Текст книги "Избранное. Том 2"

Такова людоедская цена политическим амбициям деятелей, возглавлявших Россию на протяжении последнего столетия, неоднократно повторявших, что их цель – величие страны, благоденствие ее граждан. Могут возразить, что не всех своих граждан убивали, гноили в тюрьмах, изгоняли из страны, морили голодом российские власти. Были и нашествия иностранных держав. На это отвечу: существует множество исторических свидетельств, что разумная дипломатия российской правящей элиты могла предотвратить обрушившиеся на страну войны и, уж во всяком случае, обеспечить принципиально лучшую готовность России к военным действиям, лучшую координацию с союзниками.

С младых ногтей нам объясняли, что политика и нравственность – несовместимые понятия, что политика – грязное дело, что ее нельзя делать в белых перчатках и т. д. Однако безнравственность российских политиков имеет существенные особенности, связанные вообще со спецификой власти на Руси.

Наблюдая политическую жизнь любой страны, можно различить два направления деятельности людей, решивших пойти по политической стезе. С одной стороны, это сфера взаимоотношений со своими конкурентами, а с другой – с избирателями. Нечистоплотные приемы в борьбе с соперниками хорошо известны во всем мире из политической истории и литературы: это заведомое искажение программы конкурента, сбор и выброс компромата, в том числе касающегося его частной жизни, засылка осведомителей в предвыборные штабы противника или их подкуп, прослушивание телефонных разговоров и прочее и прочее. Строго говоря, эта возня весьма мало волнует население и составляет внутренний закулисный мир политических интриганов. Что касается политической безнравственности по отношению к избирателям, то она проявляется главным образом в безудержной политической демагогии, особенно в периоды предвыборных кампаний. Поток обещаний обрушивается на граждан страны. Многие из них несбыточны, о чем хорошо знает претендент на выборный пост. Но обещания эти обязательно должны выглядеть правдоподобными, а методы их реализации находиться исключительно в рамках правового поля. Большинство потенциальных избирателей привыкли к этим играм, делают соответствующую корректировку политических заявлений и по большей части скептически относятся к предвыборному ажиотажу.

В целом нечистоплотность политической жизни в странах с развитой демократией не несет в себе какого-либо взрывоопасного для общественного развития заряда. И главная причина этому, конечно, – структура власти, строгое ограничение властных полномочий любого избираемого лица, любого чиновника. Однако думаю, что здесь есть и другое. Это воспитание определенных нравственных начал у людей, решивших идти в политику, во властные структуры, возглавить крупные социальные группировки, а если повезет, то и страну. Интересы народа, интересы страны для них превыше всего, интересы именно конкретного народа, который состоит из конкретных граждан. Поэтому надо вызволять каждого гражданина страны, попавшего в беду, в плен; поэтому надо сделать все, чтобы минимизировать людские потери при военных конфликтах, стихийных бедствиях.

Своеобразная этика политики сродни спортивной этике. Например, настоящий спортсмен-футболист может ударить противника по ногам, симулировать травму, забить гол рукой и сказать, что «это рука Бога» (Марадона), но он никогда не позволит себе играть вполсилы за любимый клуб, за национальную сборную страны. Здесь он сделает все для победы.

Президент США Никсон мог дать добро на прослушивание телефонных разговоров своих конкурентов по предвыборной кампании (Уотергейтское дело), но он никогда не позволил бы задерживать зарплату офицерам американской армии. Вот здесь как раз водораздел между мерой безнравственности западного и российского политика.

Тип российского политика предполагает равнодушие к народу, взгляд на граждан как на подчиненных. В России политик, пришедший к власти, видит себя в качестве первого чиновника – этакий столоначальник земли русской. И сразу начинает заниматься реорганизацией «вверенного ему учреждения». Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно…

Для власть имущих в России народ превращается в абстрактную массу. Дистанцироваться от нее как можно быстрее – интуитивная потребность наших политиков. Желательно порвать даже личные контакты со средой, из которой он всплыл на поверхность политической жизни – таково непременное условие «развязанности рук». Нормальное состояние российских политиков – это когда они могут с чувством глубокого удовлетворения процитировать строку из Осипа Мандельштама: «Мы живем, под собою не чуя страны». В таком политическом мире ответственность зачастую трактуется как слабость, а реформаторский авантюризм возводится в доблесть.

Вот, в сущности, почему двадцатый реформаторский век в России стал таким человеконелюбивым.

