Текст книги "Восстание безумных богов. Магия крови"

Публий и сам не ожидал от себя подобного пафоса, но слово было уже сказано. Маги, словно очнувшись, зашептались, и Ворон уловил в голосах сомнение. Однако Кор Двейн лишь кивнул:

– Я не в обиде за резкие слова, достойный Каэссениус Маррон. Тобой движет беспокойство о судьбе империи, своих коллег, печаль о погибшем властителе. Однако я готов доказать, что ты не прав и обвинения твои не имеют оснований.

Публий промолчал.

– Вопреки твоим словам, мы знали о запрете и о том, каким злом он вызван. Мы подумали и о том, как его избегнуть. – Кор Двейн кинул взгляд на сдвинутый к стенке шатра стол цезаря, на котором все еще разложены были стопки бумаги, писчие перья и чернильницы; посреди стола стояли большие песочные часы в массивной деревянной оправе, и пестрый песок тонкой струйкой тек из почти опустевшей верхней колбы вниз. – Более того, мы, свободные маги, пришедшие извне, поняли, отчего магия истечения жизни в Араллоре вызывает подобные последствия, кои не наблюдаются в иных мирах, – все дело в перенасыщенности силой, в особой магической ауре Араллора. И ты совершенно прав, многодостойный Маррон, опасения твои небеспочвенны, однако решаются они очень просто. Тем из вас, кто решится пройти трансформу, нет нужды самим добывать жертвенную кровь – это сделаем мы со Скьёльдом. Да, мы тоже очень рискуем, но как выбрать тех, кто пожертвует своим магическим искусством, кто лишится всего, что есть сущность чародея?.. Мы же применим бездушные чары. Они просты, они сработают, несмотря ни на что. Мы берем на себя самое страшное и отвратительное дело, палаческое дело, чтобы вы, все остальные, смогли бы пойти по пути трансформы, не коснувшись магии крови.

Может быть, Публий нашелся бы, что возразить. Может быть, кто-то из орденских магов сумел бы воззвать к разуму. Увы – словно бы в ответ на слова Кора Двейна окрестности озарила белая вспышка, пришедшая из-за невысокой гряды, оттуда, где бродило рассеянное воинство Северной Ведьмы. Вслед за ней над камнями прокатился гром, содрогнулась земля, ленты магического сияния ответно полыхнули, а потом в небо уперся далекий столп багрово-золотого огня – это в ответ на неведомый удар пробудился задремавший было Огненный Рог.

– Ведьма скоро вырвется из ловушки, – хрипло произнес кто-то.

– Она, похоже, снова пробивается внутрь Араллора, к источнику силы, – добавил Скьёльд.

И это все решило.

Публий отказался проходить трансформу – по счастью, воспринято это было довольно спокойно, никто никого не неволил, однако разговаривать с ним почти перестали; но отказался не он один, отказался и Ливий Астурций, и еще с десяток магов, преимущественно из Ордена Ворона.

– Мы не предатели, – мрачно сказал Астурций. – Но такая цена победы, как по нам, слишком высока. Мы тоже будем сражаться, но теми средствами, какие есть сейчас.

Пожилой магистр Ворона Сервилий Танний, однако, согласие дал.

Однако и для Публия, и для прочих, не согласившихся на трансформу, нашлось много работы. Они помогали готовиться к обряду, равного которому по размаху не помнила история Орденов: чертили магические фигуры по эскизам Двейна, расставляли амулеты и преобразователи, настраивали ключ-заклятия или под руководством Скьёльда готовили прочих чародеев к трансформе, в нужных местах нанося на кожу руны и делая обсидиановыми ножами неглубокие надрезы на запястьях и лодыжках. Места для обряда потребовалось много, пришлось сдвинуть часть солдатских палаток и затоптать несколько костров; легионы подчинились без возражений – как видно, битва с Ведьмой и ее порождениями, некроконструктами, оставила в солдатских душах неизгладимый след.

С магией следует бороться магией, вся мощь легионов Корвуса бессильна против нее; «единственная надежда», как бросил один из центурионов, глядя на непривычно притихших и сосредоточенных магов, щеки и лбы которых пятнали синие и алые руны.

Единственная надежда. Только вот на что?..

