Текст книги "Личная рана"

Но я был одержим чувством нереальности, как раньше был одержим Гарриет. Если наша любовь сейчас представлялась мне прекрасной грезой, я вполне мог положить ей конец, когда мой рассудок спал.

Таинственная фигура, заслонившая белое тело Гарриет, – скрывался ли за ней неведомый мистер Икс, или Фларри, или я, или, возможно, Майра? Мне была не по душе мысль о последних трех. Но меньше всего мне хотелось бы обнаружить, что это Фларри, поскольку я был виноват перед ним. «Однако, – рассуждал я, – Конканнон остановился именно на его кандидатуре».

В этот момент меня осенила мысль, что я никогда не пытался представить себе состояние Гарриет после нашего разрыва. Она лежит на траве у реки, обнаженная и пьяная. Я только что бросил ее, заявив, что мы больше никогда не будем близки, отказавшись заняться с ней любовью в последний раз. Отвергнутая женщина разозлена, расстроена, плачет. Почему она вскоре не накинула ночную рубашку и не поторопилась домой?

Разве я сам не направился в коттедж и не лег спать сразу же? Даже если бы со мной случилось раздвоение личности, вернувшись на лужайку, я бы наверняка не застал ее.

О да! Она могла заснуть в изнеможении от пережитого горя.

Но если рассказ Майры правдив, женщина не спала при появлении темной фигуры. Если бы этой тенью был бродяга или мистер Икс, не стала бы обнимать его: скорее она бы закричала и убежала. Если бы к ней приближалась Майра, вооружившаяся ножом, моя подруга не стала бы покорно ждать удара, словно жертвенная овечка.

Тогда Фларри? Она открывает глаза и видит своего мужа, склонившегося над ней. Ей нет необходимости кричать и убегать. «Что ты здесь делаешь?» – спрашивает он. «Мне было так душно. Я вышла проветриться и уснула». – «Ладно, вставай. А то простудишься до смерти». – «Иди сюда, Фларри…» Гарри поднимает руки, чтобы прижаться к нему; она всегда считала мужа простаком.

Но тут мои фантазии рассыпались на кусочки. Зачем Фларри взял из дома нож? И почему Майра не слышала криков жертвы? Гарриет не сдалась бы без борьбы: она определенно была жизнелюбивой девушкой. Если бы Майра задержалась на минуту, она увидела бы саму схватку и ее конец.

Но наблюдала ли жена Кевина борьбу или прелюдию к любовному акту?.. И к тому же ребенок, которого она носила. Предположим, что Фларри не смог или не захотел ответить на ее желание близости. Я мог представить Гарриет в ярости и разочаровании, насмехающуюся над ним, прозрачно намекающую, что беременна не от него. Фларри сам мне поведал, насколько хотел ребенка от нее: казалось, он ни секунды не сомневался в своем отцовстве. Шок от осознания, что ребенок зачат не от него, мог лишить его рассудка. Множество бесцельных ран на ее теле выглядели делом рук обезумевшего человека, снова и снова слепо наносившего удары в беспамятстве, словно женщина на его глазах превратилась в отвратительного, сладострастного и коварного суккуба.

Следующим утром стало ясно, как близок я был к истине – и как далек от нее.

Глава 14

Поскольку я скверно спал той ночью, задремав лишь на рассвете, то проснулся только в половине десятого. Снизу доносились слабые голоса, и вскоре я услышал хлопанье парадной двери и чьи-то шаги, удалявшиеся в сторону сада.

Спустившись вниз, я обнаружил человека Конканнона, беседовавшего с О'Донованом за завтраком.

– Привет! – сказал я ему. – Я думал, вы должны мешать нам плескаться в речке, чтобы мы ненароком не утонули.

Полицейский глупо осклабился:

– О, мистер Фларри в безопасности в обществе святого отца.

– Отец Бреснихан только что вернулся, – пояснил Шеймус. – Фларри отправился с ним на рыбалку. У священника такой вид, будто он узрел привидение. Может, свежий воздух вылечит его.

