Текст книги "Фрэнсис Скотт Фицджеральд. Первых сорок четыре года. Маленькие рассказы о большом успехе"

59. Пересуды газетчиков

Обошлось и на этот раз. Зельда, которая не раз ходила по лезвию бритвы, оказалась чрезвычайно везучим человеком. Она упала на уставленный тарелками стол с высоты в четыре метра. Любая другая женщина непременно сломала бы позвоночник – Зельда отделалась лёгкими ушибами.

В госпитале, в который Скотт отвёз жену, ей оказали первую помощь. А на утро выписали на попечение мужа. Скотт отвёз Зельду в отель. Вынес из такси на руках. А она лишь обнимала его за шею, прижималась к груди и шептала ласковые слова.

Но в номере после того, как Фицждеральд уложил её в кровать, Зельда опять пришла в ярость. Она осыпала мужа грязными ругательствами. И заявляла, что он спит с Дункан – хотя Фицджеральд не был с ней даже знаком. Успокоить супругу стоило ему немалых усилий. Он даже встал на колени и попросил прощения, хотя ни в чём не был виноват…

Хуже было то, что все парижские газеты, вышедшие в тот злополучный день, на все лады описывали это происшествие. Фицджеральд, всегда относившийся к скандальным публикациям с усмешкой, на этот раз был расстроен. В скандал была впутана Дункан, а ему этого хотелось меньше всего.

Он даже позвонил известной балерине и принёс извинения. Ты была огорчена и язвительно посоветовала Фицджеральду показать супругу психиатру.

В тот день Фицджеральд впервые подумал – а не последовать ли совету Дункан?

60. Непредсказуемая Зельда

В том, что Зельда психически здорова, не сомневался только Фицджеральд. Все друзья считали жену писателя совершенно выжившей из ума. Хемингуэй терпеть не мог взгляда её колючих ястребиных глаз и злого свистящего шёпота. В разговоре Зельда обвиняла Хема во всех мыслимых грехах, например в том, что он не даёт работать её мужу.

На самом деле больше всего мужу мешала она сама. Впадая в приступы ярости, Зельда могла изорвать в клочья только что написанный рассказ, уничтожить результаты недельного труда.

Однажды ночью она подожгла бумаги Скотта. И только случайность спасла архив писателя от гибели. Почуяв дым, Скотт вскочил с постели. Зельда сделала вид, что только проснулась. Сладко потянулась, удерживая мужа за руку. Но дым уже просачивался под дверь спальни. Скотт бросился в кабинет. Бумаги полыхали открытым пламенем. Он сдёрнул с окна штору и принялся сбивать пламя. Сгорели лишь черновики, но в огне погибла любимая машинка Фциджеральда.

На вопрос зачем она это сделала, Зельда ничего внятного ответить не смогла. Она лишь смеялась и корчила смешные рожицы.

Фицджеральд был встревожен. Но убедить жену сходить к доктору на обследование так и не решился. Он по-прежнему был уверен, что непредсказуемое поведение супруги лишь следствие её характера… В конце концов, именно за это он её и любил.

61. Этот проклятый балет

После той безобразной сцены в ресторане, когда Зельда попыталась покончить с собой, она заявила, что намерена серьёзно заняться балетом. После бурной сцены Фицджеральд был вынужден согласиться нанять преподавателя.

Что нельзя сделать за деньги, можно сделать за хорошие деньги. Тонкий гибкий человечек, абсолютно плешивый, как все французы жутко картавый, сразу заявил – эти занятия не имеют ровно никакого смысла. Преподаватель говорил исключительно с Фицджеральдом – с Зельдой говорить было совершенно невозможно.

– Посмотрите на свою супругу. Располневшая, неуклюжая. Она движется, словно баржа, уж извините меня за это сравнение…

– Но она хочет заниматься балетом, – возражал Скотт.

