Текст книги "Мост. Реальная история женщины, которая запуталась"

12

Бейкер-Сити, штат Орегон, расположен в трех сотнях миль от Портленда. Город, основанный в 1870 году, находится в высокогорной пустыне, возле границы со штатом Айдахо, так что люди, желающие добраться до Бейкер-Сити по воздуху, берут билеты на рейс до Бойсе. Впрочем, немногие туда летят. Население города в 2009 году составляло менее десяти тысяч человек, и, хотя вывески в стиле Дикого Запада вдоль по Мейн-стрит придавали улице ностальгический шарм, многие здания пустовали. Богатство города было в его окрестных видах. Бейкер-Сити располагался в долине, обрамленной горной грядой Уоллова на северо-востоке и горами Элкхорн – на западе. Через город протекала речка. В пятницу, после полудня, в середине августа, в центре города царила тридцатиградусная жара и не было ни души. Городу было нечем занять приезжих, а потому я направилась в мой мотель с кондиционером – дожидаться звонка Хэдли, который должен был появиться к пяти часам. Прежде чем начать разговор об Аманде, он сообщил, что мы должны кое-куда съездить.

Хэдли погнал свой «Шевроле» по узкой сельской дороге.

– Кого можно назвать тройным неудачником? – попытался он перекричать ветер, бившийся в окно с моей стороны. – Беременную монахиню за рулем «Эдселя» с наклейкой «Голосуйте за Никсона!»

Мы направлялись в городок под названием Элджин. 24 июля 2009 года ребенок, пытавшийся поймать золотую рыбку в пригородном пруду, выловил человеческую руку. Потом был найден труп женщины. Без головы и стоп. Через несколько дней в лесах на севере от Элджина нашли останки двух мужчин. Грегори Кук был задержан по обвинению в убийстве 3 августа.

Закованный в наручники, без рубашки, сорокадвухлетний Кук сделал признание, снятое на камеру:

– Да, я убил их. В основном по вине метамфетаминов.

Хэдли назначили адвокатом Кука – еще одного преступника, совершившего нечто немыслимое. Сегодня у Хэдли не было дел в Элджине, однако он очень хотел показать мне кое-что. Машина остановилась напротив Элджинского оперного театра. Двухэтажное кирпичное здание в колониальном стиле, построенное в 1911 году, казалось на удивление изысканным для города, который в основном кормился ремонтом автомобилей и разведением скота; но Хэдли привез меня сюда не ради этого здания. Пока мы пересекали два квартала, из которых состоял центр Элджина, Хэдли передал мне следующее: Грег Кук хочет, чтобы его история стала известна миру. В отличие от Аманды, Кук жаждет внимания прессы. Он даже спрашивал у Хэдли, не знает ли он какого-нибудь писателя. Или Хэдли сам рассказал Куку обо мне? Делая вид, что мне интересно это не относящееся к делу дело, я задумалась: может, Хэдли хочет отвлечь меня от истории Аманды? Я поблагодарила его за любезность. Но не стала говорить о том, что пишу об Аманде и ее детях не для того, чтобы смаковать подробности убийства.

Мы поехали обратно в Бейкер-Сити, на этот раз молча, без шуток. Остановились выпить на Мейн-стрит, в когда-то популярном отеле «Гейзер Гранд Отель». В здании было так пусто, словно мы оказались в баре из фильма «Сияние». У меня с собой был блокнот, но я не стала его вынимать. Хэдли предупредил, чтобы денег я тоже не доставала. Было девять вечера, еще не стемнело.

– Мы в высокогорной пустыне, – произнес он. – Повсюду перепела и олени.

А еще тут жарко, сказала я, невыносимо жарко.

Он согласился, однако добавил, что зимой температура падает до минус пяти, и тогда наступает лучшее время для охоты и рыбалки.

