Текст книги "Мой мальчик"

Глава 10

Когда приехала «скорая», началось долгое и сложное обсуждение того, кто и как поедет в больницу. Уилл надеялся, что его оставят дома, но не вышло. Врачи не хотели везти Сьюзи, Маркуса и малышку всех вместе, поэтому в конце концов ему пришлось везти Маркуса и Меган на машине Сьюзи, а Сьюзи поехала с мамой Маркуса на «скорой». Уилл старался держаться за машиной «скорой помощи», но потерял ее из виду, как только они выехали на шоссе. Он с удовольствием представил бы, что у него на крыше стоит синий проблесковый маячок, и рванул бы по встречной полосе, пролетая на красный свет, но вовремя решил, что обе мамы, ехавшие в «скорой», не сказали бы ему за это спасибо.

Меган по-прежнему орала на заднем сиденье, Маркус сидел, мрачно уставившись в окно.

– Попробуй ее там как-нибудь успокоить, – велел Уилл.

– Как, например?

– Ну не знаю, подумай.

– Сам и думай.

Справедливо, решил Уилл. Пожалуй, не стоит требовать чего-то от ребенка в подобных обстоятельствах.

– Как ты там?

– Не знаю.

– С ней все будет в порядке.

– Да, надеюсь. Но… дело ведь не в этом?

Уилл понимал, что дело не в этом, но удивился, что Маркус тоже все понял так быстро. В тот момент он впервые подумал: «А парень-то смышленый».

– О чем это ты?

– Сам подумай.

– Ты переживаешь, что она может попытаться снова?

– Слушай, замолчи, а?

Он так и сделал, и, пока они ехали в больницу, всю дорогу было настолько тихо, насколько это возможно в машине с орущим ребенком.

Когда они приехали, Фиону уже куда-то увезли, а Сьюзи сидела в приемном покое, сжимая в руках пластиковый стаканчик. Маркус сбросил свой побагровевший от крика груз на сиденье рядом с ней.

– Ну, что происходит? – Уилл едва сдержался, чтобы не потереть руки. Он был так поглощен происходящим, что ему это почти нравилось.

– Не знаю. Они ей промывают желудок или что-то вроде того. Она немного разговаривала в «скорой». Спрашивала про тебя, Маркус.

– Как это мило с ее стороны.

– Маркус, ты тут ни при чем. Ты ведь и сам знаешь? То есть ты не виноват, что она… Она тут не по твоей вине.

– Откуда ты знаешь?

– Просто знаю, – сказала Сьюзи тепло и обнадеживающе, склонилась и потрепала Маркуса по голове, но эта интонация и жесты были здесь как-то неуместны: все они были из другой, тихой, более спокойной жизни. Может быть, эти утешения и сошли бы для двенадцатилетнего ребенка, но они явно не подходили для самого взрослого в мире двенадцатилетнего ребенка, которым внезапно стал Маркус. Он оттолкнул ее руку.

– У кого-нибудь мелочь есть? Я хочу купить кое-что в автомате.

Уилл дал ему пригоршню мелочи, и он ушел.

– Черт возьми, – сказал Уилл. – Ну вот что сказать ребенку, у которого мать только что пыталась покончить с собой?!

Ему было просто интересно, но, к счастью, вопрос прозвучал риторически, а значит – сочувственно. Ему бы не хотелось реагировать так, будто он смотрит захватывающий фильм о буднях городской больницы.

– Не знаю, – ответила Сьюзи. На коленях у нее сидела Меган, и она пыталась заставить ее грызть хлебную палочку. – Но нам нужно будет что-то придумать.

Уилл не знал, имеет ли она в виду его, говоря «мы», но это не имело значения. Как бы ни развлекали его события этого вечера, он не горел желанием пережить их еще раз: слишком уж странная подобралась компания.

Вечер тянулся. Меган поплакала, похныкала, а потом заснула. Маркус несколько раз ходил к автоматам и возвращался с банками колы, шоколадками «Кит-Кат» и пакетиками чипсов. Никто не произнес ни слова, лишь Маркус иногда ворчал насчет пациентов, которые сидели в ожидании приема.

