Текст книги "Аромат розы (Буря в песках)"

– Видишь ли, Эмили, – медленно проговорил он, выпустив в воздух облако табачного дыма, – этой девушке действительно всего восемнадцать. Да, она слишком молоденькая. Но, как уверяет Иеремия, чрезвычайно способная. Всю свою жизнь именно Энжи вела его домашнее хозяйство и делала это с большим успехом. Кроме того, она прекрасно готовит, умеет чинить старые вещи и стирать. Кроме того…

Эмили не могла больше все это выслушивать.

– Умеет готовить? – прервала она Баррета. – Умеет стирать? При чем здесь все это?! У тебя в доме полно слуг! И вряд ли ей придется брать на себя какие-то обязанности по хозяйству. Или я ошибаюсь?

– Нет… нет… – начал вдруг заикаться Баррет. – Просто она…

– Перестань! Если уж ты решил помочь своему лучшему другу, то привези этого ребенка сюда и пусть девушка спокойно живет вместе с нами. Право, для этого вовсе не нужно на ней жениться. Бедное создание! Она даже…

– Ты меня просто удивляешь, Эмили! – раздраженно воскликнул Баррет. – Ты серьезно думаешь, что молодая одинокая женщина может жить со мной в одном доме, сохранив при этом свою репутацию?

– Ты сам знаешь, что говоришь ерунду. Ведь, кроме тебя, здесь живу я. Разве это не надежная защита для чести Энжи? Она сможет спокойно жить под крышей твоего дома, и никому в голову не придет заподозрить, будто…

Баррет бросил недокуренную сигару в чашку с недопитым кофе и, перегнувшись через стол, зашептал:

– А как же Пекос?

– При чем здесь Пекос?

– Он тоже подолгу живет в этом доме. И люди могут подумать… Сама знаешь что! Пойдут грязные сплетни…

Эмили оперлась локтями о край стола, опустив подбородок на сцепленные красивые пальцы.

– Баррет, ты прекрасно знаешь, что Пекос большую часть времени проводит совсем не здесь и в твоем доме бывает только наездами. Во-вторых, он не обратит на Энжи никакого внимания. Он интересуется только очень красивыми девушками. Ты считаешь, что Энжи можно отнести к этой категории? Она что, действительно красавица?

Баррет выпрямился и, скрестив руки на груди, ответил с язвительной ухмылкой:

– Откуда мне знать, красива Энжи или нет? Я ни разу ее не видел. И тебе это как будто хорошо известно!

– Гм-м… Я думала, твой друг в письмах достаточно подробно обрисовал свою дочь. Может, даже прислал фотографию. А?

Первой реакцией Баррета на этот выпад было острое желание солгать. Но он тут же одумался.

– Иеремия действительно прислал мне ее фотографию. Правда, очень неудачную. Но все же по ней видно, что Энжи – девушка здоровая и очень недурна собой.

Эмили опустила руки на колени. Она подумала, что если Макклейн в его преклонные годы решил жениться на столь юном существе, то эта девица, несомненно, достаточно красива и не лишена очарования. Иначе бы зять просто не стал говорить со своим другом на эту тему, как бы ни хотел поддержать его на пороге небытия. Значит…

Тут Эмили впервые почувствовала, как в ее душу начинает закрадываться страх. Ведь если Энжи красива и обаятельна и к тому же неглупа, то Баррет вполне может настолько сильно увлечься ею, что после своей смерти оставит все состояние молодой жене и никому больше…

Она сделала паузу, после чего заговорила уже более мягким и добрым тоном:

– Баррет, я знаю, ты по-настоящему хороший и честный человек. Ты всегда стараешься поступать по справедливости и делать другим добро. Но прошу тебя, не надо убеждать себя в том, что ты должен непременно жениться на этой молоденькой девочке, почти ребенке, какой бы красивой и обаятельной она ни была. Будет вполне благородно с твоей стороны просто взять Энжи к нам в дом и здесь заботиться о ней как о дочери. Обещаю, что я тоже буду всячески помогать тебе всем, чем смогу. В округе знают Баррета Макклейна как глубоко порядочного и честного человека. Тебя все любят и уважают. Никто не посмеет даже заподозрить что-то дурное в твоем желании приютить у себя дочь умершего друга и заботиться о ней. Разве ты не согласен? Тогда зачем упрямишься и не желаешь изменить свое решение, которое очень скоро может обернуться для тебя ужасной трагедией? Ладно! Но почему для начала ты не пригласишь Энжи пожить с нами, скажем, полгода? И если к концу этого срока желание жениться на ней у тебя не пропадет, тогда… ну что ж – женись!