Мы заказали еще по бокалу. Он рассказал мне о своих детях, о внуке. Я рассказала ему о своей дочери. Мы поговорили о новом мэре Портленда от Демократической партии, который в день инаугурации президента Обамы покинул Вашингтон, чтобы ответить на вопросы о своей сексуальной связи с тогда еще несовершеннолетним стажером с как будто нарочно подобранным именем – Бо Бридлав. Мы бы заказали и по третьему бокалу, но бармен куда-то исчез. Хэдли оставил деньги на стойке и вышел из здания, пропустив меня вперед. Я ехала в мотель, открыв все окна в автомобиле, и размышляла о том, как мы вообще умудрились целый час не упоминать об убийстве.

Уже в своей комнате я решила изучить дело Кука. Он обвинялся в убийстве при отягчающих обстоятельствах по трем статьям. Учитывая его прямое признание на камеры, я почти не сомневалась: даже если поначалу Кук будет заявлять о своей невиновности, в конце концов он точно признает свою вину и примет любой приговор, который сумеет выпросить Хэдли – тем самым избежав суда и смертной казни. Аманда не признала себя виновной в убийстве при отягчающих обстоятельствах, хотя ее обвиняли по пяти статьям. Если дело дойдет до судебного ЗАСЕДАНИЯ с присяжными, они смогут назначить ей смертную казнь. Однако такой исход маловероятен. В 2009 году в Орегоне числилось всего лишь тридцать пять смертников, причем среди них не было ни одной женщины. За всю историю существования штата на его территории женщин так ни разу и не казнили, а к смерти приговаривали лишь одну. В 1961 году девятнадцатилетняя Жаннас Фриман вместе со своей возлюбленной, Гертрудой Мэй Джексон, сбросила шестилетнего сына и четырехлетнюю дочь с моста Кэньон над рекой Крукид, в трехсотфутовое ущелье. Джексон дала показания против Фриман, и ту приговорили к высшей мере наказания – которую в 1964 году, в связи с отменой смертной казни, заменили пожизненным заключением. А в 1978 году жители штата проголосовали за возвращение к высшей мере.

С тех пор Хэдли представлял в суде интересы женщин, защищая их от казни, пусть прежде ему и не приходилось иметь дело с матерями-детоубийцами. Еще ни одну из его подопечных не приговаривали к смерти. Хэдли работал внутри системы, которая, как мне казалось, только и стремилась, что убивать. Ранее, тем же летом, по приглашению Хэдли я сама побывала внутри этой системы – когда оказалась на повторном рассмотрении дела одного смертника, застрелившего сотрудника охранной службы в 1992 году. Слушание проходило в Сейлеме, столице штата Орегон; на стороне защиты выступало полдюжины «свидетелей-экспертов», показания сталкивались с обвинениями, и после семи часов прений судья постановил, что через полгода дело будет слушаться вновь. Происходящее походило на групповой юрисдикционный онанизм без надежды на разрядку, ради которой люди напрасно потратили время и деньги, и разочарованному обвиняемому, который и без того уже семнадцать лет просидел в ожидании, не осталось ничего, кроме как сидеть дальше – покуда не умрет сам или не будет наконец казнен. Теперь внутри той же системы-машины оказалась и Аманда – она только-только начинала следовать по уготованному ей бесконечно долгому пути. Я слышала, что ее уже исключили из списка потенциальных самоубийц. Я слышала, что она была образцовым заключенным – и что она властно орала, требуя у охраны дополнительного куска торта. Что говорила полиции, будто хотела убить детей ради мести – и что она отказывалась говорить с полицией. Что угодно из перечисленного могло быть правдой или домыслами. Люди наматывали на Аманду истории, как гипсовые повязки. Оставалось лишь гадать: в каком положении она наконец застынет?

Хэдли жил в нескольких милях от Бейкер-Сити. Когда-то его дом мог похвастаться великолепными видами, открывавшимися из окон.

– Конечно, когда я этот дом купил, он стоял тут особняком, – сказал он, махнув рукой соседу, который выезжал из своего гаража. – Тогда я мог выйти за порог и любоваться природой.