Публий не разрешал себе излишне задумываться. Не сейчас. Сейчас от него все равно ровным счетом ничего не зависит…

И рассвет этого дня почти не отличался от ночи – разве что чуточку разошелся ночной мрак да тучи посветлели, и розоватое мерцание на них сделалось менее ярким и зловещим.

– Многодостойные маги!.. – когда надо, Кор Двейн умел говорить так, что его слышал весь лагерь. – Все готово. Разведка доносит нам, что Ведьма собрала свой отряд воедино еще в середине ночи, призвала некие сущности из окрестностей – очевидно всех, до кого смогла дотянуться, они сейчас в руинах Твердыни и выходят наружу. Готовятся выступать. Поэтому и нам пора.

– Мы готовы, – ответила ему Кая Лавиния из Змеи, которая как-то незаметно взяла на себя организацию орденских магов. – Мы разбились на десятки, каждый знает свое место, свою очередь, и каждый знает, что ему делать до, во время и после обряда. Начинаем, Кор.

– Неудачи быть не должно, – кивнул Двейн. К названому брату подошел Скьёльд. Публий отметил, что и на его лице появилась печать бессонной ночи, вытатуированные на черепе драконы словно бы поблекли; однако оба мага держались бодро. У каждого на шее висели одинаковые амулеты – переливчатые кристаллы, оплетенные паутиной золотых нитей.

Публию велено было принимать магов после обряда и отводить в сторонку, на расставленные рядами скамьи, где им и полагалось некоторое время пребывать, – он не спорил. «Восстановительный период крайне важен, – объяснял ему Скьёльд, – организм после такой встряски нуждается в покое. Некоторые могут вести себя возбужденно – не стесняйся, дружище Публий, утихомиривай их хотя бы и тычками. Потом опомнятся».

Начали.

Впоследствии Публий плохо помнил, что тогда происходило вокруг. Сияли начерченные в круг фигуры, сила потрескивала и искрила, направляемая в них теми, кто остался в стороне, отказавшись от трансформы; то и дело вспыхивали и рассыпались в пыль преобразователи, и кто-нибудь (иногда и сам Публий) спешно заменял их новыми; внутри магических контуров, охваченные ослепительно-белым сиянием, корчились и кричали маги: сила вонзалась в них игольчато-острыми, длинными, раскаленными шипами, раздирала внутреннюю суть на части и сшивала заново. Публий то и дело подхватывал под мышки полубессознательное тело и тащил к скамьям; маги мычали от боли, отмахивались, бормотали несуразицу, кое-кто пытался в полубреду ударить Ворона, и ему и впрямь приходилось прибегать к оплеухам и тычкам, а иной раз – и к уговорам, словно с тяжелобольными или безумцами. Навстречу ему мрачные легионеры волокли под руки сопротивлявшихся рабов: их тоже отобрали заранее, часть собственных рабов отдали ордена, часть – легионы; крови должно было хватить. А лилась она не просто рекой – потоком, выплескиваясь из вскрываемых жил так, как никогда не могла бы выплеснуться из обыкновенной раны.

Кор Двейн и Скьёльд вскрывали горло жертвам с равнодушием автоматонов, чем-то напоминая Публию некромагических созданий Ведьмы – те тоже не испытывали ни боли, ни сострадания; свежая и засыхающая кровь покрывала их с ног до головы.

Те самые «простые чары» и впрямь работали: в воздухе бешено крутились призрачные клинки, невесть на чем подвешенные прямо в воздухе. Легионеры подтаскивали очередную жертву, сияющая окружность касалась горла, словно на лесопилке, фонтаном брызгала кровь…

«Как этим двоим не страшно, не противно? – мелькнуло у Публия. – Как можно надеяться остаться прежними после этой ночи, – подумалось ему, – как они могут?

Нет, надеяться не на что. И мы все сейчас проходим некую трансформу, хотим этого или нет».

Пахло потом, кровью, нечистотами, ужасом и грозой. Над лагерем стоял неумолчный вопль, словно над местом варварской казни.

