Текст книги "Березовский – не своя игра"

Информацию о наличии контактов Литвиненко с английскими спецслужбами мне подтвердил сам Березовский в мае 2003 года. Именно в мае 2003 года при участии Литвиненко как раз разрабатывалась специальная операция по дискредитации ФСБ и преодолению тогда ещё сопротивления Скотланд-Ярда в предоставлении политического убежища в Великобритании Борису Березовскому. Об этом подробно рассказано в книге «Тайна Олигарха, или Британское правосудие».

В 2003 году в магистратском суде на Боу-стрит в Лондоне слушались четыре самостоятельных дела:

– об экстрадиции Бориса Березовского и Юлия Дубова по запросу Генеральной прокуратуры России;

– об экстрадиции Ахмеда Закаева по запросу Генеральной прокуратуры России;

– об апелляции Бориса Березовского на отказ в предоставлении политического убежища Министерством внутренних дел Великобритании;

– об апелляции Юлия Дубова на отказ в предоставлении политического убежища Министерством внутренних дел Великобритании.

В 2003 году Литвиненко по заданию Березовского и, со всей очевидностью, во взаимодействии с МИ5 принимал участие в организации операций по дискредитации российских спецслужб и получению на основе этого положительного решения английского суда по предоставлению политического убежища Борису Березовскому, Юлию Дубову и Ахмеду Закаеву.

В одном случае Литвиненко предложил распространить версию о якобы подготовленном покушении на Березовского в зале суда с использованием яда, содержавшегося в авторучке. В качестве «покушавшегося» выступил, по версии Литвиненко, Терлюк, якобы заявивший о своей принадлежности к службе внешней разведки России. Об этом Литвиненко сделал официальное письменное заявление 31 июля 2003 года.

В другом случае, по замыслу Литвиненко и Гольдфарба, сотрудником ФСБ якобы готовилось покушение на президента Путина на территории Великобритании с помощью чеченских террористов. Литвиненко также сделал своё очередное заведомо ложное заявление в отношении преступного замысла своего бывшего сослуживца Андрея Понькина, которого Александр заманил в Лондон для организации провокации в октябре 2003 года.

Литвиненко не раз настойчиво просил меня, чтобы я помог организовать приезд в Англию действующего сотрудника ФСБ. Об этом меня просил и сам олигарх в своём рабочем кабинете в присутствии Литвиненко и Фельштинского. Но я был непреклонен и категорически отказался участвовать в какой-либо провокации.

Тогда Александр пошёл на провокацию в отношении майора Понькина. Обе операции: с ядом в суде для получения Березовским и Дубовым политического убежища и с покушением на президента Путина для получения политического убежища Закаевым, – конечно, могли стать возможными только благодаря поддержке МИ5.

После событий, произошедших в сентябре 2003 года, наши отношения с Александром претерпели существенное изменение. Для нас с сыном стали очевидными, мягко говоря, неблаговидные дела Бориса Березовского, совершаемые при непосредственном участии Александра Литвиненко. В результате мы перестали общаться как прежде. Наши многочасовые разговоры больше не повторялись, мы виделись крайне редко.

* * *

Только в 2010 году мне стало известно содержание заявления Александра Литвиненко, сделанного им 31 июля 2003 года и послужившего наряду с показаниями Гольдфарба от 4 августа 2003 года основанием для предоставления Березовскому политического убежища под вымышленным предлогом.

Примечательно, что эти заявления были представлены в виде свидетельских показаний не в Скотланд-Ярд, а в Иммиграционный департамент МВД Великобритании и использованы судьёй Тимоти Уоркманом при вынесении решения в пользу Березовского. Сам же Березовский, кроме публичных заявлений в СМИ, никаких официальных обращений в правоохранительные органы Великобритании по поводу покушения Терлюка на него в суде в 2003 году не сделал!

Надо сказать, что представленный текст показаний от имени Александра Литвиненко от 31 июля 2003 года содержит сплошной вымысел, искусственно привязанный к реальным событиям, как то: судебные заседания по экстрадиции Бориса Березовского и Юлия Дубова в Лондоне, состоявшиеся 2 апреля и 13 мая 2003 года, а также несостоявшееся судебное слушание, намеченное на 6 октября 2003 года.

