Текст книги "Джордж Гершвин. «Порги и Бесс». Маленькие рассказы о большом успехе"

42. Дом в Нью-Йорке

Осенью 1925 года братья Гершвины совершили самую большую в своей жизни покупку. Их приобретением стал дом на 103-й улице Нью-Йорка. Не так далеко от дома, в котором они оба родились, но… намного более удобный, просторный, красивый. В это пятиэтажное здание переехала вся семья Гершвинов. Джорджу и Айре было отведено по целому этажу. Но комнат хватило и младшему брату, и сестре, и старикам.

Всю жизнь Гершвин прожил вместе с родными. Из семьи вылетела только Фрэнки – она вышла замуж за Леопольда Годовского и переехала к мужу в Калифорнию. Сыновья жили с родителями. И тут Джордж Гершвин был последовательным сторонником устоявшихся еврейских традиций – дети ухаживают за стариками, потом подрастает новое поколение и… жизнь идёт по проторённому кругу.

Большая дружная семья, в которой все заботятся обо всех, в которой один брат тянет другого, не давая тому обеднеть, опуститься. Общее горе, общие радости…

Правда, с некоторых пор Джордж обрёл независимость. Родные могли поговорить с ним о чём угодно, только не о личной жизни. Впрочем, вряд ли кто из братьев осмелился бы наставлять того, кто добился наибольшего успеха, и кому они были в значительной степени обязаны своим благополучием.

В новом доме у Джорджа появился великолепно обустроенный рабочий кабинет, рояль, библиотека. В гараже стоял новый автомобиль. А вскоре Гершвин обзавёлся помощником – его дела вёл личный секретарь.

43. По Европе

В конце 1925 года Джордж и Айра поднялись на борт трансатлантического лайнера и отправились путешествие по Европе. Их путь лежал морем из Нью-Йорка в Гавр, а затем поездом в Париж. Первая длительная поездка, сулившая множество открытий и множество новых знакомств.

Гершвины, конечно, подозревали, что достаточно известны во Франции. Но истинных масштабов своей популярности, конечно, не знали. Когда они сошли на берег и тут же в порту их окружила толпа журналистов, Джордж решил, что его с кем-то путают.

– Господа! – произнёс он на английском. – Вы меня с кем-то перепутали. Я – Гершвин…

И толпа репортёров всколыхнулась и разом выдохнула:

– Гершвин!!!

И посыпались вопросы – умные, глупые, не требующие ответа, неудобные.

– Мсье Гершвин, как вы относитесь к расовой сегрегации?

– Господин Гершвин, во Франции вашу музыку называют хулиганской…

– Мистер Гершвин, вас считают великим композитором в двадцать семь лет…

– Джордж! Джордж! Сюда посмотрите! Здесь я!

– Мюррей! Господи, Айра, да это же мистер Рот! Дружище, как я рад вас видеть…

– Джордж, Айра, идите сюда. У меня маленький «Рено», который увезёт вас из этого бедлама.

– Спасибо Мюррей… Как давно мы не виделись! Мюррей, скажи, друг – за кого они меня принимают? К чему столько шума?

– За кого? А ты не понимаешь, да? Они принимают тебя, старина, за… Джорджа Гершвина!

44. Встречи в Париже

Джордж и Айра сняли номера в роскошном отеле Парижа. Много разъезжали и бродили по «столице мира». Побывали в Лувре и во всех знаменитых музеях. Перезнакомились с огромным количеством интересных людей. Много раз заходили на Монмартр, чтобы посидеть в кафе и поболтать с молодыми американскими писателями, которых в эти годы в Париже было видимо-невидимо.

Гершвины были богаты, красивы, любознательны. За Джорджем увивались стайки парижских красавиц, надежды которых Гершвин старался оправдать. Он заводил интрижки направо и налево. Едва ли ни каждые три дня у него была новая пассия. Устав от приёмов и вечеринок, Джордж пристраивался где-нибудь в парке, раскрывал блокнот и начинал рисовать… Айра же пропадал в книжных магазинах. Возвращался в литературные кафе, чтобы снова встретиться с молодым Фицджеральдом и совсем ещё юным, но уже безумно интересным Хемингуэем…

Потом они за час собирались и уезжали в Америку по делам. Гершвины вовсе не собирались почивать на лаврах. У них было полно работы. Но закончив очередной мюзикл и передав партитуру постановщику, снова поднимались на борт теплохода и возвращались в Европу.

