаете. Это будет дополнительной защитой от песка. Разрешите?

– Прошу вас! – тут же согласилась Энжи.

Педро Родригес все это время сохранял молчание и даже ни разу не обернулся. Он был всецело поглощен вожжами, с помощью которых не без успеха старался призвать к порядку нервничавших лошадей. Мистер Баррет Макклейн доверил ему доставить невесту в целости и сохранности. И теперь Педро считал своим святым долгом с честью выполнить поручение хозяина. Причем чтобы ни один золотистый волосок этой очаровательной девушки не упал с ее головы.

Мысли молодого Родригеса были заняты совершенно другим. В бешеной песчаной круговерти он думал о том, как могла такая красивая и молодая особа согласиться выйти замуж за Баррета Макклейна. Ведь там, в Луизиане, при внешности Энжи у нее, несомненно, было множество поклонников! И конечно, молодых, красивых, умных… Зачем же было тащиться так далеко? Ради чего? Чтобы стать женой мрачного, старого повелителя крупного рогатого и прочего скота?

Энжи, несмотря на закрывавшие лицо и шею платок с шарфом, продолжала задыхаться от все же попадавшего в нос и рот горячего песка. Она тоже думала о том, зачем покинула зеленую, покрытую лиственными лесами и рощами Луизиану. И вот очутилась в этом засушливом, жарком Техасе, раскинувшемся, подобно огромной пустыне, на тысячи миль! Техас! Энжи начинала уже тихо ненавидеть само название этого штата, по которому можно ехать днями и ничего путного не увидеть. Потому что в Техасе, как она была уверена, ничего нет и быть не может! Ни журчащих ручьев… Ни живописных озер… Ни ароматного свежего воздуха… Ни деревьев… Ни полевых цветов… Здесь, наверное, нет городов с мощеными улицами и высокими, добротными домами… Есть только обжигающий лицо горячий ветер и песок, который заставляет непрерывно кашлять, не давая открыть глаза или даже нормально вздохнуть…

Выносить все это у Энжи уже не хватало сил. Слезы ручьями лились у нее из глаз, скатывались по щекам, оставляя дорожки на покрытом пылью лице, и падали на шелковый шарф, закрывавший рот и подбородок. Шарф стал совсем мокрым. Добрые сердца обоих мужчин разрывались от жалости к страданиям молодой и очаровательной девушки.

Отбросив всякие сословные предрассудки, Хосе обнял спутницу за плечи и привлек к себе. Энжи благодарно взглянула на мексиканца и спрятала лицо у него на груди. Сердце Хосе неожиданно сильно забилось. Он обнял Энжи другой рукой и еще крепче прижал.

– Простите, сеньорита, но ваши слезы вот-вот разобьют сердце бедного Хосе Родригеса. Я проклинаю этот гадкий ветер и пакостный песок за то, что они довели вас до такого состояния! Но признаться, эти песчаные бури здесь все-таки не так уж часты. Вот увидите, впереди вас ждут прекрасные теплые дни. Солнечные, безоблачные и безветренные. На юго-западе Техаса обычно именно такая погода. А какие закаты! Вы, наверное, никогда таких…

– О чем вы говорите, Хосе? – перебила его Энжи. – Пока я ничего не вижу, кроме столбов песчаной пыли, которые вот-вот меня задушат. Это просто…

Сильная смуглая рука Хосе крепко сжала хрупкое плечо девушки. Он невольно залюбовался локоном золотистых волос, растрепавшимся от ветра и упавшим на шею Энжи.

– Я понимаю вас, Энжи! – глубокомысленным тоном начал было Хосе, но его тут же перебил отец. Энжи плохо понимала испанский язык, но догадалась, что отец предложил сыну замолчать. А заодно упрекнул за чересчур вольное поведение, поскольку обнимать в экипаже женщину, которая через день-другой станет женой их работодателя, значило рисковать будущим. Вряд ли Баррет Макклейн остался бы доволен, увидев подобную пикантную сцену.

Тон Педро был суровым и назидательным. Энжи почувствовала, как рука Хосе, лежавшая на ее плече, сразу ослабла. Но осудил ли Педро ее собственное поведение? Ведь она с готовностью позволила молодому мексиканцу себя обнять!