Указанные показания представлены как перевод с русского на английский язык и затем с английского на русский. На самом деле, как следует из предложенного перевода, текст этого заявления первоначально был составлен на английском языке Александром Гольдфарбом и подписан Александром Литвиненко. Поэтому эти показания от имени Литвиненко, по моему мнению, не могли иметь каких-либо юридических последствий для Владимира Терлюка только по этой причине: не существовало русского перевода, подписанного Литвиненко!

Пункт 54 заявления содержит слова: «Данное заявление, сделанное на русском языке, было переведено мне устно, и я подтверждаю, оно является достоверным…». Возникают вопросы: кем было сделано «данное заявление»? Сделано Литвиненко? Тогда почему оно «было переведено мне устно»? Кому «мне» – Литвиненко? Переведено с какого языка на какой язык? С английского на русский или наоборот? Почему сделанное Литвиненко заявление было переведено самому Литвиненко? Как Литвиненко мог подтвердить достоверность содержания английского текста, если отсутствует его текст на русском языке?

Мы с сыном Никитой свидетельствуем, что в июле 2003 года, как, впрочем, и позднее, у Литвиненко не было достаточных знаний английского языка. Как мною уже отмечалось, я переводил его разговоры с адвокатом Джорджем Мензисом и бывшим сотрудником МИ5 Мартином Флинтом. Они, кстати, тоже являются свидетелями отсутствия у Литвиненко достаточных знаний английского языка. Мой сын часто переводил его при контактах с англичанами в ходе совместных походов по Лондону.

Поэтому нам понятно, что Литвиненко был не в состоянии самостоятельно прочитать на английском языке и понять содержание текста подобного заявления от его имени от 31 июля 2003 года. Текст указанных показаний, по моему мнению, был изготовлен Гольдфарбом, конечно, при несомненном участии Литвиненко.

Мне это понятно, в частности, из знания описанных событий и тех фактов, что Гольдфарб подготавливал моё собственное заявление на пресс-конференции в Лондоне 5 марта 2002 года, заявление Сергея Юшенкова от 25 апреля 2002 года якобы в мою поддержку и предсмертную записку Александра Литвиненко от 21 ноября 2006 года. Последние два текста на английском языке были подписаны (если были подписаны) Юшенковым и Литвиненко. По признанию самого Гольдфарба, тексты этих заявлений были составлены им лично на английском языке и подписаны в таком виде у Юшенкова и Литвиненко.

Иными словами, текст заявления от имени Литвиненко от 31 июля 2003 года не имеет никакой юридической силы в рамках обвинения Терлюка в подготовке покушения на Березовского в Лондоне в 2003 году, так как его подписант не мог в полной мере оценить точность и достоверность его содержания на английском языке.

Кроме того, это заявление от имени Литвиненко содержит заведомо недостоверные сведения, которые опровергаются мною.

Так, например, пункт 3 в русском переводе содержит слова: «Меня попросили избавиться от Березовского». Необходим английский текст. Дословно таких слов Литвиненко в реальности в отношении якобы отданного ему приказа об убийстве Березовского никогда произносить не мог. Литвиненко неоднократно рассказывал мне об истории якобы с подготовкой убийства Березовского в 1997 году и его роли в этом. На самом деле Литвиненко не имел никаких свидетельств подобного приказа и признавался мне, что не в состоянии доказать его существование. Как я уже отмечал, он демонстрировал мне видеозапись его рассказов об этой истории Сергею Доренко в помещении дома приёмов ЛОГОВАЗа глубокой ночью.

Пункт 6 содержит, в частности, слова в отношении появления Терлюка 2 апреля 2003 года: «Моё особое внимание привлёк один человек». На самом деле Терлюк никакого внимания Литвиненко 2 апреля 2003 года не привлекал. Литвиненко написал, что якобы спросил одного из охранников о Терлюке. Но это неправда, он в тот день у них ничего не узнавал. Литвиненко торопился на встречу с Михаилом Коданёвым, с которым только что познакомился на пресс-конференции в отеле «Меридиан».

