Текст книги "Психологическое консультирование, психокоррекция и профилактика зависимости"

6.2. Механизмы психологической защиты

Защитные механизмы – это неосознаваемые личностью психологические стратегии, с помощью которых человек избегает или снижает интенсивность таких негативных состояний, как конфликт, фрустрация, тревога и стресс. Основным отличием защитных автоматизмов от копинг-стратегий является бессознательное включение первых и сознательное, целенаправленное использование последних.

Понятие «защитные механизмы» было введено З. Фрейдом для обозначения техники, которую Эго использует в конфликтах, ведущих к неврозам. При неврозе пациенты жалуются на эмоциональные расстройства, в основе которых лежит переживание человеком внутреннего конфликта, столкновение особо значимых отношений личности с противоречащими им обстоятельствами жизненной ситуации. Неспособность человека разрешить такой конфликт вызывает рост внутреннего напряжения и дискомфорта. 3.Фрейд показал, что в этот трудный для человека момент активизируются специальные психологические механизмы, которые защищают сознание от неприятных, травмирующих переживаний. Включение механизмов защиты сопровождается субъективным ощущением облегчения или снятия напряжения.

Анна Фрейд (дочь З. Фрейда) акцентировала роль механизмов защиты в разрешении внешних, то есть социогенных конфликтов; эти механизмы рассматриваются ею как продукты развития и научения. А. Фрейд выдвинула представление о том, что набор защитных механизмов индивидуален и характеризует уровень адаптированности личности. Впоследствии защитные механизмы стали рассматриваться не только как невротический симптом, но и как функция Я сознательной части личности любого человека. При угрозе целостности личности именно защитные механизмы отвечают за ее интеграцию и приспособление к реальным обстоятельствам.

Психологический защитный механизм обеспечивает защиту «Я» от осознавания явлений, порождающих тревогу. Для авторов не психоаналитической ориентации он означает внешне наблюдаемые паттерны поведения, для психоаналитика – внешне наблюдаемые и регистрируемые паттерны защитного поведения, чувства и мысли, связанные с ними, являются всего лишь внешними, иногда даже частными проявлениями внутреннего, скрытого интрапсихического процесса, который, собственно, и является истинным защитным механизмом.

Виды механизмов психологической защиты. К настощему времени описано более двух десятков защитных механизмов, но самыми изучаемыми оказались восемь: отрицание, вытеснение, компенсация, регрессия, проекция, замещение, интеллектуализация, реактивное образование.

Н. М. Никольская и Р. М. Грановская [51] дифференцируют в своем исследовании 11 механизмов защиты.

Вытеснение – избирательное преднамеренное забывание информации, связанной с конфликтом и напряжением. Это вытеснение неприятного (желаний, мыслей, чувств, вызывающих тревогу) из памяти. Фрейд считал такой механизм главным способом защиты инфантильного «Я». Вытесненные импульсы, не разрешаясь в поведении, тем не менее сохраняют свои эмоциональные и психовегетативные компоненты. Например, типична ситуация, когда содержательная сторона психотравмирующей ситуации не осознается, и человек вытесняет сам факт какого-либо неблаговидного поступка, но интрапсихический конфликт сохраняется, а вызванное им эмоциональное напряжение субъективно воспринимается как внешне немотивированная тревога. Именно поэтому вытесненные влечения могут проявляться в невротических и психофизиологических симптомах. Наиболее часто вытесняются личностные свойства, качества и поступки, не делающие личность привлекательной в глазах самого человека и других людей, например завистливость, недоброжелательность, неблагодарность и т. п. Психотравмирующие обстоятельства или нежелательная информация вытесняются из сознания субъекта, переходя в подсознание, хотя внешне это может выглядеть как сознательное противодействие воспоминаниям и самоанализу.

Отрицание – механизм психологической защиты, с помощью которого личность либо отрицает некоторые фрустрирующие, вызывающие тревогу обстоятельства, либо меняет свое толкование ситуации, чтобы воспринимать ее менее угрожающей. Отрицанию подвергаются те аспекты внешней реальности, которые, будучи очевидными для окружающих, тем не менее не принимаются, не признаются самой личностью (например, человек при сообщении о гибели родственника не воспринимает это известие, не хочет в это верить). Не воспринимается та информация, которая тревожит, противоречит основным установкам личности, угрожает ее самосохранению, самоуважению или социальному престижу и может привести к внутреннему конфликту. Как процесс, направленный вовне, отрицание часто противопоставляется вытеснению – психологической защите против внутренних, инстинктивных требований и побуждений. Отрицание характеризуется внешне отчетливым искажением восприятия действительности.

Подавление – в этом случае человек избегает тревожащих мыслей, старается не сосредотачиваться на них. Подавление обычно предполагает переключение на что-то другое, отвлечение внимания от неприятных мыслей (избегающее мышление). Таким образом, при подавлении неприятные мысли блокируются иными, нейтральными или приятными (при вытеснении же мысль полностью недоступна сознанию).

Регрессия – механизм психологической защиты, благодаря которому личность в своих поведенческих реакциях стремится избежать тревоги, переходя на тип реагирования, присущий более ранней стадии жизни. При этой форме защитной реакции личность, подвергающаяся действию фрустрирующих факторов, заменяет решение субъективно более сложных задач на относительно более простые и доступные в сложившейся ситуации. 3. Фрейд выделял два типа регрессии. В одном случае заменяется объект, который не может удовлетворить потребность. Например, рассорившись с кем-то, человек может вернуться к старому приятелю, с которым уже были прекращены всяческие отношения. Во втором – неудовлетворенность какой-либо деятельностью может побудить человека вернуться к прежнему роду занятий. Использование более простых и привычных поведенческих стереотипов существенно обедняет возможности преодоления конфликтных ситуаций. Этот вид психологической защиты скорее присущ психопатическим личностям с их импульсивностью и слабостью волевого контроля.

Идентификация. Задействуя этот механизм, человек принимает личностные характеристики (особенности поведения) другого лица. Скажем, не имея достаточно мужества, человек идентифицирует себя с героической личностью, что придает ему больше уверенности в своих силах. Может подражать поведению культовой фигуры – это увеличивает значимость в собственных глазах. Таким образом, идентификация как механизм психологической защиты проявляется в попытках найти подходящую замену реального или воображаемого недостатка, дефекта личности другим качеством, чаще всего с помощью фантазирования или присвоения себе свойств, достоинств, ценностей, поведенческих характеристик другой личности. При этом заимствованные ценности, установки или мысли принимаются без анализа и переструктурирования и поэтому не становятся частью самой личности.

Компенсация. Хотя этот механизм психологической защиты нередко объединяют с идентификацией, ряд авторов считает его одной из самостоятельных форм защиты от комплекса неполноценности. Человек прилагает значительные усилия, чтобы достичь успеха в той области, где он чувствует свою неполноценность. Другое проявление компенсаторных защитных механизмов – преодоление фрустрирующих обстоятельств или ситуаций благодаря сверхудовлетворению в других сферах. Например, физически слабый или робкий человек, который не способен ответить на угрозу расправы, находит удовлетворение за счет унижения обидчика с помощью изощренного ума или хитрости.

Проекция. В основе этого защитного механизма лежит процесс, посредством которого неосознаваемые и неприемлемые для личности чувства и мысли приписываются другим субъектам. Нередко человек приписывает агрессивность окружающим, чтобы оправдать свою собственную агрессивность или недоброжелательность, проявляемую будто бы в защитных целях. Хорошо известны примеры ханжества, когда кто-то постоянно приписывает другим собственные аморальные стремления. Реже встречается другой вид проекции, при которой значимым лицам (чаще из микросоциального окружения) приписываются позитивные, социально одобряемые чувства, мысли или действия.

Замещение. Действие этого защитного механизма проявляется в разрядке подавленных эмоций (как правило, враждебности, гнева) на объектах, представляющих меньшую опасность или более доступных, чем те, что вызвали отрицательные эмоции. Например, открытое проявление досады, злости на какого-то человека может быть чревато нежелательным с ним конфликтом, поэтому гнев переносится на иной объект, более доступный и неопасный. В большинстве случаев замещение разряжает эмоциональное напряжение, возникшее под влиянием фрустрирующей ситуации, но не приводит к облегчению или достижению поставленной цели. Во многих отношениях замещение идентично сублимации. Ряд исследователей включают в этот защитный механизм не только замену объекта действия, но и самого действия, подразумевая под этим различные варианты замещающей деятельности. В результате энергия, возникшая под влиянием одного побуждения, разряжается в другой деятельности, например, злость или половое влечение разряжается при выполнении физической работы. 3. Фрейд считал замещение одним из базовых способов функционирования бессознательного.