Хэдли направился к своему дому, возле которого стоял крупный двадцатисемифутовый фургон. Внутри дома нас ждала прохлада. Я уже с порога могла заглянуть в несколько пустующих комнат. До недавнего времени Хэдли жил здесь со своей четвертой женой – мормонкой, с которой познакомился в Интернете. Бросив его, она забрала с собой всю мебель.

Теперь Хэдли снова был холостяком, а потому мог красить стены в любимые цвета. Его не заботило, что выбранный им оттенок охры – «цвета детской неожиданности». К нему почти никто не приходил, а потому некому было подсказать, что коробку с диетическим лимонадом «Орэндж Краш» можно отнести из коридора на кухню, до которой рукой подать, или что собак нельзя вести домой сразу после прогулки по лужам – особенно шоколадного лабрадора, который обслюнявил все вокруг дома и внутри него.

– Я даже не могу видеть, как усыпляют собаку, – сказал мне Хэдли. И добавил: – Думаю, вы понимаете, что я имею в виду. Вдаваться в подробности дела я не имею права.

Я поспешила его успокоить: мы будем говорить лишь о вас.

– Ох, лучше бы мы говорили об Аманде.

Он обвел взглядом комнату, посмотрел на телевизор с отключенным звуком и рассказал о своем обучении в вузе, службе в авиации, с искренним уважением и любовью поведал о покойном отце, который работал полицейским, а после занялся мотельным бизнесом. В начале своей карьеры юриста Хэдли равнялся именно на отца. Так он обретал уверенность в себе.

– Я ему говорю: «Знаешь, пап, вот бы у меня, как у тебя, не было врагов», – вспоминал Хэдли. – А он мне ответил: «Сынок, я обдумал твои слова. Те, кто управляют мотелями, относятся к людям иначе, а потому не стыдись своей работы. Это – твое призвание».

Хэдли на минутку снял очки.

– Во всяком случае, я знаю, что поступаю правильно, – произнес он. – И горжусь своей работой.

А что, если люди потому и голосуют за введение смертной казни, что тут и там слышат новости о том, как «наркоман убил троих» или «мать сбросила детей с моста»?

– Но это ведь никакое не правосудие, – ответил Хэдли и добавил, подчеркивая каждое слово: – Это раскачка маятника. Я до сих пор не совсем понимаю, откуда в американцах столько мстительности, не понимаю, и все тут.

Тем не менее Хэдли не был против скорого правосудия. Еще несколько месяцев назад он поддерживал американских снайперов, которые отстреливали пиратов, державших заложников на грузовом судне вблизи Сомали. И решительно выступал за право ношения оружия.

– Вот только самооборона и казнь – две совершенно разные вещи, – сказал он. – Казнить людей – это вам не шутки шутить. Государство за тротуарами-то уследить не может – вы думаете, им можно доверять принятие решений о жизни и смерти?

Бывали и такие дела об убийствах, за которые он не горел желанием браться. Он был рад, что его не назначили защищать «ту женщину, которая разрезала утробу беременной и вынула оттуда ребенка», хотя бы потому, что параллельная работа и с ней, и с Амандой привлекла бы лишнее внимание, способное навредить обоим делам. Однако Хэдли был уверен, что любого преступника можно понять.

– Должны же быть причины. Не бывает так, чтобы обычный человек шел по улице – и вдруг захотел убивать, – сказал он. – Когда я только начинаю работать с клиентом, то в общении с судом присяжных использую прием, который называется «очеловечиванием». То есть убеждаю присяжных в том, что речь идет не только о чудовище, совершившем преступление, но и о таком же человеке, как они. Приходится рассказывать им о том, как обвиняемого воспитывали, какие проблемы возникали на его жизненном пути, может быть, у него фетальный алкогольный синдром – он же не виноват, что мамаша, вынашивая его, пила «Джон Барликорн». Это не оправдывает преступника, не дает ему права считать себя невиновным. Домой его все равно не отпустят.

Хэдли уставился на экран телевизора: показывали студенческий матч по американскому футболу.

– Если наблюдать за людьми, выслушивать их, то становится ясно… – Он ненадолго замолк. – Стопроцентных злодеев не существует. Я отказываюсь в это верить.