Если бы Литвиненко что-то узнал о моём контакте с неизвестным подозрительным человеком, он бы, несомненно, в тот же день стал бы добиваться от меня всех деталей. Но по моим записям до 11 мая 2003 года у нас с Литвиненко разговоров по поводу Терлюка не было.

Мы спускались по лестнице отеля втроём: я, Литвиненко и Терлюк. Поэтому слова Литвиненко в отношении меня и Терлюка: «В один момент был замечен разговаривающим с Чекулиным» требуют уточнения. Кем был замечен? Литвиненко, когда я по заданию Владимира Воронкова разговаривал с Терлюком в фойе отеля, уже его покинул и наблюдать за мной никак не мог. На самом деле это делал Воронков.

Здесь важно упомянуть аудиозаписи моих телефонных разговоров с Литвиненко, сделанные мною поздно вечером и ночью с 11 на 12 мая 2003 года. Так, например, Литвиненко утверждал, что якобы получил информацию о моём разговоре с Терлюком от начальника охраны Ришара, который якобы наблюдал за мной. Но этого не могло быть, так как Ришар, охранявший Березовского, не отходил от Бориса Абрамовича, а того в фойе отеля не было, поэтому Ришар не мог наблюдать за мной.

Из записей становится понятно, что версия событий, якобы имевших место, по словам Литвиненко, в представленном заявлении от 31 июля 2003 года была придумана им после нашего первого телефонного разговора 11 мая 2003 года. Он состоялся в 23:10 и длился 4,5 минуты. До этого, в 18:30 мне позвонил Терлюк и поинтересовался предстоящим слушанием дела Березовского, намеченным на 13 мая 2003 года. Он сообщил номер своего домашнего телефона.

Я, положив трубку, тут же позвонил Воронкову, который просил меня установить контакт с Терлюком 2 апреля 2003 года, сообщил ему о звонке и номере домашнего телефона Терлюка.

Вечером 11 мая 2003 года, как обычно, в порядке обмена новостями мне позвонил Литвиненко. Узнав от меня о звонке Терлюка, он вначале не проявил заинтересованности и со своей стороны сообщил мне о том, что опубликована его статья на сайте «Чеченпресс» о гибели Джохара Дудаева. Я сказал, что читал её, и она мне понравилась.

Затем Литвиненко заявил: «Никому не говори, что он (Терлюк) звонил, договорились?»

Литвиненко заявил о том, что якобы Ришар просил меня, Чекулина, советоваться с ним, Литвиненко, по поводу общения с Терлюком. Я поинтересовался, в связи с чем возникли эти вопросы – что, у Литвиненко появились какие-то реальные данные на Терлюка?

Я объяснил, в чём заключался мой короткий контакт с Терлюком и произнёс, что передал его номер мобильного телефона начальнику охраны, то есть Ришару.

На самом деле я передал номер домашнего телефона Терлюка Воронкову. Литвиненко не обратил на это внимания. Он не имел, как я понимаю, на тот момент никакой информации от Воронкова о том, что я уже разговаривал с ним и сообщил номер домашнего телефона Терлюка.

Литвиненко ответил, что у него никаких новых данных нет, просто Терлюк – «интересный человек», и что возможны провокации вокруг нас (людей Березовского). Он спросил о наличии у меня записывающего устройства для записи предстоящего разговора с Терлюком.

Я выразил сомнение в возможности использования обычного диктофона. Тогда Литвиненко сказал, что даст команду Ришару снабдить меня специальным диктофоном.

Но для меня было ясно, что Литвиненко не может давать никаких команд Ришару.

Потом Литвиненко сказал, чтобы я сам обратился к Березовскому и попросил снабдить меня специальным диктофоном. Терлюк хочет встретиться лично со мной. Литвиненко снова попросил меня специально встретиться с Березовским и рассказать о Терлюке, чтобы тот распорядился насчёт диктофона. Я согласился, и наш разговор окончился, как я думал, до следующего дня.

Однако через полчаса, когда я уже заснул, раздался новый звонок Литвиненко. Было уже за 12 часов ночи. Разговор длился 6,5 минуты. Литвиненко заговорщицким тоном произнёс: «Терлюк – это офицер ФСБ, значит, я его ещё в суде определил, давно определил, что он офицер ФСБ…».