Интеллектуализация. Этот защитный механизм часто (особенно в психотерапевтической литературе) обозначают понятием «рационализация», хотя по существу они несколько отличаются. Так, действие интеллектуализации проявляется в чрезмерно умственном способе преодоления фрустрирующей ситуации – без переживаний, лишь на основании анализа фактов. Личность отсекает переживания, вызванные неприятной или субъективно неприемлемой ситуацией, при помощи логических установок и манипуляций даже при наличии убедительных доказательств в пользу противоположного.

Рационализация. Отличие интеллектуализации от рационализации, по мнению Ф. Е. Василюка, в том, что она, по существу, представляет собой уход из мира импульсов и аффектов в мир слов и абстракций. При рационализации же личность создает логические (псевдоразумные), но благовидные обоснования своего или чужого поведения, действий или переживаний, вызванных причинами, которые она (личность) не может признать из-за угрозы потерять самоуважение. Этот защитный механизм связан с использованием хорошего, а не реального обоснования своего поведения. По существу, речь идет о мотивировке, с помощью которой скрываются реальные мотивы поведения и пытаются избежать порицания или наказания.

Реактивное образование. По 3. Фрейду, если существует опасность возвращения в сознание вытесненного угрожающего побуждения, человек может усилить вытеснение, ведя себя диаметрально противоположным этому побуждению образом. Например, если кому-либо угрожают вытесненные гомосексуальные побуждения, то, чтобы усилить их вытеснение, этот человек может выбрать чрезмерную гетеросексуальную деятельность. По сути, реактивное образование это контрмотивированное поведение. Такой вид психологической защиты нередко отождествляют с гиперкомпенсацией.

По данным разных авторов, выраженность защитных механизмов неодинакова. У Р. Плутчика с соавторами на первом месте стоит механизм интеллектуализации (63 %), за ним следуют регрессия (51 %), проекция (42 %) и компенсация (34 %). Согласно Т. В. Тулупьевой, наиболее выражены в ранней юности проекция (67 %), интеллектуализация (53 %) и компенсация (52 %).

Имеются данные о роли типологических особенностей в использовании тех или иных видов психологическрой защиты. Лица с преобладанием первой сигнальной системы по И. П. Павлову (или эмоциональный тип по Лазарусу) используют отрицание и подавление, а лица с преобладанием второй сигнальной системы (рациональный тип по Лазарусу) – проекцию, вытеснение и рационализацию.

Фрейд указывал, что существуют два основных способа справляться с тревогой. Первым, более здоровым способом, он считал взаимодействие с порождающим тревогу явлением: это может быть и преодоление препятствия, и осознание мотивов своего поведения, и многое другое. Вторым же, менее надежным и более пассивным способом является преодоление тревоги за счет бессознательной деформации реальности – способом формирования какого-либо защитного механизма. В современной психологии эта идея обрела новое звучание в виде разделения понятий «защитные стратегии» и «стратегии совладания» со стрессом и с другими порождающими тревогу событиями. Стратегии совладания могут быть различны, но они всегда осознаны, рациональны и направлены на источник тревоги (например, студент, тревожащийся по поводу конкретного экзамена, может выбирать различные стратегии для подготовки к нему и успешного его прохождения). Защитные же стратегии предполагают бессознательное, нерациональное поведение [33].

6.3. Копинг-стратегии

Реакции совладания нацелены на то, чтобы повлиять либо на окружающий мир, либо на самого себя, либо на то и другое. Для обозначения сознательных усилий личности, предпринимаемых в ситуации психологической угрозы, используют понятия копинг-поведение, или копинг-стратегии (coping). В качестве видов совладающего поведения выделяют: копинг, ориентированный на проблему (problem focused); копинг, сфокусированный на эмоциях (emotion focused); копинг, направленный на поиск социальной поддержки и избегание. В последнем случае имеет место эмоциональное реагирование на ситуацию, которое не сопровождается конкретными действиями, поскольку человек пытается не думать о проблеме вообще, стремится забыться во сне, отвлечься от отрицательных эмоций, принимая алкоголь, наркотики или, например, поглощая еду.

Некоторые авторы характеризуют совладание как целенаправленные, гибкие и адекватные реальности адаптивные действия, а защитные процессы понимает как навязанные, ригидные и искажающие реальность [31].

Копинг-стратегии, то есть сознательно сформулированные способы совладания, успешно осуществляются при соблюдении трех условий [51]:

1) достаточно полном осознавании возникших трудностей;

2) знании способов эффективного совладания именно с ситуацией данного типа;

3) умении своевременно применить их на практике.