Славное время. Для братьев очень плодотворное. Для американской музыки – благодатное, ибо в солидной части театров Бродвея шли музыкальные спектакли Гершвинов. А Джордж и Айра сочиняли и сочиняли. Своё вдохновение они черпали в волшебном воздухе Парижа.

45. Юный среди великих

Парижские встречи… Гершвины искали их сами – с Равелем, Пуленком, Мийо, Ориком, Прокофьевым. И великие музыканты, узнав, что Джордж сейчас именно здесь, искали встречи с ним.

Гершвин явно не осознавал своего места в мировой музыке. И это нормально – он был ещё достаточно молодым человеком, не перешагнувшим через тридцатилетний рубеж. Человеком трезвым и не заносчивым. Амбициозным? О, да… Но не надутым индюком. Перед грандами мировой музыки он лишь почтительно склонял голову. И… просил у каждого значительного композитора дать ему хотя бы один урок музыки (композиции или игры на фортепиано). И это ввергало его новых друзей (а все моментально проникались к Гершвину симпатией – он был очень умён, скромен и при этом очень красив) в настоящий шок.

Сергей Прокофьев (сам ещё молодой человек) даже растерялся. Мол, только что был на вашем выступлении, а вы говорите о каком-то недостатке образования… Вы надо мною издеваетесь?! Гершвину пришлось извиняться и объяснять, что он вовсе не разыгрывает русского композитора. И что, действительно, ощущает потребность в совершенствовании своих музыкальных навыков…

В 1928 году Айра и Джордж оставили Париж и на несколько недель поселились в столице Австрии – Вене. И снова встречи с замечательными композиторами – с Кшенеком, Бергом, Легаром, Кальманом. Легар и Кальман работали в родственным жанре оперетты. Почти мюзикл, музыкальная комедия, но… всё же немного иное. И музыка совершенно другая.

Пройдёт много лет, и Имре Кальман переедет в Америку. И у него будет очень непростая и даже трагическая судьба. Только Гершвин этого уже не узнает.

46. Морис Равель

Джордж Гершвин был личностью яркой и сильной. Безумно талантливый, независимый в суждениях, энергичный, предприимчивый, Гершвин стал героем множества забавных историй, которые в том или ином виде происходили с ним в действительности. Один из таких исторических анекдотов рассказывает о встрече Джорджа Гершвина с композитором Морисом Равелем…

Дело было в Париже. Гершвин напросился в гости к Равелю. После обоюдных комплиментов Джордж, сильно смущаясь, попросил Равеля дать ему несколько уроков композиции. Это был далеко не первый случай – Гершвин обращался с подобными просьбами ко многим выдающимся музыкантом.

– Никаких проблем, – ответил удивлённый Равель. – Я могу дать вам несколько уроков. Только… зачем вам учиться?

– Не знаю, – ответил окончательно смутившийся Гершвин.

Равель задумался. Потом его осенило.

– Скажите, Джордж, сколько вы зарабатываете?

– Сто тысяч долларов в год, – ответил Гершвин.

– Ого! Тогда я сам готов просить, чтобы вы далее мне несколько уроков композиции!

И оба рассмеялись. Потом Равель обнял Гершвина и сказал:

– Не глупите, дорогой Джордж. Зачем вам становиться второстепенным Равелем? Лучше уж оставайтесь первостепенным Гершвином!

Но это анекдот. А в реальной жизни всемирно известный Гершвин не стеснялся брать уроки и у Равеля, и у Стравинского, и у Шенберга. Так что в том разговоре с Морисом Равелем Гершвин всё же был достаточно убедительным, чтобы уговорить старого мастера взять Джорджа в свои ученики.

47. «Американец в Париже»

Летом 1928 года братья Гершвины окончательно вернулись в США, закончив свою затянувшуюся (и прерываемую непродолжительными вояжами на родину) поездку по Европе. В багаже Джорджа лежала нотная тетрадь с набросками нового большого произведения – симфонической поэмы «Американец в Париже».

В начале сентября Гершвин показал незаконченную поэму дирижёру Уолтеру Дамрошу. Тот пришёл в полный восторг и потребовал, чтобы Гершвин отложил все дела и засел за рояль, чтобы полностью закончить сочинение. В ноябре 1928 года работа была завершена. Ноты были переданы Дамрошу и начались репетиции.

