Текст книги "Волчий сон"

За месяц, написав три психологических теста и пообщавшись с психологом, Николай ошалел от безделья, тишины днем и невыносимых криков, стонов, завываний по ночам. В других палатах то и дело возникали то споры, то драки, то у кого-то просто «крыша съезжала» или наступала «белая горячка». Бежали санитары, милиционеры, и через полчаса наступала тишина, а нарушитель спокойствия, обколотый галоперидолом или аминазином, водворялся в изолятор, откуда через несколько дней те же санитары выводили уже животное, бывшее когда-то человеком: опущенные плечи, потухший взгляд, неровная походка с дрожью по всему телу; явные признаки того, что «лечение пошло на пользу».

И вот – комиссия. Без наручников Николая ввели в большой актовый зал. Серьезные люди в белых халатах за кафедрой, такие же сидят в зале. Всего человек пятнадцать. Пустые, ничего не значащие вопросы: как относишься к голубому небу, сколько будет тридцать минус тридцать один, когда умер Ленин, где находится Африка. Потом под присмотром милиционера попросили подождать в коридоре и, наконец, вердикт: «Психических отклонений нет, алкогольной и наркотической зависимости нет. Семьянин, имеются здоровые дети. В наличие водительское удостоверение и разрешение на хранение, ношение оружия. Психически абсолютно здоров, уровень интеллекта – выше среднего, состояния аффекта не было. Убийство – умышленное. Виновен…». Эх, прощай Оксана Леонидовна! Единственной радостью этого унылого, скорбного заведения, с зарешеченными окнами и круглосуточно лающими кавказскими овчарками за ними, была процедурная медсестра, которая каждое утро колола инъекции лекарства Николаю от астмы. Огромные, красивые «оленьи» глаза, идеальная, изумительная фигура, которую не смог скрыть пуританский белый халат, теплый тон разговора и даже уважение к пациенту-мокрушнику не могли не остаться незамеченными. На прощание Николай пообещал, что, ели «не подчеркнут и не намажут лоб зеленкой6464
  «Намазать лоб зеленкой» – приговорить к расстрелу.


[Закрыть]», обязательно после освобождения приедет сюда с цветами и шампанским лично для нее. «Не подчеркнут, не намажут, – заверила Оксана, прощаясь, – приезжайте! Я буду ждать…».

Опять этап в «Володарку». Опять там же, в той же холодной пятой хате с выбитым стеклом – пять суток в ожидании этапа, но уже без курева, чая, все с той же протухшей капустой с килькой и с тем же раскрашенным когда-то крысенком. От надписей не его серой шкурке остались только фиолетовые пятнышки. А дальше изнурительный этап по железной дороге в вонючем продымленном «столыпине» и, наконец, тюрьма, ставшая уже и родной… А Витю все-таки отправили в Гатюнишки6565
  Гатюнишки – название деревни, где находится специальная психиатрическая больница для лиц, совершивших преступление в невменяемом состоянии или психически нездоровых преступников.


[Закрыть], признали, спустя пять лет, невменяемым… Общество решило его лечить, общество будет его лечить, чтоб… А для чего, общество еще не решило. Просто оно решило, что оно гуманное…

Николай отмахнулся от воспоминаний больше чем годовалой давности, вздохнул, взглянул на Леху. Тот был тогда с Витей, когда они расстреляли конкурентов в центре города. Их быстро нагнала и арестовала милиция. Одного из них по приговору суда расстреляли, второму, Вите, назначили «ПЗ6666
  «ПЗ» – пожизненное заключение.


[Закрыть]», а Леше, по малолетке, дали двенадцать лет, шесть или семь из которых он уже отсидел. Леха под колпаком у оперов: за мужеложство статью еще никто не отменял, а, отсидев семь лет, получить раскрутку по этой статье – потом попробуй, объясни братве, что было на самом деле. Да, жаль Леху. Николай молчал, голова не проходила, в груди боль. Прилег, задумался. Воспоминания о «дурке» навязчиво вертелись в голове, и, чтобы отвлечься, взял книгу, попытался читать, но опять уснул…