– Я понимаю, – мягко отвечал преподаватель. – Но поймите и вы – танцевать можно научить кого угодно, только, простите, не корову…

Скотт сжал зубы.

– Сколько? – спросил он.

– Пятьсот франков в месяц.

Фицджеральд кивнул. Отсчитал деньги и протянул их французу. Тот лучезарно улыбнулся.

– Можете не беспокоиться, ваша супруга будет танцевать балет.

– Даже несмотря на то, что она, как вы говорите, корова?

Преподаватель деликатно промолчал…

Зельда с энтузиазмом принялась изводить себя бесконечными занятиями в танцклассе. Фицджеральд вздохнул с явным облегчением. Пусть ненадолго, но он был избавлен от её капризов.

Спустя четыре месяца Зельда объявила, что скоро выйдет на большую сцену и затмит собою Айседору Дункан.

62. Юморист

Деньги подходили к концу. Фицджеральд явно почувствовал, что они живут не по средствам. Походы в рестораны прекратились сами собой – Зельда сутками пропадала на своих занятиях и домой возвращалась, еле переставляя ноги. Ничего у неё с балетом, конечно, не получалось. Она даже похудеть толком не смогла. Но при этом была уверена, что танцует великолепно.

Фицджеральд не обращал на её восторги внимания. Лишь поддакивал, чтобы попусту не расстраивать. Сам же лихорадочно искал применения своим литературным способностям.

Он перепробовал все формы, но особого успеха не достиг. Наконец, написал весёлый рассказ на бытовую тему. Выслал в журнал и получил восторженный отклик. За первым рассказом последовал второй. Потом ещё и ещё.

Юмористика – самый «газетный» жанр литературы. Она востребована всегда и везде, где только выходят и продаются периодические издания. Лучше всего юмористические рассказы покупают еженедельники для семейного чтения и газеты развлекательной тематики. Главное – удерживать высокий уровень, не опускаться до пустого зубоскальства и пошлости.

Фицджеральд с удивлением обнаружил, что умеет писать очень неплохую юмористику. Свои рассказы он отсылал почтой в Америку. Перед другими авторами у него было неоспоримое преимущество – его имя.

63. Я исписался

Он сидел за письменным столом и стучал на машинке, сочиняя очередной рассказ. Неожиданно замер на полуслове. Задумался. Потянулся к сигаретам. Закурил…

Его поразила острая жалящая мысль – «что я делаю, господи»… Фицджеральд поднялся и подошел к окну. Отдёрнул штору. За окном беззвучно бурлила жизнь утреннего Парижа.

Тем, с чего начинают будущие писатели, он свой путь заканчивал. Ведь заканчивал – Фицджеральд чувствовал это. Ему было едва за тридцать. Позади большие романы, признание коллег и коммерческий успех. Но он больше не может писать романы. Всё кончено. Фицджеральд исписался…

Он снова сел за машинку. Перечитал последний абзац. С треском вырвал из каретки лист бумаги и порвал его в клочья. Ерунда. Полная ерунда.

Скотт обхватил голов руками и погрузился в раздумья. Мысли его метались, как загнанный в угол зверь. «Нет выхода! Выхода нет! Нет выхода!» – повторял он. И эта чудовищная в своей очевидности фраза его, буквально, раздавила…

Не сдаваться. Идти до конца. Сопротивляться и работать… Эрнест прав – надо писать. Роман, мне нужен большой роман. Но… кто, как не он сам, знает, что ничего написать уже невозможно. Полное безмыслие. Пустота.

Что остаётся? Только вот эта унизительная, мелкая газетная литература…

Фицджеральд покосился на початую бутылку виски. Нет, нельзя…

Потом порывисто наполнил янтарной жгучей жидкостью стакан и залпом его осушил.

64. Болезнь Зельды

Занятия Зельды прекратились так же внезапно, как и начались.

Фицджеральду позвонил преподаватель танцев и пожаловался, что мадам ведёт себя агрессивно. Накануне она расцарапала мсье Пале лицо.