В какой-то миг Публия замутило, и он присел на скамью, рядом с отдыхавшими магами. Конечно, раб – не свободный гражданин, раб – говорящая вещь, хозяин властен над его жизнью и смертью. Захочет – отпустит на волю, захочет – потащит под жертвенный нож, но все-таки, все-таки…

«Что тогда отличает нас, просвещенных имперских чародеев, от черных варваров сельвы Каамен или от говорящих с духами в Шепсуте, которые, если верить рассказам путешественников, могут прорицать, только выпив горячей жертвенной крови?..»

Его кто-то дружески хлопнул по плечу.

– Если бы ты знал, Публий, насколько ничтожную цену мы сейчас платим за могущество! – К нему подсел толстяк Эмилий Кар из Резца; лоб и щеки его еще украшали остатки рун и дорожки засохшей крови, но глядел он уже куда яснее. – Я сейчас горы свернуть могу, не поверишь, как я силу чувствую! Никаких кристаллов не нужно, ничего, никаких амулетов, раз – и нет во-он того холма! – он расхохотался. – Или вот так…

Он коснулся края скамьи, и старое потемневшее дерево вдруг посветлело, запахло смолой, из края доски на глазах вытянулась тонкая веточка, распустились нежные листья-сердечки… Публий был совершенно уверен, что это не иллюзия, а самая настоящая магия жизни, почти недоступная из-за высокой сложности заклятий.

– Н-ну? Видал, а? Можешь так? То-то же… Смотри, смотри, от чего ты отказался. А ведь можешь еще пройти трансформу, можешь получить все это, пока не поздно. – Кар кивнул на ярко светящиеся магические фигуры, вокруг которых все продолжалась суета. – Ну кровь, магия крови – риск, это верно… Так ведь не ты ж ее пускаешь. Да и сам посуди, что такое жизнь раба по сравнению с такой силой, а?

В этот момент два легионера тащили к Кору Двейну пожилую рабыню в белом фартуке пекаря – очевидно, из какой-нибудь легионной пекарни; женщина не сопротивлялась, только по ее щекам градом катились слезы, а на лицах солдат читалось плохо скрываемое отвращение.

Публий отвернулся.

Конечно, раб – лишь говорящая вещь. Да и свободные люди, чего уж тут, без конца убивают друг друга, режут безо всякой жалости; мир – это война всех против всех, где побеждает самый сильный, самый безжалостный, самый хитрый… И все-таки – нет. Не такой ценой.

Потому что у каждого должен быть шанс. Если бы равный шанс выжить после обряда был бы у этой несчастной пекарши и у Эмилия Кара – совсем другое дело…

Публий не помнил, как все закончилось; события ночи и утра путались у него в голове, и он, словно бы и сам пройдя трансформу, уже не мог отличить реальное от кажущегося, выдуманного. Был ли этот разговор с Эмилием Каром? Была ли старая рабыня и собственные мысли о допустимом для мага пределе, за которым только кровь и безумие? Он не мог с уверенностью сказать.

Из полузабытья его вывел гнусавый вскрик легионных труб и голос Кора Двейна:

– Пора! Мы выступаем, маги… братья мои!

Публий огляделся: орденские маги, лежавшие и сидевшие на скамьях вповалку, нехотя поднимались, точно пробуждаясь ото сна, некоторые, уже вполне оправившись, задумчиво бродили неподалеку. Кор Двейн и его названый брат, умытые и свежие, словно и не было этой жуткой ночи, стояли над угасшими магическими фигурами.

Еще несколько рабов под надзором мрачных солдат утаскивали куда-то, видимо к лагерному рву, бледные, похожие на тряпичных кукол, тела жертв; Публия поразило, как много их было – целая гора трупов! Удивительно, что кто-то из рабов вообще остался…

– Ведьма вышла из Твердыни! – продолжал Двейн, повысив голос. – Вы теперь сильны как никогда – давайте же встретим ее, как положено!

Орденские маги поднимались медленно и собирались вместе молча, и это напугало Публия больше всего. Обычная в таких случаях суета, споры, взаимные претензии и вопросы – куда все это подевалось? Словно бы и не орденцы это уже, а какие-то иные существа, с иными мыслями и устремлениями.

Впрочем, Кая Лавиния все же снизошла до ответа.

