Текст книги "Мост. Реальная история женщины, которая запуталась"

9

Согласно данным об убийствах, представленным Федеральным бюро расследований, ежегодно в Соединенных Штатах от рук собственных родителей погибают пять сотен детей. Десятки лет это число оставалось неизменным. А еще – недостоверным и безусловно заниженным. Для многих попытка представить, как родители убивают собственных детей, хуже проклятия, а потому мы с легкостью верим в любое оправдание даже подозрительной гибели ребенка: младенец умер во сне, малыш ударился головой, когда упал со столика, – и кто вы, вообще, такие, чтобы посметь заявить, что это было не так? Если детоубийство, убийство ребенка родителем или опекуном, происходит вдали от посторонних глаз, о нем могут и вовсе не сообщить: обстоятельства убийства, совершенного безымянными преступниками, могут оказаться слишком отвратительными, ужасными или глубоко личными – не для печати. Читая о том, что произошло в течение последней недели, вы вряд ли наткнетесь на статью о десяти детях, убитых собственными родителями.

Вот только вне зависимости от этого за неделю наберется (по меньшей мере) десять жертв. Список детей, убитых за последнюю неделю июня 2017 года, выглядит так: шестимесячный ребенок из Фресно (23 июня); двухмесячный – из Ханфорда, штат Калифорния (23 июня); месячный – из Терра-Беллы, штат Калифорния (24 июня); двухмесячный – из Валдосты, штат Джорджия (24 июня); четырехлетний – из Таллахомы, штат Теннесси (28 июня); двухлетний и полугодовалый – из Парона, штат Арканзас (28 июня); трехлетний – из Ранчо-Кордова, штат Калифорния (28 июня); и трехлетний – из Чандлера, штат Арканзас (30 июня).

Чтобы осмыслить весь этот ужас, человеку необходима железная выдержка и, чтобы не сойти с ума, не менее железная логика. Вот только насчет последнего есть сомнения, поскольку в убийстве детей собственными родителями изначально нет никакой логики. Мы оцениваем, если вообще оцениваем, произошедшее сквозь призму собственных эмоций, воображая, как преступника вздернут на виселице, или пытаясь утешить уже покойных детей, – возможно, мысленными объятиями и выражением искреннего сожаления по поводу их мучений. Вот только это не исправит положения. И не убережет других детей от похожей участи; тем не менее я понимаю людей, которые поддаются этим иллюзиям, поскольку поддаюсь им сама.

Еще один повод сойти с дистанции – необходимость судить о произошедшем беспристрастно. Читать о детоубийствах сложно, и я не советую заниматься подобным, если вы не хотите сидеть в кофейне и реветь над историей о четырехлетнем финском мальчике, которого, по подозрениям социальных служб, систематически подвергали физическому насилию. Домой к этому мальчику пришла медсестра. Она усадила его на колени, он положил голову ей на плечо и провел так полтора часа. Медсестре показалось, что таким образом мальчик просит о помощи. А три дня спустя его забили до смерти. Мне никогда не забыть этой картины: финский мальчик сидит на коленях у медсестры, положив голову ей на плечо.

Однако я не стала отворачиваться от своего мысленного образа, потому что в произошедшем была логика – извращенная логика, но которая, тем не менее, существовала с точки зрения преступников. Она существовала – иначе убийства не произошло бы. В какой-то момент, за год или за минуту до преступления, родители оценивали имеющиеся у них варианты и решали, что лучшим выбором будет убить своих детей.

Существуют три вида детоубийства: неонатицид, когда ребенка убивают в течение первых суток после рождения; инфантицид, когда ребенка убивают в течение первого года жизни; и филицид – убийство ребенка возрастом от года и старше. Маленьких детей убивают чаще: 70 % детоубийств совершается в отношении детей младше шести лет.

