Текст книги "Операция «КЛОНдайк»"

Историю Леонид вспомнить-то вспомнил, но промолчал, потому как стеснялся при Есении рассуждать на такие интимные темы.

А Есения в это время удивленно слушала Фёдора, рассказывающего о роли пяты в жизни человека.

– Надо же! – воскликнула она, переводя недоверчивый взгляд с Фёдора на Леонида. – Я даже не знала, что пятка такое важное место для нас… Так, значит, когда только что родившийся ребенок не кричит и его обычно шлепают по пяткам, это вроде как его пытаются «втащить» сюда из другого мира? А медицина это объясняет по-другому.

– А ты послушай химиков или физиков, они тебе тоже найдут свое объяснение этому явлению, – сказал, усмехнувшись, Фёдор, садясь на лавку у стены напротив. – Мало ли кто как описывает, суть от этого не меняется. Есть вещи само собой разумеющиеся, то есть которые разумеются без тебя, без разума.

– А что же тогда, по-вашему, разум? – спросила Есения.

Леонид тоже с интересом ждал, что скажет Фёдор. Для него это был уже не первый урок по офенской философии, которой Фёдор, правда, не учил, а только рассказывал о ней.

– Разум – это способность ума познавать мир, изучать познанное, делать из этого выводы и принимать решения о действиях. И все это в образах, – ответил Фёдор и, увидев, что Леонид с Есенией не очень понимают, о чем он говорит, сказал: – Ладно, как-нибудь расскажу поподробнее. А зато застава у нас теперь, братцы, что надо! Вряд ли кто к нам незаметно подберется…

– Что вы имеете в виду? – недоуменно спросила его Есения, не уловив связи с предыдущим разговором.

– А ты глянь за дверь-то, да только не выходи, – предложил ей Фёдор.

Есения с опаской вышла в тамбур, потом нерешительно приоткрыла дверь наружу, выглянула и тут же захлопнула, испуганно отпрянув от нее.

– Там… – начала она и замолчала, побледнев.

– Что там?.. – холодея, спросил ее Леонид.

– Огоньки зеленые… бегают, – ответила Есения.

– Какие еще огоньки? – не понял он.

– Глаза наших сторожей, волков, – ответил за нее Фёдор.

– Еще не легче! – воскликнул Леонид. – Как же мы теперь отсюда выберемся? Хорошо, что я успел сходить… до ветру.

– Не боись, Лёньша, как призвал, так и отгоню! – усмехнулся Фёдор.

– Что, опять выть будешь? – содрогнувшись, спросил Леонид.

– Не выть, а вабить… – поправил его тот. – Нет, зачем, айкать буду…

– Это как же? «Ай, мои волчатушки, ай, мои хорошие, не ешьте нас, мы невкусные!» Так, что ли? – недоверчиво спросил его Леонид.

Бросив на него из-под кустистых бровей насмешливый взгляд, Фёдор ответил:

– Вот завтра и послушаешь, а сейчас надо бы перекусить и на ночь пристраиваться.

– Перекусить – это дело! – согласился Леонид, почувствовав зверский аппетит после всех треволнений, пережитых за день, и потер руки в предвкушении.

В зимовье раздался смех Есении.

– Узнаю друга Васю… Господи! Прошло столько лет, а вы все тот же! Совершенно не изменились, – сказала она, с иронией глядя на Леонида.

– Постоянство в моем характере, – шутливо ответил Леонид и, вдруг посерьезнев, внимательно посмотрел ей в глаза.

Она перестала смеяться и тоже остановила на нем свой долгий и такой незабываемый взгляд.

В воздухе повисла напряженная тишина, которую нарушил Фёдор, начав греметь посудой у печки.

Сварив макароны и заправив их говяжьей тушенкой, они поужинали, завершив трапезу крепко заваренным чаем с сухарями.

После ужина Фёдор, поднявшись из-за стола, подошел к печке, чтобы подбросить в нее еще дров. А Есения начала собирать грязную посуду и нерешительно остановилась с ней в руках, не зная, куда ее поставить.

Заметив это, Фёдор нашел какую-то большую миску и, смахнув рукой накопившуюся в ней пыль, налил в нее остававшуюся в чайнике горячую воду.