Тогда я заметил ему, что его, Литвиненко, в зале суда (2 апреля 2003 года) не было. На это Литвиненко, с характерным для него безапелляционным напором, заявил, что он якобы видел Терлюка ещё в здании суда, а затем на пресс-конференции. Он настаивал:

«Мы установили, что он офицер ФСБ».

Я удивлённо спросил: «Когда это определили? Сейчас (то есть только что, после нашего первого разговора этим вечером)?» На это Литвиненко завил, что якобы уже давно. Я задал вопрос, зачем тогда Литвиненко со мной «дурака валяет»? В ответ Литвиненко стал агрессивен. Он начал давить на меня за то, что я общаюсь с Терлюком без его ведома.

Дело в том, что Литвиненко испытывал трудности в общении с людьми из офиса Березовского, в частности с Воронковым. Поэтому маловероятно, что он имел от того какую-либо информацию в отношении Терлюка. Литвиненко пытался стать нужным интересам Березовского, но из-за целого ряда причин в начале 2003 года оставался не у дел.

Литвиненко напрочь проигнорировал факт того, что мы втроём шли с Терлюком после пресс-конференции и обменивались репликами. Литвиненко заявил, что он якобы не общался с Терлюком из-за того, что знал его как эфэсбэшника, только что летавшего в Москву! Литвиненко неожиданно заявил, что представляет себе Терлюка якобы очень хорошо!

Литвиненко продолжил оказывать на меня психологическое давление. Он утверждал, что, узнав о моём общении с этим эфэсбэшником, заподозрил меня в сотрудничестве с ним. Но поскольку я ему рассказал о сегодняшнем контакте, то он мне теперь верит.

Литвиненко, заявил, что не знает, почему Терлюк мне позвонил, но точно знает, что я им (ФСБ) нужен, чтобы сфабриковать дело по Юшенкову. Литвиненко объяснил мне, что я «профан», и он мне скажет, что будет дальше. По его словам, меня начнут шантажировать, будут давить на мою жену и дочку в Москве. Первая наша встреча с Терлюком называется установлением оперативного контакта. Теперь мне следует ожидать вербовочных мероприятий со стороны ФСБ.

Литвиненко говорил:

«Терлюк – не тот человек, за которого себя выдаёт».

По словам Литвиненко, Терлюк якобы через посольство Великобритании (в Москве) был аккредитован как журналист! Но «мы проверили, и такого журналиста нет!»

Я спросил, когда Терлюк был аккредитован? Литвиненко ответил, когда приехал первый раз на суд.

На что я заметил, что, по версии Терлюка, он в Англии находится уже 4 года! Литвиненко продолжил в крайне агрессивной форме настаивать, что якобы по имеющимся документам Терлюк прибыл в Англию как «журналист» – он заявил об этом в посольстве Великобритании в Москве – и что он, Литвиненко, не зря ест свой хлеб.

Литвиненко рассказал, что Терлюк является сотрудником ФСБ и даже не сотрудником Службы внешней разведки. Литвиненко объяснил мне, что он профессионал, а я ничего не понимаю. Он есть опер. Он есть «сила», а я есть «средство». Поэтому мне следует слушать его инструкции. Мне следует передать телефоны Терлюка Ришару, которому Литвиненко поручит проверить Терлюка.

Но Литвиненко вновь упустил, что я ему объяснил, – телефоны Терлюка мною уже были переданы Воронкову.

Надо сказать, такая манера разговора была характерна для Литвиненко: он не умел внимательно выслушивать собеседника, а стремился подчинить его своей версии событий.

В отличие от первого разговора теперь уже он, Литвиненко, снабдит меня записывающей техникой, научит, как её установить и что говорить Терлюку. Литвиненко предупредил, что Терлюк может мне угрожать. Мне следует ждать угроз своей жене и дочке, потому что они «там» (в Москве).

Здесь же они (Березовский и его люди) под руководством Литвиненко подготовят скандал в Лондоне, такой же и даже больший того, что он организовал в Москве в 1998 году. После окончания этого разговора Литвиненко вновь позвонил мне поздно ночью.

