Текст книги "На службе в артиллерии"

Корсунь-Шевченковская операция

В это время, как мы узнали позже, смежными флангами двух фронтов (1-го и 2-го Украинских фронтов) проводилась Корсунь-Шевченковская операция, в которой удалось окружить более 10 немецких дивизий. Образовался внешний фронт, который отстоял от внутреннего кольца окружения более чем на 20 километров.

Началось уничтожение окруженных немецких войск. Часть из них была уже перебита. Но обреченные в кольце немцы предприняли отчаянную попытку вырваться из кольца окружения на узком участке фронта. Бросив всю тяжелую технику, немцы ночью прорвали кольцо внутреннего окружения и стремились к внешнему кольцу. Чем закрывать дыру? Как и чем остановить немцев и их уничтожить. Под рукой и поблизости свободных войск не было. Вот тогда и вспомнили про 15-ю лабр, она ведь легкая, да еще на студебеккерах, поэтому легко дойдет до указанного района.

Приказ получен, но как его выполнить, как собрать разбросанные по полю орудия, как их вытянуть из этой трясины?

Всю ночь бригада вытягивала орудия, где тягачами, а больше людьми. К утру колонна бригады вытянулась на шоссе. Начался марш. Весь день мы шли без привалов на повышенной скорости, имея одну остановку для заправки машин. Питаемся сухим пайком. В указанный район (район сел Джурженцы, Медвин) прибыли на вторые сутки. Выясняем обстановку. Вырвавшиеся из кольца окружения остатки недобитых немцев численностью 10–15 тысяч человек без тяжелой техники, двигались к внешнему кольцу окружения на соединение со своими войсками в район Лысянка, Ольшанка, где противник также начал атаки навстречу прорывающимся из окружения. За сутки окруженные немцы прошли половину пути. Их днем и ночью бомбила наша авиация, по ним вела огонь ствольная артиллерия и «Катюши». Однако немцы, бросив раненых, упорно двигались вперед.

Бригада получает задачу: развернуться на пути движения немцев, воспрепятствовать их соединению со своими войсками и уничтожить.

Каждый дивизион получил свою задачу, свой рубеж развертывания.

Комбриг полковник Пароваткин, как всегда, с каждым дивизионом направлял свое око, своего офицера управления бригады. Мне достался на этот раз дивизион 637-го лап. Командир дивизиона майор Фарбер.

До рубежа развертывания километров пять. Дивизиону придано два танка. Начали движение. Сильно подморозило. Началась пурга. Стало быстро темнеть. Прибыли в нужный район.

Командир дивизиона указал места развертывания батарей. Танки заняли позиции на флангах дивизиона. Совсем стемнело. Кто-то запустил вверх осветительную ракету.

И что мы видим? В трехстах метрах пред фронтом дивизиона стоит немецкая колонна плотными рядами в несколько тысяч человек и конца ее не видно.

Команда «Огонь!». 12 орудий дивизиона и два танка открыли огонь по колоннам. Слышны вопли, душераздирающие крики между орудийными выстрелами, ругань, ржание лошадей.

Стрельба продолжалась минут 10. Подана команда «Стой!». Снова запустили ракету, немцы отброшены к противоположной опушке на 400–500 метров. Там где стояла колонна, лежит множество трупов людей, лошадей, разбитых повозок. Освещение продолжается периодически. Спешно готовим снаряды для стрельбы. Взводы управления разместили между орудиями и на флангах дивизиона для стрельбы из автоматов и пулеметов.

Связи с командиром бригады нет.

Немцы, выждав 30–40 минут, снова пошли плотным стадом с намерением любой ценой прорваться.

Опять дивизион открыл огонь. Стрельбу ведем минут 15. Отдельным группам немцев удается подбежать близко к орудиям, но бойцы взводов управления ведут огонь из стрелкового оружия. Захватили в плен человек пять немцев. Один из них офицер. Снова команда «Стой!». Запускаются осветительные ракеты. Перед фронтом дивизиона поле усеяно трупами. Горы трупов. Крики раненых.

У нас из одного боекомплекта (120 снарядов на орудие) половина расстреляна. Несколько человек ранено. Мороз усиливался. Температура – минус 15–20 градусов. Связи по-прежнему ни с кем нет, и кто знает, сколько еще будет атак.