На всякий случай Энжи слегка отстранилась от Хосе, и его руки тут же вовсе упали с ее плеч. Она с сожалением вздохнула. Эти теплые, добрые руки, казалось, надежно защищали ее от взбунтовавшейся природы. Но Энжи моментально вспомнила отца и его постоянные предостережения против всякого рода предосудительных поступков и неприличного поведения. Конечно, увидев дочь в объятиях молодого человека, да еще мексиканца, Иеремия бы осудил ее. Наверное, даже жестоко наказал…

Сквозь продолжавшие бесноваться песчаные вихри Энжи украдкой взглянула в глаза Хосе. В них светились благородство, честность и бесконечная доброта. «Нет, папа! – подумала она, мысленно обращаясь к покойному отцу. – Ты был бы не прав! Это очень хороший, заботливый юноша. У него отзывчивое, чистое сердце. Кстати, у меня тоже… Не надо нас осуждать!»

Глаза Энжи вспыхнули озорством, и она, к неописуемому удивлению Педро и Хосе, сама обняла младшего Родригеса за стройную талию, крепко прижалась к нему и весело рассмеялась. Хосе беспомощно посмотрел поверх ее головы на отца. Педро же правильно понял невинный поступок Энжи и улыбнулся обоим. Хосе понимающе кивнул, вновь обнял свою спутницу за плечи и тоже засмеялся, хотя причина смеха Энжи так и осталась для него загадкой. Но в этом мраке песчаного урагана он звучал очень искренне и даже по-детски… В нем не было и намека на что-то злое, демоническое, торжество над кем-то. Энжи подняла руку и сняла шелковый шарф, прикрывавший рот и подбородок. Лучезарная, полная веселья улыбка, озарившая ее лицо, была настолько заразительной, что Хосе и Педро тоже громко рассмеялись.

В темноте песчаной бури трое весело хохочущих путешественников даже не заметили, как проехали под аркой ворот ранчо Макклейнов. По обе стороны от арки тянулась высокая кирпичная стена. За ней укрылся от бури сам мистер Баррет Макклейн, сидевший на темной лошади и сопровождаемый двумя всадниками – его телохранителями. Песчаные вихри не могли преодолеть кирпичной преграды, и владелец огромного ранчо спокойно дожидался приезда своей невесты.

Первое, что он услышал, был женский смех – веселый, звонкий, прорвавшийся сквозь песчаную завесу со стороны дороги. Его сопровождал низкий мужской хохот. Баррет Макклейн сжал зубы, а его карие глаза превратились в две узкие щелки. Охранники в недоумении переглянулись.

Баррет внимательно вгляделся в направлении доносившегося смеха и рассмотрел белокурую головку. Как только экипаж въехал в ворота, он увидел рядом с красивой блондинкой еще и смуглого молодого человека, задорно смотревшего на него черными глазами и беззастенчиво обнимавшего девушку за талию. Это привело Макклейна почти в состояние шока. Все мускулы на его лице напряглись. Глаза метали молнии.

Экипаж резко затормозил перед тремя выстроившимися в шеренгу, подобно почетному караулу, всадниками. Хосе Родригес нехотя убрал руку с талии Энжи и гораздо медленнее, чем следовало бы, вылез из экипажа.

Молча проглотив бранные слова, которыми Баррет хотел наградить наглого молодого мексиканца, он сделал знак Педро следовать за ним. Затем бросил беглый взгляд на сразу побледневшую белокурую красавицу, развернул коня и, пришпорив его, поскакал в глубь ранчо. В раздражении он покосился в сторону молодого мексиканца, сказав себе, что в свое время рассчитается с ним. Что касается Энжи Уэбстер, то он женится на ней и уложит к себе в постель, даже если она станет бурно протестовать. Предвкушая ночь и сладость мести, Баррет довольно улыбнулся. Да, Энжи и этот несносный, мерзкий мальчишка еще горько пожалеют о том, что позволили себе в экипаже!

Два рослых телохранителя скакали рядом с хозяином с таким видом, будто уже знали все его мысли. Во всяком случае, Эйса Грэнгер, опекавший Баррета справа, и Панч Добсон, выполнявший ту же функцию слева, не сомневались, что Хосе Родригесу не поздоровится! Впрочем, настроение у обоих было не лучшим – появление в доме Макклейна молодой и красивой хозяйки накладывало на них дополнительные обязанности. В недалеком прошлом, когда была еще жива первая жена Баррета, они уже прошли через это…

Эйсе Грэнгеру было сорок два года. Он был старше Панча Добсона, выше его и выглядел внушительнее. По негласному распределению ролей он считался главным.