Некоторые авторы рассматривают стратегии совладания не только как осознанные варианты бессознательных защит, но и как родовое, более широкое понятие по отношению к ним, включающее в себя как бессознательные, так и осознанные защитные техники. В рамках этого подхода автоматизмы психологической защиты выступают как один из возможных способов реализации копинг-поведения. Так, проекцию и замещение можно трактовать как часть стратегии совладания по типу конфронтации, отрицание – как часть стратегии по типу отдаления и т. п. В основе каждой из копинг-стратегий может лежать не один, а несколько различных защитных интрапсихических механизмов. Например, когда человек сознательно игнорирует неприятную ситуацию или даже подшучивает над ней, это частично может основываться на отрицании, частично на рационализации. В случае сознательного ухода в работу неосознанно включаются защитные механизмы замещения и/или сублимации [31; 51].

Типы поведения людей в конфликтных ситуациях. К. Томас (К. Thomas) для описания типов поведения в конфликте применил двухмерную модель. Основополагающими измерениями в ней выступают кооперация (внимание человека к интересам других людей) и напористость (акцент на защите собственных интересов). Соответственно этим двум измерениям К. Томас выделил следующие способы регулирования конфликтов:

1. соперничество (конкуренция) – стремление добиться удовлетворения своих интересов в ущерб другому;

2. приспособление – принесение в жертву собственных интересов ради интересов другого человека;

3. компромисс, то есть взаимные уступки;

4. избегание, для которого характерно отсутствие как стремления к кооперации, так и тенденции к достижению собственных целей;

5. сотрудничество – когда участники ситуации приходят к решению, полностью удовлетворяющему интересы обеих сторон.

Стратегия соперничества связана с высоким уровнем эмоциональности в коммуникативной сфере, экстернальным локусом контроля и выраженным ожиданием негативного отношения со стороны окружающих.

Стратегия приспособления характерна для людей с низкими показателями предметной (т. е. направленной на дело) и коммуникативной активности.

Стратегия избегания связана с низкой предметной активностью, высокой эмоциональностью, негативным отношением к себе и низким уровнем самоуправления.

Стратегию сотрудничества предпочитают люди, характеризующиеся высокой предметной энергичностью (потребностью в напряженной работе), более низкими показателями эмоциональности, интернальностью локуса контроля и позитивным отношением к себе и к другим.

Очевидно, что с риском химической зависимости наименее связана стратегия сотрудничества.

И. М. Никольская и Р. М. Грановская [51] установили, что взрослые чаще всего используют следующие способы совладания с внутренним напряжением:

• взаимодействуют с продуктами человеческого творчества (читают книги, слушают музыку, ходят в музей) или сами рисуют, сочиняют стихи, поют, т. е. творчески самовыражаются;

• ищут поддержку у друзей и знакомых;

• погружаются в работу;

• сменяют вид активности с психической на физическую (занятия спортом, прогулки, водные процедуры) или используют так называемые приемы «за-» («заесть», «заспать», «залюбить», «загулять», «затанцевать»);

• обдумывают возникшую ситуацию.

6.4. Мотивационные аспекты зависимого поведения

Под мотивом понимается то, что побуждает деятельность человека, ради чего она совершается. Мотивация занимает ведущее место в структуре личности и является одним из основных понятий, которые используются для объяснения движущих сил поведения. В роли мотива могут выступать потребности, интересы, влечения, эмоции, установки, идеалы. В работах отечественных психологов мотив понимается и как осознанная потребность, и как предмет потребности, а также отождествляется с потребностью.

Можно предположить, что использование психоактивных веществ, начиная от кофе и сигарет, продолжая снотворными, транквилизаторами и другими «легкими» ПАВ и заканчивая тяжелыми наркотиками, выполняет функцию универсального механизма «защиты» от напора цивилизации. Аддиктивное поведение может быть понято как универсальная, хотя и ущербная, «копинг-стратегия» (осознанное бегство в виртуальную реальность), как тип поведения в конфликтной ситуации, как стиль и образ жизни человека в «эпоху постмодерна». А сформировавшаяся, клинически выраженная зависимость, в силу того, что она практически необратима, может рассматриваться как итоговая форма универсальной самореализации человека, остановленного в своем развитии глобальной («глобалистской»?) фрустрацией.