Я съел яичницу с домашним хлебом, которую О'Донован подал мне прямо на сковороде.

– Когда вас сменят? – поинтересовался я у молодого наблюдателя.

– Даст бог, в полдень, – вздохнул тот. – У тебя больше нет яиц, Шеймус? Я еще не наелся.

– А что нужно было отцу Бреснихану в такую рань? – заинтересовался я.

– Я не слышал, – безразлично отозвался Шеймус. – Был занят готовкой еды для этого парня. Черт тебя подери, Рори, пойди покарауль хоть немного!

– Меня комары чуть не закусали до смерти! – обиженно пробубнил полицейский. – И я умираю хочу спать. Неужели у тебя нет ни капли сострадания?

– Спать хочешь, говоришь? Можно подумать, ты глаз не сомкнул всю ночь! Спорим, ты спал себе спокойно! – насмешливо бросил О'Донован.

– Неправда! – возмущенно воскликнул охранник.

– И сколько привидений ты видел? – усмехнулся управляющий.

– Ни одного. Только воду, и она пенилась о скалы всю ночь, – хмуро ответил наблюдатель. – С гор речка течет быстро. Мистер Фларри вряд ли что-то выудит.

– Мистер Фларри поймает рыбу и в водах Стикса, если того захочет, – заверил Шеймус. – Во всяком случае, сегодня облачно, и ветра нет.

Через несколько минут я отправился прогуляться по усадьбе, прихватив старый полевой бинокль Фларри. Это было отвратительное утро, когда окружающее кажется застывшим, притихшим, безжизненным, словно природа впала в каталептический транс. Скотина бесцельно бродила, склонив головы, отрешенно разглядывая траву перед собой, словно решая неразрешимую задачу. Птицы, должно быть, удалились от мира – ни писка, ни щебета не доносилось с окрестных деревьев. Единственным звуком, нарушающим тягостное безмолвие, было слабое журчание речки далеко слева от меня и шум подъезжающего автомобиля.

Это была машина Кевина. Я направился ей наперерез и увидел Майру на сиденье водителя.

– Святой отец здесь? – нервно воскликнула она.

– Да. Фларри повел его к реке, – объяснил я.

– Я звонила ему вчера вечером, но Кэтлин ответила, что святой отец слишком устал для встречи с кем-либо. А связавшись с ней после завтрака, я узнала, что он отправился сюда.

– Вам ведь некуда спешить, правда? Выходите из машины, мы пойдем поищем его, – успокаивающе произнес я.

– Я должна поделиться с ним моей тревогой за Кевина, – заявила Майра в отчаянии. – У меня камень на сердце, Доминик.

Она вырулила на обочину под деревьями аллеи, задев передним бампером ясень, и покинула автомобиль.

– Похоже, у меня все валится из рук, – буркнула она в слезах.

Ее глаза созерцали траву под ногами. Произошедшее вчера между нами было забыто и вычеркнуто из жизни. Гордое лицо женщины выглядело застывшей маской.

Мне пришла в голову сумасшедшая идея. Я приведу Майру под те самые деревья, растущие на краю зеленой лужайки, откуда она в ту ночь подглядывала за Гарриет и убийцей. Или же увидела Гарриет и убила ее. Я заставлю Майру снова пережить эту сцену. Возможно, воспоминание побудит ее выдать себя. Неспешно шагая по траве, я представлял, как приведу миссис Кевин в замешательство каверзными вопросами, хотя понятия не имел, что это будут за вопросы. Я чувствовал, что нахожусь на грани неприятного открытия, нервничал и был подавлен.

– Я так и не получила никаких известий от старшего офицера, – прервала молчание Майра.

– Кевину предъявлено обвинение в политическом заговоре, – неловко отозвался я. – Не в убийстве.

– Тогда я вообще ничего не понимаю, – горько вздохнула миссис Лисон. – При чем тут политика?

Но у Майры не было времени задать все вопросы, вертевшиеся у нее на языке: мы подошли к полосе деревьев и онемели от зрелища, столь странного, что на какое-то мгновение я испугался за свой рассудок.

