Текст книги "Нежнее неба. Собрание стихотворений"

И. С. Рукавишникову («Иван Сергеич, милый! Не жалей…»)

 
Иван Сергеич, милый! Не жалей,
Не предавайся праздничной кручине,
Что нынче твой справляют юбилей:
Прими сие как следует мужчине.
 
 
Пускай тебе в напыщенности фраз
Звучит хвала, что многим прозвучала,
Ведь мир несовершенен, в нем для нас
Всегда всё повторяется сначала.
 
 
Ты долго пел, а это – подвиг петь,
Когда вокруг и слушать не желают,
Когда гремит проржавевшая медь
И моськи поэтические лают.
 
 
И я за то, что Музу возлюбя,
Ты принял жизнь высокую и злую,
Ямбическими строфами тебя
Приветствую и братски поцелую!..
 

<1927 г. 7 марта. Понедельник.

Москва>

A.M. Чачикову («Александр Михайлыч Чачиков…»)
Надпись на книге

 
Александр Михайлыч Чачиков,
Пусть не зная неудач
Прыгнет выше прочих мячиков
«Чай-Хане» твой резвый мяч.
 
 
Я же с медленной «Прохладою»
И во сне и наяву
Не взлетаю и не падаю,
А уверенно плыву.
 

1927 г. 23 марта. Среда.

Москва

К. Н. Лавровой («Товарищ Клавдия Лаврова…»)

 
Товарищ Клавдия Лаврова,
Смотри с восторгом на Китай,
Пиши стихи и будь здорова
И Н. Минаева читай!
 

1927 г. 2 апреля. Суббота.

Москва

Л. В. Кирьяковой («Госпожа Кирьякова!..»)
Надпись на книге

 
Госпожа Кирьякова!
Не читайте всякого,
          Чтоб не знать тоски;
Муз казенных шалости
Немощны до жалости
          Поэтически.
Из меню подобного
Чересчур уж сдобного
          Даже я не ем,
Кушать же «руду» мою
Вы должны, я думаю,
          С удовольствием!..
 

<1927 г. 5 апреля. Вторник.

Москва>

«Не далекая и не чужая…»

 
Не далекая и не чужая,
Ты моя в этот благостный час,
Я ласкаю тебя, обнажая
И для губ, и для рук, и для глаз.
 
 
Я вчера ощущал до предела
Неудовлетворенности гнет,
А сегодня желанное тело
К моему с женской пылкостью льнет.
 
 
И пьяня поцелуями щедро,
Упоительным мигом маня,
Ты в свои сокровенные недра
В первый раз принимаешь меня.
 

1927 г. 9 мая. Понедельник.

Москва

С. А. Апраксиной («Для безмозглой головы…»)

 
Для безмозглой головы
Здесь нужна философия: —
И Сергей Мятежный – Вы
И Апраксина София!
Это многим повод вслух
Толковать о небылицах;
Для меня ж под видом двух
Вы едины в разных лицах.
И взобравшись на Парнас,
За радушие в награду
Эти строки я для Вас
От руки вношу в «Прохладу».
 

1927 г. 22 мая. Воскресенье.

Москва

«Я не сдаю в архивы Госиздата…»

 
Я не сдаю в архивы Госиздата
Свои стихи, что резвою гурьбой
Бегут из-под пера и кандидата
В Гомеры увлекают в равный бой.
 
 
Меня пьянит сегодняшняя дата,
Пусть вечер серый, а не голубой;
Я бредил женским обликом когда-то,
А ныне, Муза, брежу я тобой.
 
 
Вздыхает Пяст, сурово смотрит Мина,
Увы! здесь нет уютного камина,
Но раньше всех я кончу свой сонет;
 
 
Ах, мне желанна теплая подушка,
Но как тут быть, когда подушки нет,
И я шепчу своей соседке: «Душка!..»
 

1927 г. 29 мая. Воскресенье.

Лианозово, Моск. обл.

«Мы – советские работники…»

 
Мы – советские работники
Честно ходим на «субботники».
 
 
А сейчас без опасенья
Мы справляем воскресенье.
 
