Текст книги "Занимательная аналитика. Пособие для особых"

В результате процессуального соглашения я получил условный срок, а мои преследователи – возможность хоть на время сохранить «честь мундира». Но, увы, не надолго, только на пять последующих лет до январских событий 2022 года в Казахстане.

Меня никогда не оставляла вера в торжество справедливости, убеждённость в том, что истинными объективными судьями человеческих поступков являются Бог и Время. Так оно и происходит сейчас, в том числе и с моим нашумевшим делом.

V. Юность мечты

В начале этой главы вновь заостряю внимание на самые важные аспекты предыдущего текста, которые могут быть полезны, как начинающему, так и опытному профессиональному аналитику, развивающему свой потенциал.

Как уже заметили читатели, добравшиеся до этой страницы, я делаю это в виде своеобразной памятки, которую можно было бы держать всегда на рабочем столе или мысленно перед глазами перед началом каждой новой работы или исследования.

– Реальность и вымысел в исследовании любых процессов и действий всегда соседствуют рядом, поэтому мысленно конструируя возможные варианты решений, предельно важно уметь отделять действительное от мнимого.

– Объективность в работе аналитика достигается скрупулёзной проверкой фактов и использованием нескольких разных источников. – Аналитику важно научиться складировать факты, касающееся какого-либо процесса, уметь их обобщать, выделять главное и отсеивать «аналитический мусор».

– Аналитик должен знать, что истинными объективными судьями исторического процесса, политических действий и человеческих поступков являются только Бог и Время, а сам аналитик лишь может дать свой, всё-таки субъективный, взгляд на исследуемые вещи. – Аналитик должен всегда оперировать общепринятыми понятиями, соблюдать законы, даже предлагая их изменить, учитывать сложившиеся традиции, нормы страны и общества при исследовании процессов в них.

– Девиз каждого профессионального аналитика: «НЕ НАВРЕДИ!»

Школьные годы летели быстро, день за днём, четверть за четвертью, год за годом…

Юность моя, как пели тогда в песне, была комсомольской. И это была хорошая ступень для старта во взрослую жизнь.

Лично для меня это стало и решительной подготовкой к моей последующей деятельности, как политической, так профессионально-аналитической.

Этими годами юности я, без всякого лукавства, горжусь. Хотя у меня нет ностальгии по ним, своё комсомольское прошлое я не идеализирую, не плачу по нему, отношусь к нему как неотъемлемой части своего жизненного пути. Что было, то прошло, и прошлого не вернуть, потому как история сослагательного наклонения не приемлет.

Вместе с учёбой и общественной работой я не бросал своё увлечение моей виртуальной Кашландией. Мы оставили её в прошлой главе на перепутье.

Перед своим внезапным недугом и скорой смертью председатель Временного правительства Метерелио Августио Сонсалвиш успевает добиться принятия новой конституции.

По ней страна становится Социалистической Федеративной Республикой Кашландия (СФРК), состоящей из пяти социалистических республик – Кашанорской, Леской, Юго-Канской, Кордесской и Восточной Пруссии. По форме это напоминало реальную тогда, но бывшую уже сейчас, Югославию или Чехословакию, историей и политической жизнью которых я в тот период сильно интересовался. Чтобы этот созданный конгломерат не распался в будущем, его скрепой становится единственная политическая партия страны – Партия трудящихся Кашландии.

Высшим органом власти становилось Верховное Федеральное собрание, которое избирало президента, формировало совет министров СФРК. Возникает и живёт, как в последствие трактуют пережитые события кашландские историки, Четвёртая республика.

Рыжий кот Васька умер.

С ним безвременно погиб пламенный революционер и романтик Метерелио Августио Сонсалвиш.

Это случилось накануне первой сессии Верховного Федерального собрания СФРК в мае 1976 года. Политический пасьянс нового руководства моей выдуманной страны мне пришлось выстраивать заново.

Президентом становится, опять-таки, генерал Алек Ониос С'Орк, сыгравший важную роль в событиях «ноябрьского инцидента», когда «расцарапались» между собой временный президент Эту ди Ли Пазиш и председатель Временного правительства Метерелио Сонсалвиш.

В СФРК президент одновременно возглавляет парламент как председатель президиума Верховного Федерального собрания, но при этом контролирует всех силовиков как главнокомандующий вооруженными силами федерации.

Председателем Совета Министров СФРК избирается Малт Иотпен Йоргенсен как бывший лидер слитых в новую правящую партию христианских демократов. Партийным руководителем в ранге первого секретаря Партии трудящихся Кашландии избирается двоюродный брат главы государства Миол Миос С'Орк.

Утратившему власть бывшему временному президенту генералу Эту ди Ли Пазишу отходит пост министра обороны и в довесок присваивается звание маршала СФРК.

Ещё один видный деятель кашландской революции Карвалью Вилиозу соглашается на добровольную ссылку и едет управлять Кордесской социалистической республикой, единственной островной территории федерации. Он получает звание генерала в отставке, и ему ещё только предстоит сыграть важную реформаторскую роль в будущей кашландской истории.

Такой баланс власти в Кашландии существует несколько лет, страна развивается стабильно, проводятся съезды партии трудящихся, выдвигаются и достигаются планы, директивы экономического развития.

Скучность такого течения событий в Кашландии побуждает меня обратиться к соседней стране – Кролятии. Тем более что Серёжа то её, наверняка, забросил. Там история начинает бурлить.

Кролятская народная республика идёт по пути почти неуправляемой демократии, что ставит её на грань гражданской войны. В результате внутренней политической борьбы отца независимости генерала Кролеса Бермудеса убивают террористы, обвинив в тирании. Незадолго до этого многие его бывшие соратники, перешедшие в оппозицию, создают коалицию – Революционное демократическое движение.

Его возглавляет авторитетный политик Автьен Рамзес, который в 1974 году в качестве министра иностранных дел вёл личные переговоры с кашландским президентом Каудесом и добился юридического оформления итогов скорой войны между двумя странами.

Кролятия – парламентская республика, в которой первым лицом является премьер-министр. В мае 1977 года там проходят выборы, на которых побеждает широкая коалиция демократов – Революционного демократического движения (РДД), Компартии и социал-демократов. Сторонники и функционеры прежнего режима терпят поражение и довольствуются лишь 10 процентами голосов избирателей.

Новое правительство Кролятии возглавляет Автьен Рамзес. Однако время коалиций обычно скоротечно. Между вчерашними соратниками начинается политическая борьба. Правящая партия РДД раскалывается, от неё отделяется новая политическая организация – леворадикальное Революционное демократическое движение народа (РДДН).

На две партии, левую и правую, раскалываются социал-демократы. Коммунисты принимают сторону левых крыльев.

Автьен Рамзес как сторонник рыночных и демократических ценностей вынужден уйти в отставку с поста главы правительства и перейти в оппозицию, возглавив прежнюю партию РДД. Новым премьером становится Элтон Хиллари, а его заместителем Эллин Халтингринсон. Последний, кстати, был во главе боевой группы, совершившей покушение на отца независимости генерала Кролеса, но его простили и на долгие годы сделали несудимым.

Эта политическая метаморфоза случается в Кролятии в 1978 году, и на долгие 11 лет страной правит левая коалиция РДДН, Компартии и Рабочей партии левых социал-демократов.

Однако в парламенте неизменно присутствует оппозиция в лице РДД и правой социал-демократической партии при абсолютном лидерстве в ней Автьена Рамзеса.

После смерти Элтона Хиллари премьерское кресло занимает Халтингринсон. Политическая роль президента Кролятии номинальная. Его переизбирает Народное собрание каждые 4 года. В 1985 году главой государства становится Бен Ирихьян, один из ветеранов борьбы за независимость.

Отношения Кашландии и Кролятии все эти годы находятся практически на нуле, ну разве что, поддерживаются дипломатические контакты. Практически вся кролятская политическая элита остаётся пока обиженной на бывшую метрополию.

Что касается меня, то в реальности после окончания карагандинской школы №87, я решаю поступать на исторический факультет Московского университета имени М.В.Ломоносова.

1980-ый – год олимпийский. В связи с проведением в июле в Москве ХХII Олимпийских Игр, вступительные экзамены столичных вузов переносятся на август.

К слову сказать, их обычно проводили раньше, чем в остальных вузах большой страны СССР. Это давало возможность тем абитуриентам, которые не поступили в московские высшие учебные заведения, успеть попытать счастья в институтах и университетах других городов. В 1980 году такой возможности не было. Но я решил рискнуть.

В то время выпускники школ сдавали в мае-июне пять выпускных экзаменов. Затем в вузы надо было сдать ещё четыре экзамена – по предмету (у меня – история и обществоведение), написать сочинение по литературе, сдать устный экзамен по русскому языку и литературе, а также экзамен по иностранному языку.

Атмосфера в постолимпийской Москве для паренька из далёкой провинциальной Караганды была восхитительной. Всё блистало изумительной чистотой, было ещё не очень многолюдно, так как на время проведения Олимпиады въезд в столицу был ограничен. Полки торговых учреждений удивляли насыщенностью разнообразных товаров.

Сеть фирменных магазинов, таких как «Белград», «Лейпциг», «Ядран», «Польская мода», «София», «Будапешт», «Ванда» и прочие, стали местами паломничества гостей столицы. Мы туда ездили, и просто посмотреть, и чтобы прикупить что-либо из недорогого импорта из стран СЭВ (Совета экономической взаимопомощи).

Целый месяц я жил в студенческом общежитии филиала Дома студентов МГУ по Ломоносовскому проспекту.

Большую просторную комнату со мной делили ещё три абитуриента: один земляк из казахстанского Кустаная, белорус из Гомеля и парень из Тулы. Все мы были вчерашними школьниками, все поступали на истфак, быстро нашли общий язык, вместе готовились к экзаменам…, и поочередно один за другим выбывали из потока абитуриентов. Но, тем не менее, продолжали жить в одной комнате до начала сентября, потому как очень уж строгих правил выселения провалившихся абитуриентов в МГУ тогда не было.

И тут ко мне приехал мой карагандинский друг Павлик. Он следовал через Москву к своей бабушке, живущей близ Очакова на черноморском побережье Украины.

С другом Павлом, 1985

Поскольку наша комната была на пятерых, и была одна лишняя кровать, встретив Павлика, я привёз его в студенческое общежитие.

Пропускная система туда была по-московски строгой, вахтёршами были стойкие бабушки. Но вот на пропуске в общежитии не была предусмотрена фотография абитуриента, а паспорта, увы не проверяли. Поэтому я сначала сам преодолевал вахтёрский пост, а потом, поднявшись в свою комнату, сбрасывал пропуск Павлику. Но такая придуманная нами система действовала только пару дней.

Паша был настолько коммуникабельным человеком, что его почти сразу полюбили все старушки-вахтёрши. С дружинниками из студенческой добровольной народной дружины, обеспечивающей порядок в общежитии, он быстро сдружился.

Они его узнавали издали. Мне приходилось всегда предъявлять пропуск вахтёрам и дружинникам, а Павлик проходил рядом безостановочно. Когда, погостив у меня в Москве несколько дней, мой друг уезжал дальше на Чёрное море к своей бабушке, его, кажется, провожало всё общежитие, а дежурная вахтёрша, наверное, даже смахивала слезу промокшим носовым платочком.

Никто из нас, проживавших в том августе 1980 года в комнате общежития филиала Дома студентов МГУ на Ломоносовском проспекте, не стал тогда, сходу, студентом этого самого главного советского вуза. Наша дружба была скоротечной, но искренней и весёлой. Мы вместе гуляли по Москве, дневной и ночной.

Ложась спать, всегда довольно поздно, мы придумали такую игру. Каждый, уже лёжа под одеялом, сочинял строчку коллективного стиха. Итак, по очереди, в рифму, до полного завершения нашего сатирического творения. Одно из них я запомнил (привожу в изначальной стилистике и орфографии):

 
Шаги раздавалися глухо.
Шёл путник Маклаев Миклуха.
Он шёл из стран Африк и Азий,
Из стран, где кипел безобразий.
Кирпич на дороге лежал
И мирного путника ждал.
Миклуха сказал: «Что за дичь?»
С разбегу ногой пнул кирпич.
Посыпались искры из глаз,
И рухнул на землю сарбаз.
Мораль этой басни таков:
Судьба не щадит дураков!
 

Как сложилась судьба двоих друзей по нашей компании, я не знаю. Помню только, что паренёк из Гомеля радовался, что в штабе по трудоустройству абитуриентов МГУ, куда он обратился после получения двойки за сочинение, ему предложили место разнорабочего при одной из столовых ЦК КПСС. Кстати, я тоже обращался в этот штаб, но мне не было ещё 18 лет, и мне отказали в трудоустройстве в Москве.

Двое других, в принципе, добились того, что хотели от жизни. Ваш покорный слуга стал историком-аналитиком. Парень из Тулы всё же со второй или третьей попытки поступил на истфак МГУ, а теперь стал одним из очень известных российских аналитиков.

Я единственный из четвёрки, кто сдал все экзамены. Но баллов для поступления мне не хватило. Конкурс тогда был порядка 9 человек на одно место первокурсника, а проходной балл очень высоким. Я забрал документы из приёмной комиссии и вернулся в Караганду.

Весной следующего года мне предстояло быть призванным в Советскую Армию. По совету отца, я устроился слесарем в дорожно-строительное управление комбината «Карагандашахтострой», где мой родитель работал шофёром. Там сдал экзамены на водительские права, получил их, стал водителем, сначала, естественно, отцовского «Запарожца».

В мае 1981 года меня призвали в армию. Я служил сначала полгода в легендарной учебке близ поселка Отар в Джамбульской области Казахстана, получил там профессию военного водителя. Затем меня, удостоенного воинского звания сержанта, распределили в часть, расположенную в городе Уральске.

Наверное тогда, следуя в Уральск поездом, переполненном едущими из Афганистана дембелями, я осознал, что юность моя завершается. Она очень дорога мне, прежде всего, тем, что породила и укрепила во мне мою мечту.

VI. Военная служба аналитика

Армейская служба не изменила, а ещё больше укрепила во мне мою мечту стать историком. В условиях советского прошлого поступление на истфак было практически единственным вариантом получить в СССР не просто гуманитарное, а именно базовое политическое образование и практическую специализацию. Базовое, потому что курс «истории КПСС» пронизывал всю нашу сознательную жизнь. Политология, социология и им подобные дисциплины признавались тогда «лженауками».

Я уже точно определился с тем, что после службы в армии буду снова пытаться поступить на исторический факультет МГУ. Поэтому часы досуга часто проводил за чтением литературы, которую выискивал в недрах довольно массивной библиотеки нашей воинской части.

Несколько слов о том, в какую часть я попал после учебки.

Это был батальон обеспечения большого военного исследовательского института, подчиняющегося не Среднеазиатскому военному округу, где он территориально находился, а напрямую главнокомандующему войск связи СССР.

Здесь испытывалась новейшая профильная техника. Примерно две трети личного состава части были офицеры и прапорщики. Мне вначале в диковинку было встречать на коротком, метров сто всего, пути из столовой в казарму сразу несколько подполковников или полковников.

Как выпускник отарской учебки, я сразу же переходил на строевой шаг и чётко прикладывал руку к головному убору, отдавая честь идущему мне навстречу старшему офицеру.

В Отаре мы такого не видели, потому как командиром всей учебной дивизии был полковник, а нашим учебным батальоном командовал майор.

Уральск город старинный. Как тогда «клишировали», это «город революционной и боевой славы», много памятников истории, связанных с восстанием Пугачева, Пушкиным, Гражданской и Великой Отечественной войной. Наша часть располагалась на улице маршала Жукова. Интересно, что однажды к нам в часть приехала одна их дочерей прославленного советского военачальника. Она рассказывала много историй из жизни отца.

Много местных жителей из числа потомственных казаков служили в нашей части прапорщиками и офицерами. Интересно, что моя первая служебная командировка в качестве эксперта администрации президента Казахстана состоялась летом 1997 года именно в Уральск.

Тогда были сложные взаимоотношения местных органов власти и уральского казачества. Мы встречались с представителями казахских и казачьих организаций, общественными деятелями области, выслушивали их мнения и позиции. Я был удивлён, что среди моих собеседников оказались и бывшие мои сослуживцы по воинской части.

Кстати, по итогам этой поездки мною был написан большой аналитический материал на самое высокое в независимой республике имя, приняты и реализованы предложенные меры. Это во многом способствовало выравниванию ситуации, выстраиванию нового баланса в региональных внутриэлитных отношениях.

Итак, в библиотеке воинской части было много полезного материала, который я перечитывал взахлёб. Помню такой случай.

Ночью, будучи дежурным по роте, отправив спать обоих дневальных, я на посту, «на тумбочке», читал интересную книжку. Вдруг скрипнула дверь, в расположение роты поднимался дежурный по части подполковник, служивший не где-нибудь, а в особом отделе нашей части.