– Терпеть не могу весь этот сброд. Практически все пьяные. Только посмотри на них. Все побывали в драке.

Так оно и было. Все сидевшие в приемном покое так или иначе относились к сброду: бродяги, пьяницы, наркоманы или просто сумасшедшие. Те немногие, что просто стали жертвами обстоятельств, были бледны, выглядели нервно и измотанно – сегодняшний день стал для них чем-то из ряда вон выходящим. Тут была женщина, которую укусила собака, и мама с маленькой девочкой, которая, кажется, упала и сломала лодыжку. Все же остальные просто перенесли хаос своей повседневной жизни из одного места в другое. Для них не было разницы, кричать на улице на прохожих или оскорблять медсестер в приемном покое травматологического отделения, – везде одно и то же.

– Моя мама не такая, как все эти люди.

– Никто этого и не говорит, – ответила Сьюзи.

– А если они так подумают?

– Не подумают.

– Могут подумать. Ведь она наглоталась таблеток! Ее привезли сюда всю облеванную. Откуда им знать, что она не такая?

– Они поймут. А если не поймут, мы им скажем.

Маркус кивнул, и Уилл понял, что Сьюзи сказала именно то, что нужно: неужели кто-то поверит, что Фиона такая же, как эти отщепенцы, если у нее есть такие друзья? На этот раз Уиллу показалось, что Маркус задался не тем вопросом. Правильный вопрос был: «А какая между ними разница?» Потому что если единственной вещью, отличавшей Фиону от всех этих людей, были ключи от машины в руках Сьюзи да еще дорогая одежда Уилла, то это означало, что у нее серьезные проблемы. Нужно жить в собственном мыльном пузыре. Нельзя пытаться проникнуть в чужой пузырь, потому что так ты лишишься своего. Ведь Уилл покупал одежду, компакт-диски, машины, модную мебель и наркоту исключительно для себя; и, если Фиона не могла себе всего этого позволить и у нее не было соответствующего пузыря, это ее проблемы.

Как по сигналу, появилась какая-то женщина – не доктор и не медсестра, а кто-то из служащих.

– Здравствуйте. Вы приехали с Фионой Брюер?

– Да, я ее подруга Сьюзи, это Уилл, а это сын Фионы, Маркус.

– Ясно. Фиона должна будет остаться здесь на ночь, а вам, конечно, не стоит здесь сидеть. Маркусу есть где побыть? У тебя есть сейчас кто-то дома, Маркус?

Маркус покачал головой.

– Сегодня он останется у меня, – заявила Сьюзи.

– Хорошо, только для этого мне нужно получить согласие его мамы, – кивнула женщина.

– Конечно.

– Я хочу поехать к ней, – сказал Маркус в спину удаляющейся женщины; она оглянулась и улыбнулась в ответ. – Если, конечно, это кого-то волнует.

– Конечно волнует, – уверила его Сьюзи.

– Ты так думаешь?

Женщина вернулась через пару минут, улыбаясь и кивая так, будто Фиона только что родила ребенка, а не дала разрешение, чтобы ее сына забрали на ночь.

– Она не против. Она просила вас поблагодарить.

– Хорошо. Тогда пойдем, Маркус. Поможешь мне разложить диван.

Сьюзи посадила Меган обратно в детское сиденье, и они направились к машине.

– Еще увидимся, – сказал Уилл. – Я тебе позвоню.

– Надеюсь, ты разберешься с Полой и Недом.

Опять секундное замешательство: Нед и Пола, Нед и Пола… Ах да, его бывшая жена и сын.

– Да, все будет нормально. Спасибо. – Он поцеловал Сьюзи в щеку, похлопал Маркуса по плечу, помахал Меган и вышел на улицу, чтобы поймать такси. Все это, конечно, интересно, но проводить так каждый вечер он не собирался.

Глава 11

Оно лежало на кухонном столе. Он заметил его в тот момент, когда ставил в вазу цветы по просьбе Сьюзи. Накануне вечером все так спешили и суетились, что не заметили его. Он взял его в руки и сел.

Дорогой Маркус!