Через десять лет Николай прочитает в криминальной хронике, что Алексея Михаленю, освободившегося и прожившего на свободе всего чуть больше года, приговорили к расстрелу за хладнокровное, жестокое убийство пожилой пары – его соседей…

* * *

Всю неделю волки пролежали на одном месте. Метель надежно замела следы, морозы прекратились, пищи было предостаточно. Волк постоянно спал, волчица и волчонок по ночам уходили недалеко и ненадолго от лежки в разведку, но вокруг все было тихо, лишь изредка устраивали крик сороки, повадившиеся «на халяву» урвать свою долю у вездесущих воронов, и пара куниц приходила к костям каждое утро перед рассветом. Подкрадывающуюся лису быстро прогнал молодой волк. Не стала она рисковать красивой шикарной шубой: для вида тявкнув несколько раз по-собачьи издалека, резво шмыгнула в ельник, лишь увидев поднимающегося и готового броситься к ней серого дальнего своего родственника.

Но вот в одну из ночей волки услышали далекий вой. Это возвращались хозяева угодий. Волчица сразу поняла, что, если их обнаружат, волка разорвут на клочья их собратья. Он – чужак, да еще и больной, ему не справится. И, если ей еще возможно, и скорее всего так оно и будет, мирно разойтись с чужой стаей, то самцам ее несдобровать. Волк тоже почувствовал опасность, встал, прислушался. Подошла волчица. Желто-зеленые глаза были встревожены. Цепочкой волки двинулись через лог к реке. Молодой волк неохотно потянулся за родителями – вой стаи, где-то очень далеко, манил и звал его, звал на новые встречи, в новые угодья, в новую жизнь. Но он не посмел ослушаться матери, тем более, увидев ее встревоженность.