Третий разговор был не многим более 2 минут. Как я понимаю, Литвиненко был обеспокоен моими сомнениями в достоверности его слов и поэтому попытался меня переубедить. На мои слова о том, что я говорил ему, как это было на самом деле, а он, Литвиненко, наверное, забыл, Литвиненко на повышенных тонах заявил, что он якобы установил эту «рожу гэбэшную», то есть Терлюка, в суде; это он сразу дал указание Ришару. Ришар якобы послал своих людей следить за ним. Что якобы Ришар заметил меня разговаривающим с Терлюком. Если бы это был он – Литвиненко, то Ришар бы был спокоен. А так неизвестно, с какой целью я говорил с этим человеком.

В ответ я иронично сказал Литвиненко, что он убежал от нас с Терлюком с сумасшедшим взглядом, и я никак не мог с ним переговорить – посоветоваться. Литвиненко заявил, что завтра мы встретимся и всё обсудим. Я спросил:

«Ты с кем согласовал, с Борей?»

Литвиненко ответил: «Ну конечно…»

Для меня и тогда было ясно, а после ознакомления с показаниями от 31 июля 2003 года стало ещё более очевидным, что я слушал экспромты Литвиненко. Он обладал способностью придумывать ситуации, а затем почти искренне начинать в них верить.

Пункт 7 содержит слова: «Охранник, с которым я разговаривал, позвонил мне и сообщил мне контактные данные этого человека».

Охранник якобы сообщил Литвиненко, что Терлюк представлялся как «журналист». Я, зная начальника охраны Ришара, утверждаю, что он не мог звонить Литвиненко и что-то долго объяснять ему по телефону. Дело в том, что они с трудом общались друг с другом при личных встречах с помощью мимики и жестов и отдельных английских слов, которые знал Литвиненко.

Тем более что 2 апреля 2003 года Литвиненко ещё не был приближен к «телу» (Березовского) после длительного отлучения. У меня много записей, сделанных в январе – апреле 2003 года, в которых Литвиненко вместе со своей женой Мариной жаловались на Владимира Воронкова, Светлану Лукас и самого Березовского за фактическое отлучение Александра от возможности свободного посещения офиса, невыплату денег, игнорирование его мнения по происходящим событиям. Он признавался мне в своих попытках самостоятельной работы, пусть то на стройке или охранником в компании ЛУКОЙЛ в Лондоне и др.

В пункте 8 Литвиненко утверждал: на следующий день, то есть 3 апреля 2003 года, он начал собирать информацию о Терлюке. Но Литвиненко на тот момент ещё ничего не знал о нём. Судя по имеющимся у меня записям, интерес (и при этом небольшой) к персоне Терлюка возник у Литвиненко только 11 мая 2003 года и только после 23 часов, когда состоялся наш с ним первый за этот вечер разговор. Для меня ясно, что Литвиненко мог получить информацию о Терлюке от Воронкова, который без разрешения Березовского не мог вовлекать Литвиненко в какие-либо дела, связанные с шефом. «Допуска к телу» у Александра на тот момент ещё не было.

Пункт 9 содержит слова: «11 мая мне позвонил Чекулин» по поводу Терлюка. Но это неправда. Как следует из записи разговоров, звонил мне сам Литвиненко и три раза.

В пункте 10 Литвиненко написал, что назвал Терлюка «журналистом». На самом деле в том разговоре Литвиненко называл его эфэсбэшником, но никак не журналистом. Литвиненко выдвинул мысль о том, он его якобы видел незадолго до этого в аэропорту.

Пункт 11 содержит слова: «13 мая я посетил слушание суда и не увидел Терлюка». Это неправда, так как мы сидели вместе справа налево: я, мой сын и Литвиненко. Литвиненко периодически наблюдал за Терлюком, сидевшим справа от нас, немного сзади.

Пункт 12 также не соответствует действительности. Там говорится, что наша с сыном следующая встреча с Терлюком произошла якобы «через пару дней…». На самом деле мы встречались 21 мая 2003 года, то есть через восемь дней. И это была первая встреча Литвиненко с Терлюком. Литвиненко пишет, что специально опоздал. Это не так, он проспал и просил перенести встречу на более поздний срок, но я не смог этого сделать, так как Терлюк уже ехал в метро и не отвечал на мои звонки.