В поведении убийц каждой категории встречаются определенные закономерности. Неонатицид обычно совершается юнцами – подростками и молодыми людьми в возрасте около 20 лет. Почти всегда убийство совершает мать новорожденного. Часто это девушка, которая скрывала беременность от окружающих или, по ее заявлениям, не подозревала о беременности. Она рожает ребенка тайно, обычно дома. И чаще всего убивает младенца немедленно. Новорожденных жертв обычно удавливают или удушают; иногда топят. После чего мать прячет тельце – в мусорном контейнере, в упаковке из-под кофе где-нибудь под раковиной – и живет себе дальше как ни в чем не бывало. Как и во время беременности, мать продолжает отрицать действительность: прежде она даже не задумывалась о будущем своего ребенка – и теперь об этом тоже не придется думать. Убийства новорожденных составляют 33 % от всех детоубийств, однако точное число жертв неонатицида определить невозможно. Мы не можем сказать наверняка, о рождении скольких людей так никто и не узнал.

Случаи инфантицида составляют 14 % от всех зарегистрированных детоубийств. Младенцев до года также в большинстве случаев умерщвляют матери, однако в роли преступника нередко выступают и отцы – из-за чего общие показатели по детоубийствам одинаковы для представителей разных полов. Подобная статистика кажется необычной для США, где мужчины совершают 90 % тяжких преступлений – однако если учитывать, что матери все же проводят с детьми больше времени, чем отцы, все встает на свои места. Сама мысль о том, что младенец способен спровоцировать собственное убийство, кажется нелепой; тем не менее, согласно результатам одного исследования, 58 % детоубийц признают, что на преступление их сподвиг плач ребенка. Если убийца – мужчина, тогда ребенок еще и подвергается физическому насилию. В своей книге «Почему матери убивают» Джеффри Макки указывает, что матери обычно убивают детей в бытовых обстоятельствах: душат в постели, топят в ванне; иногда они пеленают тела и прячут их прямо в собственном доме или где-то поблизости. Кто-то считает, что таким образом мать исполняет подсознательное желание – вернуть дитя обратно в свою утробу; тем не менее многие женщины-детоубийцы бедны, а потому убивают детей самыми простыми способами. Согласно отчету из научного журнала Forensic Science International от 2013 года отцы используют огнестрельное оружие в три раза чаще матерей. Мужчины больше склонны к нападениям; они чаще избивают, швыряют или зарезают детей, после чего увозят тела как можно дальше от дома – порой за сотни миль.

Средний возраст жертв филицида – четыре года. Среди них чуть больше мальчиков, чем девочек. Средний возраст родителей, которые совершают филицид, – тридцать один год. Детоубийцы есть среди представителей всех рас и государств. Порой убийство происходит под влиянием идеологии. Китайская политика «одного ребенка», завершенная в 2016 году, превратила неонатицид в способ контроля рождаемости. Война и голод всегда подводили и будут подводить родителей к необходимости выбирать, что целесообразнее: сохранить жизнь всем детям – или же убить самого слабого или самого юного из них. Такое детоубийство называют альтруистичным; оно настолько же логично, насколько и противоречиво.

В 1969 году доктор Филипп Резник вывел пять категорий мотивов, по которым матери убивают собственных детей. Альтруистичное детоубийство совершает мать с суицидальными наклонностями, которая убеждена, что после ее смерти ребенку будет невыносимо плохо, или уверена, что у ее ребенка есть ограничения здоровья, реальные или вымышленные, которые не позволят ему полноценно жить дальше. Детоубийством на почве острого психоза называют случаи, когда мать убивает ребенка безо всяких оснований. Убийство нежеланного ребенка чаще всего вписывается в рамки неонатицида, однако порой мать способна посчитать бременем и убить более взрослого ребенка. Случайное детоубийство подразумевает неумышленное убийство в результате насильственных действий; такая смерть может стать результатом делегированного синдрома Мюнхгаузена – психического расстройства, из-за которого опекун, чаще всего женщина, намеренно вызывает у своего подопечного симптомы болезни или преувеличивает их, чтобы привлечь внимание к себе. Согласно Резнику детоубийства на почве мести, когда ребенка убивают для того, чтобы наказать супруга, происходят реже всех вышеперечисленных.

