Текст книги "Нежнее неба. Собрание стихотворений"

XI. «Мне суждена дорога золотая…»

 
Мне суждена дорога золотая,
Сама судьба со мною заодно;
Моя любовь не лунное вино,
А влага солнца изжелта-густая.
 
 
В лучах светил сияющих не тая,
Не отраженным светом ей дано
В душе ко всходу пробуждать зерно,
А собственным, немеркнущим, блистая.
 
 
Не алый дым, не розовый угар,
Она мне тот благословенный дар,
Не уберечь которого не смею
 
 
От суеты неугомонных дней,
И, нежная и в ненависти, ею
Моя душа теперь еще нежней.
 

7 мая 1921 г. Суббота.

Москва

XII. «Моя душа теперь еще нежней…»

 
Моя душа теперь еще нежней,
Еще прозрачней, глубже и певучей;
Тяжелый мрак уплыл с гнетущей тучей
И лопнули объятия ремней.
 
 
И дышится желанней и вольней
8 последний шаг прозревшему над кручей,
Настигнутому молнией летучей,
Обрызганному россыпью огней.
 
 
Кто много дней по зыби волн зеленых,
Изменчивых и горько-просоленных
Вел наугад свой ненадежный бриг,
 
 
Тому любовь не пристань ли святая?
Она ему вдвойне милей в тот миг,
Когда благоухает, расцветая.
 

8 мая 1921 г. Воскресенье.

Москва

XIII. «Когда благоухает, расцветая…»

 
Когда благоухает, расцветая,
Душа омытая дождем любви,
Прошедшего на память не зови,
Оно душе, что розам пыль пустая.
 
 
О будущем восторженно мечтая,
Лишь настоящее благослови,
Его цветы раскрывшиеся рви
Пока они цветут, не облетая.
 
 
О, я обрел давно желанный кров!
Уединенье тихих вечеров
Воспоминаньями я не нарушу;
 
 
Мне миг поет: Над прошлым не косней,
Пусть напоит возжаждавшую душу
Любовь весной повеявшая в ней.
 

8 мая 1921 г. Воскресенье.

Москва

XIV «Любовь весной повеявшая в ней…»

 
Любовь весной повеявшая в ней,
В моей душе, ее обогатила;
Ей вновь дана особенная сила,
Чтоб каждый миг прочувствовать полней.
 
 
Ни сумерек, ни мрака, ни теней
Там не найти, где зоркое светило
Все тайники насквозь позолотило,
Все уголки представило ясней.
 
 
С такой душой всему пойду навстречу,
Всем улыбнусь и каждому отвечу,
Утешу всех, прощу всем, все приму
 
 
От райских гимнов до проклятий ада,
Ведь предназначен целый мир тому, —
Кому дана блаженная награда.
 

8 мая 1921 г. Вторник.

Москва

XV «Кому дана блаженная награда…»

 
Кому дана блаженная награда,
Мед знойных уст и свежесть нежных рук,
Тот замыкается в чудесный круг,
Где милый образ – верная отрада.
 
 
О, сладкий сон хмельного винограда,
Ты опьянил негаданно и вдруг,
Еще вчера я был веселью друг,
А нынче сердце тишине лишь радо.
 
 
Воскресший, просветленный и другой,
Я путь начну уверенной ногой,
Мне суждена дорога золотая;
 
 
Моя душа теперь еще нежней,
Когда благоухает, расцветая,
Любовь весной повеявшая в ней.
 

29 апреля 1921 г. Пятница.

Москва

29 апреля – 8 мая 1921

Пятница – Воскресенье. Москва

«О нищета, убожество и тлен!..»

 
О нищета, убожество и тлен!..
Не развязать запутавшийся узел;
Еще не кончен допотопный плен,
А тусклый день уже ресницы сузил.
 
 
В неизмеримый загнаны закут
Справляем шумно Пирровы победы,
А у ворот безмолвно стерегут,
Как хищники прожорливые, беды.
 