Грэнгер оглянулся на миловидную блондинку, глубоко вздохнул и довольно громко выругался. Однако его слова, что-то вроде «черт бы побрал все это!», до Баррета не долетели, поскольку тут же были унесены продолжавшим бесноваться ветром. Все же Эйса с тревогой посмотрел на хозяина. Убедившись, что его грубость осталась неуслышанной, Грэнгер озадаченно почесал затылок, ибо не мог понять, почему несколько минут назад у ворот ранчо тот же ураган не заглушил смеха, который вывел из себя Макклейна. Решив, что с приездом Энжи Уэбстер на ранчо уже не будет прежней жизни, он еще раз вздохнул и слегка пришпорил отставшего было коня.

Экипаж остановился посреди двора. Хосе спрыгнул с козел и открыл дверцу. Энжи улыбнулась ему, ожидая, что сейчас мексиканец обнимет ее за талию своими теплыми руками и поможет спуститься. Но вдруг почувствовала объятие совсем других рук – грубых и властных. Испуганно подняв голову, она увидела Баррета Макклейна. Он смотрел на нее своими темно-карими глазами, которые оказались на одном уровне с ее – огромными, изумрудными…

– Здравствуйте, Энжи! – закричал Макклейн, стараясь перекрыть своим не очень сильным голосом вой ветра. – Меня зовут Баррет Макклейн!

И прежде чем Энжи успела ответить, он взял ее за руку и потащил через песчаный буран к дому. Через несколько секунд они уже были в просторной прихожей, оставив за дверью бешеное неистовство природы.

Энжи продолжала бессознательно сжимать в руках белый носовой платок Хосе Родригеса. А его шарф все еще обнимал белоснежную шею девушки. Она вдруг с тревогой подумала, что если Баррет уже успел устроить ей немую сцену ревности при встрече, то сейчас последует еще одна. Поэтому принялась старательно вытирать глаза платком, после чего развязала шарф и небрежно бросила его на стоявший у двери стул. Баррет, видимо, удовлетворился этим, поскольку не сказал ни слова упрека, протянул руку и снял с головы Энжи шляпу.

– Вот и прекрасно, дитя мое! – улыбнулся он. – Теперь все страхи остались позади. Вам сейчас неплохо было бы принять ванну.

Баррет оценивающе посмотрел на Энжи, чем поверг девушку в совершеннейшее смущение.

– Да… Вы правы, сэр… – пробормотала она. – Я с удовольствием… с удовольствием приму ванну…

Энжи скромно опустила глаза. Баррет же внимательно, с видом собственника, продолжал ее изучать. Его взгляд задержался на роскошных белокурых волосах девушки. Потом скользнул по очертаниям высокой и сильной груди, прошелся по стройной талии и долго не мог оторваться от ног. И Баррет вдруг почувствовал, как все чаще начинает биться его немолодое сердце…

Только тут он наконец вспомнил, что Энжи должна была приехать не одна.

– Дитя мое, а где Иеремия? Я так соскучился по моему дорогому другу! Ведь в последние двадцать лет жизнь так сложилась, что мы только переписывались. Где же он?

Энжи подняла голову и посмотрела на Баррета глазами, полными слез.

– Папа умер на пароходе, мистер Макклейн. Мне пришлось похоронить его в Галвестоне.

– Боже мой! – воскликнул Баррет и, заключив Энжи в объятия, привлек к себе. – Какое ужасное горе! Я сражен!

Энжи стояла неподвижно, пытаясь побороть желание оттолкнуть Макклейна и освободиться из его холодных, словно лед, рук. Но он только крепче прижимал ее к себе. На мгновение Энжи ощутила прикосновение его щеки. Это не позволило ей увидеть плотоядное выражение его глаз. Впрочем, Макклейн тоже не успел заметить брезгливость, мелькнувшую в огромных изумрудных глазах новоявленной невесты. Он почувствовал только, что желал бы вечно прижимать к себе это прекрасное молодое тело.

Наконец он с сожалением отпустил Энжи и сказал уже твердым голосом, в котором вновь прозвучали нотки собственника:

– Вам пришлось уже столько пережить, Энжи! Теперь все в прошлом. У вас есть защитник. Есть свой дом. Мы все будем постоянно заботиться о вашем благополучии. Так что успокойтесь, дорогая, и постарайтесь как можно быстрее справиться с постигшим вас огромным горем – потерей горячо любимого отца.

