Текст книги "Сирены Амая"

22. «Поющие пещеры мира»

Из статьи «Поющие пещеры мира» научно-популярного журнала «Столетняя роза», май, Илья Самохин, страница 9

«…Сирены Амая действительно уникальное место. Остров расположен к востоку от левого берега Онежской губы, на расстоянии в 14 км, и это вполне объясняет, почему его секреты долгое время оставались сокрыты от посторонних глаз.

Сами Сирены Амая, надо отметить, обладают рядом выдающихся качеств.

Благодаря дремлющим вулканическим процессам, сконцентрированным непосредственно под коренной породой, температура воздуха на острове выше материковой на 4–5 °C днем и 3–4 °C ночью. То же самое можно сказать и о температуре прибрежных вод острова: она выше на 6–7 °C. Коренная порода Сирен Амая преимущественно состоит из базальта, разбавленного застывшей пастой карбонатной лавы. Так называемую скальную чашу острова образовывает гранит. Высота над уровнем моря – 49,7 м. Площадь – 15 км².

Наибольший интерес для исследователя представляют „сирены“ острова, способные имитировать вой соответствующего акустического излучателя. „Сиренами“ называют 7 вертикальных шахт, расположенных по всей площади Сирен Амая. Самая крупная из них, прозванная Глоткой Амая, находится в юго-восточной части острова.

Эффект воя достигается за счет прохождения ветром отверстий, диаметром не превышающих 13 см, усеивающих нижние участки шахт. Внутрь ветер попадает через „дупла“, расположенные по периметру скальной чаши острова. Поскольку никакой природной заслонки, которая перекрывала бы поток воздуха и тем порождала звуковую пульсацию, нет, шахты было бы уместнее называть не „сиренами“, а „свистками“.

Однако же звук, порождаемый ими, схож с ревом промышленных сирен.

В этом плане Сирены Амая аналогичны острову Стаффа, одна из пещер которого также отличается акустическими аномалиями. Называется она пещерой Фингала, в честь легендарного кельтского героя. Выбор, где провести отпуск, как говорится, за читателем, но редакция „Столетней розы“ настоятельно рекомендует выбрать Великобританию, на территории которой находится поющая пещера острова Стаффа.

Было бы неверно оставить без внимания еще одну особенность шахт Сирен Амая.

Они нашпигованы так называемыми „зубами акулы“ – лавовыми сталагмитами, похожими на черные зубы морского хищника. Загадка „зубов акулы“ заключается в их природе. Потому что материалу для их формирования попросту неоткуда взяться в вертикальных шахтах. Проще говоря, ничто сверху не капало.

Это позволяет сделать вывод, что столетия назад, когда тектоническая пляска наконец-то стихла, в новообразованных шахтах все еще находилась лава. И, вероятно, ветер уже тогда выводил свои тревожные трели, дуя снизу вверх и формируя таким образом сталагмиты, подавая им материал, столь необходимый для роста.

Однако застывшая карбонатная лава, входящая в состав коренной породы острова, наиболее уязвима при воздействии воды. Признаки разрушения наблюдаются уже сейчас. Так что не исключено, что через каких-то тридцать-сорок лет самые жуткие природные сирены мира навсегда смолкнут».

(продолжение на стр. 10)

23. Марьятта бежит

Корни и кустарники пытались остановить ее, но она, разжав губы, будто овца, торопливо ковыляла вперед.

Лживые слова Антеро о кротости Амая привели Марьятту в ужас. И пока она гадала, что позабыли на острове чужаки, ее ноги сами понесли ее прочь.

Как правило, в общине не контролировалось чье-либо перемещение. В том не было нужды. Каждый и так прекрасно знал, где ему надлежало находиться в тот или иной момент. Более того, община с легкостью вычисляла тех, у кого в голове возникали «плохие мысли». Ересь, если угодно. А ересь, как известно, имела свой прогорклый душок. И община чуяла его.

– Камни, камни, камни! – затараторила Марьятта, боясь, что Красный Амай прочитает ее мысли. – Ка-амни! Ка… мни!..