Хватит ли боеприпасов? С командиром дивизиона пришли к выводу, что мне надо идти к комбригу с докладом, а заодно забрать пленных.

Взял двух автоматчиков, скомандовал пленным: «Руки за голову!» и вперед.

Отошел километра три, снова слышу стрельбу. Прибыл на НП бригады, доложил командиру обстановку, сдал пленных. Комбриг обратно меня не послал, может быть увидел, что я еле на ногах стою от усталости и перенапряжения. Приказал отдохнуть.

К рассвету подошла пехота. Я в дивизион. Узнаю, что за ночь было еще две атаки. Дивизион расстрелял все снаряды и патроны. В последней атаке немцев наши в дело пустили кирки, ломы, лопаты.

Перед дивизионом без преувеличения были горы трупов в шинелях мышиного цвета, по всей видимости, несколько тысяч. Такого количества убитых немцев на ограниченной площади мне не приходилось видеть до конца войны.

Тут же стояли лошади – немецкие тяжеловозы с перебитыми ногами, много повозок. Наши солдаты собирают трофеи. Среди убитых много офицеров, даже два генерала. Одного генерал, по всей видимости, старшего в этой группировке, пехотные разведчики погрузили в повозку и повезли на опознание.

В дивизионе потери небольшие: несколько человек убитых и два десятка раненых.

В последней атаке остаткам немецкой колонны удалось прорваться через огневые позиции дивизиона в лес, но ночью в темноте, в мороз и пургу, потеряв управление, немцы далеко не ушли, разбрелись по лесу группами по 10–20 человек, ожидая рассвета и своей судьбы.

Подошедшая наша пехота прочесала лес, и все эти немецкие группы без сопротивления были пленены. Всего тогда пленили около трех тысяч человек. Ни один немец не дошел до внешнего фронта окружения.

Так закончилась Корсунь-Шевченковская операция. Я всюду употребляю выражение «немцы», подразумевая под этим словом немецко-фашистские войска.

По правде сказать, во время войны мы не делили понятия «немцы» и «фашисты».

Немецко-фашистской пропаганде так удалось оболванить немецкий народ, что большинство его мыслило и действовало так же как и его руководители с фашистской свастикой на фашистском партийном билете. В наших, даже центральных газетах, ежедневно писалось о призывах писателя Эренбурга: «Убей немца!».

Теперь, конечно, другое дело. Большинство немецкого народа поняло всю пагубность фашистской пропаганды и отчетливо разбирается, где фашизм, а где немецкий народ, но тогда эти понятия были почти равнозначные.

15-я лабр вернулась в 1-ю гвардейскую армию. На этот раз мы развернулись на огневых позициях западнее г. Чертков. Снова рекогносцировка, инженерное оборудование. Но если бы было так, что оборудовав огневые позиции, и на них находиться продолжительное время. Но не тут то было. Нужно подготовить еще запасный район огневых позиций. Не редко было и так, что наши начальники, получив новые разведывательные данные, перемещают бригаду на новое место или приказывают только отрекогносцировать новый район. А это все труд и пот солдат и офицеров.

В одной из таких рекогносцировок запасного района в марте-апреле 1944 года группа офицеров во главе с комбригом, закончив работу, сели полукругом покурить в 3-4-х километрах от переднего края. Погода была прекрасная, светило солнце, земля подсохла.

Неожиданно в центре полукруга, образованного сидящими офицерами, разорвался прилетевший немецкий снаряд. Многих тогда оглушило в разной степени, а командира 685-го лап полковника Сингаевского убил наповал. Нелепая смерть. Сколько мы были с ним вместе, когда я еще служил в этом полку, сколько испытали бомбежек, обстрелов – и ни царапины, а тут…

Похоронили мы Сингаевского с почестями на местном сельском кладбище. Позже ему было присвоено посмертно звание Героя Советского Союза (за предыдущие бои). В полку у него осталась молодая жена (военнослужащая), кстати, очень красивая. Вскоре она уехала домой. В командование полком вступил Семченко Яков Сергеевич, до того короткое время был заместителем у Сингаевского.

Пришел приказ о награждении за зимние бои. Среди награжденных значилась и моя фамилия. На этот раз я награжден орденом Отечественной войны 2-й степени. А посылали на орден «Красного Знамени».