 
На душе тепло и розово,
И в поселке Лианозово
 
 
Мы во славу всей России
Пьем в гостях у Евдоксии!..
 

1927 г. 29 мая. Воскресенье.

Лианозово, Моск. губ.

«Вопреки ленивым толкам…»

 
Вопреки ленивым толкам,
В одиночестве забвенья,
По лирическим проселкам
Веет ветер вдохновенья.
 
 
Он дождем благоухает,
Он томит тревогой сладкой,
И ритмически вздыхает
Над раскрытою тетрадкой.
 
 
И звенят без проволочки
Рифма вслед за рифмой четкой,
И кокетничают строчки
Поэтической походкой.
 
 
Бьет в виски прибоем милым
Кровь от вымыслов хмельная,
И торопится по жилам
Для чего сама не зная.
 
 
И не смеешь удивиться
Тайной близости Эрота,
И нельзя остановиться
У крутого поворота.
 
 
И в беспутьи непролазном,
От избытка нервной влаги
Мысль охвачена соблазном
Передать себя бумаге.
 

<1927 г. 17 июня. Пятница.

Москва>

«Так просто все: сначала…»

 
Так просто все: сначала
          В тумане золотом
Мечта меня качала
          Над жизнью, а потом
 
 
Когда в момент паденья
          Замкнулся мысли круг,
Мне без предупрежденья
          Явилась Муза вдруг.
 
 
Она как бы затмила
          Собой сиянье дня,
И близостью томила
          Как женщина меня.
 
 
Меж нами крепли узы,
          Сквозь полузабытье
Я слышал вздохи Музы,
          Я чувствовал ее.
 
 
И в творческой отваге,
          Проворна и легка,
За рифмой по бумаге
          Зарыскала рука.
 
 
Пусть сладко нам обоим,
          Но мы должны прикрыть
Эпическим покоем
          Лирическую прыть.
 

<1927 г. 14 июля. Четверг.

Москва>

«Пусть мило улыбнулась ты сначала…»

 
Пусть мило улыбнулась ты сначала,
В приветственном пожатии руки
Почувствовал я взору вопреки,
Что прежде ты теплей меня встречала.
И нервной дрожью, острой как кинжал,
Вдруг холодок по телу пробежал.
 
 
В каком-то раздвоении жестоком
Я уж не мог быть с чувством заодно,
Когда в венецианское окно
С заката солнце хлынуло потоком,
И лава драгоценного луча
У твоего расплавилась плеча.
 
 
Я наблюдал, как словно загорая
Смуглела кожа в золоте густом,
И с нежностью подумал я о том,
Что и она – любовь моя вторая —
Носила то же имя, что и ты:
Классическое имя красоты.
 
 
Сгущался в сумрак тихий вечер летний,
Прощальный свет, рассеиваясь, гас;
Я у тебя был только в третий раз,
Но этот третий, может быть, последний: —
Я избалован участью иной
И мало мне любезности одной.
 
 
И все равно забудешь о поэте
Ты или снова позовешь меня,
Я, в памяти прекрасное храня,
За строфы элегические эти
И ту великолепную зарю
Тебя, участница, благодарю!..
 

<1927 г. 11 августа. Четверг.

Москва>

«Увяла роза данная тобой…»

 
Увяла роза, данная тобой,
          Мое томленье убывает,
А этот вечер тускло-голубой
          Воспоминанья навевает.
Я ожидал ответа на вопрос,
          Когда, отдавшаяся зною,
Ты в белом вся с букетом красных роз
          Предстала вдруг передо мною.
В тот день лишь сном душа была жива,
          Я только с Музой жаждал встречи,
Но полуоткрывали кружева
          Твои пленительные плечи.
Но пенистое золото волос
          Над лбом сгущалось понемногу,
И вот в крови броженье началось,
          Переходящее в тревогу.
Я чувствовал, что это неспроста,
          Что мне легко пойти навстречу,
И что тринадцатое августа
          Я розой в памяти отмечу.
 

<1927 г. 27 августа. Суббота.

Москва>

«Эта ночь – ее я не забуду!..»

 
Эта ночь – ее я не забуду! —
Разожгла мое воображенье,
Августовские сырые звезды
Как-то неестественно мерцали;
Несмотря на полное затишье
Подозрительно скрипели сосны,
И непроницаемая темень
От меня лицо твое скрывала.
 
 
Мне казалось, этой ночью с нами
Необыкновенное случится:
Может быть, запутанные лешим,
Забредем мы к старой ведьме в гости;
Иль русалки, мелодичным пеньем
Затуманивая нам сознанье,
Нас заманят в озеро глухое,
Чтобы там защекотать со смехом.
 
 
Или рыцари большой дороги
В романтических плащах и шляпах,
Выскочив со свистом из оврага,
В сердце поразят меня рапирой,
А тебя, дрожащую от гнева,
Унесут в глубокую пещеру,
Где заставят приготовить ужин
И по очереди быть женою.
 
 
Но вернулись мы благополучно,
И не только нечестии поганой,
Даже энергичных безработных
В эту ночь – увы! – не оказалось.
И когда постель была готова,
Сбросив незатейливое платье,
Ты ко мне прижалась теплой грудью
И меня поцеловала в губы.
 
 
В тот же миг почувствовал я сразу:
Все, чего я ожидал сегодня —
Только поэтические бредни,
Плод моей фантазии горячей.
Ах, какой я, в самом деле, странный!
Ну, зачем журавль мне нужен в небе,
Если у меня в руках синица —
Маленькое комнатное счастье?!.
 

<1927 г. 3 сентября. Суббота.

Москва>

Ф. Н. Кашинцеву («Пишу сие за кружкой пива…»)

 
Пишу сие за кружкой пива
В столовой «Литособняка»:
Нас часто жизнь несправедливо
Тревожит из-за пустяка.
 
 
Но будет к Вам она безгневна
И за серьезные грехи,
Когда начнете ежедневно
Читать Минаева стихи.
 

1927 г. 9 сентября. Пятница.

Москва

Н. С. Гринвальд («Ты целый день в Мострикотаже…»)

 
Ты целый день в Мострикотаже
Проводишь, спишь спокойно ночь,
Живешь в двух комнатах и даже
Имеешь маленькую дочь.
 
 
Не спорю, это все приятно,
Всех благ твоих не перечесть,
Но все же и на солнце пятна
И в этой жизни скука есть.
 
 
Чтоб жить на свете не скучая,
Ты вместо всякой чепухи
Читай на службе после чая
Мои хорошие стихи.
 
 
Прочтешь – и свежестью повеет,
И ты впадешь в особый раж,
И в тот же миг подешевеет
В Москве советский трикотаж.
 

1927 г. 17 сентября. Суббота.

Москва

С. Д. Федоровой («Я сегодня вместо роз…»)

 
Я сегодня вместо роз
Вам, одной из именинниц,
С поздравлением принес
Поэтический гостинец.
 
 
В нем сиянье звезд дрожит,
Ветер лирики в нем реет;
Он коль жарко освежит,
Если холодно – согреет.
 

1927 г. 30 сентября. Пятница.

Москва

«Я вижу, я чувствую, я сознаю…»

 
Я вижу, я чувствую, я сознаю, —
Мне был этот привкус особенный ведом,
Любовь взбудоражила душу мою,
Ее переполнив томленьем и бредом.
И бьется у сердца горячий прибой,
И кровь в лихорадке от зноя и гула…
Любовь улыбнулась мне вместе с тобой,
Твоими глазами в глаза мне взглянула.
 

<1927 г. 21 октября. Пятница.

Москва>

«В наше время катастроф…»

 
В наше время катастроф
Прозябать в Европах что-там?!.
Я хочу – мой план здоров —
Жизнь наладить готтентотам.
 
 
В день отъезда я бы здесь
Распростился с нудным сплином,
И намазался бы весь
Самым лучшим гуталином.
 
 
А приехав, напрямик,
Не точа напрасно лясы,
Я бы начал в тот же миг
Призывать к восстанью массы.
 
 
Коль там есть еще цари,
От которых жить не сладко,
Я бы их недели в три
Уничтожил без остатка.
 
 
И стальным большевиком,
На погибель высшим кастам,
Власть бы отдал целиком
Пролетариям губастым.
 
 
Несмотря на тьму невзгод,
С непосредственностью детской,
Я бы сделал через год
Готтентотию советской.
 
 
Я б к культуре черных баб
Приобщил и, между прочим,
Буржуазный баобаб
Стал бы деревом рабочим.
 
 
Я б для тамошней комсы
Произвел себя в Адамы,
И в свободные часы
Сочинял бы стиходрамы.
 
 
И талант мой оценя
Тонким нюхом пролетарским,
Называли бы меня
Африканским Луначарским.
 
 
Вообще по мере сил,
Углубленный в труд свой мирный,
Я бы пользу приносил
Революции всемирной.
 
 
Но – увы! – в родной стране,
Не учтя моей сноровки,
Не дают упорно мне
В Африку командировки!..
 

<1927 г. 25 октября. Вторник.

Москва>

Самодержец («Париж пленен чарльстоном и туманом…»)

 
Париж пленен чарльстоном и туманом…
Консьержи спят… Бессмертные творят…
На страже Фош… В Палате говорят,
А действуют Пуанкаре с Брианом.
 
 
Всю ночь по мировым кафешантанам,
На зависть безвалютных сибарят,
Американцы золотом сорят,
А он – увы! – бывает редко пьяным.
 
 
– «Да, денег нет и сердится Вики,
В России варвары-большевики,
Доколе нам нужду терпеть, доколе?
 
 
Придется вновь… Почисть-ка ментик, Жан!..»
И шествует занять у дяди Коли
Сей самодержец русских парижан.
 

<1927 г. 6 ноября. Воскресенье.

Москва>

Б. А. Садовскому («Вам, поэт-нижегородец…»)

 
Вам, поэт-нижегородец,
В память нашего знакомства,
Книгу-первенца «Прохладу»
Отдает поэт-москвич.
 
 
Я заранее уверен,
Что она у Вашей Музы
Встретит искренний и нежный
Поэтический прием.
 
 
И поэтому надеюсь,
Что к пенатам возвратившись,
Вы ее не отдадите
На съедение мышам,
 
 
А поставите на полку
Рядом с Брюсовым и Блоком,
Чтоб она в любое время
Находилась под рукой.
 

1927 г. 20 ноября. Воскресенье.

Москва

А. И. Худяковой («Вы средь дешевой канители…»)

 
Вы средь дешевой канители
Мою лирическую нить
По-настоящему сумели
Почувствовать и оценить.
 
 
Так пусть за это как награда,
В передгрозовый душный час
Моя спокойная «Прохлада»
Провеет в комнате у Вас.
 

1927 г. 27 ноября. Воскресенье.

Москва

Пленум ЦК ВКП (б) («Являя миру новые манеры…»)

 
Являя миру новые манеры,
Впав в социалистический задор,
С имуществом полдюжины Пандор,
Идут ва-банк оппозиционеры.
 
 
Здесь явью называются химеры,
На цифрах здесь базируется вздор,
И в каждой фразе слово «термидор»
Склоняется без смысла и без меры.
 
 
В борьбе за власть нелепица и бред,
Здесь бывший пред ИККИ и с ним полпред,
С французским смешан здесь нижегородский;
 
 
И под свистки партийного райка,
Под крик: «Шпана!..» с трибуны сходит Троцкий…
Так заседает ленинский ЦК.
 

<1927 г. 28 ноября. Понедельник.

Москва>

А. А. Чумаченко («Да, милая Ада Артемьевна, да!…»)

 
Да, милая Ада Артемьевна, да!..
Я в книгу вношу амфибрахии эти,
Чтоб Вам они напоминали всегда
Об авторе их – правоверном поэте.
 
 
Я здесь заявляю без всяких прикрас,
(Мне кажется шаг этот вовсе не ложен,)
Что я с легким сердцем бываю у Вас
И по настоящему к Вам расположен.
 

1927 г. 2 декабря. Пятница.