– Если ты просишь, маг, мы уничтожим эту твою Ведьму, – бросила она. – Но потом каждый сам решит, куда поведет его дорога могущества.

Дорога могущества!..

Значит, не привиделся ему недавний разговор с Эмилием! Значит, они теперь и впрямь… могут такое, чего, кто знает, и Северная Ведьма не может! И значит, они и впрямь мыслями и устремлениями теперь уже не здесь. Что им Корвус, что им ордена, что им теперь весь Араллор…

Впрочем, пока что наверняка сказать ничего нельзя.

– Ведьма сильна, – вступил Скьёльд, – но вы теперь тоже сильны. Вы способны отнять ее силу и силу ее слуг и сами напитаться ею.

Кая Лавиния одобрительно улыбнулась; она сделала едва заметный жест, орденцев окутал призрачный пузырь, в котором Публий с удивлением опознал странно измененные портальные чары, и толпа магов вмиг исчезла.

Кор Двейн вытер пот со лба.

– Невероятно, – проговорил Скьёльд, глядя на то место, где только что стояли чародеи Корвуса. – Получилось!

– Пока еще не точно, – усмехнулся Двейн. – Ну что, брат… идем за ними?

– И я, – Публий поднялся. Мутило, хотелось пить, но оставаться в лагере дольше он не мог. – Я тоже иду.

– И мы! – К ним подходили те, кто отказался от трансформы, Ливий и прочие Вороны, десятка полтора числом. – Мы будем со своими до конца. Даже если они сами не захотят…

Двейн покачал головой:

– Боюсь, многодостойные, что вы правы и мы с вами им теперь не очень-то нужны… Признаюсь, об этом я как-то и не подумал. Но – к чему сомнения! Идемте. Портальные чары мы с названым братом уж тоже как-нибудь сообразим.

«А как же магия крови, отнимающая желание иначе творить волшбу?» – хотел спросить Публий, но вовремя вспомнил переливчатые кристаллы на груди у того и другого свободного мага; теперь их уже не было. Так, значит, Двейн и Скьёльд ничем и не рисковали, в отличие от остальных…

Но портал уже разевал свой мутный зев, и Публию ничего не оставалось, как шагнуть сквозь него – и встретить ослепительно-яркую, ошеломляющую вспышку.

Глава VI

Когда Рико пришел в себя, ни крутящейся ураганной воронки, ни черной глобулы-роя, ни тел погибших солдат и коней вокруг не было. Все та же широкая вмятина-ложбина посреди безжизненной равнины, все те же черные камни, все тот же мелкий снежок, то и дело принимающийся сыпать с низкого неба.

Но – ощущение невероятной, непредставимой силы совсем рядом.

Рико вгляделся: в центре ложбины, словно в гнезде, там, где совсем недавно лежало мертвое тело последнего императора Корвуса, свернулся серебряно-голубой дракон. Размером с хорошо откормленного быка – да нет, куда больше! – с блестящей, будто металлической чешуей; рядом примостился здоровенный, каких в жизни не бывает, черный ворон.

– Спаситель всеблагий, – пробормотал Рико, испытывая сильнейшее желание убраться подальше подобру-поздорову.

Дракон поднял голову. Глаза пылали небесно-голубым светом, перечеркнутым вертикальной щелью зрачка.

– Не призывай в наш мир Того, Кто его пожрет без остатка, – пророкотал низкий, на грани слышимого, голос.

И вдруг, словно потратив на речь все силы, дракон начал выцветать, терять плотность и цвет; он становился гигантским призраком – ну, может, не совсем призраком, но и словно не до конца воплощенным телом, голубовато-металлическая броня уступила место прозрачной, будто свитой из водяных струй, небесный огонь в глазах – синеватому мерцанию (с таким часто вырывались из-под камней языки дикой, самовоспламеняющейся силы в окрестностях Рога Огненного Зверя). Ворон тоже поблек и придвинулся к Дракону теснее, точно старался поделиться с ним собственной силой.

Рико начал медленно отползать, наткнулся спиной на что-то мягкое. Мягкое застонало и зашевелилось – ага, да это же маг из Совы! А вон и Куртия! Благодарение Спасителю, все живы. Впрочем, неизвестно теперь, надолго ли…

Дракон поднялся на лапы – прозрачная фигура, то уплотнявшаяся до почти зримой, то расточавшаяся. Голос его, однако, звучал по-прежнему мощно.