Нужно сказать, что большинство награждений на войне было не за какой-то один бой, где человек проявил особую храбрость (и такое было), а, как правило, за совокупность боев, где был какой-то результат от деятельности награжденного. Тогда говорили: «Он хорошо воюет», особенно это относилось к офицерам.

Однако каждый орден имеет свой статус, а там четко написано, за что награждать. Тогда тот, кто представляет к награде (точнее кто пишет) нередко подгоняет заслуги представляемого под статус. И если представление в основном соответствует статусу, то награждаемый получает то, на что его представляли, а если во многом не соответствует статусу, а еще хуже, если представление вообще не подходит под статус награды, то ценность награды снижается. Вот так мне дважды обещана была высокая награда. Представили, но «чижик», который оформлял представление оплошал, а начальник подписал, не зная положение о награде.

А потом нередко было и так. Старший начальник звонит по телефону в свой штаб: «Такого-то представить к такому то ордену. Представление подготовить к такому-то времени». Наверняка человек заслужил, но откуда в штабе знают о подвиге или отличии этого человека. Вот и начинается «высасывание из пальца».

Хорошо, если удастся установить в каких боях, представляемый к награде участвовал, а часто и этого нет.

Весной 1944 года мне в 25-летнем возрасте присвоили звание майора.

Итак, апрель 1944 года. Сухо, постепенно все вокруг зазеленело. В такое время и воевать удобней, не замерзаешь, за воротник не льет, под ногами не хлюпает. Благодать. А мы в обороне. Все мысли о том, когда начнем наступать? Правда, с питанием появились проблемы. В апреле на котел дают вместо обычной, натуральной картошки, сухую. Зелени пока никакой. Загрустили мои разведчики.

Ведя разведку, наблюдая в приборы, они уже давно приметили, что на 500-метровой нейтральной полосе, около хаты, находящейся вблизи немецкого переднего края ходит свинья. Шептались, шептались разведчики между собой и обратились ко мне за разрешением сходить ночью за этой свиньей. А как разрешить? Вдруг попадут к немцам или убьют их. Другое дело, когда люди погибают в бою, а здесь за погибших строго спросят. Весь день меня разведчики уговаривали. Уговорили. Разрешил. Пошли трое. Прошли свой передний край, предупредив пехоту, и направились к хате на нейтральной полосе. Входят в доме, а там один старик. Разведчики объяснили, зачем пришли.

Дед им говорит, что в последние ночи немцы забрали всех маленьких поросят, наверняка скоро заберут и свинью. Так пусть лучше свои ее съедят.

Удар обухом топора по голове свиньи, штык в сердце. Разрезали брюхо. Все внутренности и голову оставили деду, а остальное разрубили и уложили в мешки.

Жду разведчиков час, два, три. Уже начало светать, а их нет. Стало не по себе. Наконец они прибыли. Гимнастерки у всех в крови, у каждого за спиной по мешку с мясом.

Жизнь стала веселей. Пронюхали офицеры штаба бригады. Обычно никого не заманишь на передний край, штаб то находится в 3–4 км в тылу, а тут то начальник связи, то начальник химслужбы, то офицеры оперативного отделения зачастили ко мне на НП, «посмотреть» на немцев.

Узнал и начальник штаба бригады Николай Николаевич Безманов. Звонит:

– Николай Васильевич (обычно обращался по фамилии), у тебя говорят свой склад продовольствия, богато живешь. Подкинул бы чего-нибудь.

Пришлось выполнить просьбу старшего начальника. Дней 10–12 мы питались хорошо, а потом вновь перешли на скудное питание.

Хоть и стояли мы в обороне, но немцы не давали нам спокойно жить (как и мы им). Нередко они производили огневые налеты по рубежу наших НП и по ближайшему нашему тылу.

Мой НП (бригадный) был вблизи НП 685-го лап. Ведем разведку, засечку целей. Вдруг сильный артиллерийский налет по нашим НП с расходом до 50 снарядов среднего калибра. Несколько прямых попаданий в окопы и ячейку наблюдения. Осколком в голову убит начальник разведки 685-го лап и разведчик, несколько человек получили ранение. Вот тебе и оборона. Это немцы наказали нас за то, что плохо замаскировались, высовывались, дали обнаружить себя и вот расплата.