Ярдах в пятидесяти, спиной к нам, у кромки воды, стоял Фларри, сжимавший удилище. Вспененный поток торопливо гнал свои волны прочь от него. А на самой середине реки барахталась фигура человека в черном, то исчезая в глубоком омуте, то вновь появляясь на поверхности. Вот пловец снова вынырнул, держа в поднятой правой руке предмет, сверкнувший в слабом луче солнца. Я сфокусировал свой бинокль на безумном купальщике. Им оказался отец Бреснихан. Вода стекала с его перекошенного лица. Майра вскрикнула и рванулась вперед, но я крепко схватил ее за запястье.

* * *

Причины этой трагической сцены я могу воссоздать по показаниям Фларри Лисона, суть которых Конканнон изложил мне на следующий же день.

Незадолго до моего пробуждения в доме Лисонов появился отец Бреснихан. Он попросил Фларри о немедленной беседе с глазу на глаз. Хозяин дома собрался порыбачить в свое удовольствие, поэтому предложил святому отцу составить ему компанию.

– Вы слышали, что мой брат арестован? – поинтересовался мой друг.

– Мне об этом сказала Кэтлин, – ответил священник.

– Бедный глупый лис – он перехитрил самого себя, – меланхолично сообщил Фларри. – Политиканы погубят эту страну! Святой отец, вы плохо выглядите. Видно, паломничество не пошло вам на пользу. Вы похожи на саму смерть во плоти.

Отец Бреснихан ничего не ответил. Дойдя до зеленой лужайки, он остановился.

– Ну, святой отец, – добродушно произнес Фларри, – вы пришли, чтобы выслушать мою исповедь?

– Я не люблю, когда исповедь делают предметом шуток, – автоматически возразил отец Бреснихан.

– Хорошо, тогда что вы от меня хотите? – осведомился владелец поместья.

Святой отец обратил свой взор на собеседника. Глаза горели лихорадочным огнем на его изможденном лице.

– Это я пришел вам исповедоваться, Фларри, – торжественно произнес он. – Вашу жену убил я.

– Вы? Ну что вы, святой отец! – успокаивающе заговорил Лисон. – Вы явно не в себе. Возможно, вы больны и бредите.

– Говорю же: я убил вашу жену, – настаивал священник. – Вы должны мне верить!

– Быть не может, чтобы вы оказались способны на жестокость! Конечно, я вам не верю. – В замешательстве Фларри перебирал свои удочки.

– Оставьте снасти в покое и слушайте меня! – приказал священник.

– Успокойтесь, – продолжал мой друг мягко. – Я вызову доктора. Он быстренько приведет вас в порядок.

– Меня уже ничто не поможет! – Это был крик проклятой души. – Бог меня не простит! Как я могу желать, чтобы вы простили меня? Все, что я прошу, – понять мои действия. И тогда я пойду в полицию и сдамся.

– Очень хорошо, – отвечал Фларри проникновенным тоном, каким разговаривают с сумасшедшими. – Вы убили Гарриет. И как это произошло?

Он уселся на траву рядом с отцом Бресниханом, который начал свою повесть, стараясь сдержать подергивание своего лица. Иногда монолог святого отца был больше похож на неразборчивое бормотание, и Фларри едва мог уловить смысл его слов, иногда, напротив, речь священника замедлялась и становилась четкой, словно он должен был убедить собеседника в своей правоте.

– Попрощавшись с вами той ночью (вы помните?), я думал сократить путь вдоль речки. Я устал. Мне нужно было проветриться. Я как раз дошел до этой полянки… Ведь это произошло здесь, не так ли? – Отец Бреснихан произнес это, словно человек, только что осознавший, где находится. – Я набрел на вашу жену, раскинувшуюся на траве. Она улыбалась мне, обнаженная и бесстыдная. Я склонился над ней, собираясь сделать ей выговор. Это был мой долг. Мой долг, вы понимаете?

– Ну конечно же! – усмехнулся Фларри, все еще подыгрывая безумцу. – Вы не могли позволить, чтобы в вашем приходе валялись обнаженные женщины.