Хэдли говорил, что ему наверняка понадобится больше года, чтобы подготовить все материалы для защиты Аманды, а потому судебный процесс должен начаться не раньше 1 октября 2010 года.

– Нужно время, чтобы познакомиться с подопечным, установить с ним доверительные отношения, прочную связь, – сказал он. – Нельзя просто прийти и сказать: «Я твой адвокат. А ну-ка выдавай всю подноготную».

Естественно, Хэдли не просил Аманду рассказывать ему все. Он подбирался к ней умело, мастерски. Наблюдал за ней, оценивал ее и выстраивал версию произошедшего таким образом, чтобы спасти ей жизнь. Теперь Аманда была целиком вовлечена в эту машину-систему и полностью зависела от ее милости и власти. Быть может, именно такое пристанище ей и было нужно. Быть может, она и не хотела, чтобы ее поняли. А потому послания Хэдли к Аманде, в отличие от моих, не возвращались к нему с пометкой: «Не подлежит доставке».

13

Лето 2008 года, Чуалатин, штат Орегон

Муж ушел от Аманды 5 июня 2008 года, в ее тридцать первый день рождения. Они пока не обсуждали, когда именно Джейсон будет видеться с детьми. Аманда в одиночку присматривала за Гэвином, Элдоном и Тринити в чуалатинском доме – двухэтажном ранчо на углу улицы, вдоль которой росли сосны и развевались американские флаги.

Возле дома Аманды флага не было. А еще у нее не было видеомагнитофона, компьютера и велосипеда: Джейсон закладывал и продавал все, что можно. Вскоре у Аманды не осталось и машины. «Хонда Одиссей», когда-то приобретеная на деньги свекрови, нуждалась в починке. Аманда спросила, можно ли сдать ее в ремонт. Ей сказали: нет. Майк Стотт предложил починить тормоза. И снова ответ – нет; Джейсон и его мать заявили, что сами отбуксируют автомобиль к профессиональным автослесарям; для этого они взяли у Аманды ключи, в том числе и запасные, но машина так и осталась на месте.

К счастью для Аманды, еще со времен студенчества у нее была потрепанная «Ауди» 1991 года выпуска. Теперь Аманда проводила больше времени с друзьями и сестрой. Такие изменения ей нравились; раньше Джейсон постоянно отгонял ее родственников от детей. Тем не менее вдали от дома она не могла сосредоточиться; ей постоянно хотелось вернуться – вдруг Джейсон решит зайти? Даже несмотря на то, что, скорее всего, он в очередной раз вымотает ей нервы. Аманда, возможно, догадывалась, что ее муж сидит на наркотиках – а может, даже знала, на каких именно. Иногда он приходил только для того, чтобы забрать Элдона; при этом он не говорил, куда именно собирается его увезти и как скоро привезет обратно. А потом Элдон возвращался домой – в одежде сына тех наркоманов, с которыми водился Джейсон. Аманда стирала, выглаживала эту одежду и складывала ее в отдельную стопку, чтобы Джейсон мог это вернуть. Джейсон отказывался. Аманда предлагала ему пригласить своих друзей на общий ужин, на нем и передать им одежду. Джейсон не хотел, чтобы она во что-либо вмешивалась. Он напоминал, что Элдон – его сын, а потому он либо возит мальчика куда хочет, либо они идут решать этот вопрос в суд.

А потом Джейсон вновь исчезал, предупредив, что его отсутствие наверняка временно и что он вернется домой – как только Аманда бросит курить, пить, похудеет и найдет работу. Аманда прислушалась бы к его желаниям, будь они осуществимы. Однако Джейсон и его мать предъявляли Аманде взаимоисключающие требования: сиди дома и заботься о детях, но при этом найди работу; пусть Джейсон следит за вашим финансовым благосостоянием, но ты должна обеспечивать себя сама. Аманда купила бы пластырь против курения, но она уже пропустила нужный день, да и ее медицинская карта была испорчена из-за Джейсона, который отправил ее к врачу – из-за низкой плотности костей у нее была трещина на копчике, – чтобы та выпросила обезболивающие таблетки (якобы для себя). Аманда знала, что ее муж дружил с наркотиками все время их знакомства, а может, даже дольше. Она несколько раз прятала ключи от его машины, чтобы он не встречался с наркоманами и дурными компаниями, однако это его злило. Аманда была уверена, что дети не запоминают ничего плохого, даже если Элдон и видел однажды, как Джейсон метнул в нее стул. Стул ударился о стену и сломался.