Сам факт того, что она, будучи экотаоном, не отправилась за углем вместе с угольной командой, говорил о многом. Например, о том, что у нее в голове что-то не в порядке. Поэтому Марьятта бросилась бежать, едва последние домики общины оказались у нее за спиной.

Когда она осознала, что́ на самом деле замыслила, ее бросило в жар. Изнуренное работой тело отозвалось немым стоном и по-своему всплакнуло. На чистой сорочке в области груди проступили два кровавых пятна.

Марьятте вспомнилась Аннели, экотаон с самым нежным и ранимым лицом.

Аннели не говорила об этом, но Дети Амая знали, что она несчастна, что она не сумела смириться. Знала об этом и Марьятта – чувствовала разумом. А потом Аннели допустила ошибку, стоившую ей жизни. Она отправилась в северо-западную часть острова, чтобы там, в гроте, разжиться моторной лодкой. И у нее получилось бы угнать одну из них, умей она управляться с этими штуковинами.

Мужчины умели. Но экотаон без имени к таковым не относился.

Марьятта тоже не разбиралась в лодках, как и другие женщины общины. В ее понимании моторные лодки были и оставались холодными морскими зверьми, как и стальные птицы Саргула, с помощью которых облачный демон выслеживал потомство Красного Амая. Но ей верилось, что если она вознесет хвалу Саргулу, то лодка не будет капризничать и заведется.

Эта ересь была настолько головокружительной, что у Марьятты захватило дух.

– Камни! – протяжно взвыла она.

На остров можно было попасть с трех сторон. Через грот, представлявший собой скрытую лодочную станцию общины. Через Обугленные Скалы, узкое и неудобное местечко, получившее свое название из-за камней, остававшихся черными даже под прямыми солнечными лучами. И, наконец, через песчаную отмель.

Марьятта справедливо полагала, что чужакам доступны только два последних варианта, потому как ни один из них не был благословлен Красным Амаем, чтобы знать о гроте.

И сейчас она полубежала-полуковыляла по тайге, выискивая пришельцев. Но не для того, чтобы предупредить их о том, что Амай переломает им кости и выпьет их души. Марьятта планировала украсть то, на чем они приплыли.

И пусть молитва Саргулу будет самой большой и самой сложной в ее жизни, Марьятта произнесет ее.

24. Дети Амая

Это место при всем желании нельзя было назвать нормальным. Среди высоченных сосен раскинулось настоящее лесное селение. Мирно стояли деревянные домики с двускатными крышами и печными трубами. На крышах – дранка, покрытая по-апрельски зеленой дерниной. В окошках – настоящие стекла, а не рыбьи пленочные мешки, хотя ларька со скучающим стекольщиком нигде не наблюдалось. По улочкам, выстланным хвоей, прохаживались лохматые курицы. Где-то блеяли овцы. И запахи были как в любом другом захолустье: разваренных овощей и дерьма животных.

Во всем остальном селение напоминало опиумную галлюцинацию. Кругом были невозможно уродливые люди. Тут и там взгляд утыкался в генетические мутации. Маленькие и чересчур большие черепа. Доверчивые взгляды слабоумных. Увеличенные челюстные кости. Карликовость. На селении словно лежало проклятие.

Прошел мужчина, волочивший по земле лопату, перепачканную в угольной пыли. Из мешанины серых и седых волос на его голове торчали кератиновые наросты. Хотя точнее было бы назвать их рогами. Безносая женщина со скучающим лицом несла отрубленную куриную голову.

Все люди имели четкое разделение в одежде. Мужчины расхаживали преимущественно в пиджаках, бесформенных светлых штанах и кепках-шестиклинках, а женщины – в белых рубахах и черных коротких сарафанах, обшитых красной тканью по краям. Одежда была порядком помятой, хоть и чистой. Дети в этом плане не отставали от взрослых.

Держались все без лишней живости. Группа с материка наблюдала за неторопливой жизнью чудовищ в немом изумлении.

Первым молчание нарушил Назар.

– Кто-нибудь объяснит мне, почему на нас не обращают внимания? – спросил он встревоженно.