До утра волки еще несколько раз слышали вой, но уходили все дальше и дальше, молча и не откликаясь. На рассвете перешли реку и, пройдя камышовую пойму, остановились недалеко от опушки на невысокой возвышенности, поросшем сосняком и подлеском можжевельника. Совсем недалеко от этого места, помнила волчица, была расстреляна охотниками их стая. Но глубокий февральский снег давно спрятал все следы и, казалось, стер из памяти то роковое утро. Рана в боку у волка гноилась и болела – даже этот небольшой переход по глубокому снегу дался ему нелегко. Теперь он сразу же лег на снег, свернулся и замер, изредка шевеля ушами. Еще сутки-двое можно было обойтись без серьезной добычи, но дальше необходимо было снова идти на охоту – раненому волку необходимо было свежее, теплое мясо. Волчица уже знала, куда они пойдут на охоту: не очень далеко, в один ночной переход, есть свежая рубка, куда по глубокому снегу собралось немалое стадо косуль, да и зайцев-беляков вдоль делянки среди поваленных осин можно было с волчонком поймать. Беспокоил волчицу приход стаи чужих волков. Она знала, что они найдут место их стоянки, уничтожат останки кабанов, и могут, нарушив границу и видя, что их осталось всего только трое, перебраться через реку и догнать их. Волчица осознавала, что сейчас, этой февральской порой, она своим запахом привлекает и сводит в драках самцов, хотя время ее еще не пришло. И она знала, что, как и всегда ранее, ее волком будет именно ее самец, хоть сейчас он и болен. Поэтому, дав ему передохнуть, уже с наступлением сумерек волчица повела волков все дальше и дальше от реки. Волки сумели поймать зайца, большую часть которого съел матерый, а то, что досталось волчице, она отдала волчонку. И тут они снова услышали вой волков. Сомнений не было – волки всей стаей шли по следу волчицы и уже перешли реку, то есть перешли границу своих владений. Это означало только одно – встречи не избежать. И волчица это поняла, подошла к волку и неожиданно сильно, рывком, укусила его за бок. От неожиданности тот взвизгнул, прыгнув в сторону, а затем, оскалив зубы, бросился на волчицу. Она не отступила – оскалила зубы, зарычала, прижав уши и приготовившись к атаке. Волк все понял, резко завернулся и на махах стал уходить прочь. Волчица повернулась к озадаченному волчонку и, готовясь его укусить, зарычала. Поджав хвост, волчонок устремился за матерым. Она осталась одна среди ночного заснеженного леса. Сделав несколько прыжков в сторону ушедших волков, волчица круто развернулась и направилась по своим же следам в обратном направлении, в сторону реки, откуда периодически слышался приближающийся вой стаи волков. Она шла им навстречу. Она не знала, чем закончится эта встреча, но другого выхода у нее не было. За себя она постоять может – она самка, и ей не грозит смерть, а вот раненому ее волку и молодому волчонку не справиться со стаей чужих волков, тем более в период гона. Их просто разорвут у нее на глазах, а если она бросится их защищать – разорвут и ее. Оставалось решать вопрос одной – один на один со стаей чужих волков. Даже если она погибнет, то успеет нанести тяжелые раны противникам, а значит, у волка и волчонка будет больше шансов выжить в драке с пораненными ею волками. Дойдя до опушки леса, волчица остановилась на своей тропе. Долго ждать не пришлось: огромный, серый, с легкой рыжеватой подпалиной от живота волк вел стаю по их следам, нарушив границу своих владений – реку. На опушке леса, где ее волк оставил на снегу отметки своих границ в виде разрытого снега и желтых мочевых точек, пришлые волки принялись яростно разгребать снег, оставляя свои следы и мочевые пятна на ранее помеченном волком участке. И тут они увидели напряженно смотрящую на них матерую волчицу и застыли. Первым к волчице бросился молодой двухлетний самец. Подбежал и, не смотря на грозный вид оскаленных зубов и поднятую шерсть, попытался заигрывать, то приседая, то подпрыгивая перед волчицей. Но лишь он приблизился на непозволительное для него расстояние, волчица вцепилась ему в холку, крепко тряхнула, свалив его в снег, и, отпустив, тут же больно укусила за бок. Взвыв и поджав хвост, молодой волк бросился обратно к стае, но из стаи ему на выручку выскочила лишь одна молодая волчица. Сходу налетев на острые зубы и крепкие челюсти опытной волчицы, она, заскулив, вынуждена была отступить назад, под прикрытие стаи, оставив на снегу клок шерсти и несколько маленьких капелек крови. Матерый волк напряженно наблюдал за сценой, и только после того, как стая окружила волчицу со всех сторон, подошел осторожно к ней. Волчица, ощетинившись и как-то сгорбившись, сжавшись в комок, готовилась к схватке. Но волк не показывал агрессивности. Наоборот, остановился напротив нее, шумно втянул воздух, негромко зарычал, сморщив верхнюю губу, и обнажил желтые клыки. Волчица выпрямилась и, поджав уши, подошла к нему. Обнюхавшись, волки стали кружить друг за другом, рыча и показывая зубы. Волчица дала понять волку, что она не будет сегодня его, но готова с ним налаживать отношения. Потом она спокойно прошла сквозь кольцо окружавших их волков и направилась к реке, откуда и пришил волки по их следу. Матерый волк, а затем и вся стая, последовали за волчицей. Не заметили в стае, что посрамленный молодой волк и отогнанная молодая волчица, тихонько исчезли из стаи и бесшумно отправились по следам пришедшей им на встречу волчицы, но в обратном направлении. Молодой волк жаждал реванша, жаждал драки. Он по запаху следов понял, что должен нагнать раненого волка-самца, который оставил здесь свои метки, и, если не убить его, то устроить большую драку и победить на глазах у своей подруги, незаслуженно поруганной чужой, но очень свирепой и сильной волчицей. И он спешил по следу, чувствуя в себе силы и уверенность, которые ему придавала следующая за ним волчица. На месте, где волки разорвали зайца, а затем разошлись в разные стороны, преследователи потоптались, принюхались. Стало понятно, что волчица была с ними, она из их стаи, и это еще больше придавало ярости и злости, решимости нагнать их и наказать за нанесенную обиду. По следам было видно, что крупный волк хромает на одну ногу – это придавало уверенности в победе, так как более мелкого они и в расчет не брали. Ярость, злость и, кроме того, острый запах, исходящий от следов раненного волка, запах загнивающей раны, а также кое-где и пятнышки сукровицы на снегу – все это придавало и импульс, и силы, и злобу, и ярость.

Тем временем раненый матерый волк с волчонком, пройдя больше часа по квартальной линии, решили остановиться и дождаться волчицу. Волк не умел ревновать, но он понимал, что волчица пошла в чужую стаю. Он знал эту стаю, знал их как своих врагов. Он знал и то, что волчица может и не вернуться. Закон природы, закон волков – побеждает сильнейший. Поэтому и живут волки. Нестерпимо хотелось вернуться, нестерпимо хотелось завыть. Но пока нельзя было этого делать: волк знал, что раз волчица приняла решение – придется подождать. А потом и он примет решение: если ночью она не вернется – он пойдет навстречу стае. Пусть он сам погибнет, но за волчицу отомстит. Обиженный волчонок плелся следом. Он вообще ничего не понимал. Почему ушла мать, почему они позорно уходят от схватки с чужаками? Ведь старый волк такой сильный, что даже раненый, он может справиться с любым врагом. Дойдя по лесной квартальной линии до развилки, волк остановился, потоптался, взрыхлил до мха снег, оставил мочой свои пометки в том месте, где расходились засыпанные снегом тропинки в разные стороны, затем, пройдя шагов сто по ветру, резко прыгнул в сторону и полукругом вернулся к развилке. Не дойдя до своей же тропы расстояние в несколько прыжков, он залег в засаду. Здесь он решил дожидаться волчицу или, в худшем случае, всю стаю чужаков. Если стая будет их преследовать, то их, лежащих, они не учуют – ветер от тропы на них. Зато отсюда можно будет неожиданно напасть чужаков, когда они на развилке начнут разбирать путаницу следов. Началось томительное ожидание. Так и пролежали в засаде волк-отец и волк-сын до рассвета, когда послышалось издалека шуршание снега, а затем и частое дыхание бегущих преследователей. Их было всего двое. Спереди, опустив голову вниз, бежал рысью, иногда переходящей в прыжки, крупный, но еще рыжеватый, молодой крепкий волк. За ним, в полусотне шагов, совсем молодая волчица. Проскочив мимо сидящих в засаде волков, преследователи затоптались на развилке тропок, распутывая следы и яростно закапывая снегом «отметки» старого волка. Серой тенью метнулся матерый волк и в три прыжка всей своей огромной массой налетел на не успевшего отреагировать преследователя, сбил его с ног, уцепившись мертвой хваткой в шею. Нижняя челюсть перехватила горло, и клыки, как лезвие, распороли плоть, а затем и артерию. Хрипевший и извивающийся молодой волк забился в судорогах, кровь разбрызгивалась пульсирующим ручейком из-под почти сомкнувшихся челюстей старого волка. Когда тело молодого волка обмякло, волк разомкнул свои челюсти, отпрыгнул в сторону и жадно стал хватать снег окровавленной, в шерсти, пастью. И только теперь он вспомнил о втором преследователе – о волчице. Каково же было его удивление, когда он обнаружил, что пришлая волчица и его волчонок стоят далеко за деревьями и вдвоем со страхом смотрят в его сторону. Сделав несколько шагов в их сторону, волк увидел, что оба они с поджатыми хвостами бросились наутек. Он не стал их пугать, вернулся к мертвому преследователю. Равнодушно осмотрел его, тяжело шагая, вернулся в густой ельник, где была их засада, и улегся на прежнее место. Совсем рассвело в лесу, когда вернулся волчонок с молодой пришлой волчицей. Они остановились у мертвого волка, потом по следу отца волчонок осторожным шагом подошел к месту засады и замер. Позади него стояла красивая, молодая совсем еще волчица и со страхом, прижав уши и поджав хвост, смотрела на волка. Когда глаза их встретились, волчица отвернулась. Она признавала его власть, она просила принять ее в их стаю, она хотела остаться с ними. Молодой волчонок смотрел хоть и виновато, но глаз не отводил. В любую секунду он готов был броситься в сторону, но, если надо, как показалось старому волку, готов был вступиться за свою новую подругу. Первое, что встревожило волка, что «провалена» засада. Надо менять место – слишком много следов, слишком много запахов крови. Волк не исключал преследования. Это могли быть и чужие волки, могли быть и люди. Поэтому, сделав вид, что не замечает пока пополнения в своей стае, волк развернулся и пошел спокойным шагом параллельно своим следам, но против ветра. Пройдя небольшое расстояние, он прыжками пересек тропу и, на махах пробежав еще около получаса, остановился. Молодой волк и пришлая волчица след в след неотступно следовали за ним. Короткий зимний день заканчивался, но голода не было. Ожидая свою волчицу, волк решил пока охоту оставить, а с наступлением ночи двинуться дальше, ближе к острову на болоте, где было их постоянное логово. Если волчица жива, и, если она не передумает вернуться к нему, она непременно придет туда. Ну а если не придет по какой-то причине, будет готовое логово для молодой пары, следующей за ним. Как он уже приметил, это будет достойная пара, если и не в этом году, судя по молодости волчицы, то на следующий год. Хотя по поведению молодой волчицы, по ее внимательным и призывным глазам, он чувствовал, что и в этом году у них может быть потомство, как обычно, когда расцветет черемуха. Тоска по волчице с наступлением темноты усилилась. Ее не хватало во всем. Ее не хватало как воздуха, как дыхания, ее не хватало как части его самого. Ноги сами тянули за реку, но в волчьей памяти стояли ее яростные глаза, оскаленные зубы и ощутимые укусы – запрет следовать за ней. И волк завыл. Долго, протяжно, низко, тоскливо: «О-о-а-а-о-о-о-о-о-о-о-у-у». Долгое эхо понесло низкий грубый голос одинокого матерого волка. Казалось, лес замер и оцепенел от протяжного тоскливого воя – только глухо шумели макушки деревьев…