13 декабря 1928 года симфоническая поэма была представлена публике. Оркестр Нью-Йоркского филармонического общества под управлением Уолтера Дамроша отыграл блестяще. Меломаны Америки приняли очередной шедевр Гершвина с большим энтузиазмом. Верный себе, Гершвин продолжал развивать идеи «симфонизации» джаза. Его «Американец в Париже» – музыкальная фантазия, совмещающая черты сюиты и симфонии. Вместе с тем, выраженная блюзовая тема, мотивные связи, масштабность разделов – всё это позволяет говорить о поэме, как о произведении экспериментальном и даже революционном.

В 1931 году «Американец в Париже» был поставлен в лондонском «Квинз-холле» (в королевском зале). И с тех пор это программное произведение Гершвина исполняется очень часто, являясь одним из популярнейших произведений американского композитора.

48. Болезни

Каким же всё-таки человеком был Джордж Гершвин? Великим, может даже гениальным композитором, виртуозом игры на фортепиано – это понятно. Но в реальной, будничной жизни? Каким он был каждое утро? Вне работы? В кругу друзей?

Даже старые выцветшие от времени иллюстрации передают красоту этого человека. Изящный, стройный, гибкий, очень подвижный, с красивым восточным лицом, Гершвин привлекал внимание людей. И мало кто мог предположить, что находясь в прекрасной физической форме, Джордж страдал множеством хронических заболеваний, омрачающих его существование.

Главный недуг, донимавший его с младенческих лет, плохое пищеварение. Гершвин был вынужден следовать жесткой диете, питаясь легкоусвояемыми блюдами – йогуртами, молочнокислыми продуктами, овощами и фруктами. В его рационе были всякого рода кашки, соки, пюре. Он не мог позволить себе кусок сочного мяса (и при этом обожал ростбифы с кровью и котлеты), простую еду, которой наслаждались его родные и друзья. Из-за хронического недомогания он употреблял огромное количество лекарств, которые, в свою очередь, сказывались на его психическом состоянии.

Человек темпераментный, импульсивный, он легко впадал в депрессии, но старался скрыть от окружающих своё состояние. Друзья считали его сдержанным, иногда замкнутым, но при этом знали способность Гершвина моментально загораться любопытной идеей и срываться с места, мгновенно приняв решение куда-то поехать. Он был лёгким на подъём человеком.

49. Грегори Зилбург

Среди близких друзей Гершвина были не только музыканты. Грегори Зилбург – нью-йоркский психоаналитик, последователь Зигмунда Фрейда. К нему Джордж обратился после выматывающего марафона работы над очередным мюзиклом, когда Гершвин чувствовал себя, как выжатый лимон. Его донимали проблемы с желудком, он страдал от сильных болей в области живота и от выматывающей бессонницы. От всех этих неприятностей миролюбивый и обычно доброжелательный Гершвин превратился в вечно недовольного неврастеника.

Зилбург Гершвину помог. Целый год, по пять раз в неделю, Джордж посещал кабинет врача, чтобы лечь на диван в его приёмной, погрузиться в лёгкий, как дуновение ветра, сон и ответить на вопросы, которые Гершвин потом не мог вспомнить. После этих сеансов Гершвин ощущал облегчение и подъём сил. Он верил в нетрадиционную медицину, поскольку медикаментозное лечение уже не помогало.

В конце концов Гершвин и Зилбург подружились. И когда годичный курс психоанализа был закончен, и Гершвин чувствовал себя выздоровевшим, Джордж пригласил доктора в совместную поездку по Мексике, расходы по которой он взял на себя. Путешествие было чудесным. Они поселились в шикарной гостинице на атлантическом побережье Мексики. Целыми днями бродили по пляжам и беседовали. И это было продолжение тех сеансов, что Зилбург проводил в Нью-Йорке.

С тех пор Гершвин называл Грегори Зилбурга своим лучшим другом и лечащим врачом.

50. Вспоминая будущее

– Джордж, ты помнишь тот момент, когда ты впервые услышал музыку?

– В самые первый раз? Нет, не помню. Думаю, это было в утробе матери… Разве можно вспомнить то, что вспомнить нельзя в принципе?

– А ты попробуй…

– Нет, не получается… Постой, я помню. Не знаю, в первый ли раз. Но яркой, как солнечные пятна на стене. Как утренние отблески на поверхности моря… Помню, Грегори!

– Расскажи.

– Это была прогулка по Бруклину. Я, Айра и отец. Он вёл нас по залитой солнцем улице. И неожиданно мы увидели похоронную процессию… Это был маленький негритянский оркестр – три или четыре корнета, барабан, возможно, скрипка. Этого я вспомнить не могу…

– И что дальше?

