Текст книги "История нацистских концлагерей"

Массовое освобождение заключенных из нацистских лагерей в 1934 году было «одной из наихудших политических ошибок, допущенных национал-социалистическим государством» – так несколько лет спустя сокрушался Генрих Гиммлер в конфиденциальной беседе. Это было чистым «безумием» – позволить заклятым врагам возобновить разрушительную работу. В результате борьба за укрепление нацистского режима так и не была выиграна. Согласно Гиммлеру, Германскому государству по-прежнему грозила смертельная опасность от тайных врагов, которые несли угрозу всему: от первооснов государства и общества до морального костяка и расового здоровья нации. Страна вынуждена была вступить в смертельную схватку с «силами организованного недочеловечества». К этому обобщающему понятию Гиммлер прибегнет еще не раз, подразумевая коммунистов, социалистов, масонов, священнослужителей, асоциальные элементы, преступников и прежде всего евреев, которые «не должны рассматриваться наравне с людьми»[492]492
  Цитируется по речи Гиммлера перед государственными советниками от 5 марта 1936 г., NCC, doc. 78 (первая цитата из рукописи Гиммлера была убрана). Более широко см.: Wachsmann, «Dynamics», 22; Longerich, Himmler, 204–207.


[Закрыть].

Верования Гиммлера опирались на его апокалиптическое мировоззрение. Согласно ему, всеобщее сражение с врагами Германии могло затянуться на столетия, и его нельзя было выиграть обычным оружием. Ради уничтожения противника, одержимого крушением Германии, Гиммлер и его сторонники считали, что вся страна должна была стать под ружье. Как солдаты на поле битвы, все немцы должны были ополчиться против «внутреннего врага» в тылу, презрев все законы. Окончательная победа могла быть достигнута лишь посредством тотального террора, возглавить который доверялось элитным воинам Гиммлера: полиция должна была изолировать всех, угрожавших «стержню страны», а уж довершать дело предстояло «доблестным СС» в концентрационных лагерях[493]493
  См., в частности: Herbert, «Gegnerbekämpfung». Что касается цитат, см.: Там же, Best, 163, 178. См. также: Tuchei, Konzentrationslager, 297–307.


[Закрыть].

Призыв Гиммлера к выводу из-под рамок законности полиции и эсэсовскому террору, основывавшемуся на постоянном чрезвычайном положении, послужил причиной острых разногласий с теми нацистскими фюрерами, кто стремился просто к установлению авторитарного государства[494]494
  См. также: Thamer, Verführung, 376–378.


[Закрыть]. Этот конфликт достиг кульминации весной 1934 года, и главным театром войны стала родина Гиммлера Бавария. Где-нибудь еще позиции его оказались бы слабы, и ему пришлось бы отступить, а тем временем из лагерей выпустили бы всех узников. Но не в Баварии. Поддержанный влиятельным министром внутренних дел Адольфом Вагнером, командующий силами полиции Гиммлер осмелел настолько, что игнорировал все требования освободить заключенных его образцового Дахау: «Только я в Баварии не сдался тогда и не стал освобождать подвергнутых превентивным арестам», – бахвалился Гиммлер несколько лет спустя[495]495
  Himmler speech at a Wehrmacht course, January 15–23, 1937, NCC, doc. 83.


[Закрыть]. Но это была лишь полуправда, поскольку Гиммлер в Баварии был вынужден вести арьергардные бои.

В марте 1934 года имперский глава Баварии фон Эпп перешел в решительное наступление на Гиммлера, будучи весьма озабочен тем, что Бавария бьет все рекорды по числу подвергнутых превентивному аресту заключенных, оставив позади Пруссию. Между тем за год до описываемых событий пальму первенства держала Пруссия – там заключенных насчитывалось в три раза больше, чем в Баварии. Эпп призвал к широкой амнистии, посвященной первой годовщине нацистского захвата власти в Баварии. В письме от 20 марта 1943 года он утверждал, что текущая баварская практика была непропорциональной, произвольной и чрезмерной, подорвав «веру в закон, который является основой любого государственного строя». Стоит отметить, что 65-летний Эпп отнюдь не принадлежал к числу скрытых либералов. Он принадлежал к числу крайне правых, став их олицетворением, и к «старым борцам» – ветеранам нацистского «движения», и был известен как «освободитель Мюнхена», когда его фрейкоровцы помогли сокрушить восстание левых сил в 1919 году. Но фон Эпп рассматривал Третий рейх все же как государство, где должен главенствовать закон. Теперь, когда нацистская революция завершилась, чрезвычайные меры, такие как превентивный арест, стали «необязательными», тем более что новые законы и суды вполне позволяли справиться с уголовными преступлениями[496]496
  BayHStA, Staatskanzlei 6299/1, Bl. 174–177: Reichstatthalter to Bay. MPr, March 20, 1934. См. также: Там же, Bl. 215: Aktennotiz, March 12, 1934, March 15, 1934; Bauer и др., München, цит. по 230; BArchB, R43 11/398, Bl. 92. Более широко см.: Fraenkel, Dual State, в разных местах у Wachsmann, Prisons, 3, 379–383.


[Закрыть].

Гиммлер был уязвлен. В своем на удивление резком ответе Вагнеру он энергично защищал свое видение проблемы. Использование превентивного ареста снижало количество политических преступлений и других нарушений закона в Баварии, утверждал Гиммлер, а вот этого системе юридических учреждений как раз и не удалось добиться[497]497
  BayHStA, Staatskanzlei 6299/1, Bl. 132–141: Mdl to Bay. MPr, April 14, 1934. См. также: Tuchei, Konzentrationslager, 303.