– А вашим долгом было, как я вас предупреждал, держать свою жену в узде, – ответил церковник. Отец Бреснихан провел рукой по лицу, словно стряхивал паутину. – Женщина была пьяной и наглой. Она попыталась обхватить мои коленки. Сначала я подумал, что это жест мольбы. Я ошибался. Она… она… она пыталась соблазнить меня!

Теперь святой отец забормотал себе под нос, словно Фларри вообще не было рядом.

– Она была мне отвратительна. Запах спиртного, исходящий от нее. Запах ее тела.

– Какое суровое испытание для вас, святой отец! – насмешливо вставил хозяин поместья.

– Эта женщина не отпускала меня. Она поливала меня бранью и шипела, словно змея, – завороженно говорил церковник. – Она была в ярости, потому что я убедил Доминика Эйра в греховности его проступка и он пообещал мне больше никогда не предаваться разврату с ней. Я поведал ей, что она погрязла в смертном грехе. Это было моей обязанностью, хотя она и не принадлежала к нашей вере. Я объяснял, что она шлюха, что будет гореть в аду, если не искупит своего греха.

– Сильно сказано, святой отец! – заметил Лисон-старший.

– Она смеялась надо мной, заявив, что я не мужчина, а евнух, – возмущенно воскликнул священник. – Евнух! Мне надо было уйти от нее тогда.

Отец Бреснихан посмотрел на Фларри обезумевшим взглядом. Священник дрожал.

– Но блудница была ужасно сильной. Она притянула меня к себе. Я понял, что она задумала отомстить мне, погубив мою душу. Плоть. Потеющая плоть. Ужасно. – Святого отца перекосило от отвращения. – Женщина, словно дикое животное, полезла на меня, ее пальцы срывали с меня одежду. Я не мог вырваться из ее цепких рук. Грешница обладала дьявольской силой.

Священник прервался, вытирая слюну с губ.

– Я не отрицаю, Фларри, я поддался искушению, – продолжал он более сдержанно. – Сильному искушению. Я молился, чтобы не согрешить. А искусительница смеялась. Какое наслаждение для нее – погубить священника! Теперь я вынужден был сражаться со своей плотью, со всем своим грешным существом, так же как с ее телом. Даже воздух вокруг смердел похотью. В невидящих глазах церковника отражался пережитый ужас. Мне удалось достать свой перочинный нож и открыть его. Я обезумел. Я словно бы вонзал нож в собственную развращенную плоть. Женщина отпустила меня и упала. Я спас свою душу.

Последовало продолжительное молчание. Отец Бреснихан дрожал, словно загнанная лошадь.

– Понятно. И что вы сделали потом? – отрешенно спросил Фларри.

– Я почувствовал ужасное отвращение. Я отбросил нож прочь. Лезвие сверкнуло в луче выглянувшей луны… я видел, как клинок упал в глубокий омут.

– А дальше? – все тем же безразличным тоном произнес мой друг.

– Я убежал. С трудом добрался до дома. На улице не было ни души, и меня никто не видел, – торопливо бормотал священник. – В одном месте на дороге мне показалось, что я слышу позади шорох велосипедных шин, но никто так и не обогнал меня. Это, наверное, была галлюцинация. – Запавшие глаза отца Бреснихана отчаянно взирали на Фларри. – Однажды я сказал, что убийство не прощается никогда, оно лишь может быть забыто. Я ошибался. Я не надеюсь, что вы простите меня. Я лишь хочу, чтобы вы поняли причины моего преступления. Я уже написал архиепископу, а теперь сдамся властям.

– Понять вас, святой отец? Но вся ваша история выдумана от первого до последнего слова. У вас нервный срыв. Вы сам не свой, – мягко убеждал безумца мой друг.

– Но я…

– Вы всегда были против плотских грехов, – продолжал Лисон почти ласково. – А теперь они вам мстят. Вы все это вообразили себе.

– Хотелось бы мне, чтобы вы были правы, Фларри! – вздохнул священник. – Но это не так.

– Тогда где кровь? – недоверчиво произнес собеседник.