Если бы от Аманды только и требовалось, что водить Тринити и Элдона в Селлвудский бассейн на занятия по плаванию или сидеть на полу и играть с Элдоном, то лето прошло бы прекрасно; но накапливались разные проблемы, которые никто не решал. У них заканчивались молоко и овощи. Им было нечем оплачивать электричество, затем – воду, затем – вывоз мусора. Нейтан и его супруга, Челси, которые хотели проводить больше времени с Гэвином, собирались подать на Аманду в суд. Все чаще и чаще Аманде сжимало грудь и горло, словно перед панической атакой. Слишком много людей вокруг диктовали ей, что делать: Джейсон – влезать в одежду меньшего размера, церковь родителей – быть послушной женой, а свекровь – умерить свою расточительность.

За июнем последовал июль. Имущество постепенно исчезало: лыжное снаряжение, игровая приставка Гэвина, замечательное каноэ. Дом был обставлен дешевой и подержанной мебелью, но вскоре он совсем опустел и погрузился в хаос. Бабуля Крис продолжала дарить внукам игрушки – куклы и безделушки, целыми наборами; чем мельче, тем лучше. Казалось, будто Аманду нарочно пытаются вывести из себя: сначала жалуются, что у нее обсессивно-компульсивное расстройство, обвиняют в злоупотреблении чистящими средствами, а потом дарят детям кучу мелких игрушек.

Иногда Аманда сидела на газоне напротив неисправной «Хонды» и наблюдала за игрой младших детей. Сама она пила пиво, курила гвоздичную сигарету и пыталась придумать, как ей вернуть мужа домой. Ей было над чем поразмышлять. Он до сих пор считает ее женой – или уже нет? Почему Джейсон такой хороший, когда они наедине, и такой отвратительный, когда рядом посторонние? Он умел лгать, причем очень ловко: у него была невероятная память, благодаря которой он мог убедить кого угодно и в чем угодно, при этом выставив себя в выгодном свете; однако Аманда была уверена, что ей он до сих пор говорил только правду. Что бы они ни рассказывали людям по отдельности, все впоследствии совпадало. А значит, Джейсон не лгал, когда перед лицом Господа клялся, что никогда не разведется с ней. Как Аманде поступить, чтобы он и правда ее не покинул? Хорошо было бы вести праведную жизнь, не грешить и не совершать ошибок. Это благотворно отразилось бы и на Джейсоне – и тогда никто не усомнился бы в том, что он замечательный отец.

* * *

После ухода Джейсона все покатилось к чертям. Гэвина не слишком заботило отсутствие отчима, однако пугало состояние матери. Джейсон плевать хотел на свои обязанности, но хотя бы привозил овощи и другие продукты. А мама, кажется, окончательно забыла о детях. Она спала до обеда и ничего не готовила. Когда Гэвин наконец научился делать яичницу в микроволновке, он жалел, что не додумался до такого раньше; тогда ему не пришлось бы все время кормить Элдона и Тринити хлопьями с молоком и другой ерундой.

Когда Гэвину исполнилось восемь, у него появилась обязанность – заботиться о Тринити и Элдоне. Он готовил им завтрак. Придумывал для них игры и пересматривал с ними «Шрека». Брал на себя ответственность тогда, когда этого не следовало делать: например, однажды он уверил женщину из социальных служб в том, что синяки на его руках – от потасовки с приятелями, а домой он не мог зайти потому, что мама случайно заперла дверь. Ему было одиннадцать. Он уже мог позаботиться о себе.