Важной особенностью социальных и политических экспериментов в России явилось то, что они имели в своей основе экономический стержень. Дважды российские реформаторы покушались на экономические основы жизни общества, на святая святых организации всей хозяйственной жизни – собственность.

Сначала полному разрушению подвергся институт частной собственности. Тотальное обобществление средств производства буквально перевернуло правовую основу государства, идеологию, социальную и индивидуальную систему ценностей. С точки зрения поставленных целей коммунистическими реформаторами была одержана блестящая и сокрушительная для общества победа. Другое дело, что в основе этих целей лежали утопические экономические идеи.

Спустя 75 лет общественная собственность подверглась не менее тотальной атаке. Теперь уже приватизировать предполагается все, включая уникальные месторождения, морские порты, аэропорты, магистральные трубопроводы, железные дороги, общенациональные информационные системы. Второй за сто лет экономический переворот вновь потряс политическую систему страны, изменил социальный статус десятков миллионов людей, нанес мощный удар по производственному потенциалу.

Оба экономических переворота отнюдь не осчастливили население. Не потому, что их творцы этого не хотели, а потому что творцы эти проявили полное незнание сущности экономических взаимодействий внутри общественных систем, имели весьма поверхностное представление о внутренних (и ни при каких условиях неотменимых) силах, организующих экономические процессы и обеспечивающих их эффективность.

В представляемой читателю работе сделана попытка обсудить эти силы и процессы. Но речь не только об этом. Человек не может заниматься 24 часа в сутки научными исследованиями. Он живет среди людей, думающих чаще не об основах социально-экономического развития (что, кстати, совершенно правильно), а о текущих коллизиях в политике, экономике, культуре.

Книга писалась так, как я живу. А живу я в научных и политических дискуссиях, познал и работу чиновника, был бит властями, но не до крови. Это ни в коем случае не означает, что перед читателями мемуары (хотя есть отдельные зарисовки интерьеров высшей власти, с которой жизнь угораздила соприкоснуться). Скорее всего это все-таки научный трактат, попытку дать объективный диагноз состояния страны. Вообще для меня как для человека, относящего себя к научному миру, нет ничего интереснее диагностики. Практикующему врачу, политику, предпринимателю, банкиру подавай рецепты для лечения недугов. Рецептов много – диагностика хромает.

Эта книга никак не для сквозного чтения. В ней есть чисто научные разделы, вкрапления общефилософских размышлений, исследования текущих проблем экономической политики, которые перерастают в хронические, не чужд автор и политической публицистики. Такова, может быть, к сожалению, а может, к счастью, жизнь ученого. В башне из слоновой кости никак нынче не отсидеться, но и без серьезной науки существование опускается на уровень парнокопытных.

Лауреат Нобелевской премии Макс Планк, основатель квантовой физики, однажды скромно заметил, что он начинал свою деятельность как экономист, но затем оставил эту профессию, потому что она слишком трудна. Когда об этом рассказали пионеру современной математической логики Бертрану Расселу, он ответил: «Это странно. Я бросил экономическую теорию из-за того, что она слишком проста!»

Пол Самуэльсон

Если читатель пожелает почерпнуть из этого раздела элементарные сведения о механизме функционирования рынка, о кривых спроса и предложения (или кривой Филлипса), конкуренции, олигополии и монополии, функции денег и банков, то автор сразу его разочарует. О рынке от Милля и Смита до Хайека и Самуэльсона написано столько томов научной, учебной и популярной литературы, что повторяться было бы столь же скучно, сколь и бессмысленно. Здесь любопытен другой момент.

Во всем море изысканий о рынке и по поводу рыночных отношений мы не найдем четкого ответа на, казалось бы, простой вопрос: а зачем нужен рынок, в чем причина именно рыночной организации экономической жизни? Перелопатив тысячи страниц экономической литературы, вы узнаете много полезного и бесполезного о том, чем отличается свободный рынок от несвободного или от тоталитарной экономики (т. е. нерынка), на вас обрушатся потоки исторических подробностей о том, как возникали товарно-денежные отношения в первобытном обществе, Древнем Риме и еще более древнем Китае. Но вы не найдете ответа на вопрос: рынок – прихоть развития цивилизации или объективная необходимость ее существования? Конечно, в литературе либерального толка мы обнаружим указания на связь рынка в экономике с демократической традицией в обществе. Однако на другом полюсе нас встретят рассуждения на тему неэффективности демократических, а следовательно, рыночных институтов.