– Вот, можешь помыть этим. – Поставив миску на лавку в углу у печки, Фёдор протянул Есении непонятно откуда взявшийся у него обмылок хозяйственного мыла.

Кивнув, она принялась мыть посуду.

Леонид, несколько разомлевший после еды, наблюдал, как ее влажные руки гладящими движениями обмывают и протирают алюминиевые кружки и миски-ложки, и у него в душе шевельнулась ревность к этим предметам. Ему захотелось стать вот такой же глиняной миской, даже пусть с отбитыми краями, лишь бы Есения вот так же бережно прикасалась к нему. Удивившись пришедшей к нему в голову такой странной идее, Леонид подумал, что для того, чтобы она к нему прикасалась, совсем не нужно становиться миской, достаточно того, что он мужчина… Кстати, а как они разместятся на ночлег?..

Фёдор, словно услышав его незаданный вслух вопрос, неожиданно сказал:

– Вы ложитесь на лежанку, чтобы не замерзнуть с непривычки. Она уже горячая, ну а я тут посплю, не люблю жару.

Встряхнув свой тулуп, он бросил его на топчан и улегся на него, прикрывшись сверху ватником.

– Лёньша, соберетесь ложиться, лампу задуй, – сказал он и отвернулся к стене.

Леонида с Есенией уговаривать не пришлось. После снегоходной поездки по тайге, покрыв, как показалось Леониду, расстояние в пол-Сибири, они чувствовали себя одинаково выдохшимися. Есения вытерла руки, подошла к лежанке и, сняв валенки, молча легла ближе к стене, тут же завернувшись в свой тулуп.

Леонид, встав из-за стола и задув лампу, на ощупь нашел в темноте лежанку и лег с краю, почувствовав, как его обдало жаром, когда он ненароком коснулся Есении. Он вспомнил, как он лежал с ней рядом в Юрмале в их первую и единственную ночь… Сейчас это тоже была их первая ночь, после долгой разлуки.

Леонид, потянувшись к Есении, нащупал ее руку и крепко сжал в своей ладони. Есения нерешительно придвинулась к нему. Через мгновение она уже лежала, уткнувшись носом Леониду в шею, а ее ресницы, вздрагивая от волнения, щекотали его кожу.

«Как тогда!..» – пронеслось в голове у Леонида, и он прижал ее к себе крепче, жалея, что рядом находится Фёдор, а сами они застряли где-то посреди тайги, в непонятном месте и с непонятным будущим.

Поглаживая плечо Есении, Леонид чувствовал необычайный покой, словно к нему вернулась долго отсутствовавшая часть души и мир наконец приобрел свою целостность. Так и уснули они, тесно прижавшись друг к другу и ощущая окутывавшее их тепло.

Глава  седьмая

Квач, предусмотрительно отъехавший за угол соседнего дома, как только во дворе появились милицейские машины, в буквальном смысле дергался на сиденье. Нервно оглядываясь, он не знал, что делать: ждать Козака или валить отсюда, пока самого не захомутали? Этот мучительный выбор усугублялся еще и тем, что, когда он нервничал, ему всегда безумно хотелось «отлить», а где тут, посреди города, отольешь! Вскоре он уже ерзал на сиденье, как глистатый кот, а еще через полчаса ему стало совсем невмоготу. Он уже было решился приоткрыть дверцу и незаметно помочиться под машину, когда увидел бомжа, который тащил перед грудью рваный пакет, полный пустых пивных бутылок.

Из последних сил сдерживая в себе рвущийся наружу поток, Квач выскочил из машины, выхватил у оторопевшего бомжа одну бутылку и, сунув ему чуть ли не в лицо десять баксов, первыми попавшиеся в кармане под нетерпеливую руку, забрался обратно в машину. Там он рванул молнию на брюках и с почти оргастическим стоном пустил тугую струю в бутылку, взбивая в ней пену не хуже пивной.

Посидев после этого в блаженстве несколько секунд, Квач застегнулся и, открыв дверцу, выставил бутылку из машины. К ней тут же метнулся бомж.

«Десяти баксов ему мало! Пойти отобрать, что ли?.. – с неприязнью подумал Квач, наблюдая, как бомж торопливо сливает на газон содержимое бутылки и запихивает ее обратно к себе в пакет. – Где же Козак, мать его, запропал?!»