Что бы я ни написала в этом письме, мне кажется, ты все равно будешь ненавидеть меня всю жизнь. Может быть, «всю жизнь» слишком сильно сказано – когда ты подрастешь, наверное, почувствуешь что-то, кроме ненависти. Но все равно долгое время ты будешь думать, что я поступила неправильно, глупо, эгоистично, ужасно. Поэтому я хочу объясниться, пусть это даже и бесполезно.

Послушай, часть меня понимает, что я поступаю неправильно, глупо, эгоистично, ужасно. Фактически моя большая часть. Но проблема в том, что эта моя часть уже не контролирует мои поступки. Именно это и ужасно в той болезни, которой я страдаю последние несколько месяцев, – она не позволяет мне слушать ни себя, ни других. Она поступает так, как ей вздумается. Надеюсь, что тебе никогда не придется этого испытать.

Все это не имеет к тебе никакого отношения. Мне всегда нравилось быть твоей мамой, хоть это было порой и тяжело, и мне временами было трудно. И я не знаю, почему мне недостаточно просто быть твоей мамой, но это так. И дело не в том, что я настолько несчастна, что не хочу больше жить. Сейчас я чувствую другое. То, что я чувствую, скорее похоже на усталость и скуку, как будто вечеринка слишком затянулась и я хочу домой. Я опустошена, мне кажется, что впереди у меня уже ничего нет, потому-то я и хочу поставить на этом точку. Как я могу так думать, когда у меня есть ты? Не знаю. Я знаю одно: если я буду продолжать влачить свое существование только ради тебя, ты сам не скажешь мне за это спасибо, и мне кажется, что, когда ты все это переживешь, жизнь твоя пойдет лучше, чем прежде. Правда. Ты можешь жить с папой или Сьюзи, она всегда говорила, что позаботится о тебе, если со мной что-то случится.

Я буду присматривать за тобой, если смогу. Думаю, что смогу. Мне кажется, если что-то случается с мамой, то ей позволяют это делать, даже если она сама во всем виновата.

Мне не хочется заканчивать это письмо, но я не вижу смысла продолжать.

С любовью,

^Мама.

Он все еще сидел на кухне за столом, когда мама приехала из больницы в компании Сьюзи и Меган. Она сразу же увидела, что` он обнаружил.

– Черт, Маркус. Я об этом совсем забыла.

– Забыла? Забыла о предсмертной записке?

– Ну, ведь я не предполагала, что мне придется об этом думать? – сказала она и рассмеялась.

Она и вправду смеялась. Вот такая у него мама. Когда она не плачет над миской с хлопьями, она смеется над попыткой покончить с собой.

– Господи, – сказала Сьюзи, – так вот это что! Мне не стоило его здесь оставлять, пока я ездила за тобой. Я просто подумала, что ему неплохо было бы здесь прибрать.

– Сьюзи, мне кажется, тебе не в чем себя винить.

– Мне следовало подумать.

– Видимо, нам с Маркусом надо кое о чем поговорить с глазу на глаз.

– Конечно.

Сьюзи и мама обнялись, и Сьюзи подошла его поцеловать.

– С ней все в порядке, – шепнула она достаточно громко, чтобы могла слышать мама. – Не волнуйся за нее.

Когда Сьюзи ушла, Фиона поставила чайник и села за стол рядом с ним.

– Ты злишься на меня?

– А ты как думаешь?

– Из-за записки?

– Из-за записки и из-за всего остального, что ты сделала.

– Я понимаю. Но сегодня я чувствую себя не так, как в субботу, если это, конечно, что-то меняет.

– То есть все прошло?

– Нет, но… сейчас мне лучше.

– «Сейчас» для меня недостаточно. Я вижу, что сейчас тебе лучше. Ты только что поставила чайник. Но что случится, когда ты допьешь свой чай? Что произойдет, когда я уйду в школу? Я же не могу все время сидеть дома и следить за тобой.

– Конечно, я понимаю. Но мы должны заботиться друг о друге. Это должно быть взаимно.