– Кто такой мсье Пале? – уныло поинтересовался Фицджеральд.

– Я, – ответил преподаватель.

– Хорошо, – сказал Фицджеральд. – Мадам сейчас в зале? Я подъеду…

Когда он появился в танцклассе, Зельда, нелепо подпрыгивая, подбежала к нему и повисла на груди.

– Милый, ты приехал посмотреть, как я танцую?

– В общем-то… да, – замялся Скотт.

– Сейчас покажу. Мсье, поставьте музыку.

Преподаватель, лицо которого, действительно, было нещадно исполосовано ноготками Зельды, вяло захлопал в ладоши, отбивая ритм.

– Ты узнаёшь эту мелодию? Чайковский, – сказала Зельда.

И она принялась танцевать.

Фицджеральд закрыл глаза. Он вдруг всё сразу понял.

Зельда подпрыгивала, стуча пятками по полу, кружилась, раскидывая руки. Тренировочное трико лишь подчёркивало её полноту. А Зельда, блаженно закрыв глаза всё кружилась и кружилась с грацией… бегемота…

– Я Айседора Дункан, я Айседора Дункан! – пела она, прислушиваясь к мелодии, что звучала в её голове.

Скотт подошёл к преподавателю.

– Извините, мсье, всё кончено. Она, безусловно, больна.

Преподаватель печально кивнул.

– О чём вы говорите? – спросила Зельда, продолжая свои нелепые прыжки.

– Договариваемся с мсье Пале о твоих гастролях, детка, – ответил Фицджеральд.

65. Её безумные миры

Только сейчас Фицджеральд понял – Зельда тяжело больна. И это не психическая неуравновешенность, а самый настоящий душевный недуг.

Как он раньше этого не замечал? Нет, замечал. Просто они оба жили так, что безумие стало их нормой.

Он разом вспомнил все выходки Зельды. Публичное обнажение. Пьяный смех. Дикие приступы ярости. Тяжёлые обвинения в адрес его друзей. Зельде, к примеру, казалось, что Хемингуэй выслеживает Скотта, чтобы украсть его рукописи. Жалкий фигляр, он сам не мог написать ни одного осмысленного предложения.

Что творилось в её бедной голове? Кем она себя воображала? За кого принимала Скотта?

Фицджеральд припомнил случай, когда она набросилась на него с кухонным ножом. Он был пьян и валялся в кровати. Зельда запрыгнула ему на грудь с ножом в руке. Острый клинок замер в сантиметре от его глаза.

– Я выколю твои глаза, чтобы ты не смотрел на других женщин! – воскликнула она.

Скотт лежал неподвижно. Ему было интересно, что будет дальше. Но Зельда засмеялась, отбросила нож и принялась его целовать…

Фицджеральд позвал няню и сказал:

– Лиз, очень прошу, не оставляйте Зельду наедине с девочкой. Миссис Фицджеральд больна.

– Я знаю, мистер Фицджеральд, – ответила няня.

Скотт удивлённо взглянул на неё.

– Знали и… молчали?

– А вы бы поверили, если бы я вам сказала?

– Вы правы, – ответил Фицджеральд. – Не поверил бы.

66. Жестокий диагноз

В апреле 1930 года он повёз её в Швейцарию к известному специалисту в области психиатрии доктору Оскару Форелу. Это надо было сделать давно, но Скотт всё оттягивал поездку, надеясь, что нервное расстройство пройдёт само собой. Но Зельде стало заметно хуже. Её лицо покрылось уродливыми струпьями, которые она с ожесточением расчёсывала. Парижский доктор заявил, что это нервная экзема. И посоветовал съездить к Форелу…

Фицджеральд прогуливался по небольшому садику клиники в Лозанне, дожидаясь Зельду. Но вместо неё к Скотту вышел сам доктор Форел.