Элдон и Тринити позаботиться о себе не могли. Одному в августе только исполнялось четыре, другой было шесть с половиной лет – если Гэвин расскажет правду о синяках и его отправят жить к отцу, что будет с малышами? Вот бы мама попробовала выкарабкаться! Она говорила, что старается изо всех сил, но ей очень тяжело. Едва Джейсон пообещал Аманде вернуться при условии, что она найдет работу, Гэвин, Элдон и Тринити на целых два часа попали в библиотеку: мама привезла их туда, чтобы воспользоваться компьютером и составить резюме. Гэвин не особенно доверял энтузиазму мамы, однако она и вправду составила резюме: указала, что покинула последнее место работы восемь лет назад; перечислила пять контактов, способных дать рекомендацию, среди которых числились ее мать, тетя, пастор и «Джейсон Смит, монсеньор».

14

Центр правосудия по делам несовершеннолетних при тюрьме Джона Сербу был закрыт с полудня до часу. Прибывшие задолго до судебного заседания люди как могли коротали время. Какая-то молодая парочка миловалась в сторонке; подросток с электронным браслетом на лодыжке и в мешковатой одежде стоял в стороне от матери и бабушки; а мужчина около тридцати лет в белой рубашке и галстуке цвета спелой дыни измерял шагами комнату. Действо в лучах полуденного первооктябрьского солнышка прервалось, когда тот самый мужчина в рубашке спросил у женщины с зачесанными набок седыми волосами, с которой он прежде не обмолвился ни словом, нужно ли ему позвонить Лоре, чтобы та пустила его в здание.

Так это Джейсон Смит? Его фотографии не появлялись ни в газетах, ни на телевидении; он отказывался давать интервью. Его адвокат, Лора Шанц, все это время вежливо и кратко отвечала на все мои электронные письма примерно то же, что сказала прессе через пять дней после того, как Элдона и Тринити нашли в реке. Стоя перед камерами в городском парке, одетая в василькового цвета пиджак и синюю юбку, с длинными темными волосами, которые ниспадали свободными волнами, Шанц объяснила, что теперь Джейсон «посвятит жизнь тому, чтобы у его дочери было самое обычное, счастливое детство». И еще – что Джейсон «полагается на веру в Господа». Сине-голубой костюмчик и лучезарная улыбка делали Шанц похожей на стюардессу. Как адвокат по семейным делам, она представляла интересы Джейсона в течение бракоразводного процесса, однако после того выступления 27 мая не делала никаких заявлений о поступке Аманды.

И вот – сегодня эта привлекательная брюнетка в юбке и пиджаке открыла створки стеклянных дверей человеку, которого, скорее всего, звали Джейсоном. Она улыбнулась мне. Друг из новостного отдела меня предупредил: сегодня мы точно узнаем что-то новое по делу Аманды – но не стал вдаваться в подробности. Его слова, улыбка Лоры, а также моя радость по поводу того, что я буду единственным репортером на слушании, – все вселяло надежду на то, что я смогу поговорить с семьей Смитов.

Тогда я еще не знала, что в том же самом здании, без ведома посторонних вот-вот должны были начаться переговоры. Сын Аманды – двенадцатилетний Гэвин, его отец – Нейтан и мачеха – Челси прибыли в прокуратуру округа Лейн-Каунти. На имя каждого из них прибыла повестка. Челси примерно представляла, зачем ее позвали сюда. Она знала то, что, как ей казалось, было известно и окружному прокурору. Наверное, ее показания сыграют решающую роль в сегодняшнем слушании – например, наконец решится вопрос об опеке над Тринити, и право заботиться о выжившей девочке полностью перейдет к Джейсону. Челси знала: если так и случится, Гэвину ни за что не позволят видеться с сестрой. У нее была по меньшей мере одна причина верить в свое предположение: после «инцидента» они только один раз общались со Смитами: Кристин Дункан, мать Джейсона, позвонила и попросила их не приходить на похороны Элдона. Потом Дункан попыталась смягчить запрет: Гэвину можно проститься с братом, если Нейтан и Челси привезут его в Юджин и передадут отчиму.