Москва

С. А. Богадуровой («Скажу Вам правды не тая…»)
Надпись на книге

 
Скажу Вам правды не тая:
Я вовсе завистью не ранен,
Что я не Игорь Северянин,
А Николай Минаев – я.
 
 
Я горожу свой огород,
Мне дорога своя монета,
Поверьте на слово, что это
Не плохо, а наоборот!
 

1927 г. 4 декабря. Воскресенье.

Москва

Дизе Худяковой («Чтобы жизнь была конфеткой…»)
В альбом

 
Чтобы жизнь была конфеткой,
А не кашей и лапшой,
Надо быть хорошей деткой,
То есть паинькой большой.
 
 
Если будешь ты упряма,
Непослушна и гневна, —
Загрустим и я и мама
И Раиса Дмитревна.
 

1927 г. 11 декабря. Воскресенье.

Москва

К. К. Барсову («Передо мной встает картина…»)
Надпись на книге

 
Предо мной встает картина:
Ночь в Рублеве… Снег и мгла…
Константин сын Константина
С этой книгой у стола.
 
 
И пускай бушует вьюга,
Пусть глухая ночь темна,
Книга – лучшая подруга,
Если по-сердцу она!
 

1927 г. 14 декабря. Среда.

Москва

Б. А. Садовскому («Не говори: «Печальный дан..»)

 
Не говори: «Печальный дан
Мне жребий!..» И жалеть не надо,
Что утащили чемодан,
В котором пряталась «Прохлада».
 
 
Четырехстопный ямб простой
Сегодня я отполирую
И вышлю вместо книги той,
Сию, такую же, вторую.
 
 
Надеюсь, что на этот раз
Не украдут ее в дороге,
И что в традиционный час,
Слегка помявшись на пороге
 
 
И попросив на питие
Почтарь Иван, а может Павел,
Тебе, поэт, вручит ее
По всем статьям почтовых правил.
 

1927 г. 15 декабря. Четверг.

Москва

М. В. и Н. Ф. Шемшуриным («Пусть исчезли те года…»)

 
Пусть исчезли те года,
Пусть те радости иссякли,
Все же в памяти всегда
Ваши детские спектакли.
          Беспечально время шло,
          Горизонт казался чистым,
          Было ясно и тепло
          Режиссерам и артистам.
И театр ваш оценя,
Детвора смеялась звонко
Видя с яствами меня
В славной роли поваренка.
 

1927 г. 19 декабря. Понедельник.

Москва

Б. А. Садовскому («Вам, дядя Сони, Вам, поэт…»)

Б. А. Садовскому

Из коллективного письма

 
Вам, дядя Сони, Вам, поэт,
Когда в моих глазах лилово,
Я шлю лирический привет
Из подмосковного Рублева.
 

1927 г. 25 декабря. Воскресенье.

Рублево, Моск. обл.

Девочке – воспитательница («При поддержке бога Брамы…»)

Дизе Худяковой – Р. Д. Фиксен

В альбом.

 
При поддержке бога Брамы,
Дизя, милый мой дружок,
И по просьбе твоей мамы
Сочиняю я стишок.
И хотя мне трудновато
Мысль высказывать стихом,
Я душой мягка как вата
И пишу тебе в альбом.
Мне бы легче было прозой
Изложить свои мечты: —
Будь же ты прекрасной розой
В блеске чудной красоты!..
 

1928 г. 9 января. Понедельник.

Москва

Б. А. Садовскому («На эти строки нежно глядя…»)

 
На эти строки нежно глядя,
Прими почтительный поклон,
Мой новоиспеченный дядя —
«Нижегородский Аполлон!»
 
 
Да будет благостен и светел
Твой поэтический удел,
Хотя ты к фраку страсть заметил
Во мне, а к Соне проглядел.
 
 
Твоей поэмой мы пленяли
Друг другу уши и умы,
Но если бы тебя не знали
Могли обидеться бы мы.
 
 
Мы на тебя зубов не точим,
Настолько пламенна любовь
Нас всех к тебе, но, между прочим,
Поговорим о фраке вновь.
 
 
Кому он в наше время нужен?
Ну, посуди, какой в нем прок,
Когда на самый «тонный» ужин
Прийти в чем хочешь не порок.
 
 
Когда на «пышном» юбилее
Тому на ком изящный фрак
Придется быть лицом алее
Чем молодой вареный рак.
 
 
И даже – это факт! – для брака
Теперь в нем надобности нет:
Я «окрутился» и без фрака
С твоей племянницей, поэт!
 

1928 г. 10 января. Вторник.

Москва

«Ее стихи не ерунда…»

 
Ее стихи не ерунда,
Они один из твердых знаков
Конструктивистского «труда,
Который всюду одинаков».
 

1928 г. 12 января. Четверг.

Москва

«Слегка полна, чуть-чуть томна…»

 
Слегка полна, чуть-чуть томна,
Ланиты пудрит, красит губки;
По виду женщина она,
А по стихам – Есенин в юбке.
 

1928 г. 12 января. Четверг.

Москва

Разговор за шахматами («Пальмы… Пенистая брага…»)

 
Пальмы… Пенистая брага…
И ехидно молвив: «Шах!..»
Улыбнется Федорага
Как афганский падишах.
 
 
И прикинувшись тихоней,
Он прибавит: «Здесь, Ник-Ник,
Ваш роман с лошадкой Соней
На глазах моих возник.
 
 
Мной, не кем иным, он начат,
Вспомним, правды не тая,
Познакомил я вас, значит
Ваше счастье это – я!..
 
 
И поэтому за эту,
Прямо молвлю, благодать,
Потрудитесь-ка поэту
Что-нибудь такое дать!..»
 
 
Что в смущеньи я отвечу
Матерому рифмачу?
Чем ему за эту встречу
Я достойно отплачу?
 
 
И спустя две-три минуты,
Отогнав его коней,
Я воскликну: «Фу-ты, ну-ты!
Иль забыли Вы о ней?!.
 
 
Иль не Вы любовью сладкой
Упивались как вином
На Страстном бульваре с Адкой?!.»
И возьму ладью слоном.
 
 
«Так какой еще награды
Вы хотите от меня?
Вы должны быть очень рады
Жару Адского огня!
 
 
Впрочем, так как Вы мой ближний
И солидное лицо,
Я для Вас мгновенно в Нижний
Накатаю письмецо.
 
 
Я велю вернуться Адке,
И она моим словам
Вняв, сейчас же без оглядки
Прилетит в объятья к Вам!..»
 
 
Но над ходом понатужась,
Неестественно лилов,
Федорага в дикий ужас
Вдруг впадет от этих слов.
 
 
Точно кто-то вместо пива
Напоил его водой,
Затрясет он некрасиво
Знаменитой бородой.
 
 
Что-то буркнет он невнятно
И вздохнет как автомат,
Ну, а я ему, понятно,
В этот миг устрою мат.
 

1928 г. 14 января. Суббота.

Москва

Воспоминания Н. Н. Минаева («В будке теплой от трамвая…»)

 
В будке теплой от трамвая
Я с брюнеточкой сидел.
Жить – живу я, не зевая,
В ней красу я усмотрел.
 
 
          Тип красивый, носик тонкий,
          Глазки ласково глядят,
          Голос милый, порой звонкий,
          Щечки, ротик всех манят.
 
 
Я сидел, все уверяя,
В чем – не помню я теперь,
Все трамваи пропуская,
Я твердил: «Мой друг, поверь,
 
 
          Ты одно очарованье,
          Никуда мы не уйдем,
          Помутила мне сознанье,
          Счастье вместе мы найдем».
 
 
Наступила ночь и звезды,
Все трамваи уж прошли,
Улетели птицы в гнезда
Наш мы путь вдвоем нашли.
 

Москва 16 января 1928

Охотный ряд 7 ч. 50 мин. вечера

«Знаю, что не сбыться по весне и…»

 
Знаю, что не сбыться по весне и
В этот год мечте моей давнишней:
Вместо экзотической Гвинеи
Я поеду в пролетарский Нижний.
Чтоб по специальному заказу,
При знакомстве более коротком,
Показать свою особу сразу
Теще, бабушке, дядьям и теткам.
 