Маркус кивнул, но сейчас он был в таком состоянии, что слова для него ничего не значили. Он прочел письмо, и его больше не интересовали ее слова. Значение имело лишь то, что она сделала и собирается сделать. Сегодня она, пожалуй, ничего с собой не сделает. Она выпьет свой чай, вечером они закажут домой ужин из ресторана и будут смотреть телевизор, и им будет казаться, что это начало новой, лучшей жизни. Но это пройдет, и начнется что-то другое. Он всегда верил своей маме – или, скорее, у него никогда прежде не было оснований ей не верить. Но теперь его жизнь уже никогда не будет такой, как прежде.

Проблема состояла в том, что двое – это слишком мало. Он всегда считал, что два – это хорошее число и что ему бы весьма не понравилось жить в семье из трех, четырех или пяти человек. Но теперь он видел в этом смысл: если кто-то сходит с дистанции, ты не остаешься один. А как увеличить количество членов семьи, если нет никого, кто мог бы, ну, вы понимаете, в этом помочь? Придется что-то придумать.

– Я заварю чай, – сказал он весело. Теперь, по крайней мере, у него была цель.

Они решили провести вечер как обычно. Заказали домой карри, Маркус пошел взять напрокат видеофильм и потратил на это уйму времени: на какой фильм ни взглянешь – везде что-нибудь о смерти, а смотреть про смерть ему не хотелось. Если на то пошло, то он просто не хотел, чтобы его мама смотрела про смерть, хотя и не знал почему. Что случится, если его мама увидит, как Стивен Сигал прострелит из пистолета пару голов? Сегодня они пытались не думать ни о какой смерти. Та мысль, которой они боялись, была тихой, печальной, настоящей, а не крикливой, типа «еще одним меньше». (Людям кажется, что дети не видят разницы, но они ее, конечно же, видят.) В конце концов он взял фильм «День сурка», который ему понравился, потому что он только что вышел на видео, а на коробке было написано, что он смешной.

Они начали его смотреть только после того, как принесли еду. Фиона разложила ее по тарелкам, а Маркус перемотал начало кассеты с рекламными роликами и отрывками из новых фильмов, чтобы они могли начать смотреть с первым укусом индийской лепешки. Надпись на коробке не обманула: фильм действительно был смешной. Парень застрял в одном из дней своей жизни, который повторялся вновь и вновь, хотя и не объяснялось почему. Маркусу это показалось явным упущением, потому что ему нравилось знать о причинах всего, что происходит. Может быть, фильм был основан на реальных событиях и действительно существует парень, который как-то раз застрял в одном и том же дне и сам не представлял, почему так произошло. Это тревожило Маркуса. А если вдруг завтра утром он проснется и окажется в дне вчерашнем, с дохлой уткой, больницей и всем прочим. Лучше об этом не думать.

Но потом повествование изменилось, и все закрутилось вокруг самоубийств. Этому парню так надоело жить в одном дне сотни лет, что он решил покончить с собой. Но это не сработало. Что бы он ни делал, он все равно просыпался на следующее утро. (Только утро было не следующее. Утро было одно – то же самое, в которое он все время просыпался.)

Маркус очень разозлился. На обложке фильма про самоубийства ничего написано не было, а тут этот парень пытается покончить с собой тысячу раз подряд. Хорошо, у него ничего не получилось – но от этого веселее не становится. У его мамы тоже ничего не получилось, но про это никто не станет снимать комедию. Почему же об этом не предупреждают? В мире, должно быть, есть куча людей, которые бы с удовольствием посмотрели хорошую комедию после попытки самоубийства. А что, если все они выберут этот фильм?

Сначала Маркус сидел тихо, настолько тихо, что почти не дышал. Он не хотел, чтобы мама слышала, как он дышит, а то она могла подумать, что он дышит шумнее обычного, потому что расстроен. Но потом он больше не мог этого терпеть и нажал на «стоп».

– В чем дело?

– Просто хочу посмотреть это, – он сделал жест в сторону экрана телевизора, на котором какой-то парень в поварском колпаке пытался, говоря с французским акцентом, объяснить одному из знаменитых участников игры «Гладиаторы»[21]21
   «Гладиаторы» – американское развлекательное телешоу.


[Закрыть], как правильно разрезать и выпотрошить рыбу. Обычно подобные программы Маркус не смотрел, особенно если учесть, что он ненавидит готовить. И ненавидит рыбу. И к тому же фанатом «Гладиаторов» он тоже не был.

