Текст книги "Zαδница Василиска"

Рабочий клин (типовая конфигурация):

количество ведомых дронов – 12, в том числе тяжёлых ударных типа «Стриж» – 3 единицы, дальней зачистки типа «Оса» – 4 единицы, непосредственного прикрытия типа «Каракурт» – 5 единиц.

При необходимости конфигурация клина может быть изменена. Опция доступна при замене модуля управления на истребителе. ВНИМАНИЕ! Только на специально оборудованном стенде!

Скорость… Прицельно-навигационный комплекс, система управления оружием… Детекторный комплекс…

А пилотская кабина девятки! Машина обнимает пилота, как любящая женщина, крепко, но нежно. Это не коробка в несколько тысяч тонн массы покоя, пилотирование девятки это песнь души и счастье бытия. Перегрузки при маневрах позволяют ощутить себя живущим на полную катушку.

Перегрузки при маневрах…»

Закусив губу, Лобачевский тычет в корпус истребителя кулаком, поворачивается к машине спиной и твёрдой походкой направляется к ведущему в жилые отсеки шлюзу. Внешний скелет его модернизированного механиками Морского корпуса скафандра старательно демпфирует нагрузки, возникающие при движении.

«При восстановлении повреждённых нервных волокон нижних конечностей произошло их изменение неясной пока природы. Структура ткани изменена, последствия непредсказуемы. Кроме того, наблюдаются многочисленные нарушения структуры костей и суставов. В настоящее время ноги пациента функционируют нормально, если не считать болезненной чувствительности. Рекомендуется постоянное врачебное наблюдение. Противопоказаны любые физические нагрузки, превышающие стандартный уровень».

Последняя фраза эпикриза перечеркнула лётную карьеру гардемарина Лобачевского жирным красным крестом. Чертовы медики.

* * *

Мелкая рябь на поверхности воды засыпает окрестности целыми стаями солнечных зайчиков, заставляет морщиться, потому что отвернуться сейчас – потеря лица. Чёрт, слепит, будто лазерная ловушка. В ушах отдаётся полный официального участия голос начальника училища.

– Приказом командующего морскими силами старшему гардемарину Лобачевскому присваивается очередное воинское звание – мичман. Этим же приказом вы отправляетесь в бессрочный отпуск для поправки здоровья с сохранением половинного жалованья, причитающегося вам в соответствии со званием.

Китицын замолкает на секунду, затем нормальным голосом продолжает:

– Мне искренне жаль, Аркадий Лукич. Но обстоятельства…

– Я понимаю, господин капитан первого ранга. Флот и без меня обременён излишком офицеров. Заслуженных, с боевым опытом.

Начальник школы хлопает ладонью по столешнице и вдруг вскакивает на ноги:

– Что вы понимаете, мальчишка!

Но тут же остывает и берёт себя в руки.

– Извините, Аркадий. И давайте поговорим без чинов. Вы правы. На флоте действительно слишком много офицеров. Здоровых, пригодных к службе без ограничений. Вы уже думали, чем будете заниматься? Финансовые затруднения вам, насколько я знаю, не грозят?

– Не грозят. Ко мне уже обращались сотрудники строительного управления. Кресло и пульт управления проходческого комплекса мне предоставят в любой момент. Однако… – мичман рывком поворачивается к теперь уже бывшему командиру: – Михаил Александрович, я слышал, «Тюленя» списывают и собираются пустить на разборку?

– Да. Жаль, конечно, но корабль окончательно устарел. Практически полный износ энергетической установки. Новую взять негде, а так хоть вспомогательные механизмы используют.

Аркадий собирается, очевидно, окончательно приняв какое-то решение.

– Михаил Александрович, ведь субпространственники типа «Морж» не дают на разгоне и маневре перегрузки больше двух с половиной «же»?

– Два и четыре десятых для «Тюленя», – по памяти поправляет бывший командир.

– Помогите выкупить ветерана! – взмолился Лобачевский. – А реактор… Реактор восстановим! Я уже говорил на «Кронштадте», с теми кристаллами, что у меня остались…

– Не хотите уходить из космоса, – Китицын смотрит юноше в глаза. – В принципе, космические суда в частной собственности у нас уже есть. Но, быть может, подобрать какой-нибудь буксир?