– Кровь? – криво улыбнулся церковник. – Я сжег все в печке, вернувшись домой. Кэтлин в тот день куда-то отлучилась, и у меня была целая ночь, чтобы уничтожить следы. Я смочил одежду в бензине. Впрочем, полиция никогда не стала бы искать убийцу в доме священника.

Фларри молча смотрел на него.

– Вы не можете поверить, что человек, принявший духовный сан, способен на убийство? – печально спросил отец Бреснихан. – Мы – тоже люди, и иногда умерщвление плоти нас подводит.

– Вы напали на Гарри, потому что испугались ее… того, что она пыталась сделать с вами? – спросил вдовец с непроницаемым лицом. – Погубить вас? Это так?

– Она разрушила бы мое призвание и обрекла бы мою душу на вечные муки. Разве вы не можете этого понять? – оправдывался церковник.

– Значит, вы прикончили ее из самозащиты? – язвительно уточнил мой друг. – Ее и моего неродившегося ребенка?

– Да, – ответил святой отец почти нетерпеливо, – можно объяснить мой проступок и такими словами.

– И тогда вы удалились от мира? – продолжал владелец поместья.

– Я не убегал, Фларри, – объяснил священник. – Мне нужно было примириться с Богом, прежде чем я сдамся.

– И вы преуспели в этом? – поинтересовался вдовец.

Отец Бреснихан уставился на бушующую воду.

– Нет, – выговорил он наконец. – Бог отвернулся от меня.

Фларри поднял удилище с травы рядом с собой.

– Святой отец, это странная история, – заметил он рассудительным тоном. – Вы не найдете никого, кто бы вам поверил.

– Но вы-то верите? – умоляюще спросил священник.

– Я – нет, – отрезал собеседник. – Вы перевозбудились. Вам нужен продолжительный отдых.

– Но это же правда! – в отчаянии вскричал фанатик. – Говорю вам: это правда!

– Тогда докажите, – спокойно заявил Лисон.

– Доказать? Но как?

– Вы говорите, что бросили нож в реку, – с расстановкой проговорил мой друг. – Это был тот самый нож с вашими инициалами?

– Да, – подтвердил святой отец.

– Найдите этот нож, и я вам поверю, – хрипло произнес вдовец.

Отец Бреснихан уставился на Фларри. Понял ли священник своим расстроенным умом, что с ним произойдет? Почему он тщился убедить Фларри в правдивости своего невероятного рассказа? Истины мы уже никогда не узнаем.

Что касается меня, я до сих пор питаю к святому отцу величайшее уважение. Он был интеллигентным, смелым и честным человеком и, несомненно, добросовестным священником. Я не держу на него зла, хотя его молчание заставило меня пережить ужасную неделю, подозреваемого полицией и сомневающегося, не сам ли я лишил жизни Гарриет в помрачении рассудка. И я давно простил убийство моей подруги. Глубочайшее отвращение, смешанное с неудержимым вожделением, обратившим отвращение против самого себя, – мог ли справиться с этим бушующим потоком страстей кто-нибудь другой? Отец Бреснихан остается для меня трагической фигурой, а античные авторы считали, что трагедия свершается из-за фатальной ошибки героя.

Бреснихан в своем неведении и отвращении к сексу бросал вызов самой безжалостной из богинь – Афродите. Именно она, ополчившись на священника, погубила его жизнь в несколько минут.

Возможно, он был наказан за грех гордыни – высокомерное презрение, с которым он всегда противостоял воплощению Афродиты в женщине. Не знаю. Гарриет никогда не вызывала у меня омерзения, но она и меня была способна заставить в панике замахнуться на нее ножом, чтобы прорубить себе путь к свободе сквозь лианы ее цепких рук.