У сторонников рынка как единственного способа организации функционирования экономической жизнедеятельности и противников этой точки зрения есть одна общая черта: и те и другие воспринимают рынок как данность, априорно заложенную в развитие цивилизации. И дальше задача исследователя в зависимости от его идеологической ангажированности заключалась лишь в том, чтобы собрать комплект аргументов, доказывающих либо преимущества рынка, его эффективность и способность нести благосостояние людям, либо, наоборот, историческую ограниченность рынка, несовместимость конкуренции с принципами социальной справедливости.

Итак, никто не задался вопросом, но даже если и задался, то увлекся другими, оставив этот без ответа: рынок органичен для этой цивилизации (как, например, двупол ость) или необязателен (как, например, цвет кожи)?! Отсутствие четко аргументированного ответа на этот вопрос привело к возникновению полярных отношений к рынку, его концептуальной основе.

Если рынок – историческая случайность или промежуточная форма экономических отношений, то его можно и нужно трансформировать в более эффективные механизмы управления. Можно создать альтернативу рынку, например, плановую экономику (военную, директивную, тоталитарную и т. д.). Но если это не так, если то, что называется рынком, есть одна из систем (может быть, главная) обеспечения функционирования и вообще существования общества, или, говоря более высокопарно, цивилизации, именно той цивилизации, которой мы, к сожалению, а может быть, к счастью, принадлежим?

Формально альтернатива – план или рынок – может быть сформулирована именно в такой жесткой постановке. Однако в реальной действительности господствуют компромиссы. Экстремисты – это, как правило, провинциалы из очень глухой глубинки. Чем ближе к границам – государственным, национально-этническим, тем выше уровень коммуникабельности, тем естественнее тип мышления, основанный на компромиссе. В процессах познания, научного творчества и практической реализации накопленного знания заложены те же, если хотите, бытовые закономерности. Действительно, а почему либо рыночная, либо тоталитарная система организации экономической жизни? Может быть, это будет коктейль, компенсирующий жесткость рынка и водянистую размазанность, экономическую инфантильность социальных гарантий?

Все эти вопросы не только правомерны с научной точки зрения, но и актуальны в политическом смысле (причем в любой политической системе и на любых этапах ее развития). К сожалению, философская и экономическая литература со времен своего возникновения дает в основном эмпирическую трактовку этих проблем. Полезен рынок или нет? Вот центр притяжения или, если хотите, ось вращения экономической мысли конца девятнадцатого и всего двадцатого века. Убого? Да! Но главное – бесплодно в научном и практическом аспектах.

Надо понять, что рынок – это некий специфический механизм функционирования кибернетической системы. Если экономика подпадает под это определение, является таковой системой, то рынок органически присущ этой системе. И нельзя произвольно его изъять, ограничить или расширить рамки его воздействия на организацию экономической жизни. Последняя сама поставит рамки рыночной экономики или, наоборот, прорвет любые искусственные формы блокады рынка.

Монетаризм является исключительно консервативной системой научных воззрений. Уходя своими корнями в трехвековую глубину, он в исполнении неомонетаристов не воспринял никаких достижений мировой экономической науки и смежных дисциплин, изучающих закономерности развития общества, мотивации поведения социальных групп. Как будто не было Й. Шумпетера и Д. Чемберлен, Д. Кейнса и Я. Корнай, Л. Эрхарда и Дж. Гэлбрейта, наконец, А. Богданова и Н. Винера с их всеобщей организационной наукой и кибернетикой, Э. Фромма и целой науки социальной психологии, философских откровений Н. Бердяева и К. Поппера. Эти мыслители, как известно, глубоко привержены идеям демократии и свободы, в том числе экономической. Однако каким многомерным им виделся мир, как далеки они были от упрощений монетаристской концепции, ее денежного фетишизма.

Управление экономикой представляется современным монетаристам процессом, схожим в чем-то с переключением кнопок на пульте дистанционного управления телевизора. Нажал на одну кнопку – изменил яркость изображения, нажал на другую – уменьшил звук, на третью – вообще переключился на иную программу. Связь между действием и результатом столь же проста, сколь и поверхностна. «Но безошибочна по точности», – могут ответить нам. Ответ верен, если оставаться в рамках логики компьютерных мальчиков. И совершенно ошибочен с точки зрения существа и содержания процессов управления сложными системами. Продолжая аналогию с телевизором, можно сказать, что человек, умеющий только нажимать кнопки на пульте дистанционного управления, окажется бессильным, столкнувшись с такими явлениями, как падение напряжения в электросети, неисправность телеантенны, размыкание любого контакта в схеме полупроводников и т. д.