Харинов поставил саквояж между ног, давая нывшим рукам отдых. С оханьем распрямился.

– Зато у них нет собак, Назар, – заметил он.

– У них могут быть те здоровенные зайцы. Только дрессированные, готовые убить за морковку.

Патологоанатом хохотнул и прикрыл рукой рот. К счастью, это никак не отразилось на вязком ритме жизни селения.

Не то чтобы Харинов не имел понятия о приличиях, говоривших как минимум о том, что негоже смеяться в присутствии калек, особенно если смех могут отнести на счет этих бедолаг. Просто нутро у всех одинаковое, а смех, как известно, продлевает жизнь. И где, как не в морге, пытаться продлить таким образом собственные года? Словом, Харинов был тем человеком, который сумел бы рассмеяться и на похоронах собственной матери. Впрочем, три года назад он именно так и поступил.

Симо молчал, хотя и ему нашлось бы что сказать. Он стоял справа от этих болтунов, оперуполномоченного и патологоанатома, и усиленно соображал. «Господи, и я действительно по количеству пар сапог определил численность подозреваемых? Да тут ног на целую роту!»

Но куда больше его занимал вопрос безопасности. Правая рука сама легла на рацию, пристегнутую к ремню. Левая отыскала в кармане куртки никотиновые жвачки и крепко их стиснула. Тревога отступила. Похоже, он поменял желание курить на другую зависимость: поглаживание жвачек. И чего он так разволновался?

– Беспокоитесь, Симо?

Он посмотрел на Еву. Слабо улыбнулся, сообразив, что эта милая девушка с широким лицом и в очках вернула ему его же недавний вопрос.

– Это как смотреть экспедицию по телевизору – так вы, кажется, сказали?

– Только в этой экспедиции нет никакой индивидуальности. Я о людях.

С этим сложно было поспорить. В селении будто находились всего три человека, да и тех размножили с помощью рваной копирки: мужчина, женщина и ребенок.

Чуть поодаль от Симо и Евы застыла Лина. Она слышала все разговоры, но едва ли понимала, о чем шла речь. Ее охватило безумное пьянящее чувство. Оно возникло еще тогда, когда они только увидели эти странные домики. А еще Лина была единственной, кого не тронул внешний вид обитателей селения. Да и с чего бы? Бог лепит всех одинаково красивыми, и лучше всего ему удались те прелестные птичьи ножки. Вдобавок Лину переполняла уверенность, что остров получил свое название не из-за каких-то там мычавших дыр, а из-за сирен. Настоящих. Живых. Полуженщин-полуптиц.

– Где же вы? – прошептала Лина.

Она никак не могла взять в толк, почему все ходят в сапогах. Разве можно так поступать с красотой? Сколько бы Лина ни смотрела, ища удивительное сочетание человеческого и птичьего, взгляд всегда упирался в эту прорезиненную обувь.

Симо услышал ее странную реплику, но вида не подал. Сейчас были дела поважнее. Он поманил за собой остальных и первым вышел на широкую хвойную дорожку.

Секундой позже их слаженное продвижение оборвал голос:

– Добро пожаловать!

К ним приближался старик. В той же «униформе» местных, разве что не в такой помятой. Лет семидесяти пяти на вид. Высокий, с приятным лицом философа и фигурой исхудавшего мясника. И без единой «безобразности», что само по себе было странным, учитывая ярмарку уродов кругом.

Группа, ведомая Симо, остановилась на первом перекрестке улочек. Чумазый малец с блаженным взглядом наркомана, несший полупустое ведро с какой-то жидкой дрянью, страшно распахнул рот, будто давясь. Ева вздрогнула, но ничего не произошло. Малец просто зевал.

Старик подошел к группе чужаков и широко, чересчур широко улыбнулся. Протянул руку:

– Антеро, духовник и старейшина общины.

Симо попытался понять, что представляет собой этот философ-мясник. Что-то в нем отталкивало; нечто неуловимое, вроде вони, которую нельзя почуять, но можно домыслить. Наконец Симо сообразил, что дело было во взгляде непроницаемых карих глаз. Они ничего не выражали, кроме жуткой пустоты, говорившей об отсутствии разума. По крайней мере, человеческого.