 
Там не разойтись моей натуре,
Там конфликт получится не мелкий,
Если в споре о литературе
Запущу я в дядюшку тарелкой.
Иль экзальтированную тетку,
Умилив галантностью сначала,
Я поволоку заткнув ей глотку
Чтобы благим матом не кричала.
 
 
Нет, там участь ждет меня такая: —
Свято чтить семейственный обычай,
Никогда ни в чем не допуская
Даже минимальных неприличий.
Делать то, что все найдут полезным,
Привыкая к частым переменам,
Быть со всеми приторно-любезным,
То есть образцовым сверхджентльменом.
 
 
Видеть только то, что мне покажут,
Отвечать почтительно и чинно,
И тогда все родственники скажут: —
«Он – очаровательный мужчина!..»
Заживу я там без огорченья,
Кой-какой принакоплю излишек,
И для тещиного развлеченья
Заведу полдюжины детишек.
 
 
Стану рассуждать о профсоюзах,
О пайках и о дороговизне,
И забуду навсегда о музах
Да, пожалуй, кстати и о жизни.
А в Москве друзья собравшись вместе,
Молвят: «Нижний это, брат, не Ницца!
Да «погиб поэт, невольник чести»,
Угораздил черт его жениться!..»
 

<1928 г. 23 января. Понедельник.

Москва>

Дизе Худяковой («Меня ты, Дизя, не кори…»)
Надпись на книге

 
Меня ты, Дизя, не кори
За именинный мой подарок,
Коль будут в нем лишь дикари
И не окажется дикарок.
Зато здесь правда, а не ложь;
Но если ты в словах быть может
Чего-нибудь здесь не поймешь,
Раиса Дмитревна поможет.
Она присевши отдохнуть,
Простыми русскими словами
Тебе расскажет что-нибудь
О мокасинах и вигваме.
 

1928 г. 27 января. Пятница.

Москва

С. А. Минаевой («Ты не будь девчонкой гадкой…»)

 
Ты не будь девчонкой гадкой,
Милой девочкою будь:
Не води знакомства с Адкой
И про «ужины» забудь.
Одурманивайся в меру
Театральною игрой,
И в антрактах кавалеру
Глазки томные не строй.
Больше спи и кушай слаще,
С первым встречным не болтай,
На меня смотри почаще
И стихи мои читай!
 

1928 г. 31 января. Вторник.

Москва

«Не Нельдихен он даже по уму…»

 
He Нельдихен он даже по уму,
И по таланту даже не Адуев,
Он только – Оболдуев и ему
Не выкарабкаться из оболдуев.
 

1928 г. 1 февраля. Среда.

Москва

Е. И. Шадек («О, мадам-товарищ Шадек!..»)

 
О, мадам-товарищ Шадек!
          Знайте: в книге сей,
Как в пространстве, все – порядок,
          Все – вокруг осей.
 
 
Пусть плетут, что для поэта
          Хаос это плюс,
Я – увы! – не верю в это
          И на это злюсь.
 
 
И даря Вам как лекарство
          Исповедь души,
Я надеюсь, – о, коварство! —
          Что она в тиши
 
 
В час, когда мечта на страже
          И душа чиста,
Будет Вам милее даже
          Вашего кота!
 

<1928 г. 7 февраля. Вторник.

Москва>

«Милая девочка! Радость моя…»

 
Милая девочка!.. Радость моя!..
Я как и ты в темноте ожиданья,
Вместе с тобою мечтаю и я
О предстоящей минуте свиданья.
 
 
Оба томимся мы, оба грустны,
Лишь друг от друга крылатые вести
Нам утешенье, но солнце весны
Нас приласкает не порознь, а вместе.
 
 
Будет прекрасен и сладок вдвойне
Час нашей близости после разлуки;
Ты улыбнешься и на-плечи мне
Вскинешь полуобнаженные руки.
 
 
И у вскипающей крови в плену,
Стиснув порывисто тело хмельное,
Я, моя девочка, жадно прильну
К нежным губам твоим, жгучим от зноя.
 

<1928 г. 13 февраля. Понедельник.

Москва>