 
Трясина лжи засасывает нас,
Лишь жалкий бред великие миражи,
И гулко бьет одиннадцатый час
Над призраком злокачественной блажи.
 

<1921 г. 26 июня. Воскресенье.

Москва>

«Татарин/Якерин…»

 
Татарин
Якерин
Бездарен
Как мерин.
 

1921 г. 8 июля. Пятница.

Москва

Ночные размышления по дороге домой («Как долог путь с Арбата до Землянки…»)

 
Как долог путь с Арбата до Землянки!..
По бесфонарным улицам столицы,
Ногам набегавшимся вдоволь за день,
Удастся ли до дома добрести?
И с силою собравшися последней,
Лечу вперед с возможной быстротою,
Встревоживая гулкими шагами
Насторожившуюся тишину.
 
 
И вновь рассудок строго вопрошает:
«Зачем еще провел бесплодно вечер?
Ужели жизнь дарована поэту,
Чтоб еженощно в клубе он торчал?!.»
И в голове жужжат как пчелы мысли,
Им нет конца, как нет конца экспромтам
Тщедушного поэта Короткова,
Которые он пишет три часа.
 
 
Не оценить мне глубины и силы
Поэзии Максима и Тараса,
И не понять работы плодотворной
В правлении В. П. Федорова;
Лишь имена: Мареев, Злотопольский,
Манухина и Лада Руставели
Мне говорят, что стоит жить на свете,
Когда в Москве есть «Малый Особняк».
 

1921 г. 25 июля. Понедельник.

Москва

Человек («Невозмутимый как философ…»)

 
Невозмутимый как философ,
Я скромно коротал свой век,
Но здесь какой-то человек
В записке дал мне ряд вопросов.
          Лишь на один из них сейчас
          Отвечу строками сурово,
          Начав их без четверти час
          И кончив пять минут второго.
Рубя слова как дровосек,
В конце воскликну я невольно: —
«Будь человеком, человек,
И этого вполне довольно!..»
 

1921 г. 31 июля. Воскресенье.

Москва

«Мы забываем нежные слова»

 
Мы забываем нежные слова
В тот миг, когда любовь уже готова
Сплести их в пенистые кружева
Признания и бреда золотого.
 
 
Но расставаясь в следующий час
Нам чувствовать дано, что неизбежно
Воспоминанья будут мучить нас
О неуменьи высказаться нежно.
 

1921 г. 4 ноября. Пятница.

Москва

«О, ранней осени пора!..»

 
О, ранней осени пора!..
О, эти поздние прогулки!..
В скиту удары топора
Вдвойне отчетливы и гулки.
Склонился на бок дряхлый вяз
У монастырского забора,
И шлейф лохматых туч увяз
В вершинах пасмурного бора.
Как и вчера, нам повезло,
Как и вчера, мы – только двое,
И льет настойчиво и зло
Тяжело-острый запах хвоя.
Как и вчера, твой дрогнет рот,
И вспыхнут грани в изумруде,
Когда нас примет поворот
И я коснусь прохладной груди.
 

1921

«О, этот облик!… Это имя!..»

 
О, этот облик!.. Это имя!..
Они во сне и наяву;
Только надеждами одними
В свершенье чаяний живу.
 
 
Мне каждый день в разлуке долог,
Все жду когда же, наконец,
Развеется туманный полог
Между двух связанных сердец.
 
 
И как награду в утро встречи
За подвиг верности и мук,
Мои мужские примут плечи
Легкую тяжесть женских рук.
 

1921

«От влажных строф ямбического склада…»

 
От влажных строф ямбического склада,
Пленительна, спокойна и легка,
Плыви благоуханная прохлада
В дыханьи ласкового ветерка.
 
 
И перед тем как в сумраке разлиться
Между цветов, колосьев и ветвей,
Ты опаленные сердца и лица
Волнующею свежестью обвей.
 

1921

«От холода ли сердце затвердело…»

 
От холода ли сердце затвердело,
Или чрезмерный жар его сковал
Мне все равно!.. Под сенью покрывал
Я предрешил задуманное дело.
 
 
Моей души сомненье не задело,
Пусть яростно девятый мчался вал,
Не тщетно я в беспамятстве взывал
К той тишине, которой нет предела.
 
 
Переступив зияющий провал,
Она пришла как только миновал
Тяжелый день и небо отордело…
 
 
Ясней нет блага, сладостней удела,
Чем созерцать лица ее овал,
Всего себя отдав ей без раздела.
 

1921

«Розовый диск в отдаленную рощу скользнул…»

 
Розовый диск в отдаленную рощу скользнул;
Легким туманом дымится овраг за дорогой;
Месяц над ветлами к облаку робко прильнул,
Новорожденный, наивный такой и двурогий.
 
 
Шумен был день и томителен солнечный зной,
Вечер безмолвствует свежесть и сон навевая;
Как хорошо, что для нас в этой жизни земной
Все отцветает, едва расцвести успевая.
 
 
Радость развеется ветром минут без следа,
Верная память подругою лживою будет,
Мелкими каплями дней ледяная вода
Страсть охладит и горячую дружбу остудит.
 
 
Все на мгновенье, и нам суждено лишь на миг
Вспыхнуть звездою и свежим пахнуть ароматом…
Вот посмотри: этот месяц давно ли возник,
А уж висит, наклонившись над самым закатом!..
 

1921

«Сегодня я снова крылат…»

 
Сегодня я снова крылат,
Сегодня я весел невольно;
Душа упорхнула из лат,
Сжимавших так долго и больно.
 
 
Душа упорхнула из лат
Навстречу блеснувшей надежде,
Я каждому встречному рад
И ласков со всеми как прежде.
 
 
Я каждому встречному рад
И каждый мне кажется милым;
Один перехваченный взгляд
Дал силы скудеющим силам.
 
 
Один перехваченный взгляд
И узел сомнений развязан…
Сегодня я снова крылат
И этим тебе я обязан!
 

1921

«Тебе одной восторги и печали…»

 
Тебе одной восторги и печали
Прохладных строк, что зыбко укачали
Меня неугомонною волной;
И вот воспоминаньями больной
Томлюсь, влеком любовью, о причале.
Не раз глаза в глазах ответ встречали
И губы пахли влагой и весной,
Но и другим признания звучали
Тебе одной.
Все бережет и радует вначале
Мою любовь; от жгучего луча ли,
От тени ли дрожащей и сквозной
Она растет, усиливая зной;
Мы с ней вдвоем рондо предназначали
Тебе одной…
 

1921

«Я не гадаю робко и тревожно…»

 
Я не гадаю робко и тревожно
Какую дань судьба мне принесет,
И самому свой путь провидеть можно
От злых глубин до радостных высот.
 
 
В грядущем предусматриваю встречу,
А нынче острием карандаша
Еще непонимающим отвечу: —
Нежнее неба – нежная душа!..
 

1921

«Я не хотел делить досуг с тобой, тоска…»

 
Я не хотел делить досуг с тобой, тоска;
Я вышел в ржавый сад, где пахнет влажной глиной,
И вот над головой простые облака,
Крутая синева и клекот журавлиный.
Уже четвертый час, но еще сыро тут,
Еще не сумерки, но здесь уже лилово,
И мысли легкие стремительно растут,
И бьется на губах настойчивое слово.
Сегодняшнего нет в томлении моем,
Меня волнует миг, предчувствуемый мною,
И в памяти в один смешались водоем
Арктические льды с тропической волною…
 

1921

«Не изменю ямбическому метру…»

А. Я. Марееву

 
Не изменю ямбическому метру
Он тишине сопутствующий паж;
Крылата мысль, душа подобна ветру
И быстроног прилежный карандаш.
 
 
Поэт и друг! Волнующий и верный!
Не доверяйся прихоти волны,
Свои сердца мы с ревностью примерной
Оберегать от горечи должны.
 
 
Под свист и рев на площади базарной
Юродствовать и буйствовать не нам,
Мы в простоте как небо лучезарной
Поверим вновь видениям и снам.
 
 
Не нам плоды блаженного недуга
Разменивать на стертые гроши,
Лишь тишина – нежнейшая подруга
Тому, кто пел под музыку души.
 

1921

«В рассветный час омытая росой…»

 
В рассветный час омытая росой
Природа успокаивает вдвое;
Горит восток прозрачной полосой
И сладок запах освеженной хвои.
 
 
Еще в кустах таинственность и мрак,
Но свет растет с минуты на минуту
И тень ползет под ясени в овраг
К сырому и заросшему приюту.
 
 
Еще листва дымится и тиха,
Еще волненье сердца не тревожит,
И утреннего крика петуха
Душа, как символ, не принять не может.
 

1921

«Вы не изгладите из памяти, года…»

 
Вы не изгладите из памяти, года,
Тот отдаленный край, где в берег оголенный
С разбега шумно бьет тяжелая вода
Холодной пеною и россыпью соленой.
Мне вспоминается огромная луна,
Сырые облака прорезавшая боком,
И неожиданный для мачт и полотна
Стремительный порыв в безветрии глубоком.
О, северная ночь, качавшая мой челн,
Я бережно пронес сквозь время и забвенье
Величественный гул твоих громоздких волн
И ветра твоего к лицу прикосновенье…
 

1921

«Еще во власти мигов острых…»

 
Еще во власти мигов острых,
От поцелуев не остыв,
Ты вспомнила о младших сестрах
И уходить собралась ты.
 
 
А я неутоленный страстью
К рукам отяжелевшим льну,
И на зло призрачному счастью
Наш жребий горестный кляну.
 
 
Тебе – на крест семейной скуки
Идти по городу в метель,
Мне – горечь выпитой разлуки
И неостывшая постель.
 
 
А незастегнутое платье
Хранит над поясом следы
Почти жестокого объятья
И нежный запах резеды.
 

1921

«За шумом дней – сухая тишина…»

 
За шумом дней – сухая тишина,
За бредом сердца – тела отдых львиный…
Ошеломленным грузною лавиной
Иная боль уже предрешена.
Мне говорят: – благоуханен хмель,
Я говорю: – он жжет, не освежая;
Волна неистовая и чужая
С разбега слижет розовую мель.
Глотают пену ржавые бока,
Порывистый рвет реи ветер, рея,
И луч беды час от часу острее
Пронзает тех, чья жажда глубока.
По капле в кровь сочится мутный яд,
И взгляд змеи приковывает разом;
Но наяву тем снам не верит разум,
Которые пророчества таят…
 

1921

«Курчавит ветер волосы льна…»

 
Курчавит ветер волосы льна,
А я томлюсь все той же загадкою;
Не в первый раз уже душа больна
Тоской пленительной и мукой сладкою.
 
 
Так отчего же и в этот раз,
Голоса чувства снова не слушая,
Стараюсь холодом ненужных фраз
Раскрывшуюся оледенить душу я.
 
 
Разве не ложью звучат слова?
Разве возможно быть ими связанным?
Моя душа потому и жива,
Что каждый миг трепетала несказанным.
 

1921

«Насторожившаяся зреет нива…»

 
Насторожившаяся зреет нива,
Роса тепла, как пар от молока,
И поворачиваются лениво
Неповоротливые облака.
 

1921

«Не легок сон случайного ночлега…»

 
Не легок сон случайного ночлега,
Когда в ушах проклятья Эвменид
И ветерок с аттического брега
Немолчною цикадою звенит.
 
 
Сквозь кружева водоворотной пены,
Взлетев в пылающие облака,
Стрела лукавой Анадиомены
Невинного пронзает голубка.
 
 
Не по плечам тяжелая обуза,
Но к свету пробивается родник,
И уж парит лирическая Муза
Над тем, кто в ночь к источнику приник.
 
 
И все к судьбе направлены дороги,
Где лавр и мирт друг с другом сплетены,
И громыхают немощные дроги
По мрамору классической страны.
 

1921

«Не ошибочны эти слова…»

 
Не ошибочны эти слова,
Но они прозвучали ошибкой;
Для других ты быть может права,
А меня не уверишь улыбкой.
 
 
Если чувств откровенно-нагих
Ты не хочешь показывать людям,
Никогда говорить при других
О родстве наших душ мы не будем.
 
 
Ты ведь знаешь, как знаю и я,
Что пленительной отданы силе,
От себя даже это тая,
Мы блаженных томлений вкусили.
 
 
Лепестков у надежды не рви,
Предназначенное непреложно;
Только в нежной друг к другу любви
Расцвести нам обоим возможно!
 

1921

«Не траурной, а розовой печали…»

 
He траурной, а розовой печали
Незримый след отметил мне чело;
Январь жесток, а в сердце зажурчали
Ручьи любви и сердце зацвело.
И день, и ночь являют профиль милый,
Тугую грудь и слабую ладонь,
И томный ток пронизывает жилы,
Вливая в кровь расплавленный огонь.
О, этот жар!.. В нем таешь, не сгорая;
В ушах звенит: – от прошлого отчаль,
Еще нежней твоя любовь вторая,
Которой улыбается печаль.
 

1921

«Нет, никогда я не забуду…»

 
Нет, никогда я не забуду
Этого светлого мгновенья,
Преобразившего все вдруг,
Скамью склонившуюся к пруду,
Горячих губ прикосновенье
И трепетанье теплых рук.
 
 
Струя легкого аромата
От резеды ли, от гвоздик ли
С ветром плыла из цветника,
Тускнел розовый тюль заката
И вдалеке к деревьям никли
Батистовые облака.
 
 
Я ждал пока лесенкой шаткой,
Медленно, с грациею гибкой,
Ты поднималась на крыльцо,
И было мне наградой сладкой
Неожиданною улыбкой
Обмолвившееся лицо.
 

<1921>

«Игру его любил творец Макбета…»

 
Игру его любил творец Макбета;
Им скорбну мысль Камоэнс облекал.
 

А. С. Пушкин

 
«Игру его любил творец Макбета»,
А впрочем, может быть, и не любил,
Не вызовешь ведь всех их из могил
Скончавшихся любителей сонета,
 
 
Чтобы у них потребовать ответа
Действительно ль сонет им был так мил,
Что многие повыбились из сил,
Трудясь над ним с заката до рассвета.
 
 
Я думаю, нам Пушкин не солгал,
Ему равно ни холодно, ни жарко,
Что Дант, Шекспир, Мицкевич и Петрарка
 
 
Сонетами прельщались, и у скал
На взморье иль в уединеньи парка
«Им скорбну мысль Камоэнс облекал».
 

1921

«Меня воображенье захватило…»

 
Меня воображенье захватило;
Сквозь мглу и снег я вижу наяву
Закатывающееся светило
И остывающую синеву.
 
 
Крутой туман распластан над болотом,
Осенний воздух – крепкое вино,
И вдоволь горизонтным позолотам
Сегодня разогреться не дано.
 
 
И мреет сумрак матово-кирпичный,
С которым гармонируют вполне
Кудрявый дым над крышей черепичной
И ранний свет в готическом окне.
 
 
Тростник хрустит как изморозь сухая,
Прохладный ток касается лица,
И в смутном отдаленьи затихая
Звенит напев шального бубенца.
 

<1922 г. 6 марта. Понедельник.

Москва>

«Двусмысленна и не ясна…»

 
Двусмысленна и не ясна,
В апрельский день многолукавый
Мне представляется весна
Аллегорическою славой.
 
 
Ненастояща синева
И блики золота фальшивы,
А воробьиные слова
И слишком приторны и лживы.
 
 
И вот разветривая сны,
Сырою мглой туманя лица,
Веет дыхание весны,
Чтоб серым мороком разлиться.
 

1922 г. 10 апреля. Понедельник.

Москва

«Изящно и легко выделывая па…»

 
Изящно и легко выделывая па,
Предусмотрительно ты пробирайся к двери,
Не то нам здесь сейчас проломит черепа
Илья-Артур Фрумсон поэмою о Мэри.
 

1922 г. 3 мая. Среда.

Москва

«Илья-Артур Фрумсон…»

 
Илья-Артур Фрумсон
Своей поэмой жалкой
Сперва вогнал нас в сон,
Потом огрел как палкой.
 

1922 г. 3 мая. Среда.

Москва

«О, щедрая память, зачем эта стертая дата…»

 
О, щедрая память, зачем эта стертая дата
Тебя заставляет тянуть бесконечную нить?..
Довольно, довольно!.. Пускай это было когда-то,
Сейчас я не смею в былое себя заманить.
 
 
Ведь все уплывает, чтоб снова уже не вернуться,
И каждая встреча разлукой должна расцвести;
Обнявшие руки еще не хотят разомкнуться,
А губы, целуя, уже восклицают: «Прости!..»
 
 
Мы живы мгновеньем, нам лишь настоящее мило,
Грядущее смутно, а прошлое смыто волной,
И то, что вчера нас предчувствием счастья томило.
Сегодня печалит, а завтра пройдет стороной.
 
 
Зачем же, о, память, я узами связан твоими
И ласковым ветром из теплого сумрака лет
Ты снова приносишь все то же певучее имя,
Навстречу рассвету застенчивой ночи вослед?..
 

1922 г. 11 июня. Воскресенье.

Москва

«От смерти миру смертью веет…»

От смерти миру смертью веет…

Г. Оболдуев

 
«От смерти миру смертью веет»,
От Оболдуева – дерьмом…
Ведь каждый смертный разумеет:
«От смерти миру смертью веет»,
Но тем не менее совеет
В благоговении немом: —
«От смерти миру смертью веет»,
От Оболдуева – дерьмом…
 

1922 г. 9 августа. Среда.

Москва

«Колокола пустились в пляс…»

Колокола пустились в пляс…

Н. Лавров

 
«Колокола пустились в пляс»,
Услышав горе-триолеты,
Что к жизни вызвал лоботряс;
«Колокола пустились в пляс»,
И день, не выдержав, погас,
И ночь завязла в тине Леты;
«Колокола пустились в пляс»,
Услышав горе-триолеты.
 

1922 г. 9 августа. Среда.

Москва

«Мне память падшая велела…»

Мне память падшая велела…

З. Мамаева-Сумская

 
«Мне память падшая велела»
Писать как пишет И. С. Ру
И я внезапно заболела.
«Мне память падшая велела»,
И я тоски не одолела
И триолечу поутру:
«Мне память падшая велела»
Писать как пишет И. С. Ру.
 

1922 г. 9 августа. Среда.

Москва

«Я изнемог от триолетов…»

 
Я изнемог от триолетов,
Еще один – и я умру!..
Прослушав дюжину поэтов,
Я изнемог от триолетов;
А вечер нынче фиолетов
И пахнет соснами в бору…
Я изнемог от триолетов,
Еще один – и я умру!..
 

1922 г. 9 августа. Среда.

Москва

«Читает те же переводы…»

 
Читает те же переводы
Наш бородач в который раз?
Недели, месяцы и годы
Читает те же переводы,
Не признавая вовсе моды,
Он… И сегодня целый час
Читает те же переводы
Наш бородач в который раз?
 

1922 г. 16 августа. Среда.

Москва

«Все, чем нас земля дарила…»

 
Все, чем нас земля дарила
Позабудем навсегда!..
 

В. Федоров

 
«Все, чем нас земля дарила
Позабудем навсегда!..»
Возглашал рифмач-мудрила.
«Все, чем нас земля дарила»
Нас сегодня уморило,
И промолвили мы: «Да,
«Все, чем нас земля дарила
Позабудем навсегда!..»
 