Но рукопожатие? Это было чертовски странно. В глубине души Симо ожидал от этих людей каких-то дикарских замашек. Воя. Или потрясания отрубленными конечностями. Чего-то такого. Но это приветствие с улыбкой – высший плод цивилизации! И Симо покорно приготовился принять его.

Он уже было открыл рот, чтобы изречь легенду, согласно которой они – зеваки, нанявшие катер, но увидел глаза Евы. Девушка чуть вышла вперед, чтобы Симо ее заметил. Ее взгляд был очень выразителен, потому что ее взгляд говорил: «НЕ ЛГИ! ЧТО БЫ ТЫ НИ ЗАДУМАЛ, НЕ СМЕЙ ЛГАТЬ! ТОЛЬКО НЕ ИМ!»

И Симо поверил ей.

– Симо Ильвес, руководитель следственно-оперативной группы «Архипелаг».

Руки с хлопком столкнулись, и Симо отдернул кисть. «А этот плод цивилизации, похоже, с шипом, да? – с изумлением подумал он. – Меня укололи. Господи, меня только что укололи! Намеренно!» В области внутреннего сгиба ладони выступила капелька крови.

– Прости, Симо Ильвес. От тяжелой работы грубеют руки, знаешь ли.

Сожаление Антеро выглядело до тошноты правдоподобным. А когда он раскрыл свои ладони, все увидели, что они сплошь покрыты желтыми острыми мозолями. Назар нахмурился.

– Ничего, – процедил Симо. Кивнул в знак благодарности Харинову, когда тот выудил из саквояжа стерильный медицинский тампон и вручил его.

– Ему бы увлажняющий крем не помешал, – заметил Харинов вполголоса.

– Желаешь осмотреться, Симо Ильвес? – вежливо поинтересовался Антеро.

Он махнул рукой, охватывая жестом унылое селение. Чумазый малец со взглядом торчка, уже успевший оттащить ведро в конец улочки, помахал ему в ответ.

– Нет, уважаемый Антеро, мы поговорим здесь, – заявил Симо. Ладонь зудела, но это не помешало понять главного: в таком месте лучше не задерживаться.

– Хорошо. – Антеро не казался смущенным. Напротив: он выглядел так, словно его полностью все устраивало. Даже неучтивая настороженность гостей. – Что тебя привело к нам, Симо Ильвес?

Назар осклабился. Конечно, все эти разговоры с подозреваемыми – работа Симо, в которой он, надо признать, действительно хорош. Но и Назар тоже был кое в чем не хуже: в предугадывании момента, когда начинало пахнуть жареным. А в том, что сейчас жареным запахнет, можно было не сомневаться. Так бывало всегда, когда до подозреваемых наконец-то доходило, что заявились по их души.

Поэтому Назар сунул правую руку под распахнутую куртку и оставил ее там. Он не скрывал своих намерений. Более того, хотел, чтобы местные разгадали их. А еще он надеялся, что аборигены знают, что такое пистолет, который делает не «пиу-пиу», а «бах-бах – и твои мозги на стенке».

– Поиски, – сказал Симо, отвечая на вопрос старейшины. – Нас привели сюда поиски. Скажи, любезный Антеро, никто в последнее время не пропадал?

– Здесь каждый сам себе хозяин, Симо Ильвес. – Старик с безразличием пожал плечами. – Остров большой. Нужно поспрашивать.

Симо без колебаний вынул фотографию неизвестной. Да, снимок был сделан в морге. Да, состояние неизвестной оставляло желать лучшего. Однако что-то подсказывало, что старикан узнает девушку.

– Это ваш человек?

Антеро бросил на фотографию скучающий взгляд:

– Это Аннели. Она ненавидела себя. И, скорее всего, покончила с собой. Для нас это норма.