Кто может гарантировать сегодня, что получаемое образование действительно чего-то стоит, и что соответствующая ему работа действительно будет получена? Неизвестно, стоит ли на самом деле стремиться к созданию семьи, если все вокруг говорят о том, что это очень большой риск? Стоит ли стремиться к спортивным достижениям, если ты рискуешь превратиться потом в «развалину»? Употребление наркотиков, помещенное в этот контекст, выглядит более простым решением, чем принятие на себя ответственности за выбор смысло-жизненных ценностей.

«Сегодня считается вполне доказанным, что половина нынешнего молодого поколения пробовала запрещенные наркотики в течение своего подросткового возраста и что приблизительно четверть используют наркотики постоянно либо в качестве «развлекательного» компонента (клубные наркотики в Британии), либо являются героиновыми экспериментаторами (как в России). Это говорит о том, что мы нуждаемся в объяснении и понимании новых социальных трансформаций, происшедших в самых разных направлениях. Молодежная культура приспособила, «разместила» внутри себя использование наркотиков в качестве еще одного дополнительного развлечения. Примечательно, что нелегальность использования наркотиков и их хранения редко кто из пользователей воспринимает как ключевой фактор риска. Не является таковым до определенного времени и собственное здоровье. Представления родителей о риске и опасности наркотиков, по мнению молодежи, настолько далеки от реальности, преувеличенны и мало информативны, что лучше вовсе не говорить правду, мистифицировать события, потому что взрослые просто не способны, в силу своего возраста и менталитета, разобраться в этих вопросах» [107].

В начале последней четверти XX века мир казался расколотым на две цивилизационные реальности. В одной реальности мировоззрение молодежи формировалось под слоганом «Секс, наркотики и рок-н-ролл» (англ. «Sex & Drugs & Rock & Roll» – хит британского рок-музыканта И. Дьюри (1977 г.), одного из основателей панк-движения[16]16
  Из рекламного сопровождения к фильму с одноименным названием, вышедшему на экраны мира и РФ в 2010 году: «Это были годы небывалого стремления к свободе и ошеломляющей популярности рок-н-рола. Его идолы возводились на пьедестал, им поклонялись и подражали. Раскованная, пьянящая музыка Иэна Дьюри стала символом поколения.


[Закрыть]), в другой – под лозунгом «Ленин, Партия, Комсомол!» (хит А. Пахмутовой[17]17
  «Если дело отцов станет делом твоим, – //Только так победим. Только так победим. //Слышишь юности голос мятежный, //Слышишь голос заводов и сел: //Ленин, Партия, Комсомол!».


[Закрыть], 1982 г.). Десять лет спустя выяснилось, что в противостоянии невольно, хотя и ненадолго победила А. Пахмутова (с ее хитом 1962 года: «Гайдар шагает впереди»), а уже в следующем году в России тоже началась «эпоха глобализации». Секс, рок-н-ролл, а потом и наркотики стали самым ходовым товаром на глобальном рынке и едва ли не основным контентом культурной жизни российских «тинэйджеров».

Это произошло в результате «нормализации» обществом (фактическое признание приемлемости) таких способов проведения молодежного досуга, которые диктовались интересами бизнеса, моды, медиа, музыкальной и «питьевой» индустрии, – «всего того, что так пышно расцветало на молодежных потребительских рынках конца XX века» [107].

Как согласуются между собой тезис о саморазрушительности аддиктивного поведения и та реальность, в которой потребление наркотиков молодыми людьми признано повсеместной и по факту едва ли не «нормативной» для этого возраста практикой?

Канадский психофизиолог, автор многократно переизданного учебника по психологии мотивации, утверждает: «Многие люди годами принимают наркотические вещества, но все же не превращаются в наркоманов» [78, с.319]. Фрэнкин объясняет это тем, что потребители ПАВ делятся на две категории: 1) гедонистов, ищущих в наркотике эйфории, и 2) психоневротиков, пытающихся с помощью наркотиков избавиться от тревоги, депрессии и страхов. Первая категория, по его мнению, способна контролировать свое потребление, вторая же становится рабом зависимости. Таков же, по мнению автора учебника, и механизм зависимости от алкоголя: те, кто использует его для повышения тонуса и настроен на позитивные эмоциональные переживания (т. е. употребляет алкоголь только для развлечения, либо на основе гедонистического мотива), менее подвержен риску зависимости, чем люди, пытающиеся устранить с помощью алкоголя негативные переживания.