Энжи посмотрела на Баррета широко открытыми глазами и чуть слышно ответила:

– Спасибо, сэр!

Она действительно почувствовала некоторое облегчение. Возможно, потому, что глаза Баррета показались ей теплыми и добрыми. В отличие от рук… Вообще он был, конечно, очень даже стар для нее. Но Энжи подумала, что как раз это и может стать каким-то залогом их будущей сравнительно спокойной жизни. Может быть, этот невысокий седовласый джентльмен станет для нее хорошим, отзывчивым отцом, о котором Энжи всю жизнь мечтала и которого у нее так никогда и не было… Может быть, он станет оберегать ее от превратностей жизни и даже баловать, как свою родную дочь… А она будет вечерами читать ему книги… Оказывать самое глубокое уважение… И может быть, в конце концов полюбит его, как родного отца.

Баррет отвлек Энжи от этих мыслей, заключив ее ладони в свои.

– Вы должны познакомиться с моей свояченицей, Энжи. Она ждет нас.

Он взял ее под руку, что снова вызвало у Энжи почти инстинктивное желание отстраниться. Но она сумела справиться с собой и даже слегка прижала к себе острый локоть Баррета.

Они прошли по длинному коридору с аркообразным потолком и массивными, тяжелыми стенами. Окна в них были наглухо закрыты, а потому вой ветра сюда не проникал. В дальнем конце коридора они остановились перед темной дверью из мореного дуба. Баррет постучал…

…В просторной комнате с высокими потолками и старинной мебелью все говорило о достатке хозяина дома. Энжи только сейчас задумалась о том, как богат ее будущий супруг. Но тут из дальнего угла донесся мелодичный женский голос:

– Энжи, дорогая, я так рада вас видеть!

Обернувшись, Энжи увидела миниатюрную брюнетку средних лет, сидевшую на обитой желтым шелком софе. На ней была кружевная блузка с короткими рукавами и очень красивая юбка из добротного «флотского» полотна. Брюнетка приветливо улыбнулась Энжи. Глаза у нее были мягкими, добрыми, и в этом не чувствовалось ни тени фальши.

Эмили Йорк выглядела достаточно молодо и на первый взгляд вполне годилась Баррету Макклейну в дочери. В волосах ее не было ни единого седого волоса, а на лице – ни одной морщинки.

– Здравствуйте, Энжи! Я – Эмили Йорк.

Эмили встала с софы и подала Энжи руку.

– Мне очень приятно с вами познакомиться, мисс Йорк, – с легким реверансом ответила Энжи и почему-то смутилась.

– Боже мой, зачем же так официально? – засмеялась Эмили и обняла Энжи. – Зовите меня тетушкой Эмили. И никак иначе!

Эмили обняла Энжи и привлекла ее к себе. Энжи оказалась на пару вершков выше Эмили. Это преимущество дало ей возможность, будучи в дружеских объятиях, все же незаметно оглянуться…

…У двери, небрежно прислонившись к косяку, стоял высокий молодой человек и не отрывал от нее взгляда. Его густые волосы были чернее ночи, глаза – цвета голубой дымки. Нос – аристократически-прямой. Слегка полноватые губы выдавали чувственность. К тому же на Энжи он смотрел с жадным интересом и, казалось, мысленно раздевал ее.

Энжи еще более смутилась и покраснела. Коленки ее задрожали.

– …Чувствуйте себя как дома, – продолжала между тем Эмили, выпустив наконец Энжи из объятий.

– Я… я постараюсь… мисс… – пробормотала Энжи, все еще не в силах оторвать взора от стоявшего у двери рослого мужчины. Еще никогда, даже в самых диких и эротических снах, не видела она такого поразительного мужского совершенства. Когда же он, отойдя от двери, двинулся к ней, Энжи задрожала уже всем телом.

– Дитя мое, вы, верно, очень устали, – произнес Баррет Макклейн, внимательно посмотрев на невесту. – Я сейчас позвоню служанке. Она проведет вас в спальню и приготовит ванну.

– Конечно, – утвердительно кивнула Эмили. – У Энжи есть еще время привести себя в порядок, а уже потом познакомиться с будущим сыном.