Глаза Баррета метали молнии. Он согнул руками чайную ложку и медленно, с угрозой проговорил:

– Ты давно слышала что-нибудь о Пекосе? Где он сейчас?

Эмили ошарашенно посмотрела на зятя, не понимая, к чему он клонит.

– Я? О Пекосе? Ничего не знаю! Уже несколько недель от него нет писем. Ты же знаешь Пекоса: он появляется ненадолго, как солнышко в ненастную погоду, и тут же снова исчезает.

– Совершенно верно! Так вот: прежде чем он в следующий раз появится, как то самое солнышко, я намерен стать мужем Энжи Уэбстер. Понятно? Мне не хотелось бы, чтобы Пекос…

– Кто-то назвал мое имя? – вдруг раздался низкий мужской голос.

Эмили и Баррет одновременно оглянулись. Высокий мужчина с веселой улыбкой направлялся к их столу. Его иссиня-черные волосы блестели на солнце. В манерах было что-то кошачье. Серебряные шпоры на сапогах звенели при каждом шаге. Белая рубаха была расстегнута почти до пояса, обнажая поросшую густыми черными волосами грудь. На кожаном поясе болтался упрятанный в кобуру револьвер.

Подойдя к столу, он остановился за спинкой стула, на котором сидела Эмили, и нежно поцеловал ее в затылок, после чего вновь рассмеялся, обнажив ровный ряд белоснежных зубов:

– Ну, как себя чувствует моя любимая девочка?

Эмили схватила его теплые ладони и прижала их к своим щекам.

– Пекос! Наконец-то ты дома!

Глава 3

Дрожащей рукой Энжи закрыла дверь единственного в жизни дома, который считала своим. В душе – лишь щемящая пустота невозвратимой потери. И хотя она жила под этим кровом фактически затворницей, сама мысль о том, что больше ей сюда уже не вернуться, была ужасна. Энжи смотрела на такие родные окна с узорчатыми рамами. За одним из них – ее комната, теперь опустевшая навсегда…

Энжи почувствовала, как по щекам текут горячие слезы. Иеремия положил руку ей на плечо:

– Не будем терять времени. Пора ехать.

Голос отца отвлек Энжи от тяжелых мыслей. Она сильно дернула ручку, и дверь в дом плотно захлопнулась. Затем повернулась и сбежала по деревянным ступенькам с крыльца.

– С добрым утром, мистер Дэйвис! – крикнула она через улицу появившемуся в дверях дома напротив соседу, который любезно согласился довезти Уэбстеров до устья реки.

– С добром утром, Энжи, – учтиво поклонился в ответ Дэйвис.

Перейдя улицу, он предложил руку этой молодой и красивой девушке, чтобы помочь ей взобраться по высоким ступенькам экипажа, в котором уже восседал Иеремия. Энжи через плечо бросила взгляд на два чемодана, аккуратно поставленных Дэйвисом в багажник. Все было на месте.

– Готовы? – спросил с облучка Дэйвис, державший в руках вожжи.

– Готовы! – откликнулся Иеремия.

– А вы, Энжи? Можно трогать?

Энжи до боли прикусила нижнюю губу и молча кивнула.

– Поехали! – крикнул Дэйвис и пошевелил поводья…

…Настроение Энжи чуть улучшилось, как только они выехали на набережную. Она еще никогда не видела Миссисипи, хотя гудки плывущих по реке пароходов часто долетали до ее слуха. Сейчас ее глаза горели от восторга при виде десятков больших и маленьких судов, стоявших у тянувшихся на несколько миль вниз по реке причалов огромного порта. Громадные краны переносили по воздуху тюки хлопка, которые тут же исчезали в бездонных трюмах. Обнаженные по пояс люди со вздутыми от напряжения мускулами, белые и негры, кричали, пели какие-то песни, суетились, таскали на плечах мешки, тяжелые корзины и всяческую утварь. Подняв груз по трапу на борт, они вытирали ладонями пот и тут же бежали назад за новой партией.