Литвиненко написал о якобы обсуждавшемся «бизнесе кроссовок в Казахстан», но такого не было. Терлюк рассказал о своем опыте ведения бизнеса в прошлом. Но при этом Литвиненко не присутствовал. Литвиненко утверждает: «Я тихо сел и слушал…». На самом деле всё было так, как описано в моей книге. Литвиненко не дал Терлюку что-либо произнести и начал на него словесную атаку.

Пункты 13 и 14 также содержат сомнительные утверждения Литвиненко.

Начиная с пункта 15 Литвиненко написал, а точнее, это сделал Гольдфарб, слова и термины, не характерные для русского языка. В них описана вымышленная история, как Терлюк «посещал суд по указанию офицера разведки из российского посольства». Так, например, в пункте 17 содержится термин «гражданского осведомителя», в пункте 18 – «было рекрутировано российским посольством», в пункте 20 – «что-то вроде САС», что относится к специфическим терминам, которые вряд ли могли быть использованы Литвиненко.

Всё, написанное в предложенном тексте заявления в части подготовки покушения на Березовского в суде, является абсолютным вымыслом от начала до конца. Терлюк, идя на встречу со мной и моим сыном 21 мая 2003 года, не знал о возможности появления на ней Литвиненко и уж тем более не мог ожидать его предложений к сотрудничеству.

2 апреля 2003 года Терлюк подошёл ко мне после пресс-конференции, так как увидел, что я свободно общался с Березовским. Если бы Терлюк имел информацию, подобную той, которую описал Литвиненко-Гольдфарб, то, несомненно, он бы сообщил её мне. По крайней мере, через меня он попросил бы о личной встрече с Березовским. Но этого не было.

С моей точки зрения, прямыми доказательствами совершённого заведомо ложного доноса является открытая ложь Литвиненко в отношении Терлюка 13 и 30 сентября 2003 года, о чём у меня есть соответствующие аудиозаписи телефонных разговоров с Литвиненко. Прямыми доказательствами причастности к этому преступлению Березовского являются его поручения встретиться с Терлюком и последующие публичные заявления о том, что этот человек был причастен к попытке покушения на него.

В дополнение к сказанному отмечу, что свидетельствами заведомо ложного доноса, совершённого Березовским, являются следующие обстоятельства:

– попытка шантажа Березовского со стороны адвоката Мензиса. В разговоре со мной Мензис пытался получить согласие пригласить на встречу представителя некого информационного агентства. Об этом есть соответствующие аудиозаписи телефонных разговоров с Мензисом и Воронковым;

– разговор с Воронковым «не про того человека», то есть о Терлюке, также подтверждаемый аудиозаписью;

– заявления Литвиненко 23 мая и 18 июля 2003 года в разговорах со мной в отношении того, что я больше никогда не увижу Терлюка;

– пункт 32, в котором Литвиненко говорит о якобы «независимом адвокате Мензисе». Это утверждение можно опровергнуть записью моего телефонного разговора с Березовским, в котором он утверждает, что оплачивал услуги как адвоката Герсона, так и адвоката Мензиса именно в это время;

– пункт 45, в котором Литвиненко сообщил о своём визите в офис адвоката Герсона 30 июля 2003 года, объясняет причину моего вызова Герсоном 1 августа 2003 года;

– факты уклонения Березовским обсуждать со мной вопросы, связанные с личностью Терлюка, о чём есть соответствующие аудиозаписи телефонных разговоров;

– заявления Дубова от 23 января 2004 года, сделанные в нашем с сыном присутствии, о том, что «правильно говорит Саша, что Никита нас всех сдаст»;

– заявление Юрия Фельштинского от 7 марта 2004 года в отношении Терлюка, что «это тот человек, который должен был вколоть яд Борису», сделанное в нашем с сыном присутствии.

И наконец, ложь Березовского, Литвиненко, Гольдфарба и Дубова опровергается заявлениями самого Владимира Терлюка, сделанными им в лондонском суде в феврале 2010 года.