Этот циничный ответ по-разному отозвался в сердцах группы. Ева ахнула, повторяя про себя чудовищное «для-нас-это-норма-для-нас-это-норма» как заведенная. Уголки губ Харинова поплыли вниз, словно он хлебнул уксуса. Назар ощутил, что пропасть между ним и этими людьми стала еще больше. А Лина с отвращением посмотрела на Антеро, как на самого большого лжеца.

Но никто ничего не сказал. И не только потому, что все они в той или иной мере были профессионалами, доверившими искусство переговоров Симо.

«Да ты, старик, попросту не в курсе, что именно нам известно, – мысленно заключил Симо. От него не укрылось, что в глазах Антеро, когда тот взглянул на снимок, вспыхнуло и погасло удивление. Быстро, будто кто-то проверил работоспособность крошечной злобной лампочки. – И что же крылось за этой твоей эмоцией? Ты не знал, что девушка мертва? Или не рассчитывал, что тело найдут?»

– Где жила Аннели?

Антеро указал на домик, за который зашел малец с ведром:

– Хочешь заглянуть, Симо Ильвес?

– Да, пожалуй.

Это «да, пожалуй» вызвало у Евы панический страх. С таким же успехом можно было сказать: «Да, пожалуй, я суну голову в газовую печь и глубоко-глубоко вдохну». Община, вероятно, исповедовала одну из форм сатанизма, но никаких признаков этого не наблюдалось. Значит, все было внутри помещений. Зайди в подобное место, не зная правил, – и в мгновение ока окажешься на одном из рогов божка.

– Мы не станем заходить внутрь, – голос Евы дрожал от волнения, и ей пришлось приложить определенные усилия, чтобы не задрожало тело. – По крайней мере, не сюда.

– Почему? – Антеро с удивлением и грустью посмотрел на нее.

Ева вдруг с поразительной ясностью осознала, что сейчас, в этот самый миг, выступила против чего-то донельзя жуткого. Вступила в бой с изнанкой всех религий. А еще осознала, что не готова поднять лапки перед этой неведомой силой.

– Она ведь жила здесь, верно? – Ева наугад ткнула пальцем в какой-то домик.

– Да.

– А еще вон там, не так ли? – Линзы очков девушки сверкали зеленоватым светом.

– Да.

Это привело остальных членов группы в замешательство. Выходило так, что убитая Аннели обитала везде.

– Что все это значит? – спросил Симо.

Антеро с улыбкой развел руками, и за него ответила Ева:

– Здесь нет собственности – ни в каком виде. Живи где хочешь. Я правильно поняла?

– У нас общая кровь, остальное не имеет значения.

– А еще непосвященные не должны заходить в дома, верно?

Выпучив глаза, Антеро хохотнул.

– Посвященные – во что? Мы самая обыкновенная община. С уставом. С протоколом учредителей. И даже, представьте себе, со свидетельством из Минюста. Наша цель – жить в чистоте создателя, под сенью его гармонии.

У всех в группе отвисла челюсть. Однако наибольший эффект от слов старейшины ощутил на себе Назар. Он почувствовал себя оскорбленным. Многое можно простить, но только не ложь. Именно такой принцип вел Назара по жизни. Назар лично проверил, зарегистрировано ли на острове хоть что-нибудь. Да, зарегистрировано: огромное ничто.

– И как же называется твоя община, старик? – Глаза Назара сузились.

Взгляд оперуполномоченного пылал, но Антеро встретил его спокойно.

– «Дети Амая». Позвольте, я кое-что покажу, и вы поймете, насколько мы открыты.

Группа в настороженном молчании двинулась за духовником общины. Назару вспомнился Калигари: как тот проглатывал размороженную мышь. Неторопливо, по чуть-чуть. Иногда это происходило до того медленно, что разум не сразу понимал, что грызун уже исчез из виду. А они, судя по всему, тоже находились в глотке, толкавшей их неизвестно куда.

– Симо, – дернул он следователя за рукав, – а если они все убийцы?

«И дети?» – едва не спросил Симо, но вовремя прикусил язык. Уж кому-кому, а им-то с Назаром доподлинно известно, что несовершеннолетние не отстают от иных взрослых. Они похищают друг друга, убивают и даже отпиливают кошкам головы, чтобы затем смыть их в унитаз, снимая это на камеру смартфона.