Энжи с интересом следила за ними, как и вообще за всем, что происходило вокруг. Она не сразу услышала недовольный голос Иеремии:

– Дитя мое, неужели тебе больше нечем заняться, чем пялить глаза на полуголых мужчин? Честное слово, мне просто стыдно за тебя!

– Прости… Прости меня, папа!

Энжи демонстративно повернула голову и стала смотреть в другую сторону. Но тут Дэйвис остановил экипаж и объявил, что они приехали. Он помог Иеремии и Энжи сойти на землю, после чего проводил к причалу, где был пришвартован их корабль. Энжи залюбовалась рекой. Все здесь было для нее новым. Большие и маленькие пароходы, стоявшие у длинных пирсов. Шлюпки, снующие между ними. Зазывалы цветочных магазинов, приютившихся у самой воды. Тележки с мороженым, пирожками, водой и пирожными. Все двигалось, галдело, шумело.

Они подошли к сходням пассажирского парохода, на котором должны были продолжить путешествие. Он оказался очень большим и красивым. Не менее интересно было наблюдать и за пассажирами. Две молодые, элегантно одетые пары чуть ли не бегом поднимались по сходням, держась за руки и громко смеясь. На середине трапа они на несколько секунд остановились. Женщины раскрыли разноцветные зонтики, чтобы уберечь от солнечных лучей свою нежную, аристократически-бледную кожу и не дать выцвести красочно расшитым юбкам из дорогого шелка.

– Теперь я хотел бы попрощаться с вами, – грустно сказал Дэйвис.

– Спасибо, что согласились подвезти нас, – ответил Иеремия, крепко пожимая руку соседу.

Энжи тоже протянула Дэйвису руку и вдруг почувствовала, что ей будет не хватать этого доброго, милого человека. Она очень привыкла видеть его в дверях дома напротив, где он неизменно появлялся каждый вечер ровно в пять часов пятьдесят семь минут. И еще она будет скучать без его очаровательной жены Перл, которая точно в пять часов пятьдесят пять минут вечера, то есть на две минуты раньше, спускалась по ступенькам крыльца и поджидала Дэйвиса. Тот никогда не опаздывал ни на секунду.

Когда Энжи ступила на палубу, то тут же почувствовала руку отца, крепко сжавшую ей локоть. Настроение сразу же испортилось. Она мечтала переплыть огромный залив, находясь на палубе, в окружении веселой яркой толпы и молодых людей, уже кидавших исподтишка заинтересованные взгляды на поднявшуюся по трапу юную очаровательную блондинку. Один из них даже не пытался скрыть своего восхищения. Энжи тут же отметила, что он не заметил даже ее бедной, поношенной одежды. И вдруг почувствовала, как учащенно забилось сердце.

Но в тот же момент пальцы Иеремии снова сжали ее руку.

– Спустимся в каюту, – приказным тоном сказал он.

Энжи почувствовала, что вот-вот заплачет. Не скрывая обиды и разочарования, она резко повернулась к отцу. В глазах ее было самое настоящее бешенство.

– Нет, папа! – дрожащим голосом проговорила она. – Мы не пойдем в каюту! Я впервые в жизни плыву на корабле, а ты хочешь упрятать меня в темную каморку под палубой, откуда я ничего не увижу! Уже не говоря о том, что не смогу ни с кем познакомиться и даже просто поговорить.

На Иеремию этот взрыв, казалось, не произвел никакого впечатления. Он на мгновение отпустил руку Энжи и холодно сказал:

– Ты, верно, забыла, зачем мы едем. Но я это хорошо помню. Помню, что везу своему лучшему другу его будущую жену. Ничего себе! Она желает с кем-то познакомиться! Мне все-таки казалось, что ты знаешь, как теперь себя вести. Но видимо, я на этот счет сильно ошибался. Поэтому вынужден заставить тебя немедленно спуститься в каюту и находиться там до самого конца нашего плавания. Я не собирался подвергать тебя такому строгому карантину. Но ты, как всегда, разочаровала меня своим поведением. А потому – изволь спускаться вниз! О еде для нас обоих я позабочусь. Здесь есть ресторанное обслуживание пассажиров прямо в каютах. Ты сможешь выбрать все необходимое, чтобы не голодать. Так что, повторяю, спускайся в каюту и никуда оттуда не выходи до конца плавания. – Он строго посмотрел на дочь и добавил: – Я обещал Баррету Макклейну, что передам тебя ему невинной и чистой, и своего слова не нарушу!