В срочном порядке сменили место размещения НП.

Каждый раз, когда бригада занимала ОП на танкоопасных направлениях вблизи переднего края или в ближайшей глубине обороны, была необходимость проверять (особенно ночью) боевую службу дивизионов, батарей, орудий. Цель этих проверок заключалась в определении степени боевой готовности расчетов, состояния охраны, знания личным составом своих задач. Эту работу выполняли офицеры штаба, в том числе и я. Идешь, бывало, по полю, ищешь нужное орудие, а поле нередко заминировано и нужно точно знать границы минного поля, иначе подорвешься на своей же мине.

Подходишь к орудию. Окрик:

– Стой, кто идет?!

Отвечаешь:

– Майор такой-то.

Устанавливались, конечно, и пароли, но когда называешь свою фамилию, это всегда вернее. Меня все знали.

Не успеешь подойти к часовому, а командир орудия мгновенно поднялся в блиндаже и встречает тебя с рапортом.

Этим я хочу сказать, до какой степени было чувство ответственности у людей на фронте. А ведь 80–90 % солдат и сержантов были люди пожилые, но свое дело знали и добросовестно выполняли. Если уже такому дядьке поставлена задача, он свято будет выполнять то, что ему приказано. Я не помню случая, чтобы часовой ушел с поста, уснул или вообще не заметил подход человека к орудию.

До какой степени была заведена пружина войны и как крутила эта пружина весь механизм армии.

А как любовно солдаты оборудуют свой блиндаж, в котором они живут (зимой и печку пристроят) и как уважительно они относятся к своему командиру орудия, хотя он нередко бывал гораздо моложе своих подчиненных. Вот бы посадить эти ростки ответственности и взаимоотношений людей на войне на мирную почву, на мирную жизнь.

Прошел май. Войска отдохнули, пополнились людьми, техникой. Все что было повреждено – отремонтировано. Людям надоело сидеть в обороне, не терпелось наступать.

Львовская наступательная операция

Во второй половине июня 1944 года бригада получила приказ на совершение марша протяженностью 150–180 км в район севернее Тернополя 30 км. Мы придавались 38-й армии. Командующий армией генерал К.С. Москаленко, 1-м Украинским фронтом к этому времени стал командовать генерал И.С. Конев.

Всякий раз, когда бригаде предстояло совершать марш, начальник разведки бригады осуществлял разведку маршрута, оценивал степень проходимости дорог, выставлял регулировщиков на перекрестках дорог и крутых поворотах, выбирал район сосредоточения частей и подразделений, организовывал встречу колонн.

Для этой цели я с двумя-тремя офицерами от полков и взводом солдат выезжал на несколько часов раньше начала движения бригады.

Командующий 1-м Украинским фронтом Маршал Советского Союза И.С. Конев.

Всякий раз, когда бригаде предстояло совершать марш, начальник разведки бригады осуществлял разведку маршрута, оценивал степень проходимости дорог, выставлял регулировщиков на перекрестках дорог и крутых поворотах, выбирал район сосредоточения частей и подразделений, организовывал встречу колонн.

Для этой цели я с двумя-тремя офицерами от полков и взводом солдат выезжал на несколько часов раньше начала движения бригады. Подбор регулировщиков поручался одному из офицеров, который двигался на свободной грузовой машине в хвосте колонны.

Проезжая по дорогам параллельно фронту, наблюдал (на переднем крае этого не увидишь), что не прошло и двух месяцев, как прошел огненный смерч войны, а люди уже стремятся «латать» дыры и раны войны.

Крестьяне чинят свои хаты, приводят в порядок дворы. Там, где дом сгорел, роют землянки, и дым уже струится из-под земли.

Труднее лечить раны большого города. Проезжая через Тернополь, страшно было смотреть на его руины и развалины. Пожарам и разрушениям подверглись 80–85 % зданий города. Нет электроэнергии, воды. Людей в городе очень мало. И думалось мне тогда: сколько же лет понадобится людям, чтобы восстановить город. И каково же было мое удивление, когда через 15 лет я приехал служить в Тернополь, то увидел город-красавец без каких-либо следов войны. Да, велика сила человеческая!

Бригада сосредоточилась в лесу в 15 км от переднего края. Рассредоточили технику, отрыли щели на случай бомбежки. Получили боевую задачу на наступление с прорывом обороны противника. Готовилась Львовская наступательная операция.

Снова весь комплекс работ по уже описанному мной порядку: разведка, рекогносцировка, инженерные работы до «седьмого пота», занятие исходного положения и т. д.

На этот раз наблюдательные пункты оборудовали добротно (лес был рядом). Для блиндажей подготовили срубы, опустив их глубоко в землю. Сверху 3–4 наката бревен. Из блиндажа прорыли ходы сообщений к ячейкам наблюдения и в овраг. Перед огневыми позициями пришлось вырубить лес в местах, где он мешал стрельбе.

Однако обращало на себя внимание, что инженерные работы велись иногда и днем, хуже соблюдалась маскировка, чем это было, например, в районе Курска.

Немцы часто производили огневые налеты по районам инженерных работ, в результате наши войска несли потери.

Но вот все готово. Артиллерия выведена на огневые позиции, а приказа на наступление все нет и нет. А противник как с ума сошел, бьет из артиллерии яростно. Его авиация, хоть и небольшими группами по 20–25 самолетов, но систематически производит налеты по скоплению наших войск.

В 500 метрах впереди нашего НП находится небольшая роща и там в окопах размещены «катюши» и танки. С нашего НП их хорошо видно. По всей видимости, и немцы их заметили.

И вот по этой роще то авиация, то артиллерия врага долбит и долбит, аж зло берет.

Да что же мы сидим, пора начинать! Но у командования армии и фронта на этот счет свои соображения.

Потери несли и подразделения нашей бригады, но они, конечно, не так ощутимы, так как все закопано в землю, а земля-матушка всегда сохранит, только не ленись, зарывайся в нее.

Но вот случайно подслушал разговор Пароваткина с одним высоким начальником, что «работа намечена на завтра, а сегодня ночью будет разведка боем».

Должен сказать, что всегда, когда готовится наступление, то дата и часы начала операции хранятся в глубокой тайне, они лишь накануне передаются по инстанции при личном общении начальников. Да это и понятно. А вдруг, немцы украдут языка, тогда внезапности операции не будет, и она обречена на неудачу.

Но как бы то ни было, каждый участник предстоящих боев видит и чувствует накал подготовки операции. Он видит, что инженерные работы закончены, войска заняли исходное положение. Следовательно, не сегодня-завтра все начнется. Для понимания этого большого ума не надо.

Вечером 12 июля 1944 года приказано всем командирам занять свои НП (до сих пор они находились в штабах на КП), всем наблюдать. Ночью будет производиться разведка боем. Примерно в часов в 12 ночи, после короткого огневого налета ограниченного числа батарей, батальоны, предназначенные для разведки боем, начали атаку.

Однако что-то маловато у противника огня. Батальону даже удается овладеть первой траншеей. Обычно это удается очень редко. Что-то тут не ладно.

Летняя ночь короткая. Разведка боем закончена. Немцы успокоились. Командир дивизии посылает свою разведку с задачей: установить, не ушел ли противник (а то проведем артподготовку по пустому месту) и захватить языка.

Вскоре выясняется, что противник отводит свои части с первой полосы на вторую, прикрываясь небольшими силами.

Такое бывает всякий раз, когда внезапность нашего наступления потеряна. Противник установил, где и когда будем наступать, и вот теперь решил нас обмануть.

Срочно принимается решение начать наступление передовыми батальонами. Запланированная артиллерийская подготовка отменяется. Дивизионы переключаются на поддержку батальонов. Задача наших войск состоит в том, чтобы не дать противнику оторваться от наших войск, не дать ему организовано отойти на новый рубеж и там создать прочную оборону (тогда начинай все сначала) и, как это принято выражаться, «на плечах противника ворваться на вторую полосу обороны противника и овладеть ею».

Однако передовые батальоны, хоть и продвинулись на несколько километров, но большого успеха не имели. Противник оказал им упорное сопротивление. Вечером 13 июля командованием принимается решение с утра 14 июля начать наступление главными силами армии.