– Если и так, это ничего не меняет. – Симо еще раз убедился, что их разговор никто не слышит. – Улики, Назар. Мы будем искать их, покуда это возможно. А если что-то окажется нам не по зубам, мы вернемся сюда с отрядом спецназа. И только представь себе, что эти ребята здесь устроят.

Назар хмыкнул, полностью удовлетворенный ответом.

Они миновали загон, в котором месили грязь и навоз толстозадые овцы, чья конституция, согласно замечанию Харинова, была мясо-сальной, а сами они отличались фатализмом, выражавшемся в желании топиться в море, как недавно утопилась в нем овца.

Показалась утоптанная площадь, если таковой можно было назвать пересечение нескольких широких улочек. В центре площади находился каменный колодец, не имевший ни бортиков, ни ворота для подъема воды. Оттуда ощутимо тянуло теплом. Зеленые тени и пятна солнечного света придавали площади сюрреалистичный вид.

Не дойдя до колодца десяти шагов, Антеро развернулся к группе. Улыбка обнажила желтые зубы:

– Яма Ягнения, Симо Ильвес. И это лучшая иллюстрация того, кто мы и как мы живем. Взгляни сам.

– Господи, это же дыра для овечьих родов! – воскликнул Харинов, не отдавая себе отчета в том, насколько бредово звучит это заявление.

Вопреки заявлению патологоанатома, из колодца выбралась женщина с кожей цвета и фактуры творога.

Нагая и грязная, пропахшая застарелым потом, она поднялась по деревянной почерневшей лесенке и, мотнув неопрятной гривой, затрусила прочь. При этом она, с выражением муки на лице, держалась за область паха. Но не от стыда, а скорее, от боли.

На этом странности не закончились. Из домика напротив выскользнула темноволосая девушка лет восемнадцати-двадцати. Тоже голая, хоть и не такая сальная. Прихрамывая и подволакивая левую ногу, сгибавшуюся в колене куда-то вбок, она направилась к колодцу. Мелькнули и скрылись чересчур белые ягодицы и груди.

За девушкой в колодец с кряхтеньем полез карлик. Его неряшливое, чуть мультяшное лицо кривилось от похоти.

Члены «Архипелага» переглянулись. Их ошарашенные взгляды, казалось, вопрошали: «Черт возьми, вы это видели? Вы хоть понимаете, что это означает?» И ответные взгляды, не менее потрясенные, утверждали, что истолковали это одинаково: женщины в колодце – для удовлетворения похоти мужчин. Ева отвернулась.

Только Лина выпала из этого беззвучного обмена мнениями. Она приблизилась к краю колодца, надеясь получить подтверждение удивительной догадке. Так и есть. Карлик, скинув пиджачок и стянув штаны до колен, заползал по темноволосой девушке, пока та улыбалась и гладила невысокого любовника.

«Вот оно! Вот откуда такое обилие генетических отклонений! – подумала Лина с восторгом, в котором бы никому и никогда не призналась. – Они перекраивают себя любовью, господи боже. Любовью!»

На краю колодца встали еще двое местных: бородач в клетчатой рубашке и тощий юнец в шестиклинке. Держались они на почтительном расстоянии от Лины. Их тупые взгляды скота ничего не выражали, кроме терпеливого ожидания.

В груди Симо тем временем растекался холодок. Он не видел необходимости подходить к краю, чтобы удостовериться в сумасшествии Детей Амая. Зато он четко осознавал потребность кое в чем другом.

Чтобы сообщить на «Северную Звезду» о том, что они вляпались, не было необходимости кричать в рацию у всех на виду. Три точки, три тире и еще три точки, поданные будто бы случайным движением с помощью кнопки вызова, были сигналом к появлению двух гвардейцев с автоматическими карабинами.

Что Симо и сделал. Но перед этим он неосознанным движением стиснул упаковку никотиновых жвачек в кармане, окончательно ее смяв.