***

А Козак в этот момент, задыхаясь и забыв обо всем на свете, напряженно двигался, глядя снизу на Женю, которая извивалась на нем в страстных движениях, и одновременно испытывал безграничное удивление от фантастичности сложившейся ситуации.

– Мо-о-ой!!! – вдруг выкрикнула Женя, стремительно откидываясь назад и резко выгибаясь, отчего ее острые груди прочертили сосками перед лицом Козака темную дугу.

Почувствовав, как заколыхавшиеся внутри нее волны накатывают и на него, Козак выплеснул в глубину бьющегося в оргазме Жениного тела все, что накопилось в нем за последние дни невольного воздержания.

Послевкусие было неожиданным. Обычно Козак реагировал на близость как на приятное и полезное для здоровья занятие и после этого прощался с женщинами без особых чувств, ощущая лишь что-то похожее на сытое удовлетворение. Тут же его просто накрыло! Прижимая к себе упавшее на него сверху обессиленное тело Жени, он ощущал непривычный для него прилив нежности. Такого ему переживать еще не приходилось.

«А ведь это она меня оттрахала! – с восхищением подумал он. – Ни хрена себе!..»

– Что ты натворил? – уткнувшись лицом ему в грудь, спросила Женя.

– А что, в тебя нельзя было кончать? – всполошился Козак.

– Я не об этом! Почему тебя ищут? – Она подняла лицо.

– Ищут не меня, если ты помнишь, а твоего соседа… – ответил Козак, с облегчением целуя ее в глаза, вокруг которых уже залегли характерные после близости темные тени.

– А как ты тогда оказался на нашем балконе и зачем?

– Давно мечтал познакомиться… Надо же было как-то удивить тебя, малыш!

– Не называй меня так!

– Почему? – удивился Козак и погладил ее по спине.

– Потому что я – девушка, а не мальчик… Или ты педофил?

– Скажешь тоже! – обиделся он. – Да и ты, кстати, как я понял, уже давно не девушка…

– Фу, как грубо! – поморщилась Женя и скатилась с Козака на тахту.

– Чего же тут грубого! У тебя классная квалификация! Понимаешь, как завести мужика!

– Ну знаешь!.. – воскликнула Женя, приподнимаясь на локте и сердито глядя на него. – То, что я ответила на твой порыв, еще не значит, что можно меня так оскорблять! Сказал бы лучше спасибо, что я тебя не сдала!

– Ну не злись! – Козак повалил Женю обратно на тахту и, нависнув над девушкой, прижался к ней бедрами. – Мне правда понравилось! Видишь, я, кажется, опять тебя хочу…

– Не вижу, а чувствую, и меня это радует, – рассмеялась Женя, тоже потянувшись к нему навстречу.

– Жаль, но мне уже нужно идти… Меня ждут! – с сожалением отодвигаясь от нее, сказал Козак.

Женя мгновенно вскочила с тахты и, раскинув руки, словно белая птица, загородила проход:

– Я никуда тебя не отпущу!

– Здрасте! Как это? – усмехнулся Козак.

Она метнулась к окну и, отдернув штору, посмотрела во двор, где в свете фонарей толпились люди.

– Там тебя действительно ждут! Не считай меня за дурочку, ты же скрываешься…

– И что? – спросил Козак, натягивая на себя одежду.

– А то, что я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось!

– Вот за это тебе спасибо… – посмотрев на Женю, сказал Козак и, не выдержав ее горестного взгляда, подошел к ней и крепко обнял.

– Я провожу тебя, – уткнувшись ему в шею, прошептала она.

– Это ни к чему! – отказался он.

Но она даже слушать его не захотела:

– Я сказала, что провожу тебя, значит, так и будет!

– Куда же ты меня проводишь, птаха? – улыбнулся он.

– Хотя бы выведу из дома… – Она освободилась из его рук и стала быстро одеваться. – Пойдем!

«А может, она и права, – подумал Козак, вглядываясь в пространство двора. – Выйдем с ней вместе, это вызовет меньше подозрения. Куда же, блин, Квач усвистал?..»

Через несколько минут они с Женей, одетой в модную короткую дубленку и высокие сапожки, уже выходили из подъезда.