Волчица увела стаю за реку. Вожак стаи не тронул ее, и это было приказом для всех – табу. Не только трогать, грызть или нападать, но и рычать на нее никто не посмел. Потому, когда волчица игриво повертелась возле вожака и неторопливо побежала по волчьей тропе в обратном направлении, вожак, а следом и вся стая, двинулись за ней. К наступлению ночи волчья стая была далеко от реки и, найдя след небольшого стада косуль, стала обегать их с двух сторон, предварительно выслав вперед засаду. Охота оказалась удачной: сразу три косули – две самочки и самец с мохнатыми рожками-пантами – достались волкам. Глубокий снег, ночь, внезапность нападения сыграли роковую роль в жизни косуль. Кусаясь меж собой, злобно рыча, волки рвали кусками мясо, глотали его вместе с шерстью, пытаясь урвать кусок побольше. Насытившись кровью и печенью добытой ею же косули, волчица потихоньку нырнула под елку и прыжками помчалась дальше, вглубь чужого, малознакомого леса, вглубь чужой территории и все дальше от своей. Она знала, что так просто волк-вожак не отстанет и поведет стаю за ней, по ее следом, поэтому она уходила все дальше от реки, от своей территории, от своих, близких ей волков. Она знала, что теперь, если стая ее догонит и вожак даст знак – волки разорвут ее на части, куски, как это сейчас делают с косулями. Поэтому она спешила. До утра волчица пересекла две шоссейные дороги, прошла возле заснеженных огородов спящей деревни, вызвав неистовый лай всех собак. Она перешла за деревней по глубокому снегу большое поле; за полем пошла рысью по утоптанной в снегу лесовозной дороге, пахнущей людьми, мазутом и другими опасными для волков запахами. На разработанной людьми делянке6767
  Делянка (лесн.) – разработка лесосеки, валка леса, старая разработанная лесосека, заросшая подростом.