Только сейчас Энжи поняла, кто стоял у дверей и почему Баррет Макклейн не проявлял никаких признаков ревности. Хотя совсем недавно, у ворот ранчо, он был готов растерзать несчастного Хосе Родригеса.

– Мой сын считает себя величайшим шутником на свете, – усмехнулся Баррет, властно положив руку на плечи невесты. – Итак, Пекос, это Энжи Уэбстер. Я, если помнишь, уже говорил тебе о ее предстоящем приезде сюда. А вам, Энжи, я хочу представить моего единственного сына – Пекоса Макклейна.

Пекос вплотную подошел к Энжи, которая даже была вынуждена отступить на шаг. А он продолжал не отрываясь смотреть в ее изумрудные глаза.

– Да, папа, – глуховато сказал Пекос. – Я помню, что ты говорил мне о приезде к нам Энжи Уэбстер. Но при этом ты забыл упомянуть, что ее внешность – под стать ангелу небесному!

При слове «ангел» на лице Пекоса появилась сардоническая усмешка. И Энжи поняла, что причиной тому была именно она. Пекос же протянул ей руку и спросил:

– Вы согласны пожать мне руку? Или за это надо платить?

Ошарашенная столь странным заявлением, Энжи вложила свою ладонь в руку Пекоса, которая показалась ей необычайно теплой, а пожатие – неожиданно крепким. Он задержал ладонь девушки в своей, как бы вовсе не желая ее отпускать.

– Воистину, папа, вы нашли просто божественный цветок! – все с той же ехидной улыбкой продолжал Пекос. – Она действительно настоящий ангел, который вознесет вас с собой прямо на небо.

Баррет нахмурился и холодно сказал:

– Не обращайте внимания на его грубости, Энжи. – После чего обернулся к сыну: – А ты, несносный мальчишка, отпусти ее руку!

Пекос с большой неохотой повиновался, но при этом буркнул:

– Но мне правда кажется, что она похожа на ангела!

Не сказав больше ни слова, Пекос круто повернулся и медленно пошел к двери, у которой только что стоял. Энжи смотрела ему вслед, несколько удивленная всем происходящим, и гадала: неужели сын ее будущего мужа всегда ведет себя так странно?

У самой двери Пекос обернулся и, обращаясь, по-видимому, к отцу, сказал со вздохом:

– Мне надо будет точно рассчитать время до ужина. Я хотел вечером вернуться в город, но теперь передумал.

Каждый из троих, находившихся в тот момент в комнате, восприняли эти слова по-разному. Легкая улыбка на губах Эмили Йорк расплылась по всему ее маленькому личику, по мере того как она смотрела на любимого племянника. То, что Пекос будет вместе с ними ужинать, делало ее почти счастливой. Во взгляде Баррета Макклейна, который он бросил на сына, можно было прочесть самую откровенную ненависть пополам с отвращением. Он был возмущен грубым поведением Пекоса и крайне недоволен тем, что тот будет сидеть с ними за одним столом. Энжи смотрела на Пекоса с почти благоговейным страхом, но одновременно – озадаченно. Ей казалось, что она слышит в душе тревожный, предостерегающий звон колокола… Что-то в этом необычайно красивом человеке внушало ей опасение. Энжи была достаточно смышленой, чтобы понять это. И в меру женщиной, чтобы уметь скрывать свои чувства.

Пока трое думали каждый о своем, Пекос, сунув руки в карманы джинсов, прошествовал по коридору к своей спальне, сел на край кровати и, схватившись за голову, проговорил вслух:

– Итак, очаровательная юная девочка, на которой отец хочет жениться, оказалась не кем иным, как моей знакомой красоткой Энжел из ресторанчика в городке Пасо-дель-Норте на мексиканской границе! Ах, Энжел, Энжел! Ты небось сидишь сейчас в своей комнате и думаешь, выдам я тебя уже сегодня или нет? – Он хищно усмехнулся и, выпрямившись, снова сказал вслух: – Может, я вообще никогда ему не скажу об этом, милая Энжел. Во всяком случае, до поры до времени… Пока мы не возобновим с тобой то, что уже хотели начать тогда… Когда я нежданно-негаданно попал вместо твоей постели в полицию…

Пекос повалился на кровать и громко расхохотался. А за стенами дома продолжала бушевать песчаная буря…