Аркадий отрицательно качает головой:

– У старых буксиров просто смешной запас хода, – юноша улыбается. – А новый мне никто не продаст. Их и старые-то не продают.

– Убедили. Я постараюсь связаться с Беренсом при первой возможности. Вы же подробно изложите свою просьбу в письменном виде. Отдельным файлом – как собираетесь использовать выкупленный корабль. И да, за «Тюленя» – отдельное спасибо.

* * *

Когда-нибудь, когда планету достаточно обживут, здесь непременно появятся художники. Закон природы такой. Они появляются везде, где есть достаточное количество свободных материальных ресурсов, пригодных для обмена на художественные ценности. Неважно, что это – кусок мамонтятины, тёплая шкура, горсть гульденов или долларовый счёт…

Они появятся и с одухотворёнными лицами начнут наносить на полотна разноцветные кляксы, пытаясь их комбинацией передать удивительное ощущение, возникающее при виде салатовых волн, накатывающих на покрывающую пляж розовую гальку.

Аркадий улыбнулся своим мыслям и начал подниматься по склону. Чем дальше от берега, тем чаще среди гальки попадаются пятна лишайника и чахлые кустики травы. Специально почву на побережье не создавали, но растительность и здесь пытается отвоевать своё место под солнцем, пусть спектр местного светила и отличен от того самого, первого солнца.

Жилая зона начинается сразу за полосой галечного пляжа. Ничего похожего на колониальный архитектурный стиль – сборные жилые модули расставлены в соответствии с рассчитанным искусственным интеллектом планом. Максимальное количество на квадратный километр площади при соблюдении требований коммуникации и противопожарных мероприятий. Дома-коробки изначально похожи друг на друга едва ли не на молекулярном уровне. Это противно человеческой природе, отторгается ею, и вот уже на окнах одного модуля белеют вязаные кружевные занавески, а стену другого украшает корявое граффити, предупреждающее прохожих о том, что Петька – дурак. Нужный модуль Аркадий находит по невысокой ограде, состоящей из оболочек выработавших своё топливных сборок. На каждой бросается в глаза заботливо подкрашенный знак радиационной опасности. Юный мичман улыбается и нажимает кнопку выведенного к калитке коммуникатора.

– Нах… я занят! – приветливо отвечает устройство, но Аркадий знает волшебное слово.

– Пётр Васильевич, вам Михаил Александрович просил привет передать.

– Хм-м… – коммуникатор берёт паузу. – Привет оставь у калитки, мальчик, только поставь так, чтобы детишки не разбили. Впрочем, от которого из Александровичей привет?

– От Китицына.

Комм выключается, зато открывается входная дверь. Дверной проём напоминает раму с ростовым портретом. Изображённая личность имеет весьма примечательный вид. Хозяин модуля невысок, абсолютно сед, бороду бреет, зато носит огромные усы, свисающие почти до ворота старенькой застиранной тельняшки. Вторым предметом в костюме старика являются форменные корабельные шорты из не знающей сносу «шортовой кожи». Ноги кривые, заросшие густым чёрным волосом, обуты в шлёпанцы из того же практичного материала, явно бывшие собственностью морского министерства – набитые белой краской номера всё ещё хорошо различимы. На левом – 73, на правом – 112.

Рассмотрев Аркадия (молча), домовладелец поворачивается к нему спиной и, уже уходя, бросает через плечо:

– Ну, чего стоишь, заходи!

Жилище старого инженера внутри меньше всего похоже именно на жилище. Филиал старого корабельного кладбища, с явно выраженной специализацией на технологичных потрохах, берлога Франкенштейна от электроники. К последней ассоциации подталкивает то, что почти половина этого хлама, разбросанного и развешенного в самых неожиданных местах, продолжает гудеть, пищать и помаргивать. Над спальным местом хозяина, наводя на мысли о смирительной рубашке, висит тяжёлый даже на вид костюм высшей радиационной защиты.

Пётр Васильевич усаживается за стол, привычным жестом сгребая в сторону лупу, паяльник, раскуроченный наручный коммуникатор, треть буханки хлеба и пустую банку из-под белкового концентрата.

– Нечего по сторонам пялиться, юноша, не в музее. Колись, на кой чёрт тебе понадобились мои старые кости?

* * *

Бабья слободка, которую ещё называют вдовьей, стоит несколько на отшибе от собственно Кемп-тауна, ближе к горам. А нужный Аркадию модуль, если не врёт навигатор комма, стоит ещё дальше. К нему ведёт узкая, едва намеченная на каменистой поверхности, тропа. Модуль чист, как хирургический блок. Глаз невольно задерживается на мелочах – качели на заднем дворе, песочница с ограждением из каменных обломков, скамья у входной двери, архаичное устройство для сушки одежды – набор натянутых между столбами верёвок. Всё сделано из подручных материалов. Но для чего сушить одежду на улице? Сюда что, электричество не провели?

На звук шагов из-за модуля выглядывает ребёнок – мальчуган лет пяти от роду, белобрысый, коротко стриженный, в матросском костюмчике.

– Ма, это дядька какой-то!

За пацанёнком появляется молодая женщина, сразу понятно – мать. Те же некрупные черты лица, прямой нос, синие глаза, маленький рот. Только волосы у матери тёмно-русые. Свободная блузка, темная, до щиколоток, клетчатая юбка с ремнём. На ремне кобура с импульсником. Что-то незнакомое, наверно трофейное.

– Добрый день, – устало здоровается она. – Вы в самом деле к нам, молодой человек, или дорогу решили спросить?

Подколола, заметила включённый на комме навигатор.

– День добрый. Я ищу Елену Викторовну Туманскую. Это вы?

– Это я. И для чего же вам понадобилась Елена Туманская?

– Меня зовут Аркадий. Аркадий Лобачевский. Я хотел бы предложить вам работу.

Пока старшие представляются, мальчишка, бесцеремонный, как большинство детей в его возрасте, обходит мичмана, разглядывая со всех сторон. Затем картинно становится рядом с матерью, упирает руки в бока и интересуется:

– А ты не слишком молодой для подпоручика?

Мать гладит сына по голове:

– Сына, дядя не подпоручик, он флотский мичман. Иди пока, поиграй, нам с мичманом нужно поговорить.

Мальчишка убегает к расставленным в песочнице солдатикам.

– Присаживайтесь, Аркадий. Правда, не могу понять, для чего здесь столь молодому человеку могли понадобиться мои навыки.

– Елена Викторовна, мне в экипаж нужен геолог. Советовали обратиться к вам.

Туманская откидывается назад, прислоняется к стене модуля.

– Да-а, Аркадий. Вам удалось меня удивить. Но кто вам, если не секрет, подсказал?

Лобачевский разводит руками – какие, мол, секреты?

– Мне посоветовала вас найти капитан третьего ранга Егорова. Вроде вы с ней в одном университете работали.

Туманская проводит по лицу ладонями. Кисти рук у неё маленькие, ладошки узкие. Как она управлялась с тяжёлым снайперским комплексом?

– Забавно. Вы неординарный молодой человек. Найти бабу, которую большая часть наших знает как Ленку-дырокол, по рекомендации Гладкой Штучки, и предложить работу геолога… на кой чёрт вам понадобился личный геолог?

Глава 2
Упал-отжался!

– Левее, ещё левее и на два пинга дальше! Да, этот! Вполне себе перспективный!

После пары пробных вылетов стало ясно – если есть нужда в приличном заработке, ковырять астероиды стоит глубоко в потоке – с края всё вкусное собирают вояки. Старые миноносцы, хоть и не годятся для дальнего патруля, вполне способны десятком-другим дронов обшарить окраины потока, отметить лучшие куски и навести на них буксиры и разградители.

«Тюленю» приходится самому искать, самому арканить и тащить к орбитальным модулям годные обломки. По итогу заработанных учётных единиц, по привычке именуемых «колокольчиками», хватает на то, чтобы сводить концы с концами и не ставить корабль на прикол. Подпространственник, пусть и лишённый большей части вооружения, против буксиров – кто больше заработает, таская к заводам железно-никелевые болванки?