Челси уже достаточно хорошо изучила окружение Нейтана, чтобы понять: в Дункан говорит не только ее скорбь. Нет, Челси не сомневалась в том, что Дункан искренне горюет. И не сомневалась в том, что Джейсон возложил организацию похорон на плечи матери – он всегда перекладывал на нее все семейные дела. Но в выставленном Смитами запрете Челси увидела очередное требование – неизвестно какое по счету за эти годы. Да, Гэвин пропустил похороны брата, однако Нейтан и Челси не жалели о том, что отказались везти его к Смитам. И такое решение они приняли не потому, что боялись за безопасность Гэвина.

Нейтан и Челси годами маялись из-за судебных тяжб и споров с Джейсоном и Амандой, которые хотели отнять у них Гэвина. На первый взгляд, желание разлучить отца и сына казалось безосновательным. Нейтан исправно платил алименты. Будучи активным служащим флота и оказавшись в 2004 году на атомной подводной лодке, Нейтан старался видеться с Гэвином каждый раз, когда получал увольнительную. Аманда и Джейсон всячески этому препятствовали, но объясняли это переменчивым расписанием Нейтана. Но Челси понимала истинную причину: Аманда изо всех сил пыталась сделать Гэвина настоящим Смитом; она часто говорила об этом и порой, отправляя Гэвина в новую школу, записывала его не Стоттом, как в свидетельстве о рождении, а Смитом. Кристин Дункан, зарвавшись, однажды заявила Челси:

– Гэвин всегда будет Смитом – не Беком.

Нейтан был ответственным и уравновешенным мужчиной. Благодаря этим качествам из шестисот военнослужащих, с которыми ему довелось познакомиться за восемь лет на подводной лодке, он умудрился невзлюбить только одного. Челси была менее сдержанной. Будучи, как и ее муж, набожной христианкой, она спокойно указывала людям на их плохие поступки и смело отстаивала свою точку зрения. Именно так она и боролась за Гэвина в течение последних шести лет.

Хэдли прибыл в здание суда с несколькими подчиненными. Он не представлял интересов Аманды в вопросе опеки над Тринити и пришел только затем, чтобы лично услышать решение суда. Решив, что Смиты вряд ли обрадуются группе поддержки со стороны Аманды, я предложила Хэдли если и общаться со мной, то на сугубо деловом уровне.

– Неплохо, – оценил он мой замысел. – Если они увидят, как мы любезничаем, то вряд ли захотят с вами беседовать.

Двери в здание суда открылись ровно в час. Лестница вела в широкий коридор на втором этаже. Я поравнялась с адвокатом Джейсона, Лорой Шанц, и подстроилась под ее шаг.

– Вы мисс Шанц? – спросила я. Она кивнула. Я напомнила ей о нашей электронной переписке и протянула визитку.

Она взглянула на мое имя и произнесла:

– Не помню ваших писем. Такое имя я бы точно не забыла.

Я добавила, что писала ей несколько месяцев назад по поводу Джейсона Смита, а после – о Тринити. Положение не изменилось. Я снова спросила:

– Вы Лора Шанц?

– Нет, я окружной прокурор, – ответила женщина и вернула мне визитку. – Но я передам, что вы здесь.

Окружной прокурор исчезла в конце коридора. Скорее всего, она просто ослышалась, однако мне все равно было неловко оттого, что я обозналась.

В коридоре уже находилось несколько десятков людей, одетых под стать теплому осеннему дню. Все непринужденно беседовали друг с другом – и внезапно по толпе пронеслась весть о том, что разбирательство начнется позже.

А мы-то надеялись, что сегодня все пройдет быстро и просто. Что Аманду лишат родительских прав, а Тринити передадут Джейсону. Но вместо этого Джейсона запустили в здание суда раньше остальных – чтобы начать переговоры с Нейтаном и Челси в кабинете окружного прокурора. Джейсон не виделся с четой Бек больше года. Он не связывался с Гэвином после смерти Элдона и не давал Тринити общаться с братом. Нейтан и Челси не желали знать, почему Джейсон так поступает; они всего лишь хотели прийти к соглашению по поводу дальнейшей жизни детей. И особенно им хотелось, чтобы Джейсон осуществлял опеку над Тринити под надзором Департамента социального обеспечения, пообещав при этом не разлучать девочку с братом. Если Джейсон не согласен с требованиями и откажется подписать бумаги, на которых они изложены, то Нейтан, Челси и Гэвин сегодня открыто выступят против него в суде.