– Это? А зачем?

– Мы в школе будем готовить, и нам задали посмотреть это дома.

– Аu revoir[22]22
   До свидания (фр.).


[Закрыть], – произнес мужчина в поварском колпаке.

– До встречи, – сказал Гладиатор. Они помахали на прощанье, и передача закончилась.

– Значит, завтра у тебя будут проблемы, – подвела итог мама. – Почему ты мне не сказал, что тебе нужно сегодня это посмотреть?

– Забыл.

– Ну, в любом случае теперь мы можем досмотреть фильм.

– Ты действительно хочешь?

– Да. Он смешной. А тебе так не кажется?

– Ведь он не слишком реалистичный?

Она засмеялась:

– О, Маркус! Я по твоей милости смотрю фильмы, в которых люди прыгают из горящих вертолетов на крышу поезда, а ты вдруг вздумал обвинять этот фильм в отсутствии реализма.

– Да, но в тех фильмах видно, что они действительно это делают. Они это проделывают на твоих глазах. А здесь ты не знаешь наверняка, что он просыпается в один и тот же день. Может быть, они все это придумали.

– Ты говоришь ерунду.

Замечательно. Он пытается избавить собственную мать от просмотра фильма, в котором человек кончает с собой триста раз подряд, а она называет его идиотом!

– Мам, ну ты же понимаешь, почему я его выключил?

– Нет.

Невероятно. Она же наверняка все время об этом думает, как и он сам.

– Из-за того, что он пытался сделать.

Она посмотрела на него.

– Маркус, извини, но я по-прежнему тебя не понимаю.

– Ну… это.

– Маркус, ты прекрасно умеешь выражать свои мысли. Не мычи.

Она решила свести его с ума.

– Он уже пять минут пытается покончить с собой. Как ты. Я не хотел это смотреть и не хотел, чтобы ты смотрела.

– А… – Она потянулась к пульту и выключила телевизор. – Прости меня. Я такая глупая.

– Угу.

– Я просто не увидела никакой связи. Невероятно. Боже мой, – она покачала головой. – Да, мне надо быть повнимательнее.

Маркус переставал понимать что-либо в своей маме. До последнего времени он всегда думал, что она… не идеальная, потому что они иногда ссорились и она не разрешала ему делать то, что хочется, и так далее; но он никогда не считал, что она глупая, чокнутая, ненормальная. Даже когда они ссорились, ему было понятно, что она просто говорит то, что сказала бы любая мать. Но сейчас он ее просто не понимал. Он не мог понять причину ее слез, а теперь, когда, казалось, она должна быть еще несчастнее, чем прежде, она вела себя как ни в чем не бывало. Он начинал сомневаться в себе самом. Может быть, самоубийство – это ничего особенного? Разве после этого не положено вести долгие разговоры, плакать и обниматься? Видимо, нет. Просто сидишь себе на диване, смотришь фильмы и ведешь себя так, как будто ничего не произошло.

– Мне включить кассету? – спросил он ее. Это было своего рода тестом. Настоящая мама поняла бы, что на самом деле он имеет в виду совсем другое.

– Если ты не против, я хотела бы посмотреть, чем там все закончится, – ответила она.

Глава 12

Для Уилла никогда не составляло труда заполнить день. Он, конечно, не гордился тем, что за всю свою жизнь ничего не сделал, но гордился своей способностью оставаться на плаву в огромном океане времени, которое было в его распоряжении. Менее находчивый человек, думал он, мог бы захлебнуться и пойти ко дну.

С вечерами все просто: у него было много знакомых. Он не знал, как они у него появлялись, потому что у него никогда не было коллег и он не имел обыкновения общаться с бывшими девушками, когда они становились бывшими. Но он мог каким-то образом заводить знакомства, просто идя по жизни: с ребятами, которые когда-то работали в музыкальных магазинах, куда он захаживал, с партнерами по игре в футбол или сквош, с парнями из команды кроссвордистов местного паба, куда он когда-то входил, – и все в таком же духе, но это срабатывало. На таких приятелей, конечно, нельзя рассчитывать в маловероятном случае суицидальной депрессии или в еще менее вероятном случае личной драмы, но они вполне подходят для партии в бильярд, выпивки или похода в ресторан.

