Текст книги "Точка глины"

«Ты – следующий!»

Феде надоела мистика. Он взбунтовался. Следующим утром решительно направился в Хойму. И пусть его там зарубят! Если нет Лили, то и он зачем тогда на этом свете? Зачем ему быть половинкой того, чего нигде нет? Разве стоит его жизнь хотя бы одного вздоха милой, родной и желанной Лили, ее дыхания – принятого им в его серую жизнь и теперь в нее надежно включенного?

Лиля сказала ему: «Прощай!». Но разве это возможно? Федя не понимал, почему она нашла это нужным – сказать ему «Прощай!». Что-то случилось? Или он заблуждался с первого дня, с момента их встречи в Хойму?

Он пошел на остановку в уготовленный для него автобус. На этот раз отчаянный, желающий найти ответы на свои вопросы. Но ему опять не повезло. Потому что, он это понял сразу, его вновь куда-то занесло.

Он не получил желаемого перемещения в Хойму. Но кто-то провел его совсем в другую местность – по тропам, ущельям в безумии и печали. Тучи массивные и набухшие расплавленным свинцом, несущиеся низко над землёй, хлестали его по лицу брызгами холодного дождя. И скалы Рокка аль Маре ему угрожали, когда он им приветливо помахал рукой, и море, которое вдруг открылось перед ним, глухо пробурчало, а он, было, подумал, что у него с ним столько много родственного. И экономя силы, он решил отмести наваждения, отказаться от рассуждений, принять за факт и реальность лишь то, что чувствует и ощущает в конкретную минуту. Сейчас и только.

Людей он увидел в широкой и высокой витрине таллинского универмага – веселые и добрые, они улыбались Феде и сияли магнетической силой и всем своим видом выказывали готовность к общению.

– Поговорим?

– Обязательно!

– А про что?

– А про что хочешь. Например, о том, как устроены люди.

– А как они устроены?

– Смешно. Человек рычит и зажигает! Рыпается и сопротивляется, рвется настойчиво вперед, не помня, не зная, откуда он сам и зачем. Он делает это со всем своим семейством, совместно с глупыми беспомощными детьми, с всегда сосредоточенной в бытовом благоустройстве женой. Он прет вперед и думает, что лучше не бывает. Потому что понятий не имеет о том, а как бывает. Он из глины пришел. Она его зовет обратно. В том же виде, но кое-что в себя набравшего. А он из этого заведомо уготовленного акта готов разыграть трагедию. И кричит безумно: зачем и почему?! Ему, видите ли, не очень хочется возвращаться к тому, с чего все началось. С кусочка глины. Он хотел бы стать богом.

– А как?

– А никак.

– А вы тоже – из глины?

– Нет. Не совсем. Мы – намного сложнее. Понимаешь, случай такой…

Федя обалдел от того, что услышал от совершенных людей и, заинтригованный, разговорился с ними. Элегантные мужчины, удивительно стройные и красивые девушки блистали умом, эрудицией, легко откликались на любую тему. Федя подумал о том, как это здорово – иметь всегда рядом с собой таких умных попутчиков. И он предложил понравившимся ему новым друзьям пойти вместе с ним.

– Почему вы стоите на одном месте? Я уверен, с вами рады будут познакомиться и в других районах Таллина! Там тоже много хороших людей! Вы не должны скрываться! Пойдемте со мной!

– Спасибо! Ты – добрый человек. Мы с удовольствием пошли бы с тобой. Но не сможем. Видишь ли, у нас такое дело, – мужчина, а вместе с ним и девушки – обнажили свои идеальные ноги от ступни до колена. И Федя увидел тонкие никелированные штыри, пронизывающие у каждого одну из ног и прочно удерживающие этих странных людей на назначенном им месте. В их желании и даже готовности последовать за ним он обнаружил горькую иронию. И восхитился тем, что в отличие от своих новых и случайных друзей, какая-то неведомая сила пока что милостиво не лишила его возможности передвигаться, пусть иногда спотыкаясь и падая, и позволила вновь подниматься, а если – никак, то хотя бы ползти.

– Вы мне скажите, а в чем тайна?

– А просто. У всех живущих под ногами какая-нибудь тумба, подставка, на которой они и выделываются. Но это ненадежное сооружение из их амбиций превращается в прах лишь потому, что изначально его устойчивость определяется внешними факторами, причинами и желаниями внешнего мира. От самих людей их собственная жизнь зависит едва ли на один процент из ста. Срабатывает механизм уязвимости и ненадежности. Если в твоих планах из ста процентов есть хотя бы один, который тебе не подвластный, но зависит от жены, начальника или даже от погоды, то твоему плану – грош цена!

– Это некрасиво!

– Зато убедительно. Тебе повезло однажды.

– Не понял.

– Тебя с юности спасало то неприятное происшествие – да, не удивляйся, твоя попытка самоубийства. Ты с тех пор оказался как бы во взвешенном состоянии – между небом и землей, ты умер и погиб для этого мира, а тело или глина твои продолжают жить, не имея под собой никакой подставки и необходимой опоры. Время для сооружения мирских химер тобой было упущено с юности, что и спасло тебя, и уберегло, и открыло границы других миров, для живущих в материальном измерении – неизвестных.

Манекены Федю разочаровали. Он не ожидал от них, с виду жизнерадостных, слов столь тягостных и ни к чему хорошему не настраивающих.

– Мне очень жаль. Вы знаете то, что мне недоступно. Потому что я всегда в болезненном, с вашей точки зрения, виде. Но! В отличие от некоторых, я всё-таки могу двигаться. Я – пойду. Можно? Всего вам хорошего!

Федя ушел, оставив за собой словоохотливых существ, живущих всегда за стеклом и тем защищенных. Они, возможно, в мудрости превосходили людей – прохожих.

– А не лучше ли при таком раскладе оставаться мне Чокой феданутым? – подумал Чика. – Или Федей чиканутым… Ричард с людьми из универмага общего языка не нашел.

* * *

…Артур за семь минут до начала смены читал свежую газету. В столовой сидел, как обычно, самоуверенно и отдельно от других. Он всегда успевал в киоске купить что-нибудь из местной свежей прессы. А вообще-то мало с кем из рабочих разговаривал, если и бросал какие-то реплики, то всегда авторитетно и с некоторым гонором. Народ ему, как старожилу, появившемуся на заводе одним из первых, не возражал.

Он со своих независимых позиций внимал разговору за соседним столом. И оказался причастным к тому, о чем беседовали рабочие, мастер Валера и Федя. А говорили опять про глину. О том, что для человека очень важно научиться понимать, чувствовать и слышать природу. Федя рассказывал товарищам свое понимание керамического производства:

– Глина должна пищать в руках умельца, она должна с ним жадно сотрудничать, она должна доверять ему и желать всяких с ней манипуляций. Потому что ей приятно воплощение в каком-нибудь изделии. Но если с нею обращается хам и грубый потребитель, она моментально черствеет, засыхает и скрывает свои признаки, свойства, она умирает, отказывается от сотрудничества, и молчаливо хранит свои тайны, и бесполезна, и превращается в обыкновенные никому не нужные черепки… Это нужно понять.

– Если человек что-то хочет понять, он сначала должен иметь первичную информацию. А не пороть чепуху. Отсебятину. Смешно слушать дилетантов! – такие слова и выложил Артур со своего места на удалении, аккуратно сворачивая газету. Он это сказал конкретно Феде, а слышали все, кто был рядом. И заметили, что Артур на этот раз сказал слишком много слов. И самые догадливые себе не поверили – походило, что Артур как бы не в форме: может быть, с похмелья, а то и вовсе… малость пьянехонький. Такого на заводе никто еще не видывал. Чтобы кто-то рискнул явиться на смену с явными признаками избыточного самовольства.

Володя Долматов сидел у края стола и встал так, чтобы закрыть Артура от Валеры, чтобы мастер, да и другие ничего подозрительного в поведении Артура не заметили.

– Все мы в чем-нибудь дилетанты! Айда, Артур, за нашей первичной информацией! – заговорил Володя с видом беспечности. – Время! Пора к своим баранам. То есть к горшкам!

Рабочие и без приглашения потекли на смену и застучали ботинками по железной лестнице вниз – в цех.

Каждый занялся своим обычным делом. Но время от времени те, кто переживали за Артура или просто из любопытства, посматривали на его первую линию, где он всегда исправно отливал те самые раковины, которые через несколько операций попадали на стол к Феде. Не потому, что у Артура не получалась отливка.

Раковины после отливки дополнительно обрабатывались, сушились, покрывались глазурью, отправлялись на обжиг. Эта цепочка, должно быть, где-то давала сбой и не обязательно, что по вине рабочих. Брак появлялся постоянно, а для Феди – обеспечивалась занятость. Хотя иногда отливки проходили без брака, и у Фединого стола собирались тележки с давно уже высверленными, отшлифованными и где надо поправленными раковинами. А новых ему не давали. И Федя заметил, что гораздо лучше не надоедать в таких случаях мастеру и не бежать к нему каждый раз просить работу. Валеру Федина назойливость, бывало, что и раздражала, впрочем, открыто этого мастер никогда не выказывал. Возможно, Федя сам и вообразил такое к себе отношение мастера.

У Феди в тот день опять не оказалось работы. Это грозило томлением и бездельем, которое тщательно приходилось скрывать или выдумывать себе любое занятие. Отходить от рабочего стола запрещалось, присесть – нельзя. И прежде в таких случаях, бывало, Федя, водрузив на вращающуюся подставку какую-нибудь из безнадежных для ремонта раковин, тренировался сверлить по эмали мельчайшие точки, исправлять неровности. И так быстрее протекало время. Когда же надоедало и это, случалось, Федя, чтобы не заснуть невзначай от вредительски медленного хода стрелок на больших часах, что висели в цеху, считал до ближайшего перерыва: «Восемьсот двадцать семь, восемьсот двадцать восемь! Восемьсот двадцать девять…» Доходило до полутора тысяч и более. И часы показывали время кофе-тайма или обеда.

…Федя наблюдал издалека за линией Артура. Он видел, что к нему подошел Владимир, потом еще несколько рабочих. Коротко перебросились словами. И разошлись. Артур, как показалось со стороны, впал в раздражительность. Федя слов никак не мог слышать, но видел по мимике и жестам, что рабочие его уговаривают, а он мотает головой, машет рукой, мол, ему наплевать, и пошло оно ко всем чертям!

Еще через несколько минут появился Валера, прошел через весь цех, дал какие-то указания глазурщикам, углубился в недра той линии, на которой стоял Володя и рядом с ним прапорщик Анатолий. И на обратном пути зашел к Артуру, которого на тот момент на переднем плане не оказалось. Может быть, парень занялся делом, и нештатная ситуация кое-как стабилизировалась?

Не прошло и часа, Федя от Прапорщика узнал: Артура уволили!

– Так сразу? За запах? – переспросил пораженный Федя.

– Эх! Не за запах! Он успел принять на грудь еще! Значит, с собой у него было! А Валера его и попутал.

– Вот так дела! А ведь здесь нет никого его старше по сроку службы, товарищ майор! – сокрушенно протянул Федя. – И он уже стал настоящим специалистом, а их на весь цех сегодня всего полтора человека!

– Рядовой, как вас там, Федор! Во-первых, не майор, а командир дивизиона.

– Ой, ваше благородие, осечка вышла! Не успеваю следить за вашей карьерой и депеши из канцелярии штаба я не получал! О вашем новом назначении!

Федя с Анатолием так бы и продолжали дурачиться. Будь на то время и возможность. Но весть о событии с Артуром уже облетела весь цех, народ приуныл. И попрятался.

– Да, рядовой Федя! Командование глубоко проанализировало оперативную обстановку во вверенных мне частях. Возьмите на заметку: Артуру с прошлого месяца стали платить, как постоянному рабочему. Не обманули. И личный состав обнадежили. Мне до окончания испытательного срока осталось двадцать шесть смен и одна получка! По курсу молодого бойца. А вам, рядовой, и того поболее.

Жгучий вопрос о заработках на заводе требовал затяжного разговора. Но Анатолий, опасаясь попасть в этот день «под раздачу» неприятностей, скоро ушел на рабочее место – в свой, стало быть, дивизион из ряда глиняных горшков. Пока еще влажных и мягких, готовых к извлечению из гипсовых форм.

Валера время от времени, гонимый с начала смены мастерскими обязанностями, появлялся где-нибудь рядом с Фединым ремонтным закутком, но к Феде не приставал. И Федя не имел к нему претензий. Потому что с утра четко просил у мастера дать что-нибудь для ремонта.

Федя задумчиво чесал подбородок и думал, что же ему учудить с предназначенными на выброс раковинами – сверлить, точить? И удивился, когда к нему прямо через весь цех подошел Артур. В своей обычной «гражданской» одежде и готовый к выходу с завода. Навсегда.

– Ты – следующий! – сказал Артур с четырех шагов и указал на него конкретно пальцем. Развернулся и пошел.

Федя раскрыл рот. Потому что не понял, что имел в виду Артур. Уйти в запой Федя не собирался и позволить себе хотя бы глоток спиртного в ближайшие месяцы он никак не планировал. Не до того! Что же за этим странным заявлением только что уволенного рабочего? Федя решил, что серьезно относиться к словам Артура нет никаких оснований. Да и не дружил он с ним, и отношений каких-нибудь особых между ними не возникло.

По пути домой Федя снова вспоминал начало рабочего дня. Восстанавливал разговор в столовой с мастером. Какими своими словами он вызвал интерес и затем едкую реплику, оказывается, следившего со стороны за ними Артура?

Через день завод узнал о том, что Артура больше нет. Вообще нигде. Мрачная и совершенно невероятная новость просочилась через мастера Валеру. Артур включил на кухне газ. Выпив чуть ли не два литра водки перед этим. Родители его ушли на работу. А он остался один.

– Здесь у каждого из нас что-нибудь перекошено или вывернуто по жизни. Иначе – как бы мы попали сюда, на завод? – заметил Феде на перекуре Володя Долматов. – Видел, вчера приходили новички из эстонцев? Покрутились по цеху в новеньких белых робах и через пятнадцать минут пошли наверх переодеваться: Сказали: «Пусть здесь работают другие!».