[Закрыть] волчица спрыгнула с дороги в лес, прошла вдоль наваленных деревьев, изгрызенных косулями, лосями, зайцами и по лосиной тропе ушла вглубь леса. На рассвете волчица увидела знакомых ей лосей. Огромный худой лось лежал в снегу, а его спутница, молодая и явно стельная лосиха, стояла рядом, настороженно водя ушами. Волчицу они не видели и не учуяли, так ветер был от них, и та тихо обошла их стороной, сделав полукруг. Если погоня будет за ней, вряд ли стая не преминет возможностью атаковать ослабленного или раненного лося. А это еще больше увеличит разрыв между ней и стаей. К утру пошел мокрый снег, переходящий то в крупу, то в моросящий ледяной дождь. Волчица все шла и шла, переходя с рыси на шаг, а в наиболее глубоком снегу в логах и на болоте, преодолевая снег прыжками. Когда совсем рассвело и сил уже не почти осталось, волчица, найдя подходящий холм, устроилась на дневку. Ночного воя своего волка она не слышала, но все это время она чувствовала на себе ответственность за их жизнь, рискуя собой, уводя грозную стаю от своих угодий, от своих волков. Она знала, что найдет их. Она знала, что они будут вместе. Она знала, что вот-вот наступит время брачной игры, и только ее надежный, сильный, смелый спутник нужен был ей. Только он мог стать отцом ее будущих детей и надежным заботливым кормильцем. Тогда она будет их кормить, еще слепых и беспомощных, охранять и согревать своим теплом в их уютном логове на острове среди болота, в норе под выворотнем давно упавшей старой ели. Именно туда и собиралась после отдыха направиться волчица, хотя, перед этим надо было опять запутать следы, пройти опасными участками вблизи человеческого жилья, по человеческим дорогам, чтобы сбить со следа чужую стаю и не привести ее в свои угодья. Уютней свернувшись колечком, волчица положила голову на лапы и, не моргая, уставилась вдаль своими желто-зелеными глазами. Мокрый снег крупными снежинками падал на густую шерсть и, не успевая таять, превращался в белое покрывало. Волчица спала. Усталая, измученная, продрогшая, вздрагивая, она видела тревожный сон – волчий сон…

…В ту весну у волчицы родились пять щенков. В старом уютном логове, устроенном в норе под корневищем огромной упавшей ели, волчица вскормила их молоком и частично переваренным в желудке мясом, приносимым волком. Волчата подросли и, дождавшись под утро возвращения родителей, насытившись вдоволь, превращались в лохматые бочонки, играли на песке у норы, грозно рыча друг на друга, кусая за бока, за лапы, за уши, катаясь по заросшему вереском мху. Невдалеке от логова, в старой воронке от авиабомбы не пересыхала вода, и к ней уже тогда была протоптана целая тропка. На день волчата прятались в норе, лишь изредка, тайком от матери (отец на весь день куда-то исчезал) высовывали свои любопытные мордочки, наблюдая за окружающим их логово миром. С закатом солнца волчица разрешала волчатам напиться своим молоком, которого стало не хватать им, подросшим. Уходя ночью на охоту, грозно рычала, загоняя детей вновь в нору, хотя знала, что с ее уходом они покинут свое убежище. Об этом свидетельствовали сгрызенные вокруг логова мелкие стволы деревьев, помятый вереск и папоротник на достаточно большом расстоянии от норы, что непозволительно было делать в ее присутствии.