Его исследования показали, что 49 % детоубийств были совершены матерями из альтруистичных побуждений. Это соотносится с расхожим мнением о том, что в родителей, особенно в матерей, самой природой вложен инстинкт защиты своего потомства. С этой точки зрения убийство детей – своеобразное проявление материнской любви и желания защитить дитя вне зависимости от возможных последствий. Если женщина убьет чужую дочь, ее обвинят в убийстве. Если она убьет собственную, к ней наверняка проявят больше милосердия, ведь мать на момент убийства могла быть в невменяемом состоянии.

Во многих странах закон поддерживает это воззрение. Британский закон об инфантициде позволяет относить дела об убийстве матерью младенца к убийствам по неосторожности, поскольку мать на момент преступления могла еще не оправиться от родов; таких преступниц часто отправляют не в тюрьму, а в психбольницу. Похожий закон существует еще более чем в двадцати странах. Например, в Новой Зеландии закон лоялен к детоубийце, если его жертве было меньше десяти лет. Причем данное исключение неприменимо к отцам – только к матерям.

В США подобных законов нет, однако в том, как мы наказываем родителей, убивших собственных детей, прекрасно видна гендерная подоплека. Резник обнаружил, что в 68 % случаев матерей отправляют в психиатрические больницы и лишь в 27 % случаев – в тюрьму; отцов же в 72 % случаев отправляют в тюрьму и лишь в 14 % – в больницу.

Далия Литвик в издании «Слейт» от 2002 года написала о родителях-детоубийцах следующее: «Мы до сих пор считаем, что дети – это собственность матери. Уничтожение своей собственности считается сумасшествием, а чужой – преступлением; именно поэтому женщины, убивающие детей, отправляются в больницы, а их мужья, как и положено преступникам, идут в тюрьму». Уже привычное оправдание убийства «сумасшествием» похоже на попытку обезопасить общество, установить стену между матерями-детоубийцами и остальными людьми, чтобы не повредить психику последних. Вот только подобный подход не учитывает сознательную волю преступника. Как Литвик указывает дальше, «само разрушение и изъятие того, что женщина считает своей исключительной собственностью, содержит в себе мощный посыл, указывающий на истинного преступника, – посыл, неизменный еще со времен Ясона и Медеи».

Медея убила своих детей, дабы наказать Ясона за измену, и безо всяких сожалений улетела прочь на золотой колеснице, запряженной драконами. Логичное решение убить собственных детей сделало Медею одним из самых великих изгоев в литературе. Для нас не составляет труда расценить ее поступок как бесповоротную месть; тем не менее, когда речь заходит о реальных детоубийствах, мы не спешим приписывать матерям тот же мотив. Согласно ученым матери, убивающие детей в надежде совершить впоследствии суицид, редко доводят задуманное до конца, поскольку успевают осознать, что потеряли самое дорогое. Другими словами, после убийства собственных детей самоубийство становится излишним.

Через полвека после публикации фундаментального труда Резника число причин, по которым матери убивают детей, вслед за развитием мировосприятия и клинической психологии, выросло до одиннадцати, затем до семнадцати. Например, исследование от 2012 года, посвященное детоубийству в результате насилия над детьми, показало, что детоубийцы в более чем 90 % случаев страдали от личностных расстройств, включая пограничное, нарциссическое, зависимое и инфантильное расстройство личности; 38 % преступников страдали от алкоголизма, а 46 % имели судимости или являлись жертвами домашнего насилия.

Чаще других детоубийцами становились те, кто был подвержен социальной изоляции, страдал от психических заболеваний, находился в состоянии безработицы или неполной занятости, а также подвергался психологическому давлению (финансовые трудности, проблемы с жильем или в браке) и не получал должной поддержки со стороны семьи или государства. Губительные обстоятельства, в которых оказалась Аманда – развод, переезд, лишение права заботиться о детях, – как раз входят в список того, что способно подтолкнуть мать к убийству собственных детей.