А недостающее оборудование на какие шиши заказывать прикажете? На места демонтированных палубных торпедных аппаратов просятся внешние грузовые отсеки или площадки для тяжёлых дронов. Только место имеется, а ставить туда нечего.

– Затык, однако, – буркнул Бэргэн Темирдяев и полез обратно в зарядное отделение. Если боеприпасов у комендора мало, они должны храниться в идеальном состоянии.

– Командир, мудрые мысли есть?

Мишка Шелихов всего на пару лет старше Лобачевского, нетерпелив и порывист. Правда, навоевался по самое «не могу» – дрался с зелёными в трёх мирах и остался жив. В тяжёлой пехоте это статус. Но здесь, на Заднице, воевать не с кем, и большая часть парней в своих усиленных бронескафах пашут обычными грузчиками и монтажниками. Как в песне: «Где робокары не пройдут и где ШТ не разместится…» Решил, что делать то же самое в пустоте будет интереснее, и вербанулся на «Тюленя». Идти назад ему очень, очень неохота – однополчане насмешками изведут.

– Есть, как не быть. Только с приличным шансом свернуть шею.

– Не вопрос. Ты только покажи, кому. Сделаем в лучшем виде, – мотает Мишка бритой наголо головой.

Аркадий пытается почесать затылок, ушибает пальцы о тыльную часть нейрошлема, но делает вид, что просто хотел разъём поправить.

– Елена Викторовна, вы с какого расстояния можете вкусный обломок отличить, из тех, что побольше?

– Если развести сканирующие дроны по максимальной базе, километров с пятидесяти. Без них – максимум на десять. По металлическим проявлениям дистанция утраивается. Что задумал?

Лобачевский выравнивает скорость «Тюленя» со скоростью потока астероидов и разворачивает командирское кресло, оказавшись лицом к свободным членам экипажа.

– Подпространственник может двигаться в подпространстве. В глубине потока встречаются места почти свободного вакуума. Вычисляем такую проплешину, рассчитываем маневр и ныряем. Если рассчитать верно, окажемся внутри потока и сможем выбирать куски по вкусу. Без конкуренции. Как вам идея?

– Аркадий, меня сын дома ждёт!

– Он у вас в воспиталке. Елена Викторовна, мы для начала отработаем маневр рядом с потоком. Как будто ныряем. И только если раз десять получится….

– Хрен с вами, Аркадий, уболтали. Давайте пробовать.

– Хе, – отзывается из машинного Хренов, – как в старые времена! Представь, что на «Гребин» заходишь!

– Не буду, – бурчит в ответ Лобачевский. – С Гребином вы тогда, Пётр Васильевич, налажали. Я лучше на «Инзюкту» зайду. Нам призовые нужны, без славы как-нибудь обойдёмся.

Устойчиво попадать в центр смоделированного навигационным компьютером объёма Аркадий начал попытки с двадцать восьмой. Рискнул нырнуть в реальный поток через сутки. После трёх десятков безошибочных маневров и ехидного запроса с болтающегося в тысяче километров «Звонкого». Голосом капитан-лейтенанта Максимовича миноносец поинтересовался – с чего это молодёжь на экранах так и мелькает? Не нужна ли помощь?

– Отрабатываю маневр уклонения от миноносца противника, – признался Аркадий, перепроверил расчёты, ввёл данные и утопил клавишу ввода.

– Получилось, однако, – невозмутимо объявил Бэргэн, обшаривая прицельным устройством нависшие над «Тюленем» астероиды.

Энергично помянула командирскую маму геолог, обнаружив ближайшую каменную глыбу в считанных метрах от правого борта.

– Таки чуть не угробил, п… – вовремя прикусила себе язык женщина. – Сдай влево помалу, или осевой по часовой на три, иначе дрон штатно не отойдёт.

Двадцать тонн мелкодисперсного углерода интендантское управление заглотило, как щука уклейку. Пожилой делопроизводитель аккуратно выписал расчётные документы, проверил, упал ли перевод на счёт получателя, повернулся к Аркадию и требовательно произнёс:

– Ещё.