Я быстро положил книжицу в тумбочку, а когда дежурный офицер вошёл, отрапортовал ему, как того требовал воинский устав. Тот же устав гласил и о том, что должно находиться в тумбочке дневального по роте.

Положив книжку в самый верхний её ящик, я не очень плотно закрыл его. Падающий сверху свет предательски чётко высвечивал ярко красную обложку читаемой мною на посту, в нарушении устава, книги. Это не могло ускользнуть от глаз офицера-особиста.

Он открыл ящик и вынул книгу:

– Читаем на посту? – укоризненно спросил он.

– Так точно, – ответил я, ожидая кары.

– И что мы читаем? – вопрошал подполковник, и стал вертеть в руках и листать красную книжицу.

Потом поднял глаза и спросил в лоб:

– Зачем тебе это?

Я сходу ответил:

– Вероятного противника нужно знать досконально.

– Хорошо, хорошо, – завершил наш диалог дежурный по части.

Отдав мне мою книгу, спросив, всё ли в порядке, он направился к выходу из казармы.

Книгой, которую я читал, был сборник записей военного корреспондента ТАСС П.П.Владимирова «Особый район Китая». События книги относились к 40-ым годам ХХ века, когда автор работал на территории, контролируемой Компартией Китая во главе с Мао Цзэдуном. Во времена, когда я служил в армии, «вероятным противником» для Советского Союза всё ещё была Китайская народная республика. В ней новый руководитель Дэн Сяопин только начинал свои великие реформы, а отношения между СССР и КНР были ещё очень далеки от нормализации.

В общем, служа в армии, я готовился к поступлению в университет. Армия была хорошей школой не только жизни.

Мне вновь пришлось там побыть комсомольским вожаком, меня избрали секретарём комсомольской организации роты. Я к этому особо не стремился, но вышло так, как получилось.

Наша рота, численностью около 60-ти человек, состояла из примерно 30 выходцев с Украины, полтора десятка ребят были из Азербайджана, причем как, собственно, азержайджанцев, так и армян, призванных из Баку и Нагорного Карабаха. Моё отделение водителей, в котором я «сержантствовал», состояло помимо меня из 3 азербайджанцев, 1 армянина и 1 украинца.

Человек пять в нашей роте были из Казахстана – ребята из-под Алма-Аты, я – из Караганды, а также пару военнослужащих призывались из Узбекистана. Несколько человек призваны были из Беларуси и России.

Такой вот многонациональный армейский коллектив. В нём, собственно, я впервые познал, что есть такое и насколько опасным может быть межэтнический конфликт. Случилось так, что где-то сразу почувствовалась взаимная, плохо скрываемая неприязнь азербайджанцев и армян. Более явными были постепенно ухудшающиеся отношения между украинцами, в большинстве своём выходцами из западных областей республики, и азербайджанцами.

И вот однажды, вечером уже после отбоя, чей-то, наверняка, бытовой спор привёл к фронтальному столкновению двух этнических групп военнослужащих. Кто-то в попытке успокоить горячих парней включил свет в спальном помещении казармы. Это заметил обходивший территорию части дежурный офицер, быстро поднявшийся в расположение нашей роты. Там он и застал финальную часть баталии с разбитыми в кровь лицами её участников.

В ту роковую ночь по роте дежурил мой армейский товарищ Николай, одессит по призыву и жизни. Последовали разбирательства на самом высоком уровне. Дело осложнялось тем, что это произошло в канун большого политического праздника – 60-летия образования СССР, который отмечался в декабре 1982 года.

Вроде как отовсюду звучало о том, что вопрос межнациональных отношений в стране полностью решён, а тут в образцовой воинской части славного города Уральска произошло вот такое!

Служба в Советской армии. Город Уральск, 1982

Виновных наказали. По одному человеку от каждой конфликтующей стороны отправили на гауптвахту. Друга моего одессита Николая, как не обеспечившего порядок во время своего дежурства, разжаловали из младших сержантов в рядовые, а также сняли с должности секретаря комсомольской организации роты. Вот тут-то мне и пришлось подхватить красное комсомольское знамя, выпавшее в ту роковую ночь из рук моего товарища.