Вряд ли хоть кто-то обращал на Аманду достаточно внимания, чтобы увидеть стремительные перемены в ее состоянии и понять, что каждый новый день приближает ее к непоправимому. Если весной 2009 года Кэти Стотт три раза записывала Аманду на лечение, то это потому, что она знала, что ее дочь была в депрессии и страдала от расстройства пищевого поведения. Если Кристин Дункан решила, что Джейсон обязан отсудить у Аманды детей, то это потому, что Аманда, по ее мнению, стала совершенно безответственной матерью. Если Шантель Гарднер знала, что ее сестра когда-то страдала от алкоголизма и психических проблем, то, однако, на вопрос полицейских о том, могла ли Аманда, по ее мнению, навредить собственным детям, она ответила:

– И мысли бы такой не возникло.

Конечно, нет. Подобный исход для семьи Аманды был немыслим. Однако они прекрасно знали, что грядет беда; не знали только, что именно произойдет.

10

Пасха, 2003 год, ОукГроув, штат Орегон

Челси Эррингтон встречалась с Нейтаном Беком уже месяц, когда он сообщил, что хочет познакомить ее со своим сыном. Челси почти ничего не знала о Гэвине: тот жил вместе с матерью где-то около Портленда. Ей было известно лишь то, что мальчику недавно исполнилось шесть и что Нейтан старается видеться с ним при каждой возможности. Об отношениях Нейтана с Амандой у Челси были довольно смутные представления, а точнее, Нейтан не горел желанием рассказывать об этом.

Когда-то они с Амандой были просто друзьями, но где-то в июне 1996 года их дружба переросла в близость.

Нейтан не распространялся о тех временах. О чем ему было говорить? Беременность Аманды не входила в его планы. Он едва ее знал; обоим было девятнадцать, оба пытались понять, что же делать. Майк Стотт хотел, чтобы Нейтан женился на его дочери. Но вместо этого Нейтан и Аманда решили отдать ребенка в другую семью. Они даже выбрали кандидатов. Обо всем договорились. А на шестом месяце Аманда внезапно передумала: ей захотелось оставить ребенка себе. Нейтан окончательно растерялся. Оценив положение дел, он смирился со своей участью: придется идти служить во флот. Тогда у него будет стабильная работа и зарплата. В январе 1997 года он уже находился в тренировочном лагере «Грейт Лейкс», штат Иллинойс. В марте у него родился сын, Гэвин Майкл Нейтан Стотт. Вскоре после этого Нейтан начал ежемесячно выплачивать алименты – не пропуская ни единого месяца. Как только его приписали к базе штата Вашингтон, он спешил на встречу с Гэвином каждый раз, когда оказывался в порту.

В 2003 году, за несколько дней до Пасхи, Аманда позвонила Нейтану, чтобы сообщить: Гэвин будет участвовать в пасхальной постановке, которая пройдет в церкви ее родителей; Нейтан приедет посмотреть на сына? Нейтан ответил, что собирается приехать еще в пятницу, чтобы поужинать где-нибудь вместе с сыном.

– Привет, Нейтан, – произнес маленький мальчик с гладкими темными волосами. Челси сразу обратила внимание на то, что Гэвин зовет отца по имени. Она знала, что мальчик уже несколько лет живет вместе с Амандой и ее мужем; возможно, он привык называть «папой» Джейсона. Гэвин, то и дело обращаясь к отцу, произносил его имя с такой выучкой, будто и не знал вовсе, что его можно называть иначе; а может, его натренировали обращаться к Нейтану по имени.

Когда они ужинали в «Макдоналдсе», у Нейтана зазвонил телефон. Это была Аманда; она сказала, что Нейтану лучше не приходить на пасхальную службу: это не понравится Джейсону. Такая просьба с первого раза показалась Челси всего лишь странной; однако ей стало совсем не по себе, когда Аманда позвонила Нейтану еще раз пятьдесят, чтобы повторить: пожалуйста, не приходи; Джейсон довольно глупо обижается, но тебе лучше не появляться.

Тем не менее Нейтан и Челси пришли на службу.

Церковь, в которой они оказались, была совершенно обычной и настолько маленькой, что едва ли могла вместить в себя больше сотни людей, а скамьи в ней скорее походили на стулья. Челси, которая думала, что семья Аманды обрадуется Нейтану, напрасно этого ожидала. Перед службой к ним подошла только Аманда. Челси она показалась похожей на гавайскую девушку из восьмидесятых – с длинными-длинными волосами и матовыми тенями голубого цвета. Аманда беззастенчиво заявила: было бы лучше, если бы Нейтан и Челси не пришли, но раз уж они здесь, то ладно!

Прихожане постепенно заполнили церковь. Джейсон, Аманда, малышка Тринити и Гэвин сели впереди. Джеки Дрейлинг сидела через несколько рядов от них, у прохода. Джеки была уверена, что Джейсон злится из-за присутствия Нейтана. Аманда рассказывала своей матери, что Джейсон ненавидит Нейтана. Джеки заключила для себя, что эта ненависть вызвана неуверенностью в себе – и именно по той же причине Аманда использовала своих детей в качестве подношения Джейсону: она «дарила» их в надежде придать ему уверенности. Джейсон хочет быть Гэвину отцом? Вот, я дарю тебе Гэвина; теперь ты его отец.

Но все-таки Джейсон ему не отец. Его отец – Нейтан, и когда Джеки увидела его на заднем ряду, то поманила к себе Гэвина, усадила мальчика на колени и шепнула:

– Смотри, твой папа пришел, – и указала на Нейтана.

Гэвин спрыгнул с ее колен, со всех ног побежал по проходу и бросился отцу на шею. Тут Джеки подумала: уж Гэвин-то точно знает, кто на самом деле его отец. Сидя на разных рядах, семьи смотрели пасхальную постановку. Гэвин, в шляпе с овечьими ушками, пел с другими детьми.

После спектакля, когда зрители начали выходить, Аманда снова подошла к Нейтану и Челси. Кивнула в сторону Джейсона и сказала: это мой муж. После чего махнула Джейсону рукой, чтобы тот подошел и поздоровался. Но Джейсон отказался подходить; в тот день он так и не обменялся с Нейтаном и Челси ни словом. Челси показалось странным, что Аманда будто нарочно делала упор на поведение Джейсона, как бы повторяя: ну вот видите, что он вытворяет. В том же году, после свадьбы Нейтана и Челси, Аманда сообщила, что очень довольна, ведь теперь ей не придется говорить о Гэвине напрямую с Нейтаном; она сможет передавать все через Челси, так что у Джейсона не будет поводов для ревности. Услышав это, Челси подумала: «Что за чушь?!»

11

Интеллигентный пожилой мужчина по имени Кристофер Хитченс сидел напротив меня за столиком у окна, в ресторане «Джейкс Грилл» в центре Портленда. Псевдоисторическое заведение особенно оживлялось в обеденное время, в основном благодаря бизнесменам, которые заказывали столики на четверых или по одному сидели в баре. Хитченс пил виски «Джонни Уокер Блэк». Майкл Тоттен, наш общий друг и коллега-репортер, оставался верен пиву. Я оказалась за одним столом с ними лишь по одной причине: Тоттен был уверен, что мне будет интересно встретиться с Хитченсом, который прибыл в Портленд ради мероприятия по случаю публикации своей новой книги: «Бог – не любовь».

Я действительно насладилась встречей. Мне понравилось то, как Хитченс утихомирил чересчур артистичного говоруна за соседним столом, а тот даже и не понял, как это вышло. И то, как одна женщина, проходя позади стула Хитченса, одними губами прошептала:

– Я люблю вас… – и провела пальцем по пиджаку на его плечах.

– Сделано во Вьетнаме, – ответил он на мой комплимент по поводу прекрасного костюма. Я предложила Хитченсу попросить обычную вилку: ему явно было неудобно есть закуску с помощью вилки для устриц. Я рассказала про Аманду и ее детей.

– Она, наверное, была уверена, что ее дети окажутся на небесах? – спросил Хитченс. Я ответила, что, скорее всего, так. К его чести, Хитченс быстро понял, что, пусть сам он и не верит в рай, Аманда вполне могла в него верить – и ее убежденность в том, что она отправляет своих детей в лучший мир, могла иметь значение в этой истории.