* * *

Невозможно догадаться, в какой момент Фларри почувствовал истинность слов отца Бреснихана. Вероятно, он понял горькую правду раньше, чем бросил вызов святому отцу, потребовав найти нож. Фларри после смерти жены превратился в человека, обуянного единственной страстью – желанием мести. Полагаю, вы можете счесть, что мой друг был безумен, как и все одержимые. Он не был интеллектуальным человеком: наполовину крестьянин по образу жизни, партизан по профессии, удивительно великодушный, когда этого меньше всего можно было ожидать (по крайней мере, в отношении меня), но в глубине его души скрывался коварный и безжалостный боец, не сомневающийся, что враг, разрушивший самое дорогое, должен искупить вину ценой собственной жизни.

Итак, когда я увидел разыгрывающийся перед моими глазами последний акт трагедии, то застыл в молчании, словно греческий хор, сперва ошеломленный и недоумевающий, а затем окаменевший от ужаса.

* * *

– Найдите этот нож, и я вам поверю, – произнес Фларри.

Отец Бреснихан бросился в воду. Из-за мощного течения и неровного речного дна он несколько раз оступался. Но священник упрямо прокладывал себе путь в направлении омута, а добравшись, начал неумело нырять в него. Фларри описывал Конканнону, как святой отец погружался в воду снова и снова, но появлялся на поверхности с пустыми руками. Церковник выглядел жалко – с перекошенным лицом он судорожно цеплялся за скалу, чтобы не быть смытым течением.

В этот момент подъехали мы с Майрой. Ныряльщик с торжествующим криком размахивал каким-то предметом, словно выловил жемчужину. Я навел бинокль на него и увидел, что это было.

– Застрял между камнями! – донесся до меня возглас отца Бреснихана.

Но почему моему другу взбрело в голову послать святого отца на поиски рокового клинка? Тут священник покачнулся и исчез в воде, потом показался чуть ниже по течению и неуклюже поплыл к берегу.

Майра тихонько всхлипывала рядом со мной. Я навел бинокль на Фларри, возвышавшегося, словно скала, у кромки воды. В этот момент великан забросил удилище. Я проследил за искусственной мушкой, приземлившейся с неимоверной точностью на поверхность воды чуть выше головы отца Бреснихана.

До меня долетел звук быстро сматываемого спиннинга. Я наблюдал за движением рук рыбака, он снова взмахнул удочкой. Священник схватился рукой за ухо, словно его укусил шершень, и снова погрузился под воду. Когда бедняга наконец вынырнул, из его уха струилась кровь – крючок вошел в хрящ.

– Матерь Божья, что это Фларри делает? – испуганно пробормотала Майра. – Разве так спасают утопающих?

А удильщик тем временем медленно сматывал катушку, играя со своей добычей, подтягивая святого отца все ближе к берегу. Теперь несчастный выбрался на мелководье и мог бы легко встать, пройдя оставшийся путь по колено в воде, если бы Фларри так туго не натягивал леску, что отец Бреснихан должен был либо лишиться половины уха, либо покорно ползти вдоль берега, словно пойманная рыба.

И только несколько часов спустя я сообразил, что он мог бы разрубить леску ножом, который все еще сжимал в руке.

Лицо Фларри казалось застывшей гипсовой маской – он лишь слегка надувал губы, примериваясь, не порвется ли леска от натяжения. Мой друг выглядел настолько обыденно, что вся сцена производила еще более нереальное и фантастическое впечатление. Я был так сбит с толку, что не мог постигнуть смысла загадочного зрелища, разыгранного перед нами Флоренсом Лисоном и отцом Бресниханом.

И тогда настал момент истины. Священник, которого вели, словно овечку на заклание, встал на колени на полосе гальки, отделяющей лужайку от речных волн. Он мог бы перерезать леску, но не делал этого. Я заметил, как рука партизана потянулась вниз, нащупывая что-то в траве под ногами. Я следил, как святой отец протягивает ему клинок. Я видел бесстрашный взгляд святого отца и его шевелившиеся губы. Лисон передал потом Конканнону, что последними словами отца Бреснихана были:

– Нет, Фларри! Не бери греха на душу, сын мой!

Но правая рука Фларри, снимающая багор, поднялась. Мы с Майрой, выйдя из оцепенения, закричали и бросились вперед. Но багор со смертельной жестокостью вошел в шею стоящего на коленях человека.