Стоявшие у машин милиционеры повернули к ним настороженно-хмурые лица. Среди них были и те двое, что заходили к Жене. Женя приветливо улыбнулась молодому, заставив его смущенно отвести глаза. Проходя мимо, Козак покосился на него и уловил его провожающий завистливый взгляд. Он был прав: завидовать и правда было чему – такой пылкой любовницы, как Женя, у Козака еще не было.

Проходя через двор, Козак бросил внимательный взгляд вокруг: ни Квача, ни Вероникиной машины нигде не было видно.

«Бросил, значит… – недобро сжав губы, подумал он. – Ну смотри теперь…»

***

Квач, отчаявшийся дождаться Козака, решил пойти посмотреть, что происходит у дома, в котором застрял его напарник. Он поправил шарф, чтобы тот как можно выше прикрывал его избитое лицо, и, закрыв машину, двинулся к арке, ведущей в злополучный двор.

Милицейские машины по-прежнему стояли у подъезда, и вокруг них толпился народ и несколько ментов.

«Куда он подевался? Если бы его поймали, то уже за это время давно бы вывели…»

Квач осмотрел окна. Дом выглядел совершенно буднично. Вдруг хлопнула дверь подъезда и оттуда вышел Козак собственной персоной под руку с какой-то незнакомой длинноногой кралей.

«Во дает! Где это он ее подцепил?!» – обалдел Квач, глядя, как сладкая парочка, проходя мимо ментов, чуть ли не раскланивается с ними.

Квач отступил за угол и, дождавшись, когда Козак с девицей выйдут из арки, тихо сказал им в спину:

– Ваши документы…

Реакция последовала незамедлительно. У Квача брызнули искры из глаз, когда Козак, откинув девушку в сторону, мгновенно оказался рядом с ним и оприходовал его по лбу чем-то тяжелым, похоже пистолетом.

– Ой, бля-я… – простонал Квач, хватаясь за голову и оседая в грязный снег.

Козак, разглядевший, что он припечатал не охотившегося за ним мента, а своего же напарника, от неожиданности отступил назад и вдруг расхохотался: бедному Квачу в последнее время не везло, видимо, судьба у него теперь такая – ходить с черно-синей рожей.

Глядя на возившегося на земле Квача, Козак подал руку разъяренной Жене, тоже упавшей в снег от его толчка.

– Совсем с ума сошел?! – накинулась она на него. – Хорошо еще, что я упала в чистый сугроб, а то сейчас бы отправила тебя с моей дубленкой в химчистку.

– Тихо! Не злись! – попросил он, отряхивая с нее снег. – Сама же слышала, что этот му… чудак сказал. Ума палата!

Он помог подняться Квачу, который встал, держась за голову и покачиваясь.

– Где машина? – спросил его Козак.

Тот мотнул головой за угол.

– Ну все, Женя… Спасибо тебе большое за… все, я поехал, – сказал Козак, заглядывая ей в глаза. – Я тебе обязательно позвоню…

– Как же ты позвонишь, если номера моего не знаешь? – усмехнулась она и вдруг порывисто прижалась к нему. – Позвони мне, пожалуйста! У меня легкий телефон… – И она принялась нашептывать ему на ухо телефонный номер вперемешку с какими-то сумасшедшими словами о том, что она его никогда не забудет, будет вечно ждать, и тому подобное.

Совершенно разомлевший от этого девичьего лепета Козак припал к ее подрагивающим губам, но потом взял себя в руки и отстранился. Погладив на прощание плечи девушки, он подхватил Квача под руку и поволок его в сторону, где стояла их машина.

– Кто это? – спросил его Квач, оглядываясь.

Женя все еще стояла возле арки и смотрела им вслед.

– Не твое дело! – оборвал его Козак. – Ты почему уехал?

– А что, нужно было рядом с ментами все это время сидеть? – огрызнулся Квач. – С моим-то фейсом сейчас …

– Да, фейс у тебя что надо! – хмыкнул Козак, подходя к машине и открывая дверцу.

– Ну и куда сейчас? – пробурчал Квач, забираясь в машину.

– Поедем по второму адресу, искать твоего Фёдора. А здесь нам ловить нечего. Тутошний корешок под таким колпаком, что будет полным идиотом, если сунется сюда… А на идиота он не похож…

Козак завел уже остывший двигатель, подождал немного, пока он прогреется, и медленно тронул машину с места, выезжая на дорогу.