«Тюлень» две недели метался между астероидным полем и орбитальными доками, пока при очередном всплытии не притёрся к небольшому, по счастью, астероиду. Помяли обшивку. Несильно.

– Хватит, – решил экипаж, и Аркадий приказал автопилоту возвращаться на орбиту Кемптауна. Путь, который Г-9 проходил за часы, «Тюлень» одолел за неделю.

– Ну, хоть так, – грустно вздохнул капитан грузового подпространственника и ласково погладил подлокотник старенького командирского кресла.

После акробатики в астероидных полях приводнить «Тюленя» рядом с ремонтным судном – это семечки. Смог бы и корабельный кот, существуй он в природе.

После посадки в корабле первыми умирают звуки. Вот только что он жил на полную катушку, жужжал, щёлкал, шипел и попискивал. Привычное ухо этого не воспринимает, опытный пустолаз насторожится, если в привычном звуковом фоне исчезнет какая-то нота. Но вот командир отключает гравицапу (никто не знает, когда и отчего к гравитационным колоннам кораблей прилипло это прозвище), корабль всем весом опускается в воду и начинает покачиваться на волне. Прощальная россыпь отбиваемых на клавиатуре команд, и по очереди уходят в спящий режим или выключаются корабельные устройства, системы и механизмы. С гудением опускаются заслонки реактора, убирая торсионные поля, в рабочей зоне затухает маленькая копия солнца. Тускнеют световые панели, корабль погружается в сумрачную дрёму. Зато резче и отчётливей становятся прочие звуки. Гулко отдаются шаги по коридору, а звук упавшего с пульта электронного ключа отдаётся в ушах пушечным выстрелом.

Шипение воздуха при разгерметизации, жужжание открывающегося люка, и экипаж начинает собирать вещи, на ходу обмениваясь информацией, где и что каждый собирается делать «на берегу».

– За Никиткой, конечно. А потом… потом домой, все планы завтра и только завтра. А вы, командир, куда? – Елена на ходу прихватывает собранные в хвост волосы зажимом.

– Я, пожалуй, на корабле останусь. Не в корпус же тащиться, в самом деле? Проветрюсь на берегу и назад.

– Тогда сейчас – с нами, – бесцеремонно подхватывает Аркадия под локоть Семён Плетнёв, второй абордажник «Тюленя». – Такой выход грех не обмыть! Провернём в «Тошниловке» как следует, потом можно и по делам разбегаться.

Отказываться нет ни повода, ни желания. Со сборами тоже никаких проблем – ввиду отсутствия выбора, идти нужно в форме. Не в корабельном же комбинезоне в кабак соваться. Там не поймут. Дикари-с.

На самом деле кабак в Кемп-тауне (не путать с названием планеты, там без дефиса) именовался «Арарат». Как ещё может называться заведение, хозяином которого является Вазген Айвазов? «Эребуни»? Не смешите мои тапочки, – сказал бы какой-нибудь господин с Новой Одессы, – кто тут знает за эти буни? А «Арарат» все пили, да.

Трёхмерная проекция великой горы украшала собой вывеску заведения. Вот только иначе чем «Тошниловка» в поселении кабак не звали. От слова «совсем».

Кормил Вазген теми же разносолами, которые приелись давно на армейских кухнях. А откуда взять другую еду? Не выросла ещё. Зато водочку господин Айвазов изготавливал самолично, по семейным якобы рецептам. На самом деле ресторатор просто смешивал спирт с ключевой водицей, добавляя сохранённые в бардаке эвакуации перец или лимонную цедру. Кому что по вкусу. Зато обстановка была самая что ни есть ресторанная. С белыми скатертями, чистой посудой и столовыми приборами из литой нержавейки. Ближе к вечеру между столиками начинал ходить пожилой скрипач Яша, за малую мзду исполняя музыкальные пожелания подвыпивших клиентов. Играя, Яша нежно держал кормилицу-скрипку и понимающе смотрел в лицо клиента. И иногда доставал-таки до души, выжимал слёзы из таких зубров, что казалось там не только души, там и сердца-то давно нет, один имплант с ядерной батарейкой.