– Боюсь, у меня плохие новости, – сказал пожилой врач, в задумчивости теребя седую бородку. – Мы вынуждены оставить вашу супругу в клинике до улучшения её состояния.

– Что с ней, – севшим от тревоги голосом спросил Фицджеральд.

– Целый букет болезней, – сказал Форел. – Первое – шизофрения. На её фоне развивается маниакально-депрессивный психоз и мания преследования.

– О, боже…

– Не отчаивайтесь. Заболевание, конечно, сильно запущено. Но с шизофренией люди живут до глубокой старости.

– Доктор, – спросил Скотт, – это… излечимо?

– Я вам ещё раз говорю – причин отчаиваться я не вижу… Всё зависит от лечения и её душевных сил.

Фицджеральд зашёл в палату, в которую поселили Зельду. Она увидела его, улыбнулась и сказала:

– Принеси мне краски. Я хочу рисовать… Ты не знал, что я хорошо рисую?

Рисовать она не умела совершенно.

67. Возвращение в Америку

К лету 1930 года Зельде стало получше. И Фицджеральды решили вернуться в Америку. Их пребывание в Европе явно затянулось.

Путешествие на пароходе через Атлантику Зельда перенесла тяжело. Она страдала от морской болезни, а пароход, к несчастью, как раз угодил в довольно жестокий шторм.

Сойдя на берег в Нью-Йорке, они отправились в Балтимор. Это был совет доктора Форела – в Балтиморе располагалась одна из лучших психиатрических клиник в Америке. Дочь Скотти в сопровождении няни отправили в Монтгомери – на попечение бабушки и тётушек. Сам Фицджеральд поселился в дешёвой гостинице неподалеку от клиники.

Это были совершенно безрадостные дни. Фицджеральд, буквально, усилием воли заставлял себя работать. После долгого перерыва у него созрела идея нового романа. И он писал первые главы, как обычно, ещё не зная, чем эта история закончится. Но, опять же, как обычно, это был роман о нём самом, о его несчастной любви к Зельде. И об их разрушающейся на глазах семье…

Приступы отчаяния Фицджеральд гасил алкоголем. Он снова пил, но уже не прилюдно, а закрывшись в номере отеля. Скотт накачивал себя виски до состояния беспамятства. Легальным путём достать спиртное в те годы было невозможно – в Америке действовал сухой закон. И Фицджеральд покупал дешёвое пойло у спекулянтов, которые выползали из своих нор каждую ночь.

68. Зельда в больнице

Наконец, Зельде стало заметно лучше. Скотт забрал её из больницы и окружил такой трогательной заботой, что удивлялся сам. К нему вернулся тот пыл, та влюблённость, с которой он относился к Зельде в молодости. Он её по-прежнему любил… Нет, он любил её всегда. И ничего так ни хотел, как вырвать её из тьмы постигшего Зельду безумия.

Скотт выполнял любой её каприз. Они больше не странствовали по ресторанам, не купались в лучах славы и не заливали себя потоками шампанского. На это уже не было ни душевных сил, ни денег, ни желания.

Фицджеральд накупил книг по медицине, пытаясь вычитать в них то, во что очень хотел верить. Она надеялся, что душевный недуг Зельды – следствие нарушения обмена веществ. Женщина изнуряла себя голодовками, явно неправильно питалась. В её организме не хватает каких-то микроэлементов… Или как там это у медиков называется?

Но потом наступало обострение. И Скотт был вынужден снова отдавать Зельду в психиатрическую клинику – то в Эшвил, то в Северную Каролину. Для него это означало новый переезд и новые расходы. Но не в расходах было дело. А в том, что Фицджеральд чувствовал – Зельда покидает его, переселяется в страшный и загадочный мир своих безумных фантазий. И это было невыносимо…

Забрав её из очередной клиники, Фицджеральд повёз жену на восток, в Лос-Анджелес. Он только что получил приглашение из Голливуда поработать над сценарием фильма.