Энжи открыла было рот, чтобы протестовать. Но тут же подумала, что толку от этого не будет никакого. Иеремия просто не станет ее слушать, как никогда не слушал и раньше. Кроме того, ей решительно не хотелось устраивать сцену перед собравшимися на палубе молодыми людьми, а пуще того – перед почтенными дамами, которые жить не могут без сплетен. Устало сгорбившись, Энжи медленно спустилась по трапу к двери отведенной ей каюты.

Каюта оказалась тесной, темной и находилась прямо под палубой, откуда отчетливо доносился топот многих ног. Для того чтобы дотянуться до иллюминатора, через который только и можно было наблюдать за всем происходящим снаружи, надо было стать на цыпочки.

Оставив свою готовую разрыдаться дочь в каюте, Иеремия вышел в коридор. Но прежде чем закрыть дверь, еще раз бросил на дочь подозрительный взгляд и сурово сообщил:

– Сейчас я тебя запру. А ключ от каюты будет лежать у меня в кармане. К обеду я вернусь, и мы поедим вместе. Если же буду плохо себя чувствовать, то попрошу официанта принести тебе перекусить. Потом он снова запрет каюту, а ключ вернет мне.

Дверь каюты захлопнулась, в замочной скважине загремел ключ, и Энжи осталась одна. Где-то совсем близко, на верхней палубе, веселились ее сверстники. Откуда-то доносились звуки музыки. Энжи представила, как в уютном ресторане танцуют беззаботные и счастливые пары, а в маленьком кафе на корме судна улыбающийся бармен предлагает разнообразные напитки. И везде – неповторимый аромат моря, брызги волн, разрезаемых носом корабля. Водяная пыль разносится по палубе и оседает на обнаженных по локоть руках и лицах. Прохладная… Соленая… Но все это не для нее. Запертая дверь душной каюты отрезала Энжи от всего остального мира…

Глава 4

Смуглое от загара лицо старшего Макклейна еще больше потемнело, когда он взглянул на стоявшего за креслом Эмили и ехидно ухмылявшегося сына. Пекос обладал редким даром появляться именно тогда, когда его меньше всего ждали… Или вообще не хотели видеть… Надеясь, что этот неожиданный визит сына, как и все предыдущие, продлится недолго, Баррет изобразил одними губами притворную улыбку и холодно бросил:

– Очень рад тебя видеть, сынок! Я и не знал, что ты уже вернулся в Марфу.

Пекос выдвинул стул и с усталым видом уселся рядом с теткой.

– Здравствуйте, сэр, – кивнул он черноволосой головой все еще не оправившемуся от изумления отцу. – Честно говоря, пока я был в Мехико, меня не оставляло странное предчувствие. – Серые глаза Пекоса загорелись злобой. – Внутренний голос подсказал мне, что надо срочно ехать сюда. Вот я и приехал. – Он откинулся на спинку стула и кивнул тетке, на лице которой было написано безмерное счастье. – Что-то здесь случилось? – спросил Пекос, подвигая к себе серебряный кофейник. – Или ваши молитвы внушили мне мысль вернуться в отцовский дом? Вы, конечно, молились об этом. Не правда ли, отец?

– Тебе не кажется, что в такой ранний час подобный юмор не совсем уместен? – уже без всякого намека на улыбку процедил сквозь зубы Баррет. – Я не знаю, что ты здесь делаешь, но…

– Зачем так, отец? – прервал Пекос отца, с трудом подавляя раздражение. – Неужели вы совсем не рады нашей встрече? Я-то думал, что вы должны бы…

– Довольно, Пекос! – взорвался Макклейн-старший. – Перестань дерзить!

– Прошу тебя, Баррет! – вмешалась Эмили в начавшуюся перепалку между отцом и сыном. – Ведь вы не виделись уже несколько недель. Неужели надо…

– Все в порядке, тетя Эм, – ласково улыбнулся ей Пекос, не дав закончить фразы. – Просто совершенно очевидно, что я приехал не вовремя. – Он перевел взгляд на отца: – Ведь так? Вы почему-то сейчас не хотите меня видеть, правда?

– Ты долго собираешься здесь пробыть? – спросил Баррет, пропустив мимо ушей вопрос сына.

Глаза Пекоса сузились, превратившись в две щелки. Он налил себе чашку кофе и поднес ко рту.

– Сначала объясните, почему вы не хотели, чтобы я приезжал. А уж потом я скажу, сколько собираюсь здесь пробыть.

Пекоc отпил из чашки и вопросительно взглянул на отца. Тот не мог больше сдерживаться и что было сил ударил кулаком по столу.

– Мне все равно, останешься ты здесь совсем или сегодня же уберешься ко всем чертям! Но предупреждаю раз и навсегда: никаких суждений по поводу принятого мной решения я от тебя не потерплю! Скоро сюда приедут мой старый друг Уэбстер и его дочь Энжи. У Иеремии очень плохо со здоровьем. По правде говоря, он вот-вот умрет. После того как это случится, Энжи останется здесь и будет жить с нами.

Пекос пронзил отца насквозь суровым взглядом своих серых глаз:

– Никак не возьму в толк: о чем ты говоришь? Что, эта девица будет работать у тебя на ранчо? Или станет здесь постоянной гостьей? Может, ты хочешь удочерить ее и сделать моей сестрой? Как в конце концов все это понимать?

– Она будет моей женой! – прошипел Баррет, окончательно теряя самообладание.

Пекос явно издевался над ним. Более того, его тон по отношению к отцу заставлял последнего чувствовать себя не только глупцом, но и виноватым перед сыном.

Пекос посмотрел на тетку. Ее внезапно побледневшее лицо выражало тревогу. Эмили явно беспокоилась, что ее племянник может сгоряча наговорить отцу лишнего.

– Пекос, дорогой, – начала она, – прошу тебя…

Но Пекос жестом не дал ей докончить. Затем улыбнулся тетке и, как бы расслабившись, откинулся на спинку стула. И после продолжительной паузы заговорил неожиданно спокойным и холодным тоном:

– Итак, у меня будет новая маменька. Молодая и красивая. Это же просто замечательно! Надеюсь, она не откажется читать мне сказки на сон грядущий и убаюкивать, когда я начну капризничать?

– Неужели так уж обязательно издеваться и ехидничать?! – воскликнул Баррет. – Да, я решил снова жениться! И откровенно тебе об этом говорю. Ты же начинаешь смеяться и позволяешь себе оскорбительные шуточки. Даже не хочешь спокойно обсудить с отцом столь важный шаг!

– А зачем? – тем же ровным тоном прервал Баррета сын. – Как будто это может что-то изменить! Я не припомню ни одного случая, когда бы ты спрашивал моего мнения, не говоря уже о совете. – Он встал со стула и презрительно посмотрел на Баррета. – Делай все что хочешь, дорогой отец. Женись на первой попавшейся женщине. Меня это не касается.

Пекос наклонился, поцеловал тетушку в щеку и прошептал ей на ухо:

– Я пойду поприветствовать Рено, потом освежусь под душем и лягу немного поспать. А когда проснусь, мы вместе поужинаем. Но лучше – попозже.

– Да, милый! Ты все прекрасно придумал.

Пекос снова посмотрел на отца:

– Когда сгорающая от смущения невеста и ее гордый папенька намерены здесь появиться?

С трудом сдерживаясь, чтобы не взорваться от нового ехидства сына, Баррет прошипел:

– Они приедут через несколько недель. Я думаю, к тому времени тебе уже надоест и мой дом, и ранчо, и вообще все здесь!

– Гм-м… – протянул Пекос и тут же вновь постарался уколоть отца: – Не знаю. Я долго не был дома, поэтому соскучился по родным местам. Так что, наверное, останусь здесь ненадолго. Заодно познакомлюсь и со своей новой матушкой.

Он вдруг громко расхохотался. Затем повернулся и скрылся за дверью гостиницы. Баррет, покрасневший, как вареный рак, с бешенством смотрел ему вслед. На лице же тетушки играла добрая, лучезарная улыбка…

Рено Санчес перевернулся на спину в своей узкой койке, стараясь отогнать сон. Его черные глаза на мгновение открылись. Затем веки снова сомкнулись. Из полуоткрытого рта послышалось тихое похрапывание. Смуглая рука свесилась с кровати до самого пола.

– Рено, подлый свин, открой же наконец дверь! – нарушил тишину маленького однокомнатного домика громкий мужской голос с улицы.

Черные глаза Рено вновь открылись. Он облизал губы, потер веки и приподнял с подушки сонную голову. Решив, что его беспокоит в неурочный час один из пастухов, Рено с раздражением крикнул:

– Пошел к черту, вонючий инородец! Или же я сейчас…

Он не успел договорить, как дверь распахнулась, впустив в душную комнату порыв свежего ветра. С порога полусонному хозяину дома насмешливо улыбался высокий стройный мужчина. Он захлопнул за собой дверь и, подойдя к кровати Рено, сдернул простыню с бормотавшего какие-то бессвязные слова мексиканца.

– Вставай! И прикрой свою голую коричневую задницу!

Утренний гость весело рассмеялся. Рено спрыгнул с постели и, закрывая срам висевшим на спинке стула полотенцем, тоже раскатисто захохотал.

– Пекос, сукин ты сын! Когда успел приехать? – воскликнул он, обнимая приятеля и прижимая его к груди.

– Только что прискакал сюда верхом, дружище! Да убери же свои замасленные руки! Теперь я понимаю, почему твои соотечественники не могут довести до конца ни одного начатого дела. Они постоянно обнимаются. А затем устают от этого занятия и валятся спать!

– Бездушный ты мерзавец, Пекос! – принялся оправдываться Рено. – Я так рад тебя видеть, а ты еще ворчишь! Скажи лучше, чего хочешь? Чаю? Кофе?

– У тебя нет виски?

Пекос обвел взглядом бедно обставленную и неприбранную комнату Рено. Здесь все оставалось таким же, как много лет назад.

Рено родился на ранчо Макклейна пятью годами раньше Пекоса. Отцом его был некто Санчес – красивый южноамериканский ковбой, а матерью – пылкая служанка в хозяйском доме по имени Конни. В четырнадцать лет Рено неожиданно осиротел. Случилось так, что его страстный по натуре отец не смог устоять перед очарованием соблазнительной молодой особы, служившей в доме Макклейна помощницей повара. Однажды ночью, думая, что жена и Рено уже спят, Санчес предался плотским усладам со своей пассией, а Конни – женщина очень ревнивая – подкараулила счастливых любовников и, выхватив из-под полы юбки острый кухонный нож, вонзила его в спину неверному супругу.

Но тут же поняла, что натворила. Бросившись на колени перед поверженным мужем, Конни громко закричала и принялась отчаянно трясти Санчеса за плечо в надежде привести его в чувство. Но тот никак не реагировал. Он был мертв. Тем временем лежавшая под ним соблазнительница сумела вскочить на ноги, увидела своего залитого кровью любовника и, вырвав у Конни нож, вонзила его прямо в сердце сопернице. Та замертво упала рядом с Санчесом.

Малолетний Рено услышал доносившиеся с улицы отчаянные крики матери. Вскочив с кровати, он натянул штаны и бросился на помощь, предчувствуя беду. И все же опоздал…

С ненавистью смотрел он на дрожавшую всем телом женщину, стоявшую над его мертвыми родителями. Рено бросился на колени перед их телами и, приложив ухо к груди сначала отца, а потом матери, попытался услышать биение их сердец. Но тщетно… Тогда Рено поднялся, с совершенно сухими глазами подошел к забору, на котором сушилась конская попона, снял ее и накрыл оба трупа.

– Господь! Упокой их души! – прошептал Рено и перекрестился. Потом повернулся и медленно побрел к дому. Это был уже не подросток, а взрослый мужчина. В ту страшную лунную ночь Рено Санчес дал себе обещание, что никогда не нарушит священной клятвы супружеской верности. И никогда из ревности не поднимет руку на соперника, чтобы лишить того жизни.

Свое обещание Рено свято помнил. Он был темпераментным и влюбчивым, но всегда умел сохранить хладнокровие и держать себя в руках. У него была жена, которой он ни разу не изменил. Когда же она умерла, все другие женщины перестали существовать для Рено. Он не сомневался, что сможет сохранить верность супруге до гробовой доски. Ибо, получив в свое время в жены само совершенство, не хотел больше знать никого…

Когда в семье Рено произошла эта трагедия, Пекосу было всего девять лет. Ему тогда не стали рассказывать всех подробностей. Но он сам о них догадался. И, желая получить подтверждение, через несколько дней после похорон пошел в дом Рено. Когда же полный горя четырнадцатилетний мексиканец не захотел открыть ему всей правды, Пекос с укором сказал ему:

– Оказывается, ты всего лишь жалкий маленький слуга на ранчо всемогущих Макклейнов. Боишься слово сказать!

Рено запротестовал. Тогда Пекос подошел вплотную к нему и стал рядом. Он был намного ниже ростом. Но, подняв голову, посмотрел в глаза Рено и твердо произнес:

– Тогда расскажи мне все как было. Правда, что твой отец в стоге сена лежал на девушке, служившей в доме Макклейна помощницей повара?

Черные глаза Рено вдруг вспыхнули страшным огнем. Он схватил Пекоса за ворот рубахи, притянул к себе и злобно зашептал ему в лицо:

– Глупый, испорченный белый ублюдок! Никогда больше не смей говорить со мной об этом! Мои родители мертвы. Как они умерли – не важно! Я любил их обоих и оторву твою дурацкую башку, если ты хоть раз скажешь что-нибудь, порочащее их! Это мой дом! Убирайся прочь!

Он отпустил Пекоса, и тот в страхе поплелся к себе. Но, отойдя на несколько метров от двери дома Санчеса, все же оглянулся. Рено стоял на пороге и смотрел ему вслед. В черных глазах мексиканца блестели слезы.

Придя домой, Пекос вдруг поймал себя на мысли, что хотел бы дружить с Рено. Более того, мечтал, чтобы именно этот латиноамериканский юноша стал его самым близким другом.

Вскоре Рено простил Пекоса. Тот стал каждый день после ужина приходить к нему домой. Рено быстро оценил его честность и доброту. И когда Пекос как-то раз предложил ему дружбу до гроба, Рено подумал: а почему бы и нет?

Обнажив в своей широкой доброй улыбке жемчужный ряд белоснежных зубов, Рено запустил пятерню в густые волосы Пекоса.

– Что ж, я согласен, Пекос! Будем друзьями. Только помни, что мне решительно наплевать на твою знатную фамилию Макклейн. Договорились?

– Договорились!

* * *

С тех пор прошло восемнадцать лет. Пекос и Рено уже были не просто друзьями, а чуть ли не братьями. Они проводили вместе большую часть времени, катаясь верхом, плавая, охотясь, лежа ночью на спине и любуясь звездным небом. Мечтали о будущем. Воображали себя отважными путешественниками и мореплавателями. Не слушая Баррета Макклейна и не боясь наказания, Пекос открыто заявил отцу, что для него ничего не значит латиноамериканская фамилия своего друга. Санчес? Почему бы и нет? Напрасно старший Макклейн старался доказать преимущество белой кожи над смуглой, называл варварским мексиканский акцент Рено. Для Пекоса эти слова ничего не значили. Он решил, что будет стараться во всем походить на своего лучшего друга. И вообще отныне будет сам выбирать товарищей. Сам будет решать, с кем и как проводить время. Пусть отец не тратит времени на уговоры. Это бесполезно!

Пекос сидел на стуле с высокой спинкой и наблюдал за тем, как его друг наливает воду в кофейник. Наполовину выпитая бутылка кентуккского виски была уже извлечена из шкафа и поставлена на стол.

Налив себе виски, Пекос залпом выпил стакан и, сморщась, налил другой.

– Ты должен был поехать со мной в это путешествие, Рено. В Пасо я встретил женщину своей мечты.