– Смертные! Ваш бог вернулся из небытия, ваш хранитель снова здесь! Радуйтесь!

– Радуемся, еще как радуемся, – закивал Рико, поскольку остальные молчали, с ужасом и изумлением взирая на могущественных призраков.

– К-кто ты, великий? – выдохнул наконец маг Фабий Веспа.

Рико на всякий случай слегка двинул его локтем в бок: ох, опасное это дело – затевать разговоры с подобными сущностями, Госпожа тому пример… Однако дракон ответил:

– Я есмь начало и конец этого мира, его сила, его суть, его основа. Я хранил и растил его несчетные века. Я есмь этот мир! Я Великий Дракон – и я лишь тень его, Дракон Невоплощенный!

Древний бог, вот оно что! Эх, жаль, Учителя тут нет, уж он бы понял, что это за Дракон, уж он бы объяснил, чего от этого Невоплощенного ждать да как от него удрать! Ну или хоть был бы здесь Гаттар… Рико вдруг ощутил досаду от того, что всегда пропускал мимо ушей разговоры об истории Араллора и вообще о разных сущностях, далеких от некромагии.

Маг Веспа, однако, явно догадывался, с кем имеет дело. Но вот чувства опасности был напрочь лишен!

– Т-тень, о великий?..

– Лишь тень, – повторил водянисто-призрачный дракон, и в глотке его заклокотал, забулькал гнев. – Некогда я был полон, я был Драконом-Хранителем, мог быть черен, мог быть светел, все было во мне одном!.. Но те, кто явились в силах тяжких в наш мир… Завоеватели, презренные трусы! Они прятались за своим могуществом, как за крепостными стенами, неуязвимые, гордые! Они низвергли меня, нас всех!..

Веспа обменялся быстрым взглядом с Рико, как будто господин второй некромастер мог что-то понимать.

– Но мы бились! – Дракон, похоже, погрузился во воспоминания о временах, невообразимо далеких, о которых не осталось и людской памяти, дракон грезил наяву. – Под моим знаменем бились смертные и бессмертные, все воинства нашего мира, все, кто отозвался на мой зов. Они бились и отдавали мне свою силу, и солнце окрасилось кровью и не садилось семь дней – вот как они бились. И все они пали, почти все…

– Равнина Гнева, – прошептала Куртия.

– Мне же сохранили жизнь. – Дракон отвернулся и сделался почти невидим. – Но разбили надвое, точно негодную амфору. Разорвали меня надвое. Раскололи. Сила и гнев мои были заточены внутри мира, в вечной, неоткрываемой темнице. Дух же привязали к артефакту и бросили в пыль вместе с подобными несчастными из воинства моего.

– Равнина Гнева, – эхом повторил теперь уже Фабий Веспа.

– Но вечность не имеет хозяина. – Призрачный дракон поднял голову, глаза вспыхнули ярче, в них на миг отразились багряные искры изначального огня. – Мои пленители пали, а я вернулся из небытия. Смертный! Иди же по градам и весям и благовествуй: се, Дракон вернулся и ищет полного воплощения, славьте Дракона!

Рико не понадобилось долго складывать два и два, чтобы догадаться, о чем шла речь. «Что ж я наделал-то, – в ужасе подумал он. – Если бы я только мог предположить! Но откуда ж мне было знать, что негаторы… что Дракон-Хранитель Ордена… что это все реально!.. И что это все Древний бог! Учитель меня прибьет…»

– Непременно прославим и всем всё поведаем, – Рико вновь закивал и потянул за рукав мага Фабия Веспу, который словно бы застыл, не в силах отвести от Древнего бога глаз.

– Обряд обрядов, – пробормотал маг. – Должен был быть Обряд обрядов, а не некромагия… Почему? Почему он вернулся? И мы все еще живы?

– К истине ведут разные пути, – Дракон услышал его. – Ворон мне помог. Рекомый обряд вызволил его, а он – меня, с вашею помощью.

Веспа озадаченно молчал, будто сказанное казалось ему слишком невероятным.