Услышав о переносе слушания по меньшей мере на полчаса, толпа возобновила прерванные беседы. Хорошая акустика и мраморный пол делали их сборище похожим на светский раут. Я заметила, что у балюстрады на меня с улыбкой смотрит какая-то женщина с серебристо-седыми волосами.

– Мы в прошлый раз виделись, помните? – спросила она. Рядом с ней стоял мужчина, из-за роста которого она казалась еще миниатюрнее, чем есть. Я призналась, что не помню ее. Она представилась – Ким Смит. Я мачеха Джейсона, а это его отец, – она представила мне Джея Смита. Высокий мужчина пожал мне руку. Я сказала Ким, что пишу о том, что произошло в их семье. Супруги отнеслись к этому с пониманием. Джей Смит рассказал, что работает в компании «Вестерн Ньюматикс», которая производит оборудование, «помогающее сделать мир вокруг чище». Упомянул команду «Орегонские утки» – игроков в американский футбол из Орегонского университета (на нем был свитшот с желто-зеленым логотипом этого клуба). Джей поведал историю происхождения необычного третьего имени Элдона – Рэбхан: оказалось, все дело в «поистине глупом семейном обычае», согласно которому третье имя ребенку дают в честь фамилии акушера, принимавшего роды.

– Представляете, однажды нам попался акушер с фамилией Мартини! – произнес он и рассмеялся.

Ким поделилась со мной адресами электронной почты – своим и Джея, а когда я спросила, можно ли их посетить, ответила:

– Наверное, нам удастся организовать встречу. А вон там – мать Джейсона, – сказала она, глядя в сторону седоволосой женщины, которую я уже видела у входа в здание суда.

Я подошла к Кристин Дункан и представилась. Она передала мне листовку со стихотворением, сочиненным учительницей Элдона, где красочно описывалось, как Элдон, исполненный благодати, шагает навстречу Господу. Дункан была высокой женщиной с настолько громким голосом, что казалось, будто она беседует не с тобой, а со всей комнатой. Дункан без умолку говорила об Элдоне: каким он был любознательным, как его любили, что он только-только начал изучать буквы. Белки глаз Дункан, и без того розовые, покраснели, когда она сказала, насколько Элдон был умным. Ему было любопытно, как большие экскаваторы возле общежития Орегонского университета выбираются из выкопанных ими же ям, а когда они в последний раз посещали ресторан «Олив Гарден», перед выходом он попросил мятный леденец и поинтересовался: «Бабуль, а как делают эти леденцы?»

– Не каждый ребенок спросит, откуда берутся леденцы, – заявила Дункан. Внезапно она замолкла. Силы закончились. Как будто батарейка села. Я попросила рассказать побольше об Элдоне. Она приняла мою визитку, однако сказала, что вряд ли сможет сообщить что-то еще: семья решила ничего не говорить прессе, поскольку «она все переврет». Я проводила Дункан взглядом – та направилась к толпе, чтобы найти нового собеседника и продолжить свой рассказ, ровно с того места, на котором только что остановилась.

Было вполне понятно, почему Джейсона и других Смитов возмутили условия, предложенные в кабинете окружного прокурора. Они потеряли сына и внука. Теперь их волновала только Тринити – и ее эмоциональное состояние. Аманда разрушила жизнь стольким людям, что даже такой повседневный вопрос, как забота о собственной дочери, для Джейсона угрожал стать истинным испытанием. То, что Нейтан и Челси задерживали решение важного и при этом деликатного вопроса о благополучии Тринити, должно быть, казалось Джейсону, если не кощунством, то проявлением эгоизма.