Впрочем, Фрэнкин признает, что между первой моделью поведения (усилить позитивный настрой) и второй (ослабить негативный) имеется значимая положительная корреляция, а, следовательно, обе стратегии могут совмещаться одним и тем же человеком, и дело обстоит сложнее, чем хотелось бы. Гипотеза о неподверженности риску некоторой части потребителей наркотиков получила, якобы, подтверждение в связи с проблемой ветеранов вьетнамской войны. Многие американские солдаты, имевшие опыт употребления наркотиков во время войны, без видимых проблем забывали о них в мирной жизни. Врачи с удивлением констатировали, что лишь 15 % солдат-ветеранов не избавились от героиновой зависимости. Однозначного объяснения этому факту не найдено. Как бы то ни было, профессор Фрэнкин, как и некоторые другие западные исследователи проблемы зависимости, склонен считать, что социальный контроль в сочетании с хорошей социальной адаптацией, а также, по-видимому, самоконтроль (как особый тип когнитивной копинг-стратегии) являются достаточно эффективными факторами противодействия риску наркозависимости. Подводя итоги своему исследованию о связи мотивации и зависимости от ПАВ, Р. Фрэнкин среди прочих тезисов формулирует такие, с которыми не все, пожалуй, согласятся:

• наркозависимость формируется у людей и животных только в том случае, если не удовлетворены их базовые психолого-социальные потребности;

• подростки, хорошо адаптированные в социальном отношении, могут экспериментировать с марихуаной без особого риска стать наркозависимыми;

• вероятность избавления от зависимости с помощью медицины или специализированных программ помощи наркоманам не превышает 5–10 %; если человек выбирает собственный путь преодоления зависимости («идет своим путем»), вероятность успеха повышается.

В связи с обозначившимся (прежде всего в западной литературе) трендом к «более взвешенной» позиции в оценке уровня «наркоугрозы», представляет интерес социологическое исследование «Молодежь и наркотики», проведенное совместно рядом европейских университетов и научных центров трех стран – Германии, Испании и Украины [45].

Первый этап (наркоэпидемии на Украине) характерен бурной динамикой, стремительным ростом эпидемических показателей, – отмечает социолог И. Рущенко [65]. «В обществе резко нарастает состояние тревоги, этому способствуют средства массовой информации, которые из конъюнктурных соображений усиливают ощущение страха и неуверенности. Алармистская фаза характерна резконегативным отношением к наркоманам, что не удивительно, поскольку деление мира на «Мы» и «Они», подозрительное отношение к чужакам, тем более к тем, кто уже априори определен, как опасный для общества человек – кроется в самой нашей природе. В сознании большинства людей интуитивно формируется норма: никогда и ни при каких обстоятельствах не употреблять наркотики». В то же время «на Западе в силу различных дискуссий и собственного опыта люди более четко разграничивают так называемые «легкие» и «тяжелые» наркотики. Например, обсуждается вопрос о легализации марихуаны, марихуана сравнивается со спиртным или сигаретами». «В среде украинских наркологов и в общественном сознании такого четкого разделения нет», – с явным сожалением констатирует украинский автор. Как видно, социолог И. Рущенко не склонен поддерживать «алармистские» настроения украинских наркологов. А наркологи-эксперты (статья в том же сборнике) отнюдь не видят обещанной И. Рущенко стабилизации, даже снижения, уровня наркотизации населения Украины: «Эпидемия из стадии взрывообразного роста перешла в стадию роста пропорционального», и только. До 50, а то и до 70 % всей молодежи уже имеют опыт потребления наркотиков, говорят эти эксперты. «Наркомания стала модой, атрибутом молодежной субкультуры, без марихуаны, «экстази» и других психостимуляторов многие уже не представляют себе дискотеку и другие формы молодежного досуга» [54].

Из всего вышесказанного следует: либо тезис о возможности безопасного, контролируемого употребления наркотиков ошибочен, либо те, кто его продвигает, каким-то образом ангажированы в этом вопросе: коммерчески, политически и т. п. Что касается И. Рущенко, то его ангажированность явно имеет политическую окраску: «Данные наших исследований показывают несостоятельность новых идеологических мифов, которые рождаются, в частности, в головах некоторых российских деятелей антизападной ориентации, которые рассматривают эпидемию наркомании как форму агрессии Запада против России. Высказывания по этому поводу просто уникальны. Например: "наркотики – это оружие геноцида четвертой мировой войны, по существу уже начавшейся. Победители в холодной войне повернули стрелку наркобизнеса на Россию, напустили на нас международную наркомафию…"» [65].