Однажды, когда заколосились поля ржи, в которых волчица любила ловить зайчат, куропаток, перепелов, она, возвращаясь под утро домой, обнаружила, что по ее вечерним следам на песке натоптаны следы человека. Следы были свежие, то есть люди здесь недавно изучали ее след. Ее подозрения подтвердились, когда она, проходя по своей тропе еще ближе к логову, у дерева, лежащего поперек тропы, обнаружила замаскированную травой железную конструкцию. Волчица знала с детства, что такое капкан. В памяти ее остро отпечатался случай, когда один волк из их стаи попал в капкан прямо у случайно найденной им падшей коровы недалеко от фермы. Тогда все волки бросились врассыпную, а тот пленник принялся вертеться, скулить, кусать себя за захваченную железом ногу, за само железо, но вырваться не смог. Стая его бросила и, несмотря на голод, больше не вернулась к лакомой добыче у фермы. Но и волк, чей отчаянный вой они в последний раз услышали под утро, в стаю больше не вернулся. Много раз после того волчица натыкалась на эти железные тиски, обходила их стороной, не подходя и близко к пахнущей и манящей приманке, не жалея времени и расстояния, обходя опасный участок. И вот вдруг железо совсем недалеко от логова, на ее тропе. Она остановилась, настороженно прислушиваясь и принюхиваясь. Люди были здесь с вечера, когда она уходила на охоту. Запаха почти не осталось, но тревога за детей нарастала. Обойдя капкан прыжками стороной, пробежав некоторое время на махах, волчица вновь остановилась, прислушалась, заскулила и жалобно взвыла. Это был сигнал. Сигнал волчатам: срочно прятаться в нору, сигнал где-то уже возвращавшемуся с охоты к логову волку об опасности, которую она остро почувствовала. Прислушалась. Вдруг не очень далеко отозвался чужой волк. Она ни разу не слышала его, и голос был подозрительно низким – и зовет ее? Грозно вдалеке, но еле слышно отозвался ее волк, отец ее детей. Волчица недоумевала. Постояв немного и поймав встречный поток утреннего ветерка, едва пробившегося сквозь стену деревьев, стала бесшумно полукругом приближаться к месту, откуда неожиданно прозвучал призывный вой. И вдруг резкий запах человека ударил грозящей опасностью. Волчица прилегла, насторожилась, в любую секунду готовая сорваться под защиту папоротника. Но любопытство и звучащий в ушах вой чужака заставил ее все же замереть. Уже немного ближе раздался требовательный грозный вой ее волка. Он приближался, не подозревая ни о капкане, ни о присутствии человеческого запаха: не подозревая об опасности. Она поняла, что волк спешит прогнать со своей территории чужака-одиночку, невесть откуда взявшегося нахала. И вдруг вой чужака повторился. Волчица вздрогнула, оскалила зубы, шерсть на загривке поднялась. Она увидела в серой дымке нарождающегося утра источник воя. Это были люди – их было двое. Их одежда сливалась с деревьями. Туман, стелющийся над землей, не дал ей возможность сразу их заметить, неподвижно стоящих на краю небольшой луговины. Один из них сложил руки трубой ко рту, сначала согнув голову, затем немного пригнулся с приложенными руками, ловко и очень похоже подражал голосу матерого волка и, наконец, достигнув самого высоко в песне «а-о-а», переходящее в «о-о-о-о-о-о», вновь опустил голову и закончил выть низким «у-у-у». Второй человек, не двигаясь, настороженно вглядывался сквозь дымку тумана в сторону луговины, откуда, судя по ответному вою, с секунды на секунду должен был появиться волк. Ее волк. Волчица все поняла. Люди эти – охотники. Запах ружей она почуяла только теперь. Это они топтались на ее следах недалеко от логова. Это они установили железо на тропе, это они выли призывным голосом матерого волка, и фальшь их воя не была ощутима на расстоянии. Это к ним сейчас на махах приближается ее волк, чтобы сразиться и прогнать «чужака». Чтобы принять свою смерть от них. Понимая, что опередить, предупредить волка она уже не сможет, волчица приняла единственное возможное решение. Она знала, что это может стоить ей жизни, что волчата могут остаться без матери. Но она сейчас даже не могла помыслить поступить иначе. Волчица, надеясь на возможность успеть скрыться, задрала вверх морду и протяжно и жалобно завыла высоким, с подскуливанием, голосом. Эхо понесло звонкое «у-у-у-у» по лесу. Охотники резко обернулись, увидев тень уходящей волчицы, словно стелющейся по мягкому мху под пологом папоротника. Три выстрела прозвучали один за другим и почти одновременно. Сбоку и позади нее прошелестела с фырчаньем картечь, лязгая по стволам деревьев и взрывая мох позади волчицы. Еще несколько прыжков – и она скрылась от опешивших охотников, быстро перезаряжавших свои ружья и не видевших, как буквально в ста метрах от них во время стрельбы выкатился матерый волк прямо на поляну. Резко затормозив и прокатившись по росе кубарем во время выстрелов, тот рванул назад в туман, в лес. Еще бы несколько секунд – и волк налетел бы на вабивших его охотников открыто, прямо на выстрелы. И ничто бы не спасло его на открытой луговине от горячих свинцовых шариков картечи. Отрыгивая на ходу из желудка куски недавно добытого поросенка, волк длинными прыжками уходил от выстрелов, так и не поняв: по ком и кто стрелял. Инстинкт гнал его все дальше от опасности, а в ушах стоял тревожный, звучный, скулящий вой волчицы и гром выстрелов. Волк уходил от смерти, так и не узнав, какой ценой была сохранена его жизнь. И никто об этом не узнает никогда.