* * *

– Ты действительно в это веришь? – спросил мой муж, Дин.

Мы допивали бутылку вина в гостиной, когда я поделилась с ним своим предположением: быть может, Аманда совершила преступление, чтобы защитить детей; быть может, она решила, что им будет лучше на небесах, чем в той ситуации, в которой они находились? Дин был уверен, что такая идея не пришла бы Аманде в голову. По его мнению, она была слишком трусливой для этого.

– Если все было настолько плохо, почему она сама не прыгнула в реку? – спросил он.

Он не понимал, зачем идти к истине такими извилистыми путями. Разве не проще соединить две точки прямой линией?

Целый год я размышляла о том, как нам относиться к людям, которые убили или попытались убить своих детей. Через два месяца после того, как Аманда сгубила Элдона и чуть не убила Тринити, произошло убийство девушки, которая когда-то ходила вместе с моей дочерью в одну начальную школу. Ей было семнадцать. Чтобы сохранить конфиденциальность, я буду называть эту девушку Хелен. Она отправилась куда-то по поручению матери, а к ней подошел мужчина и потребовал деньги. Видеонаблюдение у терминала показало, как Хелен безуспешно пытается снять деньги с кредитной карты, которую родители дали ей с собой на всякий случай. До сих пор неизвестно, что именно произошло за несколько часов между тем моментом, который запечатлела камера – и тем моментом, когда того самого мужчину задержали за употребление алкоголя в общественном месте и хранение наркотиков. Во время ареста у мужчины нашли ключи от «Вольво» Хелен, а также ее мобильный телефон. Наутро Хелен обнаружили в собственной машине на парковке. У нее было перерезано горло.

Я два дня пролежала в постели, пытаясь придумать достойное наказание для ее убийцы. В итоге меня устроил вариант, в котором его сажают в небольшой самолет, поднимают на высоту в десять-двадцать миль над океаном, открывают дверь и выталкивают. Человеку такого падения не пережить, но пока он не умер – какой кошмар овладел бы им от осознания того, что ему уже ни за что не вернуться на сушу! Он почувствовал бы ужасное одиночество. Он бы завыл. И вскоре утонул. И, наконец, он был бы съеден.

Я поделилась полетом своей фантазии с одним знакомым, адвокатом. Однако он не разделил моей жажды мщения – не потому, что сомневался в виновности убийцы Хелен, а потому, что, по его мнению, этим уже не поправишь содеянного. Мой знакомый был уверен, что у преступника проблемы с психикой – как и у любого другого убийцы. То есть мой знакомый считал уместным оправдывать всех убийц тем, чем мы оправдываем матерей-детоубийц; для него любой убийца по умолчанию психически нездоров, а потому заслуживает прощения.

Мне стало неуютно от его слов. Лето 2009 года было потрачено на исследования в области нашего восприятия детоубийц. Если вы думаете, что благодаря долгим размышлениям я, наконец, вывела четкую формулу по этому вопросу, то ошибаетесь. Чем глубже я изучала вопрос, тем больше находила доводов в оправдание различных воззрений. Микал Гилмор, брат казненного убийцы Гэри Гилмора, изучил данное состояние в своих мемуарах «Shot in the Heart». «Убийство можно раскрыть, за него можно наказать, но саму суть убийства никому и никогда не разгадать, – писал он. – Для этого нужно заглянуть вглубь человеческой души и понять, что именно сделало эту душу настолько темной и заброшенной».

Я не видела противоречия в своем желании понять, почему Аманда совершила убийство, тогда как убийцу Хелен мысленно приговорила к смерти, даже не разобравшись в его мотивах. Мне казалось, у людей может быть сколько угодно мнений по тому или иному вопросу. Еще я размышляла о правосудии, которое почему-то только убийцы вершат сами.

Главная героиня фильма «Я так долго тебя любила» выходит из тюрьмы после того, как отсидела пятнадцать лет за убийство своего неизлечимо больного малолетнего сына. Покидая тюрьму, она слышит пение птицы. Это вызывает у нее улыбку, которая тут же сходит с ее губ. Улыбаться невозможно. Улыбки остались в прошлом мире. Она же обитает там, где находится ее мертвое дитя. Позднее героиня признается, как сильно хотела сесть в тюрьму; как ей не хотелось жить в мире, где у нее ничего не осталось.

Аманда вела себя в суде так, будто ее ничто не держит в этой жизни. А кто-нибудь позволил ей выразить свое горе? Разве матерям-детоубийцам позволено горевать? И если они сами повинны в своем горе, то как они живут дальше?

В июле 2001 года журнал «Ньюсуик» опубликовал статью под заголовком «Анна Куиндлен о проблемах каждой матери». Куиндлен знакомила читателей с делом Андреи Йетс из Техаса, которая в прошлом месяце утопила пятерых своих детей в ванне: «Какую бы мать я ни спрашивала о деле Йетс, отклик был одним. Сначала они были потрясены, затем приходили в ужас. А после у всех было одно и то же выражение лица. Их взгляд говорил: где-то в самой запретной глубине души они понимают эту женщину».

Не думаю, что сказанному можно спокойно верить, и дело не в том, что я, в отличие от «каждой» матери (сколько именно их было?), которую опросила Куиндлен, не почувствовала в той заветной глубине души, будто могу представить себя убийцей своей дочери. Кажется, своей статьей Куиндлен пыталась сгрести всех матерей под одну гребенку, чтобы затем защитить их заявлением: материнство – тяжелое испытание, и только лишь одна мать способна понять другую (на глубинном уровне) и проявить сочувствие. Вывод автора статьи показался мне чуть ли не слащавым, но не это было самым неприятным; мне не нравилось то, что материнство понималось здесь как некий опасный синдром – если повезет, то, к твоему счастью, проскочишь мимо опасности. Но кто его знает? Каждая может стать детоубийцей, и ты тоже.

На самом деле, Андреа совершила нечто из ряда вон выходящее, настолько редкостное, что оно прочно засело в национальном самосознании. Мы не могли взять в толк, как она вообще сумела совершить нечто настолько ужасающее. Оказалось, что Андреа уже долгое время страдала от проблем с психикой, что ей поставили четкий диагноз: послеродовой психоз, который и привел ее к кататонии, многочисленным попыткам суицида и госпитализациям еще за годы до убийства собственных детей. Оказалось, что Андреа была глубоко религиозна и утверждала, что ее дети росли, не соблюдая Закон Божий.

«Мои дети не были добродетельны. Из-за меня они оступились. Они были обречены гореть в адском пламени», – сказала Йетс тюремному психиатру через день после убийств. Позднее она призналась, что вынашивала план убийства несколько месяцев. Это говорило об умышленном характере преступления, и в 2002 году суд присяжных решил, что Йетс заслуживает пожизненного заключения.

Доктор Филипп Резник, которого порой называют прародителем учений о материнских детоубийствах, не согласился с таким решением. В выпуске «Си-Эн-Эн» от 2013 года «Преступления века: Андреа Йетс» он рассказал о том, что Йетс открыла ему во время беседы через месяц после убийства собственных детей.

«Она была уверена, что один из ее сыновей вырастет серийным убийцей. Другой – станет немой проституткой-гомосексуалом; она верила в собственные бредни о том, что каждый ее ребенок обязательно пойдет по пути зла и в буквальном смысле попадет в ад, – сказал он. – Она нисколько не жалела о содеянном. Не испытывала угрызений совести. Она была уверена, что своим поступком обеспечила детям место в раю, – после чего добавил: – Она поступила так из сочувствия. Я уверен не только в том, что она невиновна с точки зрения закона, но и в том, что жизнь после содеянного сама по себе должна стать для нее достойным наказанием».

Резник выступал против вынесенного Йетс приговора, и в 2006 году новый состав суда присяжных признал, что она совершила убийства, будучи в невменяемом состоянии, благодаря чему ее перевели из тюрьмы в психиатрическую больницу, где она (на момент написания данной книги) посвящает время изготовлению открыток и фартуков, которые потом продает, а выручку направляет в фонд, созданный в память об ее покойных детях.