69. С ней и до конца

Ему удавалось публиковать рассказы, в основном юмористические, и получать выгодные заказы от кинопродюсеров. Работала магия имени – Фицджеральда считали выдающимся писателем современности. В литературной среде его авторитет был непререкаем. Правда, денег больших он заработать уже не мог. Продюсерам льстила возможность нанять «живого классика», но за небольшую сумму, что для них было существенней вопросов престижа.

Это относительно короткое пребывание в Голливуде закончилось большими неприятностями. Зельда заподозрила его в отношениях с юной актрисой Луис Моран. Эти подозрения были не беспочвенными. Живой человек, Фицджеральд пользовался вниманием женщин и сам ценил женскую красоту.

Зельда закатила жуткую истерику, обвинив Скотта во всех смертных грехах. Тут же потребовала разорвать контракт и уехать… да хотя бы в Балтимор, где им было так хорошо. Фицджеральд был готов на что угодно, лишь бы жена успокоилась. Потеряв кучу денег на неустойке, он вместе с Зельдой отправился на поезде через весь континент.

Но женщина никак не могла успокоиться. Она и в поезде продолжала скандалить, понося и позоря мужа. В порыве она даже выбросила за окно драгоценный подарок, который считала самым дорогим – изящные швейцарские часы, украшенные бриллиантами.

Эта поездка закончилась тяжёлым приступом. В больнице, куда поместили Зельду, Фицджеральду сообщили, что её положение безнадёжно. Но Скотт твердо решил – он пройдёт этот тяжкий путь до конца. И Зельду не бросит, что бы ни случилось.

70. Роман о себе

Между 1932 и 1934 годами, когда Зельда чаще лежала в больницах для умалишённых, чем была рядом со Скоттом, Фицджеральд спасался работой над романом «Ночь нежна». Это была история деградации интеллигентного человека, врача по фамилии Дайвер, который ради денег женился на богатой американке. Эта незаработанная, незаслуженная обеспеченность разъедает душу Дайвера и приводит его к моральному краху.

И снова это был роман о себе, о своём затянувшемся падении. Фицджеральд был по-прежнему предельно откровенен. Объектом его жестоких экспериментов был только он сам. И… Зельда?

Эта мысль часто мучила писателя. Насколько он был повинен в заболевании жены? Только ли пьянство и разгульный образ жизни были тому причиной – если были причиной вообще.

Фицджеральд считал, что затронул психику Зельды своими романами, которые она читала и многократно перечитывала все без исключения. Он не скрывал от неё, что в своих книгах описывает её и себя. Образ главной героини каждого романа удивительно напоминает Зельду. Не послужило ли это причиной раздвоению личности, которое перенесла Зельда?

Ответа он не находил, как не находил и внятного объяснения цели своей работы. Зачем он пишет эти романы? Для кого? В чём смысл? Только рассказать о том, что с ним случилось? Или для того, чтобы… предостеречь?

Но возможно ли это в принципе?

71. «Ночь нежна»

Книга вышла в 1934 году и не вызвала ровно никакой реакции. Критика вяло отметила, что выдающимся писателем создан ещё один блистательный, но такой же пессимистичный, как и все его большие работы, роман. И – всё.

Роман вышел ничтожным тиражом и очень плохо продавался. Стало понятно – Фицджеральд, что называется, «не попал в тему». Америку, отчаянно выкарабкивающуюся из тяжелейшего экономического кризиса, волновали не причуды богатых сограждан, а проблемы элементарного выживания. Роман явно вышел не в своё время… Но это была очень хорошая проза, которая была по силам только Фицджеральду и никому другому.

Он был совершенно один. Его не могла поддержать даже Зельда, которую уже не выпускали из клиники. Парижская богема распалась. Бывшие нищие литераторы переживали собственные взлёты и падения. До Фицджеральда никому из них не было дела.