Волчица не рискнула сразу идти к логову. Наоборот, услышав позади себя выстрелы и удары картечи по деревьям, она умышленно взяла курс, обратный пути к ее логову. Пройдя прыжками несколько кварталов леса, постояла, отдышалась и рысью направилась к густому ельнику на краю болота. И не ошиблась в своем предчувствии. Вскоре она услышала голос собаки, явно идущей по ее, волчицы, следу. Голос гончих она хорошо знала. Уже не раз ей приходилось в голод «снимать» гончих с их хода. Увлеченные преследованием зверя по следу, гончие не видели, что творится вокруг. Опустив голову к земле, избегая столкновения с деревьями по ходу, собаки азартно преследовали зверя по запаху, оставленному на земле, снегу, ветвях. Волки иногда устраивали засаду на таких собак, и очередной охотник тщетно до ночи пытался дотрубиться, дозваться своей любимой собаки. И лишь по следам на снегу можно было определить место разыгранной трагедии. Пятна крови, да лишь небольшие клочки пуха и шерсти, разбросанные ветром или птицами, напоминали о том, что здесь была поймана, разорвана и съедена неосторожная, да хоть и осторожная, но беззащитная перед стаей волков собака. Сегодня же охотники, посчитав, что волчица может быть ранена или бросилась к логову, пустили по ее следу дрожащую от возбуждения гончую собаку, до этого поскуливающую в багажнике машины. Собака быстро взяла след и, засидевшаяся с зимы в вольере, бросилась с голосом в папоротниковые заросли, быстро удаляясь в сторону болота. Охотники вскочили в машину и помчались окружной дорогой наперерез гону собаки. И не видели, и не слышали они, как резко оборвался гон, как завизжала гончая, и ее визг превратился в хрипение, тяжкое, прерывистое… Потом все стихло.

Волчица подкараулила собаку в густом ельнике, сделав обычную петлю своим следом. Она метнулась к не подозревающей ничего собаке, потерявшей вдруг след, сбила ее грудью, уцепившись сначала в холку и, перебирая челюстями, добралась до шеи, перекусив артерию. Все было покончено меньше чем за полминуты. Не став насыщаться кровью, волчица рысью засеменила к болоту, перешла канаву по бобровой плотине и лишь к полудню показалась у своего логова. Заждавшиеся голодные волчата жадно бросились к соскам, а она, раскинувшись на горячем песке, зажмурив глаза, отдыхала, измученная, голодная, усталая, но счастливая. Так она и уснула. Не услышала уставшая волчица, как недалеко остановилась машина. Люди долго рассматривали следы волка на песке противопожарной линии, потом тихонько обошли квартал по квартальным линиям, перепаханной плугом противопожарного разреза. Заходы в квартал волчьих следов были свежими, были и старые следы внутрь. А вот свежего выхода не было. Когда волчица услышала шуршание веток об одежду, было уже поздно. Волчата, играясь, разбрелись вокруг логова, и лишь один из них грелся у материнского соска. Резкий запах оружия и человека подбросил волчицу, словно пружину. Она хотела броситься в нору, но заметила, что люди уже видят волчат и целятся в них, не замечая ее. Она схватила проснувшегося волчонка и, прижавшись к земле, юркнула под ствол ели. Тут зазвучали выстрелы. Волчица услышала короткий взвизг одного из волчат, потом вновь выстрелы. Но возвращаться было нельзя. Сжимая теплый комочек родного дитя зубами, волчица уходила от логова, оставляя умирающих, прострелянных картечью волчат. Ради него одного ей нельзя было возвращаться. Ради него одного она то рысью, то шагом, то прыжками шла все дальше и дальше, изредка останавливаясь попить воды и отдышаться. Ради него одного она до вечера прошла больше обычного дневного волчьего перехода. И только с наступлением сумерек позволила себе и ему, измученному, исслюнявленному, с прокусанной материнскими клыками нежной кожей, остановиться на ночлег. Волчонок за всю дорогу ни разу не запищал, не завизжал. Он понял, что случилось что-то очень страшное, и лишь изредка поскуливал, смотрел по сторонам, болтаясь в материнской пасти.