1922 г. 16 августа. Среда.

Москва

«Я слепнуть не хочу от молньи грозовой…»

 
Я слепнуть не хочу от молньи грозовой…
Ни слушать скрипок вой (неистовые звуки).
 

А. А. Блок.

 
«Я слепнуть не хочу от молньи грозовой»,
Когда на каждый вздох неуловимым эхом
Ответствует душа и к радостным утехам
Меня зовут глаза горячей синевой.
 
 
Кто был крещен водой не мертвой, а живой,
Тот светится звездой, звенит задорным смехом,
Безмолвствует землей, растет лесным орехом
И легкой бабочкой порхает над травой.
 
 
Прекрасно в мире все: миг встречи, час разлуки,
Молчание зимы и музыка весны;
Нам жизнь ручается, – вернее нет поруки, —
 
 
Что только те из нас для смерти рождены,
Которым не дано ни слышать тишины,
«Ни слушать скрипок вой (неистовые звуки!)»
 

1922 г. 28 августа. Понедельник.

Москва

Э. Е. Левонтину («О, Эзра, божественно ты восседаешь на кресле…»)

Э. Е. Левонтину

 
О, Эзра, божественно ты восседаешь на кресле,
Взирая на публику грозным Зевесом с Олимпа,
Смотрите, мол, вот я каков врио преда Литоса,
Желаю дам слово, а нет – не посмеешь и пикнуть.
 

1922 г. 20 сентября. Среда.

Москва

Е. В. Астафьевой («Вот этот сборник неоклассиков…»)
Надпись на сборнике стихов

 
Вот этот сборник неоклассиков,
Безукоризненный почти,
Ты поцелуй семнадцать разиков
И с наслаждением прочти.
 
 
Ты здесь отыщешь Волчанецкую,
Левонтина – любимца муз,
И старушенцию немецкую,
С кем сладок Менского союз.
 
 
Мафусаила Гиляровского,
Счет потерявшего годам,
И покорителя московского
Литературных наших дам.
 
 
Без лада Ладу, Фейгу фейную,
Сусанну полную огня,
И сдунув гущицу кофейную,
Ты в нем увидишь и меня.
 
 
И у себя совсем оставь его,
Он окрылит твои мечты…
Пусть для кого-то ты Астафьева,
Но для меня Попова ты!
 

1922 г. 27 сентября. Среда.

Москва

«Расплывется лениво лиловый от ладана дым…»

 
Расплывется лениво лиловый от ладана дым,
Обессилев, замрет элегический благовест сельский,
И последнее слово над телом зарытым моим
С неподдельною нежностью вымолвит ветер апрельский.
 
 
Будет утренний воздух томительно пахнуть весной
И пригретой землею, которой мой прах придавили,
Ты глубоко вздохнешь и безмолвно прощаясь со мной,
Разбросаешь подснежники щедрой рукой по могиле.
 
 
Резвый луч торопливо тебя поцелует в глаза,
В обнаженных кустах задрожат золотистые пятна,
И подумаешь ты: «Он ушел ничего не сказав,
И теперь я не знаю, когда он вернется обратно…»
 

<1922 г. 3 октября. Вторник.

Москва>

«Надувается парус, шумит за кормою вода…»

 
Надувается парус, шумит за кормою вода,
Ветер хлещет в лицо серебром просолившейся пыли;
То же самое было, я помню, в то время, когда
За руном золотым мы в Колхиду чудесную плыли.
 
 
Днем нас мучило солнце и был горизонт сиротлив,
Мы четырнадцать суток томились в безвыходном круге,
И тревожила мысль, что в тени фессалийских олив
Позабыли о нас полногрудые наши подруги.
 
 
А безлунною ночью под пологом бархатной тьмы,
В расслабляющем сне до кормы распростершись от носа,
Все мы бредили, ибо еще не увидели мы
Олеандровых рощ и воинственных женщин Лемноса.
 

1922 г. 13 декабря. Среда.

Москва