В Бердске, куда они, поплутав, добрались за час, их ждало еще одно разочарование. В доме, в котором по полученной информации жил Фёдор, было темно – ни одного огонечка, и лишь невидимая злобная собака бесновалась на цепи за забором, оживляя своим лаем черное безлюдное пространство.

Они дважды проехали мимо дома, но не заметили в нем никакого движения, хотя… там могли и затаиться… Однако проверить это незаметно при таком непрекращавшемся лае было возможно, только застрелив собаку, но это значило переполошить всех соседей. А торчать посреди пустынной улицы в машине и ждать, пока появится Фёдор, было тоже глупо. Да и появится ли он – неизвестно…

Козак в порыве злости нажал на газ и, пройдясь по улице юзом, рванул в сторону шоссе.

Неожиданно раздался звонок спутникового телефона, лежавшего на заднем сиденье, – Козак бросил его туда, когда уходил в дом Кондратюка.

– Послушай! – приказал он Квачу.

Тот перегнулся через сиденье и, нащупав телефон, поднес его к уху:

– Алё… – и протянул трубку Козаку. – Это тебя…

Козак притормозил у обочины и взял у него трубку:

– Слушаю!

– Ну что там у вас? – раздался недовольный голос Бурого.

– Пока ничего! – коротко ответил Козак. – По адресам, где эти двое прописаны, пусто.

– Какие у них адреса? Диктуй!

Козак с расстановкой зачитал ему адреса и фамилии тех, кого они искали, не понимая, зачем это Бурому в Красноярске.

– Ищите дальше! – зло бросил Бурый и отключился.

– Ищите… – пробурчал Козак. – Ветра в поле, иголку в стоге сена, черную кошку в темной комнате, дырку от бублика…

– Ты чего? – уставился на него Квач.

– Ничего… – раздраженно проворчал тот, сосредоточиваясь на темной дороге.

Радостное возбуждение, до сих пор пробегавшее сладкими мурашками по его телу после неожиданной близости с Женей, бесследно улетучилось, сменившись усталостью и апатией.

– Теперь куда? – спросил его Квач.

– В «Корвет». Валера должен подъехать…

Всю обратную дорогу они молчали.

Подъехав с задней стороны к «Корвету», Козак трижды посигналил. Выглянувший из калитки охранник тут же распахнул ворота, впуская машину в тесный двор, где в углу Козак увидел свой уже обновленный джип.

«Быстро "наш муженек" сработал…» – довольно подумал он.

Выйдя из машины, он поднялся по посыпанным песком обледеневшим ступенькам и сразу же столкнулся в коридоре с Вероникой.

– Валера приезжал? – спросил он.

– Кто? А… Да, приезжал, деньги тебе оставил. – Вероника посмотрела в глаза Козаку и вдруг побледнела.

– Ты чего? – насторожился он.

– Где это ты уже успел?.. – ревниво сощурившись, спросила та.

– Ты про что? – обнимая Веронику за талию и увлекая за собой в сторону ее кабинета, спросил он, уже догадываясь, что та имеет в виду.

– Сам знаешь про что… – Вероника обиженно задышала. – У тебя такие глаза только после бабы бывают…

– Какие такие? – усмехнулся Козак, и у него внутри что-то сладко сжалось при воспоминании о Жениных объятиях.

– Такие… шальные…

– Слушай, Ника, а ведь тут где-то рядом твой муж, – намекнул он. – Что это ты мне за допрос устраиваешь? Мы же с тобой уже давно только друзья…

– Друзья! – фыркнула Вероника и вдруг торжественно и с выражением процитировала: – «Когда прекраснобедрая, томимая любовью, сама пришла к мужчине, то он пойдет в ад, убитый ее вздохами, если не насладится ею»…

Козак, оторопев, остановился:

– Это еще что?

– Это из «Шукасуптати», семидесяти рассказов попугая… индийский эрос, – ответила Вероника, с гордостью посмотрев на него. – И я полностью согласна с этими древними словами…

– Прекраснобедрая… томимая любовью… Нужно запомнить… Это ты о себе, что ли? – Не выдержав, он расхохотался.

Вероника возмущенно пихнула его в бок локтем:

– Чем это тебе мои бедра уже не нравятся?!

– Да нравятся, нравятся, успокойся! – продолжал смеяться Козак, уворачиваясь от ее разящей руки. – Однако меня еще ни разу не соблазняли, цитируя такие мудреные изречения!