Нет, с вечерами проблем не было; именно дни бросали вызов его терпению и изобретательности, потому что все его приятели были на работе – если, конечно, не находились в отпуске по уходу за детьми (как Джон, отец Барни и Имоджин, которого Уилл все равно не хотел видеть). Он придумал способ, как справляться с днями: он разбивал их на единицы времени, минут по тридцать каждая, которые, в свою очередь, заполнял какой-то деятельностью. Он считал, что целые часы выглядят более угрожающе, да к тому же практически все виды деятельности, производимой за день, занимают около получаса. Почитать газету, принять ванну, убрать в квартире, посмотреть сериал «С тобой и без тебя»[23]23
   «С тобой и без тебя» – австралийский телесериал.


[Закрыть] или «Обратный отсчет»[24]24
   «Обратный отсчет» – английская телевикторина, идущая с 1982 года по сей день.


[Закрыть], разгадать кроссвордик, сидя в туалете, позавтракать или пообедать, сходить в ближайший магазин… Эти необходимые занятия заполняли девять единиц дневного времени, состоящего из двадцати единиц (вечера не считаются). Он уже достиг той стадии, когда начал поражаться, как его друзья успевают жить и работать. Жизнь занимает столько времени, что просто непонятно, как можно сходить на работу и принять ванну в один и тот же день? Он подозревал, что некоторые из его знакомых идут на достаточно негигиеничные компромиссы.

Иногда, когда у него бывало настроение, он подавал заявления о приеме на работу по объявлениям из «Гардиан». Ему нравились страницы с вакансиями в сфере телекоммуникаций: ему казалось, он способен работать на любой из предлагаемых должностей. Какую сложность может представлять редактирование корпоративного строительного журнала, или ведение небольшого семинара по искусству, или сочинение рекламных брошюр для турагентства? Никакой, думал он и упорно писал потенциальным работодателям, что он – именно тот, кто им нужен. Он даже прикладывал свою биографию, которая умещалась на двух страницах. Ему казалось, что он замечательно придумал нумеровать их как «один» и «три», подразумевая тем самым, что страница номер два, отражающая его блестящую профессиональную биографию, где-то затерялась. Предполагалось, что его письмо произведет великолепное впечатление и его пригласят на собеседование, где он выедет исключительно за счет своего обаяния. На самом деле никто не делал попыток с ним связаться, если не считать приходивших ему иногда стандартных писем с отказами.

По правде говоря, его это не волновало. Он посылал резюме, пребывая в том же настроении, под влиянием которого вызвался работать на раздаче бесплатных обедов и стал отцом Неда: его влекли эти элементы фантастической альтернативной реальности, которая не затрагивала его собственную жизнь, что бы она собой ни представляла. Ему не нужна была работа. Его все устраивало. Он достаточно много читал, смотрел по вечерам фильмы, занимался бегом, готовил хорошую еду для себя и друзей, ездил время от времени в Рим, Нью-Йорк или Барселону, когда скука становилась особо острой… Он бы не сказал, что жажда перемен владела им так уж сильно.

В любом случае в это утро он был несколько рассеян из-за событий прошедших выходных. Почему-то – видимо, потому, что он редко сталкивался с настоящей трагедией в течение своего обычного дня, состоящего из двадцати единиц времени с непременным разгадыванием кроссвордика в туалете, – почему-то он продолжал мысленно возвращаться к Маркусу и Фионе и думать, как они там. И за отсутствием в «Гардиан» объявления, которое бы по-настоящему его захватило, его начали посещать гнусные мыслишки о том, чтобы каким-то образом войти в их жизнь. Может быть, он нужен Фионе и Маркусу больше, чем Сьюзи. Возможно, он действительно может с этими двоими что-нибудь сделать. Он мог бы проявить к ним отеческий интерес, придать их жизни немного формы и яркости. Он построит с Маркусом глубокие доверительные отношения, будет водить его куда-нибудь время от времени – на футбол, например. А Фионе, может быть, не помешает иногда сходить в хороший ресторан или вечером в театр.

Утром он позвонил Сьюзи. Меган заснула, и она как раз только что села выпить кофе.