С точки зрения общей теории систем экономика относится к классу систем большой сложности. Эта система состоит из огромного числа хозяйственных ячеек, находящихся в тесном непрерывном взаимодействии друг с другом. Кроме того, она имеет явно выраженную многоуровневую структуру, при которой более высокий уровень интегрирует по определенным правилам (алгоритмам) информационные сигналы нижестоящего уровня и оперирует агрегатами.

В то же время сама экономика выступает как подсистема по отношению к обществу в целом, поскольку существование последнего, его развитие далеко не исчерпываются чисто экономическими процессами. (Поэтому, кстати говоря, введение в некоторые экономические модели субъекта с исключительно рациональным экономическим мышлением, своего рода «гомо экономикуса», является научной абстракцией и может привести к неожиданным результатам при прямом проецировании этих моделей на реальную жизнь.)

Общество с определенной социальной структурой, политической системой, потенциалом культуры, моральными установками представляет внешнюю среду, с которой экономика находится в постоянном взаимодействии. Это взаимодействие происходит по двум направлениям – от внешней среды к объекту и обратно, определяемым соответственно как вход и выход системы. Входные параметры экономической системы характеризуются всей совокупностью производственных, природных, трудовых ресурсов, технологических способов, научных знаний и т. п. Общественное воздействие на экономику осуществляется также через мотивы поведения людей, участвующих в производстве, которые, в свою очередь, определяются формой собственности и социальной структурой общества.

Таким образом, при изучении внешней среды экономической системы следует иметь в виду, что последняя, выступая как составной элемент общественной суперсистемы, в тоже время занимает в ней пограничное (связующее) положение между природой и человеком с его потребностями, интересами, социальными установками. Это обстоятельство накладывает определенный специфический отпечаток на характер взаимодействия экономики с внешней средой. При анализе влияния внешней среды на экономику следует выделять сторону, которую можно условно назвать технической или биологической (совокупность природных и географических факторов и производственного потенциала), и сторону социальную. Последняя представляет, на наш взгляд, первостепенный интерес для науки об управлении, поскольку специфика ее воздействия на экономику определяется не только тем, что она накладывает ограничения, т. е. формирует условия развития экономической системы, но и тем, что определяет в значительной мере мотивацию, т. е. цели этого развития.

Выход экономической системы есть не что иное, как производство средств для удовлетворения потребностей общества в части так называемых заменимых благ (т. е. таких благ, с увеличением числа которых наступает насыщение соответствующих потребностей). Выход экономической системы играет не последнюю роль в изменении общественной структуры. Экономика, предъявляя определенные требования к агентам производства (к их квалификации, профессиональным навыкам, расселению по территории страны), изменяя уровень удовлетворения потребностей различных групп населения и структуру потребления, оказывает мощное обратное воздействие на все стороны общественной жизни. Сущность взаимодействия между обществом и экономической системой определяет двоякая роль человека в общественном производстве – как агента производственного процесса и как объекта, ради которого этот процесс совершается.

Создание теории управления экономикой предполагает:

1) уяснение (познание) объективных закономерностей взаимодействия экономической системы с общественной и биологической средой и внутренней организации самой системы;

2) формулировку этих закономерных взаимосвязей в категориях целенаправленного поведения.

Разграничение этих двух этапов создания теории управления экономикой, на наш взгляд, чрезвычайно важно как в теоретическом, так и в практическом аспекте. Дело в том, что сама по себе категория управления тесно связана с понятием целенаправленного поведения, которое определяется следующим образом: «Активное поведение можно подразделить на два класса: нецеленаправленное (или случайное) и целенаправленное. Термин „целенаправленное“ здесь означает, что действие или поведение допускает истолкование как направленное на достижение некоторой цели, т. е. некоторого конечного состояния, при котором объект вступает в определенную связь в пространстве или во времени с некоторым другим объектом или событием»[23]23
  Винер Н. Кибернетика. Изд. 2-е. М.: Советское радио, 1966. С. 280.