– Конечно! Твои мокрощелки небось молча отклячивают перед тобой жопку и расставляют ножки, – презрительно скривила губы Вероника.

– Фу!.. Чего это тебя от индийского эроса в русский фольклор кидает? – спросил Козак, осуждающе покачав головой. – Зачем же так о прекрасном? Чувствуется в тебе, Вероника, некая неудовлетворенность жизнью…

– Зато ты, похоже, очень удовлетворен кем-то! – гнула та свою линию, открывая перед ним дверь в кабинет. – Даже припахивает от тебя, как от кошака после… Хоть бы поделился немножко своей удовлетворенностью, жадина!

Она вроде и шутила, но Козак, заглянув ей в глаза, вдруг увидел в них такую женскую тоску и томление, что ему стало ее безумно жалко. Понимая, что совершает большую глупость, он шагнул к ней и, крепко обхватив ее за ягодицы, притиснул к себе, целуя в давно забытые губы.

 «Останусь с ней на ночь, а там видно будет…» – пронеслось у него в голове. Огонь, ненароком зажженный в нем Женей, видимо, не сразу утихнет, так пусть от него хоть еще одна душа согреется – он вовсе не жадина…

***

Бурый в раздражении смотрел на Валеру. Тот только что вернулся из Новосибирска, надеясь на похвалу за успешно проделанную работу. Но Бурый был не в «премиальном» настроении и даже шуганул жену, когда та за чем-то вошла в комнату, где он сидел, чего раньше никогда себе не позволял.

– Козака видел? – спросил Бурый.

– Нет, я ему деньги оставил там, где он просил… – преданно глядя в глаза шефу, ответил Валера.

– Можно было и не оставлять… – махнул рукой Бурый.

– Но вы же сказали…

– Сказал, сказал… – проворчал Бурый. – Только толку от Козака пока мало, все самому, видно, придется делать, блин! На вот тебе фамилии и адреса в Новосибирске, поезжай…

Валера испуганно вскинул на него глаза.

– Да не дергайся ты! – прикрикнул на него Бурый. – Поезжай к Копытину, пусть посмотрит, что у них есть на этих мужиков, только предупреди, чтобы пока не светил их. Я скажу, когда их можно будет отдать органам. Пусть постарается. Возможно, это и ему по службе пригодится, сейчас небось все ищут того, кто замочил их фээсбэшника.

– Но ведь это же наши сделали… Что же мы, сдадим им Козака? – удивленно посмотрел на него Валера.

– У тебя, братан, чего-то совсем с котелком… – покрутил пальцем у виска Бурый. – Круглова замочил этот самый Кондратюк, да еще и мои деньги прихватил, сука. Его наверняка сейчас ищут, а мы должны найти его быстрее, раньше всех, иначе плакали мои «мани-мани»… Как ты думаешь, где они могут скрываться?

– Кто? «Мани-мани»? – не поняв его, спросил Валера.

Бурый, багровея, грохнул кулаком по столу:

– Блин, ты что, совсем охренел?! Мозги в Энске отморозил?

Валера вжал голову в плечи.

– Не «мани-мани», а те мужики, что меня обнесли! – Бурый встал и заходил по комнате, пытаясь успокоиться. – Где они могут прятаться? – Он остановился напротив помощника.

– Не знаю… – виновато опустил глаза Валера.

– Вот пусть Копытин и узнает, у него возможностей больше. Скажи, что мы ему заплатим вдвойне, а после и этих гавриков отдадим, когда сами с ними разберемся.

– Хорошо. Я поехал? – потянулся всем телом к выходу Валера, боясь, что шеф передумает и пошлет его еще куда-нибудь похуже… Хотя хуже его «командировки» в Новосибирск уже вряд ли что может быть, несмотря на то что сам он там ничего не делал.

– Езжай…

Валеру словно ветром сдуло. Бурый вздохнул: опять ждать…

Он устало откинулся в кресле и тут же вспомнил об обиженной жене. Накричал на нее, да еще при чужих! Нужно было срочно идти заглаживать свою вину.

«Вот довели, суки, Ритулю обидел…» – расстроенно думал Бурый, вставая и тихо подходя к двери в спальню. Приоткрыв дверь, он заглянул внутрь и тут же получил по физиономии тугим углом брошенной в него подушки. Он отпрянул за дверь.

– Лучше не заходи! – послышался из спальни звенящий от злости голос Риты. – Вовек тебе не прощу!

Бурому вдруг стало смешно. Заслонив лицо рукой, он распахнул дверь и в два шага перекрыл расстояние до кровати, на которой сидела разъяренная жена.

Она, видимо, не ожидала от него такой прыти и немного растерялась, когда он упал рядом с ней на постель, зарывшись лицом в ее колени. Однако ее возмущение было так велико, что она несколько раз довольно увесисто приложилась к его спине.

– Ну прости меня, ягодка! Прости своего бегемота! – взмолился Бурый, покрывая кусающими поцелуями ее ноги. – Целый век твоей немилости я не выдержу!

– Ой, щекотно! Пусти! – начала вырываться Рита, со смехом отпихивая его от себя, но Бурый крепко обхватил ее бедра, сильнее прижимаясь к ним лицом и вдыхая родной и возбуждающий запах любимой женщины.

– Не отпущу, пока не скажешь, что простила! – шутливо пригрозил он и тут же начал оправдываться: – Ритуля, я не хотел тебя обидеть! Ну сорвался, каюсь, прости меня, конфетка моя сладенькая, мой сахарный бумбончик!..

– У тебя есть только один способ заработать себе прощение… – сменяя гнев на милость и томно глядя на него, с намеком проворковала Рита. – И только попробуй сослаться на врачей! Я тебе тогда все оторву – за ненадобностью…

От ее призывного взгляда у Бурого пересохло во рту.

– Ну уж так уж и за ненадобностью… – смущенно хохотнул он. – Это же только временно…

– Нет ничего постояннее, чем временное, – веско оборвала его Рита и распахнула пеньюар, оголяя свою роскошную налитую грудь и тугой торчащий живот, по которому пробегали волны – это их ребенок плавно передвигался внутри материнского чрева.

Бурый склонился к животу жены, осторожно целуя выпирающие бугорки – то ли пятки, то ли локотки их наследника:

– Мой масенький…

– Не сюсюкай, терпеть не могу! – сердито закрыла ему рот ладонью Рита, а потом потянула мужа наверх. – Ну, давай, отрабатывай прощение, грубиян!

Через час, совершенно опустошенный, Бурый лежал, откинувшись, рядом с засыпавшей, удовлетворенной и простившей его женой.

«Если бы и в бизнесе все было так же просто и приятно…» – с тоской вернулся он мыслями к своим разладившимся делам.

Он тихонько вытащил руку из-под головы уже уснувшей Риты и вышел в гостиную.

«Надо что-то делать, не могу я больше сидеть сиднем!» – думал он, набирая номер трубки своего помощника.

Услышав его, похоже, навсегда испуганный голос, Бурый спросил:

– Ну что там у тебя?

– Только что виделся с… – Валера многозначительно обозначил паузу.

– Ну и…

– Говорит: не все так просто.

– А ему этого никто и не обещал! – разозлился Бурый. – Так он берется? Узнает что-нибудь?

– Он уже кое-что знает и считает, что лучше не соваться в это дело.

– Ну, пошло-поехало! – психанул Бурый. – Почему?! Я что, мало ему плачу? Черт, без его возможностей нам будет труднее. О господи, как же мне все надоело! Ну не до второго же пришествия бегать за этими деньгами, народу сколько полегло, а все без толку! Ладно, давай-ка, лети ко мне, сами попробуем прикинуть, куда эти засранцы могли податься.

Валера напряженно помолчал, а потом робко заметил:

– Да я хотел помыться и поесть, целый день мотался, с дороги же…

– У меня поешь! – отрезал Бурый и бросил трубку.

«О чем он думает?! До еды ли сейчас?! Вот послал бог помощничка… Мало того что ссыкло, так еще и халявщик! И эти где-то там болтаются без толку! – вспомнил он о Козаке и Кваче. – Нарвутся еще на приключения!»

Набрав номер Козака и услышав его далекий голос, Бурый приказал:

– Возвращайтесь, вы мне здесь нужны! Чтоб к утру были!

Положив трубку, Бурый прошел в просторную кухню, где в углу возвышался вместительный холодильник, и, открыв его, заглянул внутрь.