[Закрыть]. Но Гиммлер все же вынужден был пойти на отдельные уступки. Пусть даже фон Эпп был лишь номинальным фюрером земли под названием Бавария, его слово все еще имело вес в правительственных кругах, и баварская полиция Гиммлера скрепя сердце освободила в марте – апреле 1934 года без малого 2 тысячи заключенных из Дахау и других лагерей[498]498
  Общее число подвергнутых превентивному аресту в Баварии снизилось с 3500 (февраль 1934 г.) до 2343 (апрель 1934 г.); Tuchei, Konzentrationslager, 155.


[Закрыть].

Когда осенью 1934 года конфликт в Баварии вспыхнул снова, Гиммлер уже чувствовал себя куда увереннее – все же его роль в чистке была оценена по достоинству, и его влияние в Третьем рейхе возрастало. На сей раз вызов Гиммлеру бросил рейхсминистр внутренних дел Фрик. В письме в Государственную канцелярию Баварии в начале октября Фрик указал, что в Баварии в настоящее время насчитывается приблизительно 1613 заключенных, подвергнутых превентивному аресту, то есть вдвое больше, чем во всех других землях Германии, вместе взятых. Учитывая чрезмерное рвение баварских властей, Фрик попросил пересмотреть часть дел в качестве первого шага для продолжения освобождения заключенных[499]499
  BayFJStA, Staatskanzlei 6299/1, Bl. 23: Frick to Sk Bayern, October 5, 1934.


[Закрыть].

В ответном послании Гиммлер не скрывал презрения. После «самого тщательного пересмотра», как он отметил в середине ноября 1934 года, Бавария готова освободить еще 203 заключенных превентивного ареста, то есть мизерное количество. Что же касается «массовых освобождений», добавил Гиммлер, о них и речи не может быть. Он утверждал также, что недавние освобождения опасных коммунистов из концентрационных лагерей создали серьезную угрозу безопасности в Германии – исключая Баварию – благодаря более строгому подходу. В остальных землях «обнаглевшие» коммунисты приободрились в связи с «всеобщей пассивностью» властей. Враги режима расценили массовые освобождения заключенных как признак «внутренней слабости национал-социалистического государства», и нападки на режим участились и усилились. Вывод Гиммлера сомнений не оставлял: отнюдь не желая никого больше выпускать из концлагерей, он, напротив, стремился посадить в них как можно больше людей, сыграв на опережение в войне против коммунизма[500]500
  BayHStA, Staatskanzlei 6299/1, Bl. 9–12: Himmler to Sk Bayern, November 15, 1934.


[Закрыть].

В действительности уже к осени 1934 года коммунистическая «угроза» была не более чем плодом воображения Гиммлера, поскольку гестапо неплохо «поработало», борясь с подпольем[501]501
  Longerich, Himmler, 201.


[Закрыть]. И хотя страх Гиммлера перед коммунистами – тот самый страх, который разделяли и многие младшие чины полиции, и государственные чиновники, – был подлинным, именно он и подвиг его к дальнейшему принятию профилактических мер[502]502
  Gestapo, Lagebericht Marxismus, August 23, 1935, in Boberach, Regimekritik, doc. rk 127; Tuchei, Konzentrationslager, 95, 106.


[Закрыть]. Но не все разделяли его столь мрачные перспективы, и рейхсминистр Фрик продолжал настаивать на дальнейшем освобождении заключенных из Дахау[503]503
  Frick to Bavarian Sk, January 30, 1935, NCC, doc. 114; Tuchei, Konzentrationslager, 307–308.


[Закрыть].

Гиммлер стоял на своем и в конце 1934-го, но его точка опоры была не столь уж надежна. Новая система эсэсовских концлагерей – детище рейхсфюрера СС – была все еще уязвима. Лагеря оставались предметом дискуссий, а их роль – малозначительной, по крайней мере с точки зрения числа заключенных: к осени 1934 года в гиммлеровских лагерях содержалось приблизительно 2400 человек[504]504
  Цифры на осень 1934 г.: Дахау: 1744 (октябрь 1934 г.); Эстервеген: 150 (октябрь 1934 г.); Лихтенбург: 369 (8 августа 1934 г.); Заксенбург: менее 200 (октябрь 1934 г.). См.: Tuchei, Konzentrationslager, 155; Lüerßen, «Wir», 465; Mette, «Lichtenburg», 154; Baganz, Erziehung, 254.


[Закрыть]. Вполне возможно, что концентрационные лагеря вовсе сошли бы со сцены, если бы не вмешательство в 1935 году самого могущественного лица Третьего рейха.

Будучи общественным деятелем, Адольф Гитлер дистанцировался от концентрационных лагерей, предпочитая не вмешиваться в подобные тонкости Третьего рейха. Он никогда не появлялся на территории концентрационных лагерей и редко упоминал их в своих выступлениях[505]505
  Вырванные из контекста высказывания Гитлера на тему концентрационных лагерей см.: Domarus, Hitler, vol. 2, 527; Там же, vol. 3, 1459; Там же, vol. 4, 1658.


[Закрыть]. И для подобной сдержанности имелись достаточно серьезные основания, поскольку нацистские руководители понимали, что репутация лагерей была не из лучших. «Я знаю, сколько лжи и всяких глупостей пишут и говорят об этих учреждениях, и о том, как их поносят», – признавался Генрих Гиммлер в 1939 году[506]506
  Выступление в День германской полиции 29 января 1939 г, NCC, doc. 274. Гиммлер добавил, что «подобное критиканство идет из-за рубежа». Про неуверенность в Германии относительно судьбы лагерей см.: Schley, Nachbar, 90–91; Gestapo II A 2, Bericht, June 27, 1938, in Kulka and Jäckel, Juden, doc. 2461.


[Закрыть]. Гитлер, весьма трепетно относившийся к своему имиджу, делал все, чтобы его никак не связывали с потенциально непопулярными вопросами[507]507
  Kershaw, «Myth», в частности 257–258.


[Закрыть]. Именно поэтому и избегал рассуждать на тему концентрационных лагерей, по крайней мере публично. Другое дело – в узком кругу. С самого начала Гитлер совещался по вопросам лагерей только в ближайшем окружении, хотя ему была уготована роль злого гения этих учреждений[508]508
  Один из частных разговоров на тему лагерей см.: Fröhlich, Tagebücher, I/2/III, October 12, 1933.


[Закрыть].

Поддержка Гитлера не всегда была безоговорочной. Поскольку режим стабилизировался, он первоначально, казалось, принял сторону тех, кто был за полное закрытие первых лагерей. Тысячи заключенных были уже на свободе, и Гитлер заявил в «Фёлькишер беобахтер» в феврале 1934 года, что, дескать, рассчитывает, что в будущем к ним уже не придется применять такие меры[509]509
  До этого Гитлер заявил нечто подобное корреспонденту «Дейли мейл»; VöB, February 19, 1934, in Domarus, Hitler, vol. 1, 364–365.


[Закрыть]. И ту же мысль повторил полгода спустя. Его амнистия августа 1934 года – широко освещаемая в Германии и за границей – позволила выйти на свободу приблизительно 2700 заключенным, подвергнутым превентивным арестам[510]510
  GStAPK, I. HA, Rep. 77, Nr. 484, Bl. 115: Hitler to Landesregierungen и др., August 7, 1934; BayHStA, Staatskanzlei 6299/1, Frick to Sk Bayern, October 5, 1934. For foreign reports, «Prisoners in Germany», The Times, September 3, 1934.


[Закрыть]. Но стремился ли Гитлер к тому, чтобы лагеря на самом деле исчезли? Или же просто выжидал?[511]511
  Early on, Hitler repeatedly made tactical concessions to present himself as a man of moderation, not least to his national-conservative allies. Например, см.: Repgen and Booms, Akten, vol. 1/2, 840 (n. 1); Broszat, «Konzentrationslager», 350.


[Закрыть]

В 1935 году Гитлер за закрытыми дверьми показал свое истинное отношение к лагерям. 20 февраля он принял Гиммлера, который представил ему копию последнего письма рейхсминистра внутренних дел Фрика, призвав к дальнейшему осво бождению заключенных. Гиммлер, только что возвратившийся из инспекционной поездки в Лихтенбург и Заксенбург, тут же написал на полях письма резолюцию, отражавшую вердикт Гитлера: «Заключенные остаются»[512]512
  Цит. в Broszat, «Konzentrationslager», 352. Об инспекционных поездках Гиммлера см.: BArchK, № 1126/7, Bl. 16: Записи в дневнике Гиммлера от 15–16 февраля 1935 г.


[Закрыть]. Четыре месяца спустя Гитлер пошел еще дальше. На встрече с Гиммлером 20 июня он подтвердил, что концентрационные лагеря понадобятся еще в течение многих лет, и одобрил запрос Гиммлера об увеличении числа охранников СС[513]513
  Tuchei, Konzentrationslager, 309–310.


[Закрыть]. В Третьем рейхе любые, даже самые деструктивные грезы без труда становились явью, если соответствовали устремлениям Гитлера. А Гитлер поддерживал укрупнение террористического аппарата Гиммлера.

В целях консолидации постоянных лагерей Гитлер дал добро на создание их стабильной финансовой базы. Финансирование с самого начала было спорным вопросом из-за множества государственных и партийных структур и ведомств, пытавшихся переложить ответственность друг на друга[514]514
  Drobisch and Wieland, System, 82–87.


[Закрыть]. Осенью 1935 года Гитлер одобрил предложение Теодора Эйке: с весны 1936 года рейх должен был выплачивать жалованье частям охраны СС, в то время как все другие расходы, связанные с концентрационными лагерями, распределялись между землями Германии[515]515
  Tuchei, Konzentrationslager, 225–226, 324–325. Eicke to Himmler, August 10, 1936, NCC, doc. 152. Осуществление данного плана заняло время; Pohl to Grauert, December 4, 1935, NCC, doc. 75.


[Закрыть]. Эйке расценивал это лишь как временную меру. Теперь, когда лагеря стали инструментом нацистского государства, он ожидал, что рейх полностью возьмет на себя их финансирование[516]516
  Eicke to Sauckel, June 3, 1936, in NMGB, Buchenwald, 55–56.


[Закрыть]. Вскоре так и произошло. Начиная с весны 1938 года лагеря и их охранные части СС финансировались из особых статей бюджета имперского министерства внутренних дел – без малого 63 миллиона рейхсмарок только за 1938-й финансовый год[517]517
  Tuchei, Konzentrationslager, 230, 258, 261; Drobisch and Wieland, System, 260.


[Закрыть]. Благодаря Гитлеру финансовое будущее концентрационных лагерей было вполне надежным.

Гитлер подтвердил и то, что концентрационные лагеря в основном будут функционировать вне рамок закона. 1 ноября 1935 года он заявил Гиммлеру, что заключенным, подвергнутым превентивному аресту, юридические представители ни к чему. В тот же день он начисто отмел, как не соответствующую действительности, обеспокоенность органов правовой защиты о подозрительных смертельных случаях заключенных[518]518
  Broszat, «Konzentrationslager», 353. Весной 1936 г. Гиммлер пошел на уступку имперскому министерству юстиции в вопросе юридических представителей, но дальше заверений дело не пошло; Longerich, Himmler, 209.


[Закрыть]. Всего лишь несколькими неделями позже Гитлер помиловал осужденных эсэсовцев лагеря Хонштайн, тем самым изрядно напугав и сконфузив юристов: даже отпетые лагерные садисты вполне могли рассчитывать на снисхождение фюрера[519]519
  Baganz, Erziehung, 291–392; Gruchmann, Justiz, 373–374. Гитлер не впервые вмешивался в ход расследований подобных дел; Там же, 365–366.


[Закрыть]. На бумаге суды сколько угодно могли расследовать случаи подозрительных смертей заключенных. Но на практике такие случаи попросту игнорировались[520]520
  Насчет исключений см.: the case of Friedrich Weissler, ниже.


[Закрыть]. Обвинители прекрасно понимали, что любому приговору по аналогичному обвинению было крайне мало шансов на исполнение из-за обструкций эсэсовцев[521]521
  О чинимых СС препятствиях см.: BArchB, R 3001/21522, Bl. 9–18: AG-Rat Hans, Dienstliche Äusserung, July 26, 1938.


[Закрыть].

Довольно скоро Гитлер добавил заключительную часть, которой так не хватало автономному террористическому аппарату Гиммлера: в октябре 1935 года он, в принципе, согласился объединить всю немецкую полицию под управлением Гиммлера, и после нескольких месяцев пререканий с Фриком 17 июня 1936 года Гиммлер был назначен главой полиции Германии. Гестапо – отныне общенациональный институт – получило тотальный контроль над превентивными арестами в стране; все решения о задержаниях и освобождениях из концлагерей принимались центром – берлинской штаб-квартирой[522]522
  Tuchel and Schattenfroh, Zentrale, 89–92, 112, 118–125; Longerich, Himmler, 204, 207–209; Herbert, «Gegnerbekämpfung», 66–67, 72–73; Heydrich decree, January 16, 1937, NCC, doc. 84. Как шеф полиции Гиммлер формально подчинялся рейхсминистру внутренних дел Фрику.


[Закрыть]. Генрих Гиммлер стал единоличным властителем во всем вопросам, связанным с превентивным заключением в концентрационных лагерях.

Может показаться, что повышение Гиммлера прошло без сучка и задоринки, но он и мечтать ни о чем подобном не мог без поддержки Гитлера. Итак, а почему же Гитлер оказал столь энергичную поддержку? Вначале у него было весьма смутное представление о соперниках Гиммлера. Звезда Вильгельма Фрика закатывалась, а Франца Гюртнера (как и его министерства юстиции) и вовсе не восходила. Гитлер с большим недоверием относился к органам правовой защиты, увольняя юристов, которых он считал трусливыми бюрократами, ставивших абстрактные законы выше жизненных интересов государства[523]523
  Wachsmann, Prisons, 68–69, 212–215; Neliba, «Frick».


[Закрыть]. Герман Геринг между тем также отдалялся от роли предводителя полиции, перенацелив взоры на экономику и перевооружение Германии[524]524
  Kube, «Goring», 73–75.


[Закрыть].

Дорога Гиммлеру была открыта, он уже доказал свою полезность в ходе чистки СА Рёма летом 1934 года. Его бескомпромиссная позиция в этом вопросе обеспечила ему место в ближайшем окружении фюрера, а как только он получил возможность лично встречаться с Гитлером, Гиммлер постоянно нахваливал лагеря[525]525
  Tuchel, Konzentrationslager, 309.


[Закрыть]. Да и его подчиненные не отставали. Теодор Эйке возлагал большие надежды на съезд НСДАП в сентябре 1935 года, когда его охранники концлагерей впервые выстроились перед Гитлером. Эйке расценил это как смотр его сил. Его эсэсовцы репетировали не одну неделю – собранные отовсюду для репетиций в Дахау – перед тем, как отправиться в Нюрнберг в новенькой форме и в свежевыкрашенных касках. «Мы выдержали там испытание», – гордо писал Эйке позже[526]526
  Цит. в BArchB (ehern. BDC), SSO, Eicke, Theodor, 17.10.1892, Eicke to Himmler, August 10, 1936. См. также: ITS, HIST/SACH, Sachsenburg, Ordner 1, Bl. 7: KL Sachsenburg, Zusatzbefehl, August 10, 1935; Там же, Bl. 24: Wachtruppenbefehl, August 24, 1935; Там же, Bl. 33: Befehl, August 1935.


[Закрыть]. Гитлер был того же мнения. На него произвело впечатление увиденное и услышанное о концентрационных лагерях, он расточал похвалы во время встречи с Гиммлером в ноябре 1935 года[527]527
  Himmler to RJM, November 6, 1935, in Tuchel, Inspektion, 43.


[Закрыть].

Гитлер уяснил роль концентрационных лагерей как необходимого оружия при сведении счетов с личными врагами[528]528
  Bormann to Wernicke, January 29, 1940 and November 26, 1940, in IfZ, Akteny, ol. 1, 481, 539.


[Закрыть]. И, что важнее, Гитлер оценил лагеря как мощное оружие для перехода в наступление по всему фронту на «чужаков в сообществе». Надежная изоляция опасных заключенных – вот что было важно – примерно так заявил Гитлер Гиммлеру 20 июня 1935 года, одобрив формирование особых лагерных подразделений пулеметчиков. На случай бунтов или на период войны, добавил Гитлер, охранники-эсэсовцы могли даже служить ударными частями вне лагерей[529]529
  Tuchel, Konzentrationslager, 309–310, 324.


[Закрыть].

Ободренный поддержкой Гитлера, Гиммлер начал первую из многих «приоритетных» общенациональных акций. По его распоряжениям от 12 июля 1935 года полиция арестовала свыше тысячи бывших функционеров КПГ; все они были взяты просто по подозрению в «подрывной деятельности». Этого было вполне достаточно для ареста[530]530
  Цит. в BArchB, R 58/264: Bl. 142: Heydrich to Stapostellen, July 29, 1935. Аресты коммунистов участились в Германии начиная с весны 1935 г., то есть сразу же после того, как Гиммлер возглавил полицию; Longerich, Himmler, 202–203; Tuchel, Konzentrationslager, 311–312.


[Закрыть]. Но достопримечательности Гиммлера были установлены выше, как мы видели, предназначаясь для всех предполагаемых врагов. Еще раз он мог рассчитывать на поддержку Гитлера. На встрече 18 октября 1935 года они обсуждали не только атаки на коммунистов, но и на сторонников легализации абортов, на «асоциальные элементы»[531]531
  BArchB, NS 19/1447, Bl. 17: Führervortrag, October 18, 1935. Более широко см.: Herbert, «Gegnerbekämpfung», 72.


[Закрыть]. Вскоре усилились полицейские набеги на «социально опасных», обеспечивая концлагеря новыми партиями узников[532]532
  См. главу 3.


[Закрыть].

Победа гитлеровской модели ознаменовала крах органов правовой защиты. «Только те, кто все еще оплакивает былую либерально настроенную эру, – вопил один из гестаповцев в ведущем юридическом журнале, – расценят применение мер по превентивным арестам как слишком жесткое или даже незаконное»[533]533
  Deutsches Recht, April 15, 1936, NCC, doc. 123.


[Закрыть]. Юристы теперь столкнулись с параллельным и постоянно действующим механизмом арестов вне их юрисдикции, типичной для дублирования полномочий в условиях нацистской поликратической системы правил[534]534
  О терминологии см.: Hüttenberger, «Polycracy».


[Закрыть]. Правда, юридические чиновники могли утешать себя осознанием того, что подчиненные им тюрьмы по-прежнему оставались основным официальным институтом помещения под стражу, потеснив лагеря; невзирая на все усилия Гиммлера, в его концентрационных лагерях к лету 1935 года содержалось приблизительно 3800 заключенных, не более, по сравнению с 100 тысячами заключенных обычных тюрем[535]535
  Число заключенных на лето 1935 г.: Колумбия-Хаус – 400 (прибл.); Дахау – 1656 (июль 1935 г.); Эстервеген – 322 (на 10 июня 1935 г.); Лихтенбург – 706 (на 10 июня 1935 г.); Заксенбург – 678 (на 10 июня 1935 г.). См.: Schilde, «Tempelhofer», 77; Tuchel, Konzentrationslager, 203; Drobisch and Wieland, System, 204.


[Закрыть]. Но юристы вынуждены были признать, что лагеря состоялись, и, в точности так же, как и большинство немцев вообще, они мало-помалу свыкались с их существованием[536]536
  Tuchel, Konzentrationslager, 339.


[Закрыть].

Невзирая на случавшиеся порой во второй половине 1930-х годов дискуссии и споры, органы правовой защиты в основном были в добрых отношениях с террористическим аппаратом Гиммлера[537]537
  О спорадических дискуссиях см.: Gruchmann, Justiz, 599–602.


[Закрыть]. Их сотрудничество опиралось на разделение труда в борьбе с подозреваемыми врагами нового порядка: правонарушители помещались в тюрьмы по решению судов, а те, кого нельзя было осудить за новые правонарушения, оказывались в концентрационных лагерях[538]538
  На практике такое разделение труда не всегда соблюдалось. Случалось, что полиция без особых промедлений бросала нарушавших законы в концлагерь, и, напротив, в тюрьмах находились многие из подвергнутых превентимному аресту, так было, по крайней мере, в середине 1930-х гг.; Wachsmann, Prisons, 171–172.


[Закрыть]. Кроме того, тысячи государственных заключенных передавались в концентрационные лагеря после завершения судебного разбирательства. Когда трехлетний срок наказания бывшего депутата рейхстага от КПГ Карла Эльгаса по обвинению в государственной измене должен был истечь в 1936 году, начальник ИТК в Лукау способствовал переводу Эльгаса в концентрационный лагерь, поскольку не было уверенности в том, что, оказавшись на свободе, Эльгас «не продолжит противоправные действия в будущем». Гестапо не было против. Иногда переводы осуществлялись и в противоположном направлении, когда заключенные концентрационных лагерей, осужденные за уголовные преступления, помещались в тюрьмы для отбытия срока наказания, прежде чем возвратиться в лагерь[539]539
  Wachsmann, Prisons, 171, 175–183, цит. по 179.


[Закрыть].

Итог учащавшимся случаям пособничества юридических чиновников подвел в письме генеральный прокурор Йены в сентябре 1937 года. Проинформировав имперское министерство юстиции о недавнем открытии крупного нового лагеря под названием Бухенвальд, он добавил: «За первые недели при попытке к бегству охранниками было застрелено 7 заключенных. Судопроизводство во всех случаях было остановлено. Сотрудничество между администрацией лагеря и прокуратурой остается положительным»[540]540
  GStA Jena to RJM, September 30, 1937, NCC, doc. 129.


[Закрыть].

Днем 1 августа 1936 года, когда спортсмены из более чем 50 стран мира торжественным маршем обошли самый крупный на тот период в мире стадион, во время пышной церемонии, за которой наблюдали свыше 100 тысяч зрителей, Адольф Гитлер, подойдя к микрофону, официально открыл XI летние Олимпийские игры. Берлинские игры стали кульминационным пунктом нацистской пропаганды. Столица Германии была реконструирована – Берлин прорезали ярко освещенные магистрали, проспекты, весь город был увешан яркими стягами и транспарантами с приветствиями гостям Олимпиады из-за рубежа. Что же касалось нацистских фюреров, те переживали звездный час, всеми силами пытаясь развеять позорный имидж Германии и стремясь погреться в лучах спортивной славы[541]541
  Kershaw, Nemesis, 5–9; Domarus, Hitler, vol. 2, 632–633.


[Закрыть]. Но нацистский террор так и не удалось загнать глубоко внутрь. Как раз в тот момент, когда на олимпийском стадионе Берлина был зажжен факел, группа измученных заключенных, подгоняемых эсэсовскими охранниками, очищала обширный сосновый лес примерно в 15 километрах севернее Ораниенбурга – готовили участок под очередной концлагерь под названием Заксенхаузен[542]542
  Morsch, «Formation», 87–89, 101; Kaienburg, Wirtschaftskomplex, 139–141.


[Закрыть].

Генрих Гиммлер рассматривал создание крупного концентрационного лагеря вблизи столицы Германии как срочную необходимость. В тот период в Берлине имелся лишь один лагерь, Колумбия-Хаус, печально известная бывшая тюрьма гестапо, поступившая в распоряжение Инспекции концентрационных лагерей (ИКЛ) в декабре 1934 года[543]543
  OdT, vol. 2, 58. См. также: Georg и др., «Why».


[Закрыть]. И это здание становилось слишком тесным для того количества врагов, на которое рассчитывал Гиммлер. Эсэсовцы подыскивали подходящее местоположение для крупного лагеря, и Ораниенбург, город, где СС разместили один из самых больших первых лагерей, в этом смысле был идеальным местом. С весны 1936 года обратили внимание на обширный участок изолированной лесистой местности северо-восточнее города. Его вполне хватало для обустройства нового лагеря неподалеку от Берлина. После визитов Гиммлера и его сподвижника Эйке эсэсовцы в июле 1936 года приступили к строительству Заксенхаузена. Новый лагерь оперативно принял заключенных из другого концентрационного лагеря, который сочли избыточным. К началу сентября в Заксенхаузен прибыли еще остававшиеся в Эстервегене заключенные, что нашло отражение в «Песне Заксенхаузена»:

 
Из Эстервегена мы отправляемся,
Подальше от торфа и грязи,
Скоро прибудем в Заксенхаузен,
Где за нами вновь захлопнутся ворота[544]544
  «Песня Заксенхаузена», NCC, doc. 224. Об истоках написания см.: Fackler, «Lagers Stimme», 336–338.


[Закрыть].
 

Среди первых заключенных Заксенхаузена был чудом выживший Эрнст Хайльман. «Я возвратился из торфяников», – писал он в первом из Заксенхаузена письме жене 8 сентября 1936 года. Эстервеген между тем спешно закрывали, превратив в еще один государственный лагерь для военнопленных (выбор времени был весьма удачен для СС, поскольку земли Эмсланда оказались большей частью бесплодными). Следующим подлежавшим закрытию лагерем был Колумбия-Хаус, и осенью 1936 года в Заксенхаузен прибыла еще большая группа; к концу года в новом концентрационном лагере содержалось уже приблизительно 1600 заключенных[545]545
  Kaienburg, Wirtschaftskomplex, 111–117, 129–133, 138–141, 191–193; Morsch, «Formation», 126–129, Heilmann цит. по127; Wachsmann, Prisons, 104; Danckwortt, «Jüdische Schutzhäftlinge», 156; Schilde, «Tempelhofer», 77–80. Еще одним фактором в пользу Заксенхаузена было наличие эсэсовских охранников (из Колумбия-Хаус), их часть дислоцировалась в расположенном неподалеку замке близ Ораниенбурга. Впоследствии Колумбия-Хаус был снесен в рамках сооружения аэропорта Темпельхоф, собственно, именно этим и объяснялось его закрытие.


[Закрыть].

Заксенхаузен был первым из многоцелевых концлагерей и должен был стать соперником Дахау как лагерь нового типа, который предполагалось взять за образец. Его сооружение было частью плана консолидации концентрационных лагерей в 1936–1937 годах, инициаторами которого были неразлучные Гиммлер и Эйке. Теперь, когда о будущем системы концлагерей беспокоиться нужды не было, оба нацистских фюрера перелицевали ее, заменив большинство уже существующих лагерей на два лагеря совершенно нового типа: Заксенхаузен и Бухенвальд (в Тюрингии)[546]546
  В тот период последние из еще остававшихся вне пределов полномочий Эйке первых лагерей переходили к нему или же меняли хозяев: Бад-Суица, открытый в 1933 г. министерством внутренних дел Тюрингии, перешел в юрисдикцию ИКЛ 1 апреля 1936 г. (Wohlfeld, «Hotel»); Фульсбюттель в Гамбурге был превращен в полицейскую тюрьму в 1936 г. (Diercks, «Fuhlsbüttel», 305); Кислау, один из первых лагерей в Бадене, служил «лагерем задержанных» вплоть до конца 1930-х гг. (Hörath, «Terrorinstrument», 529–530). См.: дневник встреч Гиммлера, записи за 1937 г., в нем значится девять встреч с Теодором Эйке (в действительности больше); IfZ, F 37/19.


[Закрыть].

Гиммлер и Эйке рассчитывали уже в 1936 году соорудить огромный новый концлагерь в Тюрингии, причем одновременно с Заксенхаузеном, но к осуществлению проекта удалось приступить лишь весной следующего года. После инспекционных поездок в мае 1937 года подходящее место было наконец одобрено. Речь шла об обширном, поросшем деревьями участке на северных склонах невысокой (478 метров над уровнем моря), но довольно крутой горы Эттерсберг (живописное место, любимое жителями соседнего Веймара). Новый лагерь временно назвали в честь горы, но городские жители запротестовали, ибо уж очень ясно просматривались ассоциации с самым знаменитым веймарцем, Йоханом Вольфгангом фон Гете (1749–1832). Гиммлер был вынужден окрестить лагерь Бухенвальдом («буковый лес»), пасторальный термин, которому предстояло стать символом институционализированного изуверства. Однако от связи с Гете уйти было никак нельзя. Большой дуб, под которым он, согласно преданию, встретился со своей музой, попадал как раз на площадь новенького лагеря; поскольку он охранялся государством, как памятник, эсэсовцы вынуждены были оставить небольшой участок незастроенным. Прибывавшие в лагерь заключенные, видя дуб, под которым некогда сиживал Гете, посреди концентрационного лагеря Бухенвальд, воспринимали это как святотатство, как осквернение памяти о самом великом писателе и поэте Германии, усматривая в этом зловещий парадокс, обусловленный уничтожением культурных традиций национал-социализмом[547]547
  OdT, vol. 3, 301–303; Tuchei, Konzentrationslager, 335–338; Eicke to Himmler, July 24, 1937, NCC, doc. 89; Koch to Gommlich, July 28, 1937, in Schnabel, Macht, 125; Moore, «Popular Opinion», 223; Burkhard, Tanz, 138. Eicke visited the Ettersberg on May 18, Himmler on May 22; Wildt, «Terminkalender», 686–687 (n. 68).


[Закрыть].

Первые заключенные прибыли в Бухенвальд 15 июля 1937 года, за ними последовали и другие партии. К началу сентября в новом лагере уже содержалось приблизительно 2400 человек. Почти все они прибыли из трех подлежавших закрытию концентрационных лагерей. Был Бад-Суица, небольшой лагерь, только недавно принятый Эйке; Заксенбург и Лихтенбург, который предстояло открыть вновь несколько месяцев спустя, в декабре 1937 года, как первый женский концентрационный лагерь СС. Среди заключенных, переброшенных сюда из Лихтенбурга, находился Ганс Литтен, который провел там три сравнительно терпимых года. Ничего подобного в Бухенвальде его не ожидало. В своем первом письме матери от 15 августа 1937 года он тайнописью сообщил ей о том, что постоянно подвергается жестокости и оскорблениям[548]548
  Первый транспорт с заключенными в Бухенвальд прибыл из Заксенхаузена, но среди заключенных были и узники Заксенбурга. Последних заключенных отправили из Заксенбурга в Бухенвальд 9 сентября 1937 г. Бад-Суица официально был закрыт 1 августа 1937 г. Лихтенбург – 18 августа 1937 г. См.: OdT, vol. 3, 302; NMGB, Buchenwald, 698; Wohlfeld, «Hotel», 275; Baganz, Erziehung, 283; Endlich, «Lichtenburg», 20–21; Morsch, «Formation», 133–134; Hett, Crossing, 210–219.


[Закрыть].

Во второй половине 1930-х годов география эсэсовского террора стремительно менялась. В спешке обустроенные лагеря первых месяцев после захвата власти заменялись стационарными, сделанными на совесть, рассчитанными на длительные сроки эксплуатации[549]549
  Это же относится и ко всем зданиям лагерной инфраструктуры – к казармам СС и т. д.; OdT, vol. 3, 303.


[Закрыть]. Из четырех лагерей, создававшихся под контролем ИКЛ Эйке в конце 1937 года, только Лихтенбург и Дахау появились на свет в 1933 году. И Дахау уже был в стадии глобальной перестройки; большая часть заводских построек была снесена, на их месте возводились новые[550]550
  Zámečník, Dachau, 86–88; Riedel, Ordnungshüter, 188–189.


[Закрыть]. Эсэсовцы видели в Дахау концентрационный лагерь будущего. Гиммлер и Эйке восхищались столь современными, по их выражению, лагерями, а в ближайшие годы добавились еще три лагеря: Флоссенбюрг (май 1938 года), Маутхаузен (август 1938 года) и Равенсбрюк (май 1939 года). Равенсбрюк замышлялся нацистами как первый женский концлагерь, который должен был заменить Лихтенбург[551]551
  Обо всех упоминаниях «современных» лагерей см.: Eicke to Sauckel, June 3, 1936, in Schnabel, Macht, 121–122; Himmler to RJM, February 8, 1937, NCC, doc. 85.


[Закрыть].

Новизна этих недавно сооруженных лагерей, по мнению Гиммлера и Эйке, состояла не в каких-то принципиально новых элементах их внутренней организации, не в идеальных для охранников условиях – оба лагеря, по сути, повторяли прежний Дахау[552]552
  Morsch, «Sachsenhausen – ein neuer Lagertypus?»; Kaienburg, «Systematisierung». Изложенное в данном источнике никак не говорит о том, что СС в период 1936–1937 гг. создали некий совершенно новый тип лагерей; cf. Orth, System, 35–36.


[Закрыть]. Новым элементом был их функциональный дизайн. Они представляли собой населенные заключенными городки террора. Если в тот период во всех концлагерях эсэсовской системы, вместе взятых, насчитывалось менее 5 тысяч узников, то Заксенхаузен и Бухенвальд проектировались из расчета на 6 тысяч заключенных каждый[553]553
  1 ноября 1936 г. в концлагере содержалось 4761 заключенный; German Foreign Ministry to diplomatic missions, December 8, 1936, NCC, doc. 82. О проектных работах для двух лагерей – Kaienburg, Wirtschaftskomplex, 193; Eicke to Thür. MdI, October 27, 1936, in Schnabel, Macht, 123. Об архитектуре лагерей см.: Gabriel, «Biopolitik», в частности 207.


[Закрыть]. Фактически же, исходя из концепции неограниченного полицейского террора Гиммлера, никаких пределов для числа узников не устанавливалось. В отличие от более старых лагерей с преобладавшими в них тесными постройками новые концентрационные лагеря разрабатывались из расчета на то, что их «в любой момент можно было расширить», как писал Гиммлер в 1937 году вскоре после осмотра вместе с Эйке прототипа Заксенхаузена. Ничем не ограниченный террор требовал и ничем не ограничиваемых лагерей[554]554
  Гиммлер имел в виду Заксенхаузен; Himmler to RJM, February 8, 1937, NCC, doc. 85. 20 января 1937 г. он совершил инспекционную поездку в этот лагерь; IfZ, F 37/19, Himmler diary. For space restrictions in older KL, ITS, ARCH/HIST/KL Lichtenburg 2, Bl. 54: Helwig to IKL, April 18, 1937.


[Закрыть].

Это было одной из причин того, почему территория вновь возводимого лагеря была столь обширной: Заксенхаузен занимал почти 80 гектаров (1936 год), а Бухенвальд – свыше 100 гектаров (1937 год)[555]555
  Morsch, «Formation», 102; OdT, vol. 3, 302–303.


[Закрыть]. В разраставшихся лагерях бараки для содержания заключенных составляли лишь часть территории, причем далеко не самую большую. Кроме них сооружались складские постройки, гаражи, рабочие цеха, административные корпуса, бензозаправочные станции, насосные станции, канализация, а также казарменные здания для размещения эсэсовской охраны.

Бараки для содержания заключенных в новых концлагерях выглядели довольно однообразно. Они были просты и легки в эксплуатации. Эсэсовцы гордились своей системой безопасности, поэтому территорию лагеря окружало ограждение с проводами высокого напряжения, ряды колючей проволоки, сторожевые башни, рвы и так называемая мертвая полоса, доступ куда был строжайше запрещен. Внутри огражденного пространства располагались административные и хозяйственные здания – прачечная, кухня, лазарет, – а также обширный плац для построений и перекличек. Далее шли ряды деревянных бараков для заключенных (в Бухенвальде двухэтажные каменные бараки были добавлены в 1938 году). Бараки напоминали те, какие Вольфганг Лангхоф видел в Бёргерморе еще в 1933 году. Сходство с лагерями Эмсланда не было случайным, поскольку эсэсовские архитекторы Заксенхаузена ранее работали там (имелось, правда, одно существенное различие: большинство новых бараков были длиннее и разделялись на два крыла с кубриками для заключенных). Уборные располагались в центре и по краям здания. Несмотря на схожесть, новые концлагеря не были совершенно одинаковы, поскольку возводились на разной по рельефу местности. Кроме того, эсэсовцы все еще экспериментировали с различными проектами. Лагерь Заксенхаузен первоначально предполагалось соорудить в виде треугольника с расположенными полукругом бараками заключенных и квадратным плацем для построения и переклички. Однако данный профиль не обеспечивал надлежащего наблюдения за заключенными и, кроме того, затруднял расширение лагеря, так что от него решили отказаться. Для Дахау, в отличие Заксенхаузена, эсэсовцы выбрали прямоугольное решение с симметрично расположенными рядами бараков по обе стороны от главной дороги лагеря. Такое решение стало стандартным для большинства эсэсовских концентрационных лагерей[556]556
  OdT, vol. 1, 210–229; Там же, vol. 3, 303–305, 321; Neurath, Gesellschaft, 37–44; Naujoks, Leben, 48, 52, 68, 98–100; Morsch, «Formation», 93–101; Gabriel, «Biopolitik», 207, 210–211.


[Закрыть].

Была еще одна неотъемлемая черта абсолютно всех концентрационных лагерей: секретность. Разумеется, полностью отделить лагерь от внешней среды невозможно. Контакты с местными жителями, близлежащих населенных пунктов, продолжались по мере расширения эсэсовской системы; к 1939 году, например, эсэсовцы составляли почти 20 % местного населения Дахау[557]557
  Steinbacher, Dachau, 174, 178–179, 205–206.


[Закрыть]. И все же новые лагеря, как правило, предпочитали не выставлять напоказ. В отличие от самых первых лагерей они сооружались в отдаленных местах, недоступных для любопытных[558]558
  См., например: Künstler to Salpeter, March 9, 1939, NCC, doc. 292; Kaienburg, Wirtschaftskomplex, 130. Даже Дахау, располагавшийся на том же месте начиная с 1933 г., постарались изолировать; Steinbacher, Dachau, 132–134.


[Закрыть]. Эти концентрационные лагеря были куда менее зависимы от внешней инфраструктуры, чем первые. Многие местные жители сначала рассчитывали на экономические преимущества для себя от расположенных в непосредственной близости лагерей. И на самом деле кое-кто из местных лавочников получал возможность прибыльно сбывать товары; одному фермеру из Лихтенбурга, например, позволяли использовать экскременты заключенных для удобрения почвы на своем участке. Но в целом надежды на материальные блага были тщетными еще и потому, что новые лагеря стали в большей степени самостоятельными – в них имелись свои кузнецы, шорники, электрики, сапожники, портные, столяры и т. д. В Дахау имелась даже собственная пекарня и мясник, что служило примером для других лагерей[559]559
  Steinbacher, Dachau, 93–100, 126–129, 137–144, 181; Schley, Nachbar, 43–63, 79–86; Kaienburg, Wirtschaftskomplex, 150–151, 181, 275–280; Там же, Wirtschaft, 123–129; Moore, «Popular Opinion», 144–157. О Лихтенбурге см: LBIJMB, MF 425, L. Bendix, «Konzentrationslager Deutschland», 1937–1938, vol. 4, 27; Decker, «Stadt», 210–211.


[Закрыть]. В результате во второй половине 1930-х годов лагеря стали куда менее заметными объектами для жителей соседних деревень и городов, чем в 1933–1934 годах[560]560
  Но большинство местных жителей избегали открыто говорить на тему концлагерей. См.: Steinbacher, Dachau, 181, 185; Litten, Mutter, 189–190; A. Bettany, Reader’s Letter, The Times, April 21, 1945.


[Закрыть].