Но тут вмешалась Куртия, уже вполне пришедшая в себя.

– О великий!.. – Девушка склонилась ниц перед призраком. – Молю тебя, дай ответ. Тебе ведомо все в Араллоре, пути и слезы мертвых, чаяния и надежды живых. Молю, вопроси умершего родича моего, императора Корвуса, кому передает он престол? Кто станет править в Константии? Кому хранить империю?..

Дракон вновь поблек, а потом вспыхнул, почти обретя телесность.

– Слушай, смертная!.. – Бронированная голова склонилась, очи, полные небесного огня, глянули на девушку в упор. – Ты из тех, кто хранил мой амулет, мой дух. Из тех, кто отныне часть меня, как цезарь Тит Марций Цельс. На тебе, дева, мое благословение!.. – Сверкающая лапа поднялась, кончик алмазно сияющего когтя коснулся лба Куртии – и от этого прикосновения сама кожа девушки засветилась, по ней побежали цепочкой бело-голубые огоньки, обрисовывая… Императорскую диадему. Символ власти, что в торжество украшал чело всех императоров Корвуса, от древних Лелиев до современных Марциев.

Куртия покачнулась, маг Веспа метнулся к ней, поддержал, обхватил за плечи; она, казалось, разом потеряла силы, но не сводила с Дракона широко распахнутых глаз.

– Тебе, Куртия Фимбрия Перпенна, вручает цезарь империю. Храни ее, не дай ей погибнуть, передай следующему императору могучей державой. Державой, что будет процветать под благословением Великого Дракона!..

– Я… сделаю… – прошептала красавица, словно зачарованная.

– Благовествуй обо мне! Собирай воинство под мои знамена, благословленная! Ибо грядет час новой битвы и рождение нового мира! Я сам явлюсь пред людьми, дабы верили, и шли за мной, и побеждали!..

Великий Дракон расправил громадные крылья, но тут сила покинула его: тело стремительно выцвело, вновь становясь подобием переплетенных водяных струй. Призрачный Ворон взмыл в воздух, Дракон тоже взмахнул крылами, отчего сила вокруг возмутилась, а Рико неожиданно очнулся от потрясения.

– Погоди, многомилостивый Дракон! – завопил он, мимолетно поразившись собственной наглости. – Выслушай, многомудрый!

Взгляд голубовато мерцающих глаз уперся в Рико, и господин второй некромастер немедля почувствовал себя мышью, на которую обратила внимание голодная скопа.

Призрачный Ворон же уже чертил круги под нависающими животами туч.

– Часть тебя, величайший, – мой пес, мой Черныш! – выкрикнул Рико. Чего уже теперь терять! – Верни мне его, дабы я мог… лучше собирать верных… под твоим знаменем…

Ему все-таки хватило воли договорить, хотя каждая фраза давалась все труднее и труднее.

– Взятое Драконом принадлежит одному Дракону, – голос божества отдавался эхом в голове. – Но ты помог мне воплотиться, и я награжу тебя, смертный. Вот твой пес. Но он отныне – часть Великого Дракона, как и Великий Дракон – часть его, помни об этом!..

Взмах призрачных крыльев – и вот Дракон исчез в пасмурной хмари, но некромастер уже ничего вокруг себя не замечал. Он вновь обнимал своего пса, живого и невредимого, неистово колотящего хвостом; горячий язык слизывал с лица хозяина пыль и слезы.

Да, пес был жив и здоров, поистине жив! Куда-то подевался его ошейник, изготовленный Учителем – верх некромагического искусства, поддерживавший в собаке видимость живого существа. Дракон, истинный Древний бог, владыка Араллора, просто взял и вернул из небытия пса, облек новой плотью, вдохнул искру жизни, над которой не властны смертные маги.

Сотворил чудо.

«Что ж, значит, не зря я его воплотил, хоть и невольно, – подумал совершенно счастливый Рико. – А с частью Дракона в Черныше уж как-нибудь смирюсь…»

– Куртия! – сказал маг Веспа каким-то очень напряженным голосом. – Как это все понимать?..

Рико поднял голову: маг и его спутница стояли друг напротив друга, словно собираясь схватиться врукопашную.