– Хоронили какого-то чёрного старика. Думаю, что старика – за гробом шли очень пожилые люди. Они плакали… И над всем этим рыдала музыка. Боже, что это была за музыка! Я не могу вспомнить каких-то деталей. Я даже мелодию не могу вспомнить. Помню только впечатление. Я остановился, раскрыв рот. И – заплакал. Отце стал меня успокаивать, попытался увести в какой-то переулок, но я стоял, как громом поражённый. И не двигался. Наверное, тогда я и сказал себе, что должен стать музыкантом. Хотя… Нет, не могу вспомнить.

– Это неважно, Джордж. Это абсолютно неважно. Главное, ты вспомнил вот это удивление…

– Да, удивление, Грегори! Словно передо мной открылась жизнь. Другой, неведомой мне стороной, которую я совсем не знал и не подозревал о её существовании. Я и подумать не мог, что музыкой можно сказать больше, чем словами… Что это было, Грегори? Ты можешь объяснить?

– Маленький Яша Гершовиц заглянул в собственное будущее. Вот что это было, дружище.

51. Жизнелюб

Из-за проблем с пищеварением Гершвин крайне редко выпивал. К тому же он не любил это состояние, когда теряешь над собой контроль и ужасно глупеешь. Но при этом Джордж вовсе не был убеждённым трезвенником. Он любил хорошее вино, позволял себе иногда выпить рюмочку старого виски, хотя это случалось очень и очень редко.

Зато он любил пикники и дружеские вечеринки. В компании друзей он всегда был самым трезвым. И потом, на следующий день, не подавал виду, что знает о своих приятелях то, чего они о себе не знают. Увидев их пьяными, Гершвин лишний раз убеждался в том, что алкоголь – штука опасная. И сам он в положении выпивших друзей оказываться вовсе не хотел.

После удачных премьер или просто закончив большую работу Гершвины садились в автомобиль Джорджа (а он любил мощные дорогие машины) и отправлялись за город. Находили какой-нибудь лесок, свободную полянку. И начинали кутёж – устанавливали мангал для барбекю (извечная американская забава), откупоривали бутылки французского вина. Доставали патефон, чтобы послушать любимый негритянский джаз.

С ними всегда было много красивых женщин. Гершвин не очень любил танцевать, но всегда с большим удовольствием наблюдал, как танцуют другие…

А что Айра? Он старался следовать за братом повсюду. По сути, Айра был не старшим братом Джорджа, а наоборот. И абсолютно против этого не возражал. По убеждению Айры, Джордж был несравненно талантливей, обаятельней, красивей. Во время этих пикников Джордж с улыбкой наблюдал за веселящимися друзьями, а Айра – за Джорджем. И тоже с доброй улыбкой.

52. Женщины Гершвина

Вообще, тема очень непростая. Гениальный композитор Джордж Гершвин был отъявленным, неисправимым бабником… Нет, не так. Абсолютно не так. Бабник тот, кто любит всех женщин. А Джордж не любил ни одну из них, кроме… младшей сестры. Но это любовь иного рода, похожая на любовь отца к малолетней дочери.

Однажды Гершвин сказал, что женится лишь в том случае, если встретит такую девушку, какой была Фрэнки. Не встретил и не женился. Хотя попытки заполучить Джорджа в мужья со стороны его многочисленных пассий случались. Кей Свифт ждала согласия Джорджа на брак долгих десять лет. Она прощала ему все измены (а их были сотни!), разрушила собственную семью (она была женой и матерью), но супругой Гершвина так и не стала.

Гершвин не был бабником, хотя, по некоторым сведениям, количество женщин в его жизни приближается к тысяче и даже больше, никто, конечно, подобными подсчётами не занимался. Невообразимое количество! Но так оно скорее всего и было. Любовные отношения заменяли Гершвину алкоголь и наркотики. В объятиях очередной подруги от расслаблялся, отвлекался от музыки, отдыхал и… черпал вдохновение. Джордж обладал потрясающей сексуальной энергией! Его близкие друзья говорили, что он запросто мог отправиться на свидание с другой женщиной, едва выйдя из спальни первой. Бывали случаи, когда он проводил ночь сразу с двумя красотками.

В годы вселенской славы за ним ходили толпы поклонниц. Большинство из них добивалось его благосклонности. И Гершвин никому не отказывал.