[Закрыть]. В этом определении поведение рассматривается с точки зрения выявления объективных закономерностей взаимодействия изучаемого объекта и окружающей среды, а также отмечено, что выявленные закономерности допускают истолкование в терминах цели и средств их достижения. Таким образом, подчеркивается, что речь идет не о существовании объективной целесообразности в движении объектов в реальном мире, а о способности человеческого мышления трактовать закономерную связь как целенаправленную. Категория цели вменяется не реальному миру, а человеческому сознанию. Отсюда следует, что не всякое поведение, которое может быть истолковано или описано как целенаправленное, преследует объективную, внутренне присущую данному объекту цель. Открытие законов движения нетождественно открытию цели движения. Странно было бы искать целесообразность в законе сохранения энергии, законе всемирного тяготения или теории относительности.

В социальных системах все процессы проходят сквозь призму человеческого сознания, ибо сами эти процессы есть не что иное, как взаимодействие отдельных социальных групп, производственных коллективов, отдельных индивидуумов. Таким образом, если, с одной стороны, закономерные взаимосвязи в общественных системах носят объективный и внутренне нецелесообразный характер (точно так же, как в природных системах), то, с другой стороны, они необходимо должны быть затем сформулированы в терминах целенаправленного поведения, т. е. быть выражены в категориях, соответствующих осознанной активной деятельности.

Итак, экономическая система может быть представлена как огромное скопление хозяйствующих субъектов, осознанно, т. е. целенаправленно, действующих в своих интересах. Интеграция или, наоборот, столкновение этих интересов без управляющего воздействия какой-либо надсистемы можно назвать процессом самоорганизации. Абсолютная вера в самоорганизацию как механизм оптимизации процессов экономического развития – краеугольный камень либеральной теории рынка. Максимизация благосостояния каждого обязательно должна привести к максимизации благосостояния всех. Мешают только монополии, которые должны быть разрушены во имя свободной конкуренции.

Признавая огромное значение самоорганизации, хотелось бы все-таки для выяснения истины добавить ложку дегтя в бочку эйфории по поводу самодостаточности самоорганизующихся процессов в сложных кибернетических системах.

Каждый студент знает, что при свободной конкуренции происходит столкновение интересов отдельных товаропроизводителей. И квинтэссенция этих интересов – максимизация своей прибыли. Однако откуда взялся этот критерий? Из технологического процесса производства любого продукта не вытекает никакой прибыли. Прибыль появляется из взаимодействия с внешней средой, из разницы между ценой, которую согласен заплатить потенциальный потребитель, и затратами на ресурсы, которые надо приобрести вне системы для организации производства. Система «производитель» гипотетически может быть самодостаточной, если только производитель является единственным потребителем товара. Но тогда термин «самоорганизация» становится малосодержательным.

Самоорганизация, понимаемая как саморазвитие, самосовершенствование, требует обращения к над системе. В этом смысл принципа внешнего дополнения. Еще С. Бир отмечал, «что система управления не может „обсуждать саму себя“, что для обсуждения поведения любой системы, описанной в терминах какого-либо языка, требуется язык более высокого порядка»[24]24
  Бир С. Кибернетика и управление производством. М: Физматгиз, 1963. С. 220.


[Закрыть].

Этот метаязык необходим для содержательного объяснения поведения системы, ее мотивационной составляющей. Любая система открыта к надсистеме, без которой мотивы своего поведения, свою целеустремленность система объяснить самой себе не может. Технология производства, технические открытия вне прибыли[25]25
  Производство жидкого топлива из твердого было открыто немецкими учеными в годы Второй мировой войны. Но дороговизна технологического решения этого открытия не допускает его на рынок более полувека.


[Закрыть]. Категория прибыли над системна по отношению к технологическим процессам, но подсистемна по отношению к таким, например, понятиям, как социальный консенсус, экологическая безопасность, гражданские права и самоценность личности, стратегические интересы выживания социума и т. д.

Следовательно, над рыночным интересом, условно называемым «прибыль», стоит интерес надсистемы «общественная целесообразность». Если интерес прибыльности (подсистемный) возобладает над интересом самосохранения общества (системный интерес), то погибнет не только система, но и ее подсистема со всеми своими реализованными и нереализованными целями и интересами. Здесь напрашивается медицинская аналогия: раковые клетки, уничтожая живой организм, готовят почву для самоуничтожения.

В самом этом факте нет ничего неожиданного для всякого специалиста, знакомого с принципами описания и функционирования сложных кибернетических систем. Выше уже отмечалось, что полное описание системы как сознательно управляемой невозможно на языке этой системы. Это объясняется тем, что свойства эквифинальности (целенаправленности) привносятся в систему извне. Замкнутой кибернетической системе с обратной связью внутренне не присуще стремление к некоторому финальному состоянию. В этом смысