Текст книги "История нацистских концлагерей"

Эсэсовские лагеря

В речи по германскому радио 29 января 1939 года в День германской полиции Генрих Гиммлер позволил себе высказывание об эсэсовских концлагерях, что само по себе было явлением достаточно редким в устах государственных лиц. Заверив слушателей в достойных жизни условиях в «строгих, но справедливых» концентрационных лагерях, Гиммлер затронул тему их предназначения: «Лозунг, начертанный над входом в эти лагеря: путь к свободе существует. Его этапы: повиновение, усердие, честность, аккуратность, чистота, умеренность, правдивость, готовность к жертвоприношению и любовь к отечеству»[561]561
  Речь в День германской полиции, 29 января 1939 г., NCC, doc. 274.


[Закрыть]. Эсэсовцы были так тронуты сочиненным Гиммлером призывом, что вскоре он в разных вариациях стал появляться над въездными воротами лагерей, лозунг красовался на фронтонах хозяйственных и других зданий, с тем чтобы все заключенные имели возможность видеть его; фотоснимки заключенных на фоне лозунгов запестрели в нацистской прессе[562]562
  Лозунги использовались в лагерях Дахау, Заксенхаузен, Маутхаузен и др.; Riedel, Ordnungshüter, 206; Naujoks, Leben, 135–136; Mari&lek, Mauthausen, 66.


[Закрыть]. Подобная наглядная агитация появлялась и раньше. С 1936 года, например, на кованых воротах при въезде в Дахау имелось выложенное из стилизованных металлических букв изречение: «Труд освободит от рабства», позже это же изречение перекочевало и на ворота Заксенхаузена, Флоссенбюрга и Освенцима[563]563
  Riedel, «Arbeit». В лагере Гросс-Розен у входа на территорию бараков для заключенных эсэсовцы разместили девиз «Труд освободит от рабства». На железных воротах в Бухенвальд поместили другое изречение – «Каждому свое». О статусе и значимости главного входа в концлагеря см.: Sofsky, Ordnung, 75–77.


[Закрыть]. Эсэсовцы использовали подобные пропитанные цинизмом фразы как еще один способ подавления воли заключенных. Во время войны охранники Заксенхаузена сначала указывали вновь прибывшим заключенным напыщенную фразу из речи Гиммлера 1939 года, начертанную огромными буквами на бараках, окружавших плац для переклички, и тут же кивали на стоящий неподалеку крематорий: «Да, путь к свободе есть, но вот только через этот дымоход!»[564]564
  Naujoks, Leben, 136.


[Закрыть]

Однако Гиммлер через призму своей деформированной психики вполне серьезно трактовал «путь к свободе»[565]565
  О другой точке зрения, отвергавшей все разговоры эсэсовцев о «реформах», см.: Sofsky, Ordnung, 317.


[Закрыть]. Ему нравилось думать о себе, как о строгом учителе, и видеть в лагерях в целом – некий инструмент воспитания масс – кстати, весьма расхожее мнение в нацистской Германии, повсюду насаждавшей лагеря во всем их многообразии, призванные выпестовать «товарищей по нации». Что же касалось его концлагерей, Гиммлер рассматривал их как исправительные учреждения для тех, кто, изменив «внутреннее отношение», как выражались эсэсовцы, мог бы обрести возможность воссоединения с «народным сообществом[566]566
  Цит. в Special camp order for Esterwegen, August 1, 1934, NCC, doc. 149. См. также: Longerich, Himmler, 327–364; Himmler to A. Lehner, May 18, 1937, NCC, doc. 226. Об использовании нацистских концлагерей для воспитания «товарищей по нации» см.: Patel, «Auslese»; Büggeln and Wildt, «Lager», 227–233.


[Закрыть].

В соответствии с этим подходом многие заключенные, брошенные в концлагеря во второй половине 1930-х годов, были в конечном счете освобождены[567]567
  Несколько десятков тысяч заключенных концлагерей были действительно освобождены в тот период, в том числе и евреи, арестованные во время погромов в ноябре 1938 г.; см. главу 3.


[Закрыть]. Никого из них не «перевоспитали», а лишь сломали. Когда Гиммлер рассуждал об эсэсовских «методах воспитания», он имел в виду не что иное, как принуждение, наказание и террор – то есть, по его мнению, единственные способы иметь дело с этим асоциальным, грязным сбродом вырожденцев, «пеной», «мусором» в концентрационных лагерях[568]568
  Цит. по речи, посвященной Дню германской полиции 29 января 1939 г., NCC, doc. 274; см. также речь перед курсантами вермахта 15–23 января 1937, NCC, doc. 83.


[Закрыть]. Более того, Гиммлер настоял, чтобы освобождались не все заключенные, пусть даже окончательно сломленные. Повторяя расхожие криминологические догмы о разделении преступников на исправимых и неисправимых, Гиммлер был убежден, что существуют и в принципе «не подлежащие освобождению» заключенные. Это законченные разложенцы и самые опасные политические противники, то есть те, кто, оказавшись на свободе, снова начнет отравлять немцев «ядом большевизма»[569]569
  Цит. по речи на совещании группенфюреров СС 8 ноября 1937 г., NCC, doc. 94. О направлениях в немецкой криминологии см.: Wachsmann, Prisons, 22–27, 46–54; Wetzell, Inventing, 107–289.


[Закрыть].

Лишь служащим СС с их особыми качествами, заявил Гиммлер, по силам управлять чреватыми опасностью заключенными концентрационных лагерей: «Нет обязанностей опаснее и труднее для солдата, чем охранять злодеев и преступников»[570]570
  Речь перед курсантами вермахта 15–23 января 1937 г., NCC, doc. 83.


[Закрыть]. Часть историков ухватились за эту фразу Гиммлера, приняв ее за чистую монету, и, по сути, разделили его идеализированный образ эсэсовского охранника, истинного борца[571]571
  См., например, Sydnor, Soldiers, 30; Shirer, Rise, 271–272.


[Закрыть]. Что же касалось заключенных, те конечно же всеми способами старались развенчать официальное героизированное изображение, описывая охранников как паноптикум ненормальных и садистов[572]572
  Типичный пример см.: Kogon, Theory.


[Закрыть]. В Заксенхаузене они даже сочинили сатирические куплеты, высмеивавшие широко известный лозунг Гиммлера: «Есть путь в СС. Его этапы: глупость, наглость, лживость, хвастовство, увиливание, жестокость, несправедливость, лицемерие и любовь к выпивке»[573]573
  AdsD, KE, E. Büge, Bericht, без указания даты (1945–1946), 208, последняя фраза в оригинале – в верхнем регистре.


[Закрыть]. Хоть в этих куплетах и есть доля правды, они представляют лишь частичный социальный портрет служащих концентрационных лагерей и Инспекции концентрационных лагерей. Есть собирательное понятие для данного личного состава – Лагерные СС, хотя в те времена они были более известны под куда более зловещим именем. К 1935 году они стали носить эмблему с черепом и костями: «Вступив в наши ряды, ты породнился со смертью», как в присущем ему театральном духе выразился Теодор Эйке. Жуткий символ положил начало официальному названию, которое Гиммлер даровал Лагерным СС весной 1936 года – «Мертвая голова»[574]574
  Цит. в Eicke to commandant offices, December 2, 1935, NCC, doc. 151. В исторической литературе термин «Мертвая голова» нередко используется только в связи с подразделениями охраны (Tuchei, Konzentrationslager, 225; Drobisch and Wieland, System, 256). Однако под эту же категорию подпадали служившие при лагерных комендатурах и в Инспекции концентрационных лагерей (включая самого Эйке); на форме они имели те же нашивки в виде черепа и скрещенных костей (IfZ, Fa 183, Bl. 30–31: SS-Hauptamt, Abzeichen der SS-Wachverbände, March 9, 1936; Statistisches Jahrbuch 1938, 83; MacLean, Camp, 312). Относительно происхождения термина см.: «Camp SS», Orth, SS, 12.


[Закрыть].

«Элитная часть политических солдат» – так величали Гиммлер и Эйке Лагерные СС. В мирное время Эйке без устали повторял своим подчиненным, что, мол, они – единственные из тех, кто защищает германский фатерланд, днем и ночью сражаясь с врагом за колючей проволокой концентрационных лагерей[575]575
  Broszat, Kommandant, 84. Относительно термина «политический солдат» см. также: Eicke order for Lichtenburg, June 2, 1934, NCC, doc. 148.


[Закрыть]. Образ «политического солдата» стал популяризоваться в рядах штурмовиков в годы Веймарской республики[576]576
  Reichardt, Kampfbünde, 570–574.


[Закрыть]. Но Генрих Гиммлер и его эсэсовские лидеры быстро взяли это название на вооружение. Они вообще обожали именовать себя и стойкими, и не знавшими пощады солдатами[577]577
  Гиммлер характеризует себя как солдата в первом своем интервью в статусе главы мюнхенской полиции; «Der neue Geist im Münchner Polizeipräsidium», Voll, March 15, 1933.


[Закрыть]. В полной мере претендовал на подобный статус и Теодор Эйке, и когда его самолет 26 февраля 1943 года был сбит на Восточном фронте, некролог в «Фёлькишер беобахтер» был озаглавлен следующим образом: «Эйке, политический солдат»[578]578
  Voll, March 4, 1943. For Eicke’s death, см.: Sydnor, Soldiers, 271.


[Закрыть].

Воспитание лагерных охранников СС как политических солдат включало несколько компонентов. Все начиналось, как выражался Эйке, с «чести мундира», основанной на «сердечном товариществе». Идеал вооруженных сил, опиравшийся на дух товарищества, был полностью заимствован из мифов о германском братстве в окопах Первой мировой войны, с прославлением солидарности и жертвенности. Он становится мощным политическим инструментом и в послевоенной Германии, в частности при мобилизации нацистских активистов[579]579
  Цит. в Eicke to Himmler, August 10, 1936, NCC, doc. 152. См. также: Kühne, Kameradschaft, 271–279; Reichardt, Kampfbünde, 590–593, 671–673; Dillon, «Dachau», 94–97.


[Закрыть]. Оборотной стороной товарищества была его закрытость для чужаков, и Эйке призывал эсэсовцев не проявлять жалости к заключенным. На сочувствии самих охранников друг к другу он настаивал, причем сердечность к своему товарищу должна быть прямо пропорциональна непримиримости к врагу – заключенному концлагеря. «На службе должна проявляться лишь беспощадная суровость и твердость, – вдалбливал Эйке своим подчиненным, – а вот неслужебное время должно быть посвящено дружбе и товариществу»[580]580
  Eicke order for Lichtenburg, June 2, 1934, NCC, doc. 148.


[Закрыть]. «Терпимость означает слабость», – утверждал он, и для Эйке не было ничего хуже сострадания к врагам[581]581
  Цит. в regulations for Esterwegen, August 1, 1934, NCC, doc. 150. См. также: IfZ, F 13/6, Bl. 369–382: R. Höss, «Theodor Eicke», November 1946.


[Закрыть]. Что касалось слабаков, таким не было места среди эсэсовских охранников лагерей, пусть отправляются в монастырь. «Сохраняйте наши ряды чистыми, – предупреждал он подчиненных. – Не терпите ни растяп, ни никчемных и мягкотелых слабаков»[582]582
  Эйке – сотрудникам лагерной комендатуры, 2 декабря 1935 г., NCC, doc. 151. См. также: Broszat, Kommandant, 84.


[Закрыть]. Затем следовали достоинства мужчины – воинская выправка, выносливость, физическая сила и хладнокровие. Только настоящие мужчины способны добиться успеха в лагере СС[583]583
  О мужских качествах и эсэсовских лагерях см.: Dillon, «Dachau», 98–126.


[Закрыть].

Но как из новичка выпестовать политического солдата? Генрих Гиммлер знал как. Закрепив будущее системы концлагерей в 1935 году, он перешел к практическим шагам по консолидации и расширению этой системы. Гиммлер раздавал приказы, назначал руководящий персонал, совещался с Эйке, посещал новые лагеря и уже существовавшие. О некоторых его визитах в лагеря их коменданты знали заранее, поэтому работали в поте лица, силясь доказать рейхсфюреру СС, что их вотчины ближе всего некоему официальному образцу, что неизменно производило впечатление и на Гиммлера, и на других эсэсовских бонз[584]584
  Об инспекционных поездках Гиммлера см.: OdT, vol. 4, 20, 293–294; Drobisch and Wieland, System, 303–304; Baganz, Erziehung, 278. О встречах с Эйке см.: Wildt, «Terminkalender», 685–686.


[Закрыть]. Иногда, однако, Гиммлер сваливался как снег на голову, к великому страху эсэсовцев. Несмотря на все разговоры о товариществе, Гиммлер не пользовался особой популярностью среди подчиненных, недолюбливавших его за излишнюю сдержанность и побаивавшихся его привередливости; один из ветеранов лагерной охраны впоследствии описывал главу СС как «среднего ума педанта» и «мелкого тирана»[585]585
  Цит. в Dicks, Mass Murder, 104. См. также: AS, J D2/43, Bl. 146–154: Vernehmung G. Sorge, May 6, 1957.


[Закрыть].

В отличие от других Теодор Эйке пожинал плоды добрых рабочих отношений со своим шефом, основывавшихся на общем для обоих видении лагерей, на вечной благодарности Эйке Гиммлеру и на уважении Гиммлера к Эйке как к подчиненному, которого он считал превосходным управленцем лагерной системы СС. И решение Гиммлера предоставить, казалось, окончательно скомпрометированному Эйке еще один шанс с лихвой окупилось. Он доверял Эйке, и, если речь заходила о возведении очередного нового лагеря, Гиммлер предоставлял тому значительную свободу действий, восхищаясь, а возможно, даже завидуя взаимопониманию, быстро устанавливавшемуся между Эйке и его подчиненными[586]586
  IfZ, F 13/6, Bl. 369–382: R. Höss, «Theodor Eicke», November 1946.


[Закрыть].

Вскоре деятельность Эйке наложила отпечаток на концентрационные лагеря. Он преобразовал Инспекцию концентрационных лагерей из малочисленной и второстепенной структуры в наделенный довольно значительными полномочиями аппарат. Штат ИКЛ увеличился с 5 (январь 1935 года) до 49 (декабрь 1937 года) сотрудников, в нем добавилось несколько новых отделов. Имелся главный (или политический) отдел, отделы, ведавшие кадрами, административными вопросами, а также медициной[587]587
  Drobisch and Wieland, System, 195, 256; Tuchei, Konzentrationslager, 218–220, 230–231.


[Закрыть]. ИКЛ стала руководящим центром лагерной системы СС. Принимаемые здесь Эйке и его чиновниками ключевые решения передавались по отдельным лагерям. С 1937 года ИКЛ также выпускала ежемесячный информационный бюллетень, где публиковались директивы и наставления Эйке по самым разным организационным вопросам, касавшимся поведения эсэсовцев и их обращения с заключенными[588]588
  IfZ, Fa 127/1, выпуски с 1 по 6 охватывали период с февраля по июль 1937 г.


[Закрыть]. Желая продемонстрировать свою независимость от гестапо, Эйке вскоре перевел ИКЛ из помещений на Принц-Альбрехт-штрассе в помещение большей площади. Первый такой переезд произошел в июне 1936 года – ИКЛ расположилась в самом центре Берлина на Фридрихштрассе, а второй последовал в августе 1938 года, когда ИКЛ разместилась в совершенно новом здании в Ораниенбурге, в непосредственной близости от Заксенхаузена (часть заключенных была брошена на строительство). Из-за формы здание прозвали «Т». Сам Эйке занял громадный кабинет, выходящий окнами на природу. После службы по вечерам он удалялся в свою расположенную неподалеку роскошную виллу, где его ждал сытный ужин с вином. В соответствии с возраставшим статусом и остальные сотрудники ИКЛ отнюдь не могли пожаловаться на условия проживания[589]589
  Kaienburg, Wirtschaftskomplex, 146–147, 160, 195. См. также: Tuchei, Inspektion, 50; Drobisch and Wieland, System, 256; Segev, Soldiers, 153.


[Закрыть].

Однако Эйке никогда не рассматривал себя как кабинетного работника. И, как многих других нацистских руководителей, бумажная работа его раздражала; он был убежден, что должен оставаться верным своему идеалу энергичного и смелого солдата, настоящего мужчины[590]590
  Eicke order for Lichtenburg, June 2, 1934, NCC, doc. 148. О негативном отношении нацистов к бюрократии см.: Caplan, «Civil Service», в частности 49.


[Закрыть]. Эйке личным примером доказывал подчиненным необходимость проверок и личных встреч с комендантами лагерей, график которых был достаточно плотным. «Я в разъездах по 20 дней в месяц, работаю на износ, – писал он Гиммлеру в августе 1936 года, как всегда стремясь произвести впечатление на своего шефа. – Живу только тем, чтобы и впредь выполнять возложенные на меня и моих подчиненных обязанности, и нахожу в этом радость»[591]591
  Eicke to Himmler, August 10, 1936, NCC, doc. 152.


[Закрыть]. Кроме того, Эйке проводил регулярные совещания с комендантами лагерей. На одной из встреч в конце 1936 года собравшиеся решили увековечить себя – на фоне Цугшпитце (самой высокой горы Германии, 2963 метра) у живописного отеля был сделан фотоснимок: Эйке и его подручные катаются в снегу в длиннющих эсэсовских кожаных пальто с эмблемой «Мертвой головы»[592]592
  Riedel, Ordnungshüter, 150; Morsch, Sachsenburg, 353.


[Закрыть].

Власть Эйке над подчиненными была неограниченной, его авторитет – непререкаемым. И хотя в конечном счете он лишь исполнял волю Гиммлера, это подпитывалось силой его индивидуальности. Эйке принадлежал к числу харизматических лидеров, и многие его подчиненные чувствовали себя связанными с ним узами веры в его героическую натуру, в его исключительные организаторские способности и видение будущего[593]593
  О концепции Макса Вебера харизматической личности применительно к нацистам см.: Kershaw, «Myth», 8–10.


[Закрыть]. Его сподвижники боготворили Эйке как человека, лично устранившего Рёма, и, соответственно, наделяли его воистину эпическими чертами характера, изображая Эйке как некоего колосса[594]594
  Рудольф Гёсс, например, писал, как Эйке героически сражался на полях битвы Первой мировой войны и был приговорен французами к смертной казни за участие в движении сопротивления оккупации Рейнской области; IfZ, F 13/6, Bl. 369–382: R. Höss, «Theodor Eicke», November 1946.


[Закрыть]. И хотя Эйке упивался властными полномочиями, он неизменно старался выставить себя эдаким простым комендантом и даже просил подчиненных обращаться к нему на «ты». «Я готов когда угодно выслушать самого молодого товарища и поддержать его, если это человек открытый и честный». На корпоративных сборищах эсэсовцев Эйке даже в компании с рядовым составом вел себя непринужденно, готов был посидеть не за одной кружкой пива, подымить сигарами, иногда и ночь напролет, что было совершенно немыслимым для застегнутого на все пуговицы Гиммлера[595]595
  Там же; Segev, Soldiers, 133–136; Dicks, Mass Murder, 104. Цит. в Eicke order for Lichtenburg, June 2, 1934, NCC, doc. 148.


[Закрыть].

Многие эсэсовцы из числа подчиненных поклонялись Эйке. Они (включая самого Теодора Эйке) видели в своей принадлежности к Лагерным СС некую замену семье – «Мои люди мне дороже моей семьи», – писал один из подчиненных Эйке однажды явно в припадке чувств, отводя ему роль могущественного отца. Подчиненные нередко называли его Папой Эйке (о чем Эйке с гордостью сообщал Гиммлеру)[596]596
  Цит. в Segev, Soldiers, 149. См. также: BArchB (ehern. BDC), SSO, Eicke, Theodor, 17.10.1892, Eicke to Himmler, August 10, 1936; Dicks, Mass Murder, 99; Dillon, «Dachau», 97, 197.


[Закрыть]. Одним из них главных почитателей Эйке был Иоганн Хассебрёк, 25-летний выпускник элитной академии СС (Junkerschule), назначенный Эйке в 1936 году комендантом взвода. Преданность Хассебрёка Эйке не потускнела и десятилетия спустя после войны. «Эйке был не просто комендантом, – вспоминал в 1975 году 65-летний эсэсовец на пенсии, вперив в пространство затуманенный взор. – Он был настоящим другом, и мы были его друзьями, как могут быть только истинные мужчины»[597]597
  Цит. в Segev, Soldiers, 149. О Хассебрёке см.: Orth, SS, 118–124. О юнкерских училищах СС см.: Wegner, Soldaten, 149–171.


[Закрыть].

Предаваясь фантазиям о своих политических солдатах, Генрих Гиммлер превыше всего ценил в них одно – благопристойность. Среди всех заповедей, а он сочинил их великое множество, главным была и оставалась именно эта. Однако, творя зверства в борьбе с врагом, его люди обязаны были помнить, что сражаются они за великую Германию, но уж никак не ради собственной выгоды и не из удовольствия. Выступая перед лидерами СС в 1938 году, Гиммлер втолковывал им, что, дескать, всякое сочувствие к заключенным ничуть не лучше садизма[598]598
  Цит. в IfZ, MA 312, Rede bei SS Gruppenführerbesprechung, November 8, 1938. Более широко см.: Longerich, Himmler, 319–322.


[Закрыть].

Призыв Гиммлера к соблюдению норм поведения и морали отражался и в его приказах комендантам лагерей. Еще в октябре 1933 года Теодор Эйке, прослуживший в должности коменданта Дахау лишь несколько месяцев, инструктировал охранников, строго-настрого запретив им «плохое обращение с заключенными или придирки к ним». Не отставали от Эйке и коменданты других лагерей СС[599]599
  См., например, Commandant’s order, Buchenwald, August 30, 1937, NCC, doc. 168.


[Закрыть]. Впоследствии охранники-эсэсовцы обязаны были даже подписать письменное обязательство о том, что никогда впредь «не допустят рукоприкладства» в отношении врагов государства[600]600
  Ehrenwörtliche Verpflichtung, September 7, 1938, cited in Dillon, «Dachau», 140. Подобные обязательства подписывались личным составом лагерей СС и в ходе Второй мировой войны; Mailänder Koslov, Gewalt, 147.


[Закрыть]. Тем лагерным эсэсовцам, кто не подчинился этому распоряжению, грозили строгие наказания. В марте 1937 года Теодор Эйке в информационном бюллетене предупредил своих подчиненных о том, что Гиммлер готов снять с должности охранников даже за «малейшие провинности при обращении с заключенными (затрещина)»[601]601
  Приказ по подразделениям «Мертвая голова» от 1 марта 1937 г., NCC, doc. 155. О первых предостережениях Гиммлера см.: BArchB, R 58/264, Bl. 69: Gestapo to Dienststellen, September 5, 1934.


[Закрыть]. Всего несколько месяцев спустя в другом информационном бюллетене появилось ошеломляющее объявление: «Обершарфюрер СС Цайдлер из концентрационного лагеря Заксенхаузен жестоко избил заключенного. Он был разжалован в эсэсовца (рядовой), исключен из рядов СС без права восстановления, а дело о его проступке передано в суд по уголовным делам. Информацию об этом случае решено довести до сведения личного состава в назидание другим»[602]602
  Приказ по подразделениям «Мертвая голова» от 4 июня 1937 г., NCC, doc. 157. Периодически Эйке самолично устраивал проверки с целью установления фактов дурного обращения с заключенными; Riedel, Ordnungshüter, 156.


[Закрыть]. Что же такое случилось? С какой стати Гиммлера и Эйке вдруг так озаботили наносимые эсэсовскими охранниками побои заключенным концлагерей?

На самом деле главарей СС беспокоило отнюдь не дурное обращение с заключенными, последние их как таковые не интересовали, но, как втихомолку пояснил один из адъютантов Гиммлера, всякого рода «излишние жестокости», кроме того, что покушаются на декорум, могут быть признаком хаоса и самоуправства[603]603
  Цит. в BArchB, R 58/264, Bl. 69: Gestapa to Dienststellen, September 5, 1934.


[Закрыть]. И в целях пресечения подобных актов произвола эсэсовские концлагерные заправилы вынуждены были принять достаточно жесткие меры. Во-пер вых, был составлен официально одобренный перечень наказаний лагерных заключенных, в основном основывавшийся на уже надежно зарекомендовавших себя в Дахау методах[604]604
  OdT, vol. 1, 59–61.


[Закрыть]. Во-вторых, подвергать упомянутым наказаниям был вправе лишь комендант лагеря. В случае, когда охранники фиксировали то или иное нарушение, они были обязаны придерживаться установленных правил, то есть не подвергать виновного физическим наказаниям по своему усмотрению, а направить письменный рапорт по команде[605]605
  Более подробно см.: IfZ, F 13/7, Bl. 397–420: R. Höss, «Lagerordnung für die Konzentrationslager», October 1946.


[Закрыть]. Даже комендант лагеря не был полностью самостоятелен при принятии соответствующих решений. Если речь шла о телесных наказаниях, самой жестокой из всех категорий, комендант лагеря обязан был послать письменное заявление в трех экземплярах в ИКЛ[606]606
  ITS, ARCH/HIST/KL Lichtenburg 2, Bl. 74: IKL to Kommandanturen, October 9, 1935.


[Закрыть].

Телесные наказания заключенных были излюбленным методом лагерной охраны, да и самого Гиммлера. Палки и плети уже успели прижиться еще в первых лагерях, поскольку штурмовики и эсэсовцы предпочитали действовать не голыми руками – не дай бог сами могли невзначай пораниться, избивая кого-то. И потом, испокон веку рабов хлестали плетьми, так к чему отказываться от дарованных цивилизацией благ?[607]607
  Buggeln, Arbeit, 352.


[Закрыть] В дополнение к диким избиениям в некоторых первых лагерях практиковались и формальные телесные наказания. В Дахау эсэсовцы при коменданте Векерле регулярно организовывали «инициирующие» порки вновь прибывших заключенных. Людей бросали на стол и хлестали, нередко до потери сознания. Векерле ввел телесные наказания и для подозреваемых в том или ином нарушении. «Виновные» заключенные получали от 5 до 25 ударов плетью или розгами[608]608
  StAMü, StA Nr. 34479/1, Bl. 93–97: Lebenslauf H. Steinbrenner, без указания даты (c. late 1940s), здесь 95; Там же, Nr. 34430, Bl. 21–22: LG München, Urteil, July 8, 1948.


[Закрыть]. Традицию продолжил и новый комендант Теодор Эйке, включивший «25 ударов» в официальную инструкцию о телесных наказаниях в лагере Дахау, составленную им в октябре 1933 года. Позже, будучи уже в должности инспек тора лагерей, он распространил этот порядок и на другие концентрационные лагеря[609]609
  Disziplinär– u. Strafordnung für Dachau, October 1, 1933, IMT, vol. 26, 291–296, ND: 778-PS; Drobisch and Wieland, System, 193.


[Закрыть].

Большинство ритуальных телесных наказаний происходило за закрытыми дверьми. Но иногда лагерные эсэсовцы организовывали и зрелищные порки заключенных на плацу для перекличек, целью которых было унизить, опозорить одних заключенных и запугать других (в Бухенвальде, например, только за 6 месяцев 1938 года публичным поркам подверглось свыше 240 человек). В таких случаях все заключенные обязаны были вытянуться по стойке смирно и стоять часами до завершения экзекуции, которой иногда подвергались десятки, если не сотни узников. Случалось, что розги ломались, что очень расстраивало исполнителей наказаний[610]610
  Riedel, Ordnungshüter, 182; NCC, doc. 208; OdT, vol. 3, 335; Union, Strafvollzug, 26–27. Официально заключенных полагалось подвергать телесным наказаниям одетыми, но нередко это правило нарушалось.


[Закрыть]. По Гиммлеру, подобные экзекуции являли собой пример «достойного» наказания.

Подобным же по жестокости было наказание, когда жертву привязывали к столбу[611]611
  Статус этого наказания спорный. Оно не было включено в знаменитый перечень СС о формах телесных наказаний (YVA, 0–51/64, Bl. 16–17: Strafverfügung), что навело некоторых историков на мысль о его неофициальном статусе (OdT, vol. 3, 337). Однако оно включено в составленный Эйке свод правил в 1933–1934 гг., послуживший основой официального перечня телесных наказаний для заключенных всех концентрационных лагерей (Disziplinär-u. Strafordnung für Dachau, October 1, 1933, IMT, vol. 26, 295, ND: 778-PS; USHMM, RG-11.001M.20, reel 91, 1367–2-19, KL Esterwegen, Disziplinär– u. Strafordnung, August 1, 1934).


[Закрыть]. Этот официально утвержденный эсэсовцами вид наказания уходил корнями во времена инквизиции, и впервые оно было введено именно в Дахау и только потом распространилось на остальные концлагеря[612]612
  Drobisch and Wieland, System, 210; Richardi, Schule, 136; Lüerßen, «Wir», 125. О средневековых традициях см.: Schmidt, «Tortur», 212–313.


[Закрыть]. Заключенных подвешивали за связанные за спиной руки к столбу. Иногда так, что они касались пальцами ног земли, а иногда и нет. Нередко в таком положении их оставляли на несколько часов. Для усиления мучений эсэсовцы пинали ногами заключенных или же раскачивали их из стороны в сторону. Боль порванных связок, вывихнутых суставов или сломанных костей была настолько мучительной, что заключенные задыхались и обливались потом. Некоторые, собрав в кулак всю выдержку, упорно боролись, стремясь продемонстрировать эсэсовцам и остальным заключенным, что даже этими зверствами их не сломать. Отметины на телах заживали долго, иногда по несколько недель. Один из заключенных Заксенхаузена, которого летом 1939 года промучили в подвешенном состоянии свыше трех часов, позже признавался, что, «наверное, дней 10 вообще не мог определить, есть ли у него руки, поскольку не чувствовал их, и мои товарищи все делали за меня… потому что руки у меня просто отнялись». Некоторые жертвы, не выдержав чудовищной пытки, умирали; другие были настолько травмированы психически, что пытались свести счеты с жизнью[613]613
  Pretzel, «Vorfälle», 133–135, цит. по 148–150. См. также: DaA, 9394, A. Lomnitz (later A. Laurence), «Heinz Eschen zum Gedenken», July 3, 1939; Richardi, Schule, 136–139; NCC, docs. 216 and 217; Kohlhagen, Bock (опубликовано в 1945 г.), 20, 136–137.


[Закрыть].

Подвешивание и телесные наказания были лишь двумя из нескольких одобренных СС методов пыток. Кроме того, официальный перечень телесных наказаний Эйке включал штрафные работы, физические упражнения на развитие брюшного пресса (так называемый «спорт»), урезание рациона питания, помещение в карцер или временный перевод в блок уголовников[614]614
  Disziplinär u. Strafordnung für Dachau, October 1, 1933, 1MT, vol. 26; YVA, 0–51/64, Bl. 16–17: Strafverfügung; NCC, doc. 217.


[Закрыть]. Большинство из перечисленных наказаний оставалось в силе до крушения Третьего рейха, являя собой одно из многих пагубных наследий довоенных лагерей.

К концу 1930-х годов эсэсовцы выработали тщательно продуманную бюрократию пыток: еще до наказания заключенных заполнялись все необходимые формы и составлялись отчеты, которые подписывались начальством. Эсэсовские бонзы видели в этом ряд преимуществ для себя. В первую очередь произвол становился подконтрольным. К эсэсовским лагерям применялся принцип лидерства, на котором, собственно, и базировались все остальные элементы нацистского государства, а во избежание возможного хаоса вводилось некое централизованное управление издевательствами[615]615
  IfZ, F 13/6, Bl. 369–382: R. Höss, «Theodor Eicke», November 1946.


[Закрыть]. Кроме того, новая система возымела желаемый эффект запугивания заключенных. Поскольку любое поведение при желании можно было истолковать как нарушение правил, каждый заключенный подвергался риску быть наказанным – а он хорошо понимал все возможные последствия такого наказания. Что касается жертв, мукам пыток предшествовали иные муки. Люди днями или даже неделями вынуждены были ждать, какой вид наказания им уготован[616]616
  Neurath, Gesellschaft, 134–135; anonymous report, c. 1936, NCC, doc. 208.


[Закрыть]. Наконец, бюрократизация изуверств служила защитой лагерным эсэсовцам. Их начальство все еще смущала реакция других нацистских институтов, поэтому они и прибегли к официальному перечню наказаний, стремясь снабдить концентрационные лагеря фасадом законопослушания. Как признавался подчиненным Эйке, он от души сочувствовал тем, кто призвал к порядку этих «распущенных арестантов», но не мог же он открыто потворствовать им! «Будь это так, имперское министерство внутренних дел заклеймило бы нас, как неспособных работать с заключенными»[617]617
  Приказ по подразделениям «Мертвая голова» от 1 марта 1937 г., NCC, doc. 155.


[Закрыть].

Но никакие официальные инструкции не положили конец злоупотреблениям в концентрационных лагерях. Да они и не служили такой цели. Охранники-эсэсовцы расценивали насилие как свое законное право. Они продолжали издевательства над заключенными и изыскивали способы ужесточения официально предусмотренных видов наказаний, например могли нанести наказуемым ударов больше положенного[618]618
  Naujoks, Leben, 67.


[Закрыть]. Такое происходила с ведома и при поддержке офицеров лагерных СС, которые понимали, что чем больше заключенного бьют, тем сильнее его страх. Действительно, большинство комендантов знали изначально: уже подписывая распоряжение на наказание, они тем самым оскорбляли заключенных, не прибегая к письменным уложениям[619]619
  Один такой пример см.: Riedel, Ordnungshüter, 189. Более широко см.: Kaienburg, «Systematisierung», 59–60.


[Закрыть]. Именно сосуществование регламентированного и спонтанного насилия и обусловило столь высокий уровень террора эсэсовцев в лагерях.

Двуликий Янус нацистского террора – с его нормативной и прерогативной сторонами – отражал далекоидущие планы Гиммлера и Эйке[620]620
  См.: Fraenkel, Dual State.


[Закрыть]. В обычных условиях, как они рассчитывали, их охранники будут действовать в соответствии с духом и буквой закона. Но политический солдат, окажись он в чрезвычайной ситуации, не станет дожидаться письменного разрешения ударить заключенного. Если враг за колючей проволокой перейдет в наступление – а заключенных всегда подозревали в скрытой готовности к неповиновению охране, – разве кто-то станет заглядывать в свод правил? В нравственном микрокосме лагеря эсэсовцы имели возможность оправдать практически любое насилие в отношении узников необходимостью действовать по обстановке. Это имело и свои чисто прагматические преимущества, поскольку затрудняло судебные расследования. В секретном приказе глава охранников Дахау напоминал личному составу, что любые злоупотребления в отношении заключенных официально должны оформляться как меры необходимой и допустимой самообороны[621]621
  M. Simon to Führer der Sturmbanne, June 10, 1938, in Merkl, General, 119. См. также: Zámečník, Dachau, 100–101.


[Закрыть].

Лишь в исключительных случаях допустивший злоупотребления охранник мог быть наказан. Как, например, уже упоминавшийся выше в информационном бюллетене Эйке Пауль Цайдлер. Но и Цайдлера не выгнали из СС за издевательства над заключенным, как расписывал Эйке; если бы превышение власти в отношении заключенных служило основанием для увольнения из СС, то большинство охранников оказались бы не у дел. Истинной виной Цайдлера было то, что он позволил судебным органам поймать себя. Цайдлер был в составе группы эсэсовских охранников, которые в феврале 1937 года в карцере Заксенхаузена убили заключенного Фридриха Вайсслера: неторопливо избив его в кровавое месиво, эсэсовцы задушили узника его же собственным носовым платком. Если бы все ограничилось внутрилагерным расследованием, дело просто спустили бы на тормозах. Но на сей раз не вышло. Вайсслер был известным юристом и деятелем евангелической церкви – он был арестован вскоре после того, как подал петицию Гитлеру, в которой критически высказался в отношении режима и лагерей. Позже текст петиции был опубликован в иностранной прессе. Гибель Вайсслера была воспринята с возмущением как в церковных кругах, так и за пределами Германии. Кроме того, Вайсслер был бывшим коллегой обвинителей Берлина – пока не был уволен в 1933 году из-за еврейского происхождения, он был председательствующим судьей в региональном суде. Это и послужило причиной более тщательного расследования, в ходе которого виновники были быстро установлены. Только под давлением обстоятельств – случай получил невиданную огласку – администрация лагеря решила пожертвовать изворотливым Цайдлером. Когда тот на закрытом судебном заседании был приговорен к одному году заключения, эсэсовцам удалось избавить от ответственности других сообщников из числа эсэсовцев Заксенхаузена, в том числе коменданта лагеря Карла Отто Коха, которому суждено было стать одной из самых заметных фигур в системе концентрационных лагерей предвоенного периода[622]622
  Еще один охранник Заксенхаузена, проходивший по делу об убийстве Вайслера, шарфюрер Гутхардт, покончил с собой незадолго до вынесения приговора. LaB, A Rep. 358–402, Nr. 1540, Notiz, April 5, 1937; Там же, GStA Berlin to RJM, June 3, 1937; Там же, Justizpressestelle to GStA Berlin, November 17, 1938; Morsch, Mord, 71–77; The Times, Letters to the Editor, March 11, 1937, p. 12. Легким испугом отделался обершарфюрер Яролин, который
  был в день расправы с Вайслером дежурным по карцеру; Riedle, Angehörigen, 69, 78; Zamecnik, Dachau, 305–306; JVL, JAO, Review of Proceedings, United States v. Weiss, без указания даты (1946), 22–24.


[Закрыть].