Взгляд у красавицы Куртии был виноватый, но на лбу ее переливалась бело-голубая императорская диадема, вплавленная в кожу, и от этого вся виноватость удивительным образом терялась. Как будто бы ее и не было.

– Прости меня, Веспа, – выдохнула она. – Это была не моя тайна, и я не могла открыться… хотя очень хотела. Цезарь связал меня клятвой молчания.

Веспа глядел мрачно.

– Ты можешь не верить мне, но это так. Я… да, я императорской крови. Не прямая наследница, конечно же, двоюродная племянница. Ты же помнишь, что кровь Дракона была еще совсем недавно многочисленна! Но когда стечение обстоятельств… болезни, покушения… в общем, когда цезарь задумался о передаче власти, он нашел всех, в ком текла кровь Драконов, и в том числе меня. Позволь не открывать тебе тайну, где именно: мое рождение не делает чести ни роду Марциев, ни мне самой. Но стараниями дяди мне дали приличное воспитание, он приглядывал за мной… потому-то я и была его доверенным лицом в разных щекотливых делах, теперь ты понимаешь?

– Почему он не устроил твою жизнь так, как ты этого заслуживаешь? – глухо спросил Веспа. Он весь как-то сгорбился и погас. – Почему не ввел в общество, не выдал замуж в приличный род, почему не обеспечил?..

Куртия звонко рассмеялась. Подошла к магу и обняла его – крепко и доверчиво, так, как женщина может обнимать только любимого мужчину. Похоже, о Рико они совсем позабыли.

– Веспа, Веспа! Ты словно мальчишка. Ну подумай: как матрона, обремененная выводком детей, хозяйством и толстеющим мужем, может исполнять разные тонкие поручения? Да это так же невозможно, как если бы обе луны спустились на землю и занялись бы хлебопашеством! Нет, я должна была оставаться в тени; на виду и при том – в тени. Я не могла быть наследницей, женщины не наследуют престола, но… дядя держал меня, как меченую кость в рукаве. А что до моего рода занятий… – на губах молодой женщины играла лукавая улыбка, – так ведь я не гетера из солдатского борделя, верно? Респектабельность и громкое имя, милый, заставляют людей закрывать глаза на худшие вещи.

– Но… если ты не наследуешь трона по закону… То как же это? – Веспа указал на волшебную диадему.

– Я могу быть регентом или местоблюстителем, – спокойно отвечала Куртия. – Это и есть меченая кость, милый. А что до моей жизни – публичный обряд очищения, признание сенаторов и магов – и все, я ничем не буду отличаться от добропорядочных матрон.

– Если бы все было так просто, милая…

Веспа громко вздохнул и обнял свою подругу в ответ. Так они и стояли, пока Рико наконец не подал голос:

– Я, конечно, все понимаю, о многодостойные, но не пора ли нам отсюда убираться? Твердыня беспокоится, а кругом бродят странные существа… словом, мне бы не хотелось попасть к ним на обед.

Из-за воронки Рико не видно было, что происходит на равнине, но в стороне Твердыни и впрямь один за другим расцветали белые сполохи, земля подрагивала, прокатывался далекий грохот; Рог Огненного Зверя вновь пробудился и, как прежде, кровянил небеса пламенным столпом.

– Д-да, – Веспа неохотно отпустил девушку. – Ты прав, Рико-некромастер. Пора уходить.

С трудом, цепляясь за мелкие выбоины и трещины, они вскарабкались на кромку ложбины; Рико пришлось тянуть и подталкивать Черныша, который сам ни за что бы не смог выбраться. Уже достаточно рассвело, чтобы можно было оглядеть всю долину – Рико и оглядел, и вздрогнул, увидев разлившееся по черному горизонту снежно-белое сияние, словно копьем, пробитое алым выбросом из жерла Рога. Что же там происходит, в этой Твердыне, что же замыслила Госпожа – или уже совсем не Госпожа? Вроде и впрямь в той стороне какое-то движение чудится… Да нет, не чудится – кто-то приближается, и этих «кого-то» много!

Внезапно раздался тонкий свист, воздух над камнями неподалеку вдруг сгустился, мутно замерцал, сила плеснула, и из мгновенно открывшегося портала валом повалили люди, не один десяток.

Портал! Настоящий! С ума сойти!..

Нет, этот день явно обещал удивить его еще больше…

Люди шли быстро, плотной толпой, вскоре Рико разглядел знакомые плащи и фибулы и обрадовался. Да это же орденские маги! Наверняка что-то придумали, аж портал сумели открыть – значит, что-то получше, чем вчера, и сейчас-то они Госпожу и встретят!

Наверняка и Учитель где-то среди них!

Рико приветственно замахал руками. Фабий Веспа, воодушевившись, закричал:

– Коллеги! Сюда, сюда! Кая Лавиния, как же я рад! Здесь происхо…

Маги обратили на Рико и на Веспу внимания не больше, чем на кружащиеся в воздухе снежинки. Не дав Веспе договорить, шагавшая впереди всех чародейка вскинула сжатую в кулак руку – и из кулака ввысь ударил узкий клинок ослепительно-белого света. Глаза резануло сиянием, тени разом уплотнились, Веспа подавился собственными словами.

А ослепительный клинок вместо того, чтобы взрезать животы тучам, изогнулся сияющим волосяным мостом, протянулся над равниной и вонзился туда, где некогда стояла Северная Твердыня.

Вспышка ослепила Рико на несколько мгновений, грохот ударил по ушам, ветер – в лицо, мелкие камушки больно посекли щеки; он отвернулся, пригнулся, невольно прячась за Черныша. Веспа и Куртия, тесно обнявшись, присели рядом.

А орденские маги, не обращая на них внимания, не отвечая, шли мимо – совсем близко, так, что можно было за край плаща подергать, но будто не видели никого.

«Да что это такое происходит!» – возмущенно подумал Рико, поднимая голову.

Движение, которое он раньше приметил со стороны Твердыни, превратилось в россыпь разнообразных фигурок, бежавших, прыгавших, катившихся, летевших навстречу орденским чародеям. Очень быстро. Очень, очень быстро.

Вслед за ними плыл, упираясь головою в тучи, темный быкоподобный аватар Госпожи, только куда меньшего размера, чем прежде.

Рико оценил их скорость, схватил Веспу и Куртию за руки и что было мочи завопил:

– Бежим!!!

Публий как раз успел проморгаться и вытереть лицо от ударившего в него ветра, смешанного со снегом, чтобы увидеть, как сшибаются две невероятные, невиданные, хотя и очень небольшие армии.

С одной стороны – орденские маги Корвуса; или уже правильнее было бы сказать – бывшие орденские маги? С другой – магические существа, похоже, те самые, которых привела в Араллор Северная Ведьма. Если верить Кору Двейну – божки и сильные духи, то есть те, против кого мало кто из смертных магов мог бы выстоять достаточно долго и успешно; да что там – все ордена совокупно бы не устояли!

По горизонту напротив растеклось пламя – белое, яростное, пожирающее даже камень; что там так полыхает, Публий не знал, но даже гнев близкого вулкана из-за него невозможно было разглядеть.

Армии столкнулись; земля вздрогнула, Кор Двейн вовремя ухватил Ворона за рукав и потянул в сторону – от сцепившихся магов и сущностей полетели молнии и клочья огня, заклятия рвались, не успевая оформиться. Это не было сражение в том смысле, в каком его привыкли понимать в империи: никакого боевого порядка, никакого плана, никаких резервов или уловок. Так могли драться две орочьи ватаги – ударив грудь на грудь, сила на силу… если бы у них была магия.

Орденцы приняли удар, каждый нашел себе цель, каждый вел свой поединок как мог и умел.

Как сейчас мог и умел.

Публий глядел не отрываясь. Точно так же рядом замерли другие Вороны, не прошедшие трансформы, замер Кор Двейн, замер Скьёльд, задумчиво поглаживая бритую голову с вытатуированными на ней красным и двумя синими драконами и не обращая внимания на вздыбившуюся, бурлящую, кипящую рядом силу.

Время сложных заклятий для орденских магов прошло, как прошло время амулетов, инкантаций, магических фигур и прочих костылей, поддерживающих волшбу смертных магов. Теперь они оперировали силой напрямую так же, как и их противники: не оформляя чары, а сразу преобразуя магию.