Кстати, командование роты и батальона предлагало другую кандидатуру – командира взвода, младшего сержанта Сергея К., призванного из тогдашней Горьковской области. Но на собрании он встал и сказал:

– А чего меня то? Давайте изберём Николая, – и указал на меня.

Комсомольцы загалдели и стали дружно поднимать руки, голосуя за мою кандидатуру. Батальонный и ротный политруки попытались переломить ситуацию, потребовали переголосовать, но уже с участием моей кандидатуры. Результат был уже официально однозначен, я был избран единогласно.

Самых активных комсомольцев в армии принимали в партию. В то время это было престижно, а в моем случае означало бы почти 100-процентное зачисление в вуз как служившего в армии, да ещё коммуниста.

Я подал, как полагается, заявление, получил требуемые рекомендации от партийцев со стажем. Но на моём пути вновь возникло препятствие.

В караульном помещении был склад медикаментов, который опечатывал лично начальник медсанчасти. Кто-то из солдат умудрился вскрыть склад так, что печать оказалась нетронутой. А внутри то была огромная бутыль с чистейшим медицинским спиртом. Хитрецы отлили из этой ёмкости где-то около литра спирта, долили взамен воды, предусмотрительно до того же уровня, который был до этого в огромной бутыли.

Как раз только что вышел приказ о нашей предстоящей демобилизации, а март в Уральске – очень суровое время. Морозы не отпускали, по ночам было до -30 градусов.

Помню, это было перед самым выходом на пост, а в то время в нашей части по ночам выставлялись так называемые «сержантские посты». Иными словами, два часовых из числа военнослужащих сержантского состава сменяли друг друга на посту, действовавшем в карауле только в ночное время с 19.00 вечера до 7.00 следующего утра.

Около 2-х часов ночи перед выходом на пост разводящий, кстати, мой командир взвода, тоже сержант житомирец Валентин Г. подносит мне рюмку разбавленного спирта и говорит: «Пей, будет тепло!» Я выпил, смачно закусив шматком украинского сала с чёрным хлебом и почти половиной головки репчатого лука. Так в ту ночь уходили все караульные…

Отстояв два часа на посту, возвратившись в караульное помещение, я завалился, как это и было положено часовому, спать.

Вдруг меня разбудила команда начальника караула: «Караул – в ружье!». Приехал проверяющий оперативный дежурный. Как потом оказалось, при проверке он обнаружил в оружейной комнате полбутылки спрятанного в ветошь спирта. Построив караульных, оперативный дежурный подходил к каждому и задавал вопросы по Уставу караульной службы. Очередь дошла до меня.

Полковник вплотную приблизил к моему лицу своё и потребовал рассказать об обязанностях часового. Я отчеканил всё, что знал, наизусть, без запинки. Только, помню, как сильно колотилось сердце, и я чувствовал, как проверяющий вдыхал исходящие из меня пары выдыхаемого воздуха.

В отчёте о проверке караула полковник написал, что он обнаружил открытую бутылку спирта, но тут же отметил о том, что состояние всех караульных нормальное. Тем не менее, последовало разбирательство этой нашей коллективной воинской провинности. Естественно, что все напрочь отрицали какую-либо причастность к инциденту с найденным спиртом. Мне, наверное, досталось больше всего допросов, уже и как комсомольскому вожаку.

Замполит батальона требовал «раскрыть» все «адреса и явки», но я стойко переносил давление командиров. Как результат, в ряды КПСС меня тогда не приняли. Всех участников того караула демобилизовали только в третью очередь, направив ещё и на аккордные дембельские работы.

В середине мая, тем не менее, я был уже дома. В конце июня отбыл в Москву, снова подавать документы на истфак МГУ.

В тот год экзамены в главный вуз СССР проходили с середины июля, раньше, чем в других вузах страны. Самым первым экзаменом было сочинение по русскому языку и литературе. Его я написал, но получил обидную тройку. Шансов на внеконкурсное прохождение у меня практически не было. Поэтому я решил сразу забрать документы и вернуться в Караганду.

Возвратившись домой, сразу же пошёл в приёмную комиссию Карагандинского государственного университета, подал документы и в течение августа успешно сдал все экзамены.

В конце августа я был зачислен на первый курс исторического факультета, связав, таким образом, свою жизнь на последующие восемь с половиной лет с Карагандинским государственным университетом.