– Я просто хотел узнать, как там дела? – сказал он.

– Мне кажется, неплохо. Она еще не вернулась на работу, но Маркус уже ходил сегодня в школу. А ты?

– Спасибо, ничего.

– У тебя веселый голос. Все уладилось?

Если голос веселый, то, очевидно, все должно было уладиться.

– Да, все улеглось.

– А с Недом все в порядке?

– Да, все нормально. Правда, Нед?

Почему он это сделал? Это было абсолютно не нужно. Почему бы не оставить эту тему в покое?

– Хорошо.

– Слушай, может быть, я как-нибудь могу помочь Маркусу и Фионе? Сходить куда-нибудь с Маркусом?

– А ты хочешь?

– Конечно. Мне показалось, что он…

Что он что? Каким ему показался Маркус, если не слегка ненормальным и немного злобным?

– Показалось, что он славный. Мы хорошо поладили. Может быть, нам нужно как-нибудь продолжить общаться после того, что случилось?

– Давай-ка я спрошу Фиону.

– Спасибо. И было бы здорово поскорее увидеться с тобой и Меган.

– А мне по-прежнему страшно хочется увидеть Неда.

– Мы что-нибудь придумаем.

Ну вот, славная картина: большое счастливое семейство. В него, конечно, входят и выдуманный мальчик двух лет, и спятивший подросток двенадцати лет, и его мамочка-самоубийца, но по закону подлости всем, кто не питает любви к институту семьи как таковому, такие вот семейки и достаются.

Уилл купил журнал «Тайм-аут» и прочитал его от корки до корки в попытках обнаружить в нем что-то такое, чем двенадцатилетний мальчик согласился бы заняться в субботу вечером, или, скорее, нечто, что дало бы этому мальчику понять, что он имеет дело не со средненьким, безнадежно отставшим от жизни мужчиной тридцати шести лет. Он начал с раздела для детей, но вдруг понял, что Маркус не похож на маленького ребенка, который удовлетворится кукольным театром или подобными нехитрыми развлечениями, да и на ребенка вообще: в двенадцать лет его детство закончилось. Уилл пытался припомнить, что ему нравилось делать в этом возрасте, но ничего такого в голову не приходило; зато он хорошо помнил, что ненавидел делать. А ненавидел он все то, что заставляли его делать взрослые, какими бы добрыми намерениями они ни руководствовались. Может быть, лучшее, что он мог сделать для Маркуса, это предоставить его в субботу самому себе: дать ему денег, привезти в Сохо и оставить там. Но он понимал, что, хоть он и заработает тем самым много очков по шкале крутизны, по шкале ответственности лиц, временно заменяющих родителей, не получит ничего. А что, если это станет отправной точкой в карьере Маркуса в качестве мальчика по вызову и мать его больше никогда не увидит? Тогда Уиллу придется нести за это ответственность и, возможно, даже раскаиваться.

Кино? Видеоигры? Каток? Музеи? Картинные галереи? Магазины? «Макдоналдс»? Господи, как людям удается пережить детство, не впав в многолетнюю спячку? Если бы ему предложили заново пережить собственное детство, то, едва потеряв интерес к Кристоферу Робину[25]25
   Кристофер Робин – литературный хозяин плюшевого медведя Винни-Пуха из сказки «Винни-Пух и все, все, все», а в реальной жизни – сын А. А. Милна, автора вышеназванной сказки.


[Закрыть], он бы погрузился в спячку и попросил разбудить себя только тогда, когда придет время жить по-настоящему. И нет ничего удивительного в том, что молодых людей привлекают преступность, наркотики и проституция. А преступность, наркотики и проституция привлекают их оттого, что сейчас им это все предлагается на выбор – все эти захватывающие, интересные и привлекательные новые возможности, которых он в свое время был лишен. Главный вопрос заключался в том, почему его поколение было таким апатично и неизобретательно законопослушным? Особенно учитывая, что в его времена не было легкого алкоголя, австралийских сериалов и куриных окорочков, которые сходят за развлечение для молодежи в современном обществе.

Он уже начал думать, может ли быть выставка «Лучший фотограф дикой природы» в конкурсе корпорации «Британский газ» еще скучнее, чем называется, когда зазвонил телефон.

– Привет, Уилл. Это Маркус.

– Привет. Надо же, а я только собирался…

– Сьюзи сказала, что ты хочешь со мной куда-нибудь сходить.

– Да, ну, это только…

– Я пойду, если ты разрешишь мне взять с собой маму.

– Извини?

– Я приду, если ты возьмешь и мою маму. У нее нет денег, так что или нам придется пойти в какое-нибудь дешевое место, или тебе придется за нас заплатить.

– Ага. Маркус, говори, что у тебя на уме, не ходи вокруг да около.

– Я не знаю, как еще это объяснить. Мы бедные. А ты нет. Поэтому ты платишь.

– Нет проблем. Я просто пошутил.

– А, я не понял.

– Нет, послушай, я вполне нормальный и ничего такого с тобой не сделаю. Я просто думал, что, может, будет лучше пойти куда-нибудь вдвоем.

– Почему?

– Ну, дать твоей маме отдохнуть?

– Ага, ясно.

Вдруг, с опозданием, он понял. На прошлых выходных они именно этим и занимались – давали его маме отдохнуть. А она, отдыхая, проглотила целый пузырек таблеток и подверглась промыванию желудка.

– Извини, Маркус. Я такой тупица.

– Ага.

– Конечно, пойдем вместе с мамой. Это будет здорово.

– И у нас нет машины. Так что приезжай на своей.

– Хорошо.

– Можешь захватить своего малыша, если хочешь.

Он засмеялся:

– Спасибо.

– Пожалуйста, – ответил Маркус. – Так будет справедливо.

Уилл начинал замечать, что сарказм абсолютно сбивает Маркуса с толку, а значит, прием действует безотказно.

– В субботу вечером он опять будет у мамы.

– Хорошо. Приезжай около половины первого. Помнишь, где мы живем? Почтовый индекс N1 2SF, Лондон, Ислингтон, Крэйсфилд-роуд, тридцать один, квартира два.

– Англия, планета Земля, Вселенная.

– Да, – сухо ответил Маркус. Еще одно подтверждение тому, какой он простак.

– Хорошо, увидимся.

Вечером Уилл пошел купить детское сиденье для автомобиля в специализированном магазине «Материнская забота», торгующем товарами для ухода за детьми. Он не собирался набивать всю квартиру детскими кроватками, горшками и высокими стульчиками, но уж если ему придется возить людей в своей машине на выходных, нужно пойти на некоторые компромиссы, связанные с существованием Неда.

– Это половая дискриминация. – Он хитро подмигнул продавщице.

– Простите?

– «Материнская забота». А как насчет отцов?

Она вежливо улыбнулась.

– «Отцовская забота», – добавил он, думая, что шутка до нее не доходит.

– Вы первый, кто это сказал.

– Неужели?

– Нет. – Она засмеялась.

Он почувствовал себя Маркусом.

– Так что я могу для вас сделать?

– Я ищу детское сиденье для автомобиля.

– Ясно. – Они и стояли в секции автомобильных сидений. – Какую хотите фирму?

– Не знаю. Любую. Подешевле. – Он дружески засмеялся. – Что обычно покупают?

– Ну, не то, что подешевле. Людей обычно волнует безопасность.

– Ах да… – Он перестал смеяться. Безопасность – дело серьезное. – Нет смысла экономить пару фунтов, а потом вылететь в лобовое стекло.

В конце концов, видимо, чтобы сгладить свою первоначальную черствость, он купил самое дорогое сиденье из бывших в магазине – огромную, пухлую бледно-голубую ловушку, которая, казалось, будет служить Неду до тех пор, пока тот сам не станет отцом.

– Ему понравится, – сказал он продавщице, протягивая кредитную карточку.

– Сейчас она смотрится хорошо, но он скоро всю ее заляпает своими печенюшками, и чипсами, и всем остальным, чем вы там его кормите.

Уилл не подумал о печенье и чипсах и всем остальном, чем он там его кормит, поэтому по дороге домой остановился, купил шоколадного печенья и пару пачек сырных палочек, все это измолотил и обильно посыпал крошками свое новое приобретение.