По причине утреннего времени пустолазов с «Тюленя» хозяин встретил лично, принял дождевики, передал тётеньке гардеробщице.

– Какие номерки, дорогой, я ваши плащи в лицо знаю! Вы мне гость, самые лучшие места сажу, сам вижу, что на стол несут. Сейчас он подойдёт, – Вазген кивает на миловидную официантку, – заказ примет, всё красиво делаем, не умею иначе!

Сдав клиентов, хозяин растворяется в воздухе, материализовавшись где-то в районе кухни. Артист! Экипаж «Тюленя» рассаживается за столиком по старшинству, традиция. Отсутствие штатного геолога мужчин не расстраивает – и слава у Елены специфическая, и расслабляться после рейса лучше поначалу в чисто мужской компании. Принявшая заказ девица метнулась на кухню, вильнув тугим задом, но быстро вернулась, разбросав по столу корзиночки с хлебом, мисочки с овощным салатом, соевый сыр, пару сифонов с газировкой и водрузив в центр стола большой графин с водкой. Обычной, без вкусовых присадок.

– С вашего разрешения, командир, – берёт ёмкость за горло Хренов, – как старший по возрасту. Бэргэн, а тебе водку можно разве? У якутов иммунитета к алкоголю нет же?

– Лей, не бойся. Природного нет, я искусственным заправился. Ещё до галактической колонию нанитов подсадил, чтобы с катушек не срываться.

– Дорого, поди, обошлись? – интересуется Мишаня, перебрасывая себе в тарелку сырные ломтики.

– Две с половиной тысячи, как с куста, – видно, комендору не впервой отвечать на такие расспросы. – Командир, слово говори. Не пьянка, однако, мероприятие.

Аркадий поднял тяжёлую стеклянную рюмку, вгляделся в лица своих людей…

– За удачный вылет, и пусть другие будут не хуже!

После шумных посиделок в «Тошниловке», наполненных всеми этими «а в тот раз…» и «как сейчас помню…», царящая на корабле тишина прохладным компрессом ложится на больную голову. Поскрипывают швартовые концы, тихо плещут в борт набегающие волны. Здесь, в глубине залива, они мелкие и нестрашные. Корабль принял командира, будто живое существо – распахнул люк в ответ на поглаживание сенсорной пластины, принял в шкаф промокший дождевик, дохнув на сырую ткань теплом из вентиляционных отверстий, заботливо включал на его пути световые панели, освещая дорогу к капитанской каюте. Той каюты… чуть больше среднестатистического гроба, примерно с личную капсулу сабвея дальнего следования – Аркадий ездил на них с родителями, давно, ещё до войны. Обычно Лобачевский не позволял себе таких воспоминаний, а сейчас накатило – отец, мама, её руки… Ласковые, нежные, они так чудесно пахли…

– Тук-тук! Не помешаю? – у противоположной переборки стоит Елена, заглядывает в открытый каютный люк.

– Елена Викторовна? – удивляется Аркадий. – Вы же с Никитой…

– А-а… – устало машет рукой женщина, – у них в воспиталке карантин. Помахали друг дружке через стекло, поговорили по комму. Передала ему немного сластей, припёрлась домой и поняла, что без сына там совершенно нечем заняться. Собралась выпить с расстройства, но в одиночку противно. Составите женщине компанию?

Только сейчас Аркадий замечает, что Елена в цивильном платье. Наверное, не бог весть что, он в этом не разбирается, что-то чёрное, с длинными рукавами, но куцый подол открывает стройные ноги гораздо выше середины бёдер. И туфельки на каблуках, простые чёрные лодочки, однако оторвать взгляд от обтянутых чулками женских ног удаётся не сразу.

– Я вообще-то уже с ребятами… – мычит он, но попытка уклонения игнорируется.

– Пойдём, я в кают-компании уже всё приготовила.

Женщина поворачивается на каблуках и идёт по коридору. Мягкое покрытие не цокает под набойками. Аркадий вздыхает, выбирается из-за столика, выходит в коридор и останавливается как вкопанный. Запах! Он вспоминал его несколько минут тому. Мамины руки пахли точно так же. Лобачевский глубоко вдыхает и идёт следом за своим геологом.