Писатель ещё продолжал работать, но это были лишь невнятные обрывки каких-то рассказов. Он слишком много сил отдал этому роману. И возлагал на него слишком много надежд. Как оказалось, напрасно…

И всё же он снова отправился к Зельде – к самому близкому человеку. Она его не узнала. Вернувшись в гостиницу, Фицджеральд открыл дневник и написал: «На тропинках, ведущих к больнице Зельды, я потерял способность надеяться».

Битва за семью была проиграна. Как проиграны и все битвы на всех его личных фронтах.

72. Осколки былой славы

Ему исполнилось 40 лет. Ни семьи. Ни любимой женщины рядом. Ни книг. Ни денег.

Было от чего впасть в отчаяние. Фицджеральд по привычке потянулся к бутылке, но тут случилась неприятность. Решив искупаться в реке, Фицджеральд разбежался и нырнул. И угодил на здоровенный камень, едва ни свернув себе шею. Дело, в общем-то обошлось, но Скотт всё же получил тяжёлую травму – он сломал правую ключицу.

С постоянными болями он справился при помощи привычного «лекарства» – виски. Но, закованный в гипс, утратил способность писать. Ни карандашом, ни пальцами левой руки на машинке. Каждое движение отзывалось жуткой болью.

Он провалялся в постели два месяца. Кость никак не хотела срастаться, и Скотту даже говорили, что её надо специально ломать ещё раз, ибо есть подозрение, что она срастается неправильно.

В это время Фицджеральд перебивался чтением читательских писем. В годы славы он получал их очень много. Но читал редко и ещё реже отвечал.

А письма оказались душевными, искренними, полными благодарности и участия. В одном из пожелтевших конвертов, который он возил за собой в ворохе нужных и ненужных вещей, Фицджеральд нашёл письмо от поклонника своей прозы, а в нём народный рецепт от пьянства. Оказывается, читатель был наслышан о запоях Скотта. И от всего сердца хотел помочь, поскольку сам недавно излечился от этой напасти.

В другом письме была история жизни, очень похожая на судьбу мистера Дайвера из последнего романа.

И.. объяснение в любви от некой миссис Дэне…

73. Голливуд

Как бы ни поворачивалась судьба, а надо было на что-то жить. Юмористические рассказы и продажи ранее изданных книг приносили гроши. И Фицджеральд решил вернуться в Голливуд.

Он поселился в отеле, сняв скромный недорогой номер. И в первый же день позвонил Дэвиду Селзнику, с которым был шапочно знаком ещё в первый свой приезд в Голливуд.

– Дэвид, это Фицджеральд, – сказал он в трубку.

– Фицджеральд? Это… который?

– Писатель. Скотт Фицджеральд.

– Ах, Скотт! Дружище, ради бога извини. Совсем закрутился… Как Эльза, как сынишка?

– Мою супругу зовут Зельда. И у меня дочь, а не сын.

– Какая я балда, – смутился Селзник. – Ну, конечно, вспомнил… «Великий Гэтсби».

– Дэвид, я не хочу отнимать у вас время. Мне нужна работа, – сухо проговорил Фицджеральд.

– Да, да, сейчас такое время, что всем нужна работа…

Фицджеральд терпеливо молчал.

– Есть работа, – после некоторой паузы продолжил Селзник.

Похоже, что он копался в своих бумагах.

– Но ты же понимаешь… Мы на «ты»? – внезапно переполошился он.

– Да, разумеется, – ответил Скотт.

– Так вот, за имя я платить не могу. Ты слишком дорого стоишь, Скотт.

– А без имени?

– Без имени – обычная ставка… Ладно, двойная ставка.

Селзник помолчал, ожидая реакции писателя.

– Полсотни за страницу текста устроит?

– Вполне, – ответил Фицджеральд.

– Тогда приезжай на подписание договора. Адрес знаешь?

Фицджеральд положил трубку.