– Если есть хоть малейшая вероятность, что женщины делают это по принуждению…

– Никакого принуждения, Симо Ильвес, – с готовностью лживо отозвался Антеро. – У нас общее абсолютно все: вещи, взрослые, дети. В Яме Ягнения всегда тепло, так что мы едины круглый год.

– Кому вы молитесь, Антеро? – вдруг подала голос Ева. Ее трясло от ярости. Она буквально прожигала собеседника взглядом.

– Что, прости?

– Кто твой бог, старик? Как его имя?

По зеленоватым теням общины будто плеснуло холодом. Местные оторвались от своих дел. Сопливая девчушка с раздвоенным лбом выронила кримпер, которым правила крепление довольно-таки красивых бус. На искаженных и сморщенных лицах застыл один и тот же вопрос: «Уж не для хулы ли эта пришлая баба требует имя владыки?»

Рука Назара дернулась, чтобы залепить Еве рот, но он сдержался. Опасность чувствовалась повсюду, и он молил, чтобы Симо хватило мозгов найти предлог покинуть эту общину неандертальцев. Потому что сейчас их сил было явно недостаточно для отпора. Никаких тебе «бах-бах – мозги на стенке».

Когда уже стало казаться, что ситуация не выправится, на лице Антеро неожиданно воскресла мерзкая улыбка:

– Если вы посетите нашу службу в храме, я с радостью отвечу на все вопросы. – Обращался он ко всем, но смотрел только на Симо.

– Почему твой бог не терпит открытых пространств, старик? – напирала Ева. Она была вне себя от возмущения. – Кто он?

Не выдержав, Назар притянул девушку к себе. Зачем-то снял с ее лица очки, а потом вернул их на место. Прошипел ей в ухо:

– Заткнись, дура. Быстро.

Ситуация напоминала попытку спланировать с горы, держа в руках тонкую ледяную корку, в надежде, что она заменит крылья. Симо решил вмешаться, пока лед окончательно не лопнул:

– Любезный Антеро, если мы сейчас же не вернемся, нас будут искать вооруженные друзья. Ты меня понимаешь?

Улыбка покинула лицо Антеро. Старик напустил на себя вид человека, которого умудрились оскорбить в собственном доме. И в следующий миг эта в высшей степени оскорбленная личность совершенно запутала группу:

– Тебе и твоим людям ничто не угрожает, Симо Ильвес. Разве могут быть опасны те, кто собирает книги о войнах и преступлениях, чтобы не стремиться в ваш мир? Мы же не психи, в конце концов.

«Что ж, тайна книги из списка, похоже, разрешена. После чтения о холокосте мало кто захочет дружить с себе подобными, – подумал Симо, почесывая ладонь. – Но нет, Антеро, ты псих, только какой-то другой. И все вокруг тоже другие. Я уверен в этом».

– Если посетите нашу службу, – добавил Антеро, – мы отведем к месту, где Аннели покончила с собой. У нас есть такое. Тебя ведь это интересует, Симо Ильвес?

Симо задумался, не сводя глаз с этого в высшей степени подозрительного философа-мясника, обладавшего бесчеловечным взглядом насекомого.

Предложение было слишком заманчиво, чтобы отказаться. Более того, оно полностью соответствовало цели поездки. Лина осмотрит то самое место, а Харинов ей поможет, на том и делу конец. Хоть эти двое и утверждали, что Аннели не могла нанести себе такие раны, ей вполне могли помочь это сделать. По ее желанию. Это укладывалось в концепцию жертвоприношения. «Высшая степень посвящения». Кажется, так говорила Ева.

А еще следователь не сомневался, что поступил правильно, отправив сигнал SOS на «Северную Звезду». Возможно, уже прямо сейчас Голанов и Черкашин со свирепыми физиономиями топали по хвое. Маячки в рациях приведут их куда нужно. Оставалось надеяться, что они не будут мешкать и не позабыли перед уходом с катера сообщить на материк о том, что тут не все ладно.

И Симо решился:

– Хорошо, мы согласны.

И почти все отметили, что при этих словах следователь непривычно побледнел.