«Обожрется!» – сделал он вывод, ревизовав взглядом заграничную и элитную отечественную снедь, выставленную на пяти холодильных полках, после чего вернулся в гостиную.

Чувствуя, как накопившаяся за эти дни усталость, усугубленная бурным сексом с женой, отдается колокольным гулом в голове, Бурый решил принять контрастный душ.

Зажимая руками виски, в которых, казалось, кто-то изнутри пытался пробить люки наружу, он побрел в ванную. В таком состоянии он не сможет сосредоточиться, а ему это сейчас было ой как нужно!

Постояв попеременно сначала под горячими, а потом под обжигающе холодными струями воды, Бурый вылез из ванны и, накинув на себя большое мохнатое полотенце, начал энергично растираться. В зеркале, запотевшем по краям, отразились его торс и живот, на которых багровели несколько следов от жарких поцелуев Риты.

Бурого это развеселило: «Засосы, как у пацана… Нужно будет Ритуле предъявить, а то не поверит, что это ее работа, и убьет ни за что ни про что».

Стоявший на тумбочке телефон тихо зазвонил. Отложив полотенце, Бурый поднял трубку:

– Алло!

– Я уже у входа, – прозвучал голос Валеры. – В дверь звонить не хочу: Маргарита Ивановна, наверное, спит.

– Я тебе открою, подожди, – ответил Бурый, натягивая на себя халат.

Впустив в квартиру Валеру, он с удивлением уставился на него:

– Кто это тебя так? Ты же уезжал от меня в нормальном виде!

На красном, как свекла, носу помощника красовался большущий пузырь.

– Да я на ходу прикуривал, а тут, как назло, ухаб, вот кончик носа и подпалил… – объяснил Валера.

Бурый хмыкнул, покачав головой.

– А ведь Минздрав предупреждал… – насмешливо сказал он. – Ладно, проходи. Давай сразу на кухню. Там у Ритули запас для пира на весь мир.

Но не успели они сесть с Валерой за стол, как трубка Бурого запищала.

– Алло, – ответил он, удивившись, кто это так поздно ему звонит.

– Виктор, не суйся в это дело, бог с ними, с деньгами, – услышал он голос Копытина. – Поверь, ничего не получишь, а себя подставишь. Я только что узнал, что там все очень серьезно, очень! Там кроме твоих денег слилась еще и сверхсекретная информация, пропали какие-то ценные сотрудники, а один вообще погиб… Разбираться аж из Москвы прилетели! Так что мой тебе совет – забудь и отдохни…

– Легко тебе говорить! – усмехнулся Бурый. – Там такой кусок осел… Что же ты мне предлагаешь, списать его на амортизацию?

– Думаю, другого выхода у тебя нет… – твердо сказал Копытин. – Я тебя предупредил. И серьезно советую взять жену и поехать куда-нибудь в теплые края, отдохнуть недельки две-три…

– Спасибо за совет, я подумаю, – пробурчал Бурый и положил трубку.

– Кто это был? – тихо спросил Валера, увидев, как у шефа перекосилось лицо, а рука начала массировать затылок.

– Да твой Копытин… – Бурый с мучительным выражением на лице покрутил головой, пытаясь отогнать накатывавшуюся боль. – Говорит, что там пропал кто-то очень важный, а наши обидчики кроме наших денег увели еще и какую-то секретную информацию, и их теперь усиленно ищут…

– И что теперь?

– Предлагает «забыть и отдохнуть», – со злостью ответил Бурый.

Валера невольно улыбнулся: это было любимое выражение Копытина.

– Чего лыбишься-то? – взорвался Бурый. – Весело тебе очень? – И тут же испугавшись, что разбудит жену, понизил голос: – А мне, знаешь ли, совсем не до смеха!

Он рванул дверцу холодильника и, вытащив из него бутылку водки, налил себе прямо в кофейную чашку до краев и залпом выпил.

Утром проснувшаяся в одиночестве Рита, обеспокоенно прошлась по квартире, недоумевая, куда подевался ее муж, и на кухне застала трогательную картину: Бурый и Валера похрапывали, уткнувшись, как говорится, мордой в стол, заставленный почти нетронутой снедью. Судя по количеству пустых бутылок и стойкому запаху перегара, вырывавшемуся из их похрапывающих глоток, выпито ими было немало.