Шершавый пластик стола с фиксаторами для столовых приборов и вазочка с фруктами сочетаются плохо. Впрочем, какая разница? В конце концов, самодельный ликёр из корабельных стаканов не страшен, если пил тёплую водку в корпусном сортире. Из мыльницы.

– Хорошо пошло, – Елена забрасывает в рот кусочек чего-то засахаренного из вазочки. – Ты не представляешь, сколько всякого дерьма пришлось женщине разгрести. Наливай ещё по одной, хочется расслабиться, в кои-то веки…

Всё-таки странные они, эти женщины. Не одну неделю провёл с ней на маленьком, в сущности, кораблике. Присмотрелись, притёрлись, приработались. Но вот она тронула лицо косметикой, подкрасила реснички, капелька алой помады – и перед тобой опять сидит незнакомка, вертит в тонких пальцах стакан, по стенке которого сползает капля желтоватого напитка. Аркадий со стыдом осознаёт, что почти не слушает члена экипажа, а просто разглядывает его. Собирает остатки воли в комок и вслушивается.

– Измывались надо мной, пока не надоело. Все четверо, да. Потом просто бросили то, что от меня осталось, и пошли искать новых приключений, уроды. Как-то очухалась, выползла из аудитории, выбралась из городка. Повезло – марковцы подобрали, их тогда бросили на наведение порядка. Выходили. Думали, я в госпитале работать буду. Ага, после всего. Нашлись добрые люди, помогли «Лютик» освоить. С тех пор как увижу бородатые хари знакомого облика, рука сама к спусковому тянется. Не одну сотню пришила, а не проходит.

Елена замечает пустой стакан в своей руке.

– А чего это мы не пьём? Наливай, командир!

Аккуратно, маленькими глоточками выпивает свою порцию лимонного напитка, ставит стакан на стол и наклоняется к собеседнику.

– Командир, а у тебя женщина есть?

Разглядывает залившую нежные щёки краску и довольно кивает.

– Понимаешь, Аркадий, я после того случая с мужиками не могу – крышу сносит. Паническая атака, и всё. Но организм бабий, он своего требует.

Елена встаёт, обходит стол и садится на него так, что обтянутые прозрачной тонкой тканью бёдра оказываются прямо перед лицом Лобачевского. Ласково проводит рукой по щеке, толком не знающей бритвы.

– Я тебя не боюсь. Давай попробуем?

Глаза Елены становятся большими, Аркадий больше ничего и не видит, кроме этих требующих и зовущих глаз. Губы, тёплые, упругие губы касаются его губ, и он окончательно теряет над собой контроль, руки помимо воли охватывают женские бёдра, гладят, тянут к себе, и женское тело – сильное, крепкое молодое тело, пьянящий запах которого кружит голову и срывает крышу, охотно подаётся ему навстречу.

Аркадий просыпается через несколько часов, разбуженный поцелуем.

– Я, пожалуй, пойду. Не дай бог, с утра нелёгкая принесёт кого-то из мужиков, начнут задавать всякие вопросы.

Елена уже одета и причёсана, следы застолья в кают-компании наверняка убраны на молекулярном уровне. Необыкновенно обстоятельная женщина.

– Придумают больше, чем было, приврут с три короба, я вас, самцов, знаю.

Уже в коридоре она оборачивается:

– Ты был неутомим, командир. Спасибо, – улыбается какой-то очень доброй улыбкой и поднимается по лесенке, скрываясь из виду.

– Ноги у неё великолепные, – вздыхает Аркадий и снова откидывается на подушку. – Я подумаю об этом завтра. А теперь спать, просто спать.

Через неделю отдохнувший экипаж занял перед стартом места по штатному расписанию. В предстартовой суете Елена нашла момент и шепнула:

– Не переживай, замуж я проситься не буду. Но если что – мне понравилось.

Долги уплачены, корабль обслужен, впереди месяц автономки. Что ещё пустотнику надо? Аркадий опускает пальцы на подсвеченную клавиатуру пульта, с пулемётной скоростью вбивая в покладистый корабельный мозг очередную россыпь команд.

Жить – хорошо.