Пасо-дель-Норте – небольшой городок у самой границы между Техасом и Мексикой. Там любой молодой искатель приключений всегда может найти то, что ему нужно. Любые удовольствия. Городок этот, кроме своего живописного вида, широко известен также тем, что в нем все салоны, рестораны, игорные дома и прочие злачные места открыты круглые сутки. Причем во все дни недели. В этих заведениях действительно можно удовлетворить любые желания, выпить хорошего вина, утолить голод, каким бы сильным он ни был. И вообще – вкусить все плоды жизни, включая запретные…

Пекосу Макклейну городок Пасо-дель-Норте пришелся очень даже по вкусу. Он каждый вечер ходил по ресторанам, театрам, кафе, сидел за зелеными столиками в игорных домах и во всевозможных казино.

– Так расскажи подробнее, – усмехнулся Рено, отпив маленький глоток виски. – Какая же она, эта женщина твоей мечты из Пасо-дель-Норте? Но сначала дай мне закурить.

– Ты когда-нибудь будешь сам покупать сигареты, чертов «стрелок»?

Несмотря на грубоватый тон, лицо Пекоса расплылось в добрейшей улыбке. Он полез в карман, вытащил портсигар и раскрыл его перед Рено:

– Ладно уж! Бери.

Рено протянул руку и осторожно, двумя пальцами, взял сигарету.

– Спасибо. Ну рассказывай.

– Для начала я тебе подробно обрисую обстановку нашего знакомства.

– Я – весь внимание.

– Предполагалось, что та ночь будет последней в моем пребывании на границе. Все утро накануне я проспал у себя в номере и проснулся далеко за полдень. Повалялся еще пару часиков в постели, встал, принял ванну и стал думать, что надеть на вечер. Я непременно хотел пленить сердце какой-нибудь местной красавицы.

– Так-так-так! Держу пари, что ты…

– Позволь, кто здесь рассказывает? Ты или я?

– Прости, прости! Конечно, ты! Обещаю больше не прерывать.

– Так вот. После долгих размышлений я оделся как самый стопроцентный денди и вышел на улицу. Причем, откровенно говоря, не знал точно, куда пойду. Перешел пыльную площадь и в раздумье остановился. Наконец, поскрипев мозгами, я решил положиться на волю судьбы или случая. Не помню как, но вскоре очутился у входа в тамошний ночной клуб «Харрикейн Гассис» – место в городке весьма злачное и всем известное.

Я постоял немного перед дверью и вдруг припомнил, что накануне играл здесь в покер с какими-то довольно представительными джентльменами. За игрой они рассказали мне про некую певицу, которая часто выступает в этом клубе и славится не только чудным голосом, но и редкой красотой. Что ее кожа – просто белейший фарфор. Волосы – пышны и белокуры, с золотистым отливом, причем естественные. Фигура – каких природа еще не создавала. А сама миниатюрна, как восточная статуэтка. Одним словом, нечто совершенно бесподобное, явно созданное для любви.

Пекос сделал паузу, зевнул и протер глаза. Рено же выпустил под потолок густое табачное облако и терпеливо ждал продолжения истории. Его друг помолчал еще немного, потом заложил ладони за голову и стал рассказывать дальше:

– Итак, решив, что восторги моих вчерашних покерных партнеров по поводу этой певицы были значительно преувеличены, я все же решил заглянуть в клуб. И когда протолкался к бару, попросил стоявшего за стойкой молодого человека откупорить бутылочку самого лучшего виски. Мне тут же вручили заказанную бутылку вместе с большим хрустальным стаканом. Я присел к стойке и стал потихонечку наливать виски. И тут занавес сцены у дальней стены зала раздвинулся, где-то внизу заиграл рояль, а на авансцене появилась женщина неописуемой красоты. Все это происходило совсем близко от меня – в каких-нибудь шести метрах. Зал потонул в настоящей буре аплодисментов и криках «Энжел! Энжел!».

Я не сразу понял, что кричавшие имели в виду не божественного херувима с белоснежными крыльями, а певицу, носившую такое громкое имя. Но признаюсь, что оно полностью соответствовало ее внешности.

Пекос снова замолчал. Но Рено начал его тормошить, совершенно забыв только что данное обещание не прерывать рассказчика.

– Ну и что? Этот божественный ангел… Ты ей тоже понравился?