В связи с этим оперативно уточняется план артиллерийского наступления. Ночью пехота подтягивается ближе к переднему краю противника.

С утра 14 июля наша авиация, впрочем, как и немецкая, не могла летать из-за низкой облачности. Ждем лучшей погоды. К середине дня небо очищается. И вот примерно в 16.00 началась мощная артиллерийская и авиационная подготовка. Сигнал и войска пошли в атаку. Немецкая авиация начала проявлять активность. Примерно также, как и под Курском, группами по 60–80 самолетов появляются на большой высоте, и вдруг резко снижаясь, сбрасывают по примеру ведомого свои бомбы.

До вечера удается продвинуться нашим войскам на 6–8 км.

Наша авиация тоже действует активно. Волны штурмовиков беспрерывно проносятся над нашими головами и штурмуют позиции немцев. А истребители смело врываются в боевой строй немецких «Хейнкелей», мешают им организованно бомбить и нередко сбивают их.

К утру 15 июля противник подтянул резервы, и продвижение наших войск застопорилось. Немцы часто переходят в контратаки.

За три дня боев мы продвинулись всего на 10–15 км. И тогда с утра 16 июля была введена в сражение 3-я танковая армия Рыбалко, которая своими танками смяла оборону немцев, пробив коридор шириной 4–6 км, и продвижение вперед возобновилось. Еще ночью передовые отряды танковой армии совместно с пехотой завершили прорыв второй полосы обороны немцев, а с утра были введены в прорыв главные силы танковой армии.

Лавина танков, проделав коридор, быстро оторвалась от пехоты, давила и кромсала все на своем пути.

Пехота и артиллерия продвигались за танками. Это, конечно, не значит, что если танки прошли, то пехоте и артиллерии делать нечего. Танки дезорганизовали противника, разгромили его штабы, нарушили управление, нанесли частичное поражение его войскам. Но что мешает теперь немцам, «придя в себя» вновь организовать оборону и оказать сопротивление. Задача нашей пехоты с артиллерией и заключается в том, чтобы не дать противнику «прийти в себя», не отставать далеко от танков и добить дезорганизованные, но еще боеспособные части врага, которые еще в состоянии контратаковать и сопротивляться.

Но все же задача пехоты и артиллерии теперь значительно облегчается. На ряде участков, где противник понес наибольшие потери, наши войска перешли в преследование.

Правее нас, в районе г. Броды, окружена крупная группировка немцев численностью 8 дивизий. Сужая кольцо окружения, наши войска в двадцатых числах июля разгромили ее по частям, а остатки – пленили.

По дорогам часто можно видеть колонны пленных немцев, движущихся от фронта в тыл, сопровождаемые конвоем. Некоторые из них раненые. Все грязные, оборванные, некоторые кричат «Гитлер, капут».

Да, капут… А какие они были в 1941–1942 годах. Да и теперь, когда они не в плену, то демонстрируют фанатичную преданность своему фюреру, и только оказавшись под дулом советского солдата, превращаются в овечек.

Наши войска устремились на Львов, наступление развивается успешно, Однако на ближайших подступах к Львову дело застопорилось. Опять выручили танкисты, на этот раз 4-й гвардейской танковой армии. Они обошли Львов с юга, и вышли на его южную и западную окраины. А части 3-й гвардейской танковой армии обошли Львов с севера и северо-запада.

Немцы, боясь полного окружения, поспешно начали вывод своих войск из Львова.

Наша штурмовая авиация непрерывно атаковала с воздуха на колонны немцев, выходящие из Львова на запад. К утру 27 июля Львов был освобожден.

Москва салютует доблестным войскам 1-го Украинского фронта.

Город мало пострадал, разрушены только некоторые здания на его окраинах.

Впервые за многие месяцы наступления двигаемся по городу. Колонны наших войск идут по всем параллельным улицам в западном направлении. Жители Львова заполнили все улицы, радостно приветствуют нас. Букеты цветов летят в машины.

Войска, пройдя безостановочно по Львову, устремились на запад, вышли к реке Сан, что севернее Перемышля, а это уже Польша. Форсировав Сан с ходу, войска овладели плацдармом на его западном берегу.

За 18–20 дней наступления мы продвинулись на 200 км. За освобождение Львова бригада получила почетной наименование «Львовская».