53. Обречённый на одиночество

Семьи Джордж так и не создал. У не было детей, хотя после его смерти нашёлся некий Алан Гершвин, объявивший себя его незаконнорожденным сыном (но это отдельная история). У него не было налаженного быта – в том смысле, в котором этот быт понимают семейные люди. У Гершвина была прислуга, был личный секретарь. Он хорошо питался, но его дом был всё же холостяцким – особенно после переезда из Нью-Йорка в Лос-Анджелес (вместе с Айрой, подальше от заботливого пригляда родственников).

По сути, он был очень одиноким человеком. Об этом говорили многие женщины, с которыми он был близок. Джордж был рядом, в объятиях очередной любовницы и… бесконечно далеко. Он открыто признавался, что любовная связь нужна ему только для поддержания тонуса, для вдохновения, для более эффективной работы.

Он не был груб с женщинами, но и души им не открывал. Вёл себя подчёркнуто заботливо и в то же время отстранённо, возможно, и не осознавая того, что своей отстранённостью лишь провоцирует повышенное к себе внимание. Для своих пассий Гершвин оставался всегда загадкой – манящей, желанной и так никем и не понятой.

Крест это был его или счастье, мы так никогда и не узнаем. Гершвин не дожил до зрелого возраста, когда желания немного угасают, а в любви появляется тот «градус», что делает напиток благородным, а чувства сильными и яркими.

Он был одинок. Только музыка и – Гершвин. Женщинам в этой компании места не нашлось.

54. Красавчик Джордж

Что же так влекло женщин к Гершвину? Он не занимался спортом, но всегда был подвижен и спортивен. У Джорджа была превосходная фигура – крепкие ноги, сильные руки, тонкая талия. Он держался прямо, словно обладая офицерской выправкой. При этом чуть удлинённое лицо Джорджа было исключительно интеллигентно – на его челе лежала печать незаурядного интеллекта. Во взгляде его глаз блистала лёгкая усмешка – так смотрят на окружающих сильные люди, умеющие справиться с обстоятельствами и постоять за себя.

От Гершвина исходило ощущение силы, но при этом он не был самоуверенным типом, глядящим на всех, как на пигмеев, свысока. Возможно, это впечатление создавала чуть выдающаяся вперёд нижняя челюсть Джорджа – на самом деле он страдал от комплекса неполноценности, с которым с переменным успехом боролся его психоаналитик Грегори Зилбург. Осознание того, что он по большому счёту не может считаться композитором, поскольку все в своей профессии постиг самостоятельно, не давала Гершвину покоя. Оттого он никогда не говорил с женщинами о музыке. Отмахивался от этой темы, как от незначительной, хотя сам отвлечься от постоянных размышлений о своей работе не мог. Злая ирония – надеясь найти в обществе прекрасной дамы отдохновение, он так и не мог толком расслабиться.

А ещё Гершвин обладал безупречным вкусом. Он всегда был с иголочки одет, пользовался тонким мужским парфюмом (в те годы редкость), умел выглядеть элегантно даже в путешествии, когда позаботиться о себе было достаточно затруднительно. На фоне мешковатого нескладного Айры Джордж напоминал восточного принца рядом со своим слугой.

55. По притонам

Как ни удивительно, Гершвину не хватало поклонниц. И он при каждом удобном случае устремлялся в публичный дом, не обращая внимания на то, как отнесутся к этому его друзья. Более того, из своих похождений он особой тайны не делал. И при случае мог похвастаться своими любовными победами.

Но и в публичном доме Гершвин безошибочно выбирал самых красивых женщин. Почти не обращая внимания на ту, которой суждено было провести вечер со знаменитым музыкантом, Гершвин уводил женщину в номер, делал своё дело и быстро возвращался в общий зал, чтобы… купить любовь другой женщины. При этом всегда щедро платил, а если проститутка просила что-то подарить – не задумываясь, исполнял её желание.

В этом было немало цинизма и даже жестокости – по отношению к самому себе. Однажды двое приятелей Гершвина, которым он рассказывал о своих любовным приключениях, отправились вслед за Джорджем в публичный дом. Джордж купил самую красивую проститутку. Друзья заплатили «мамочке» за возможность подсмотреть за Джорджем. Их отвели в смежную комнату – в стене был спрятан тайный глазок. Приятели по очереди прильнули к глазку, а потом… смущённые вернулись в общий зал. Они не увидели ничего интересного. Гершвин был тороплив и абсолютно бесстрастен. Он словно выполнял какую-то необходимую работу, сам при этом погрузившись в какие-то свои мысли. Это было не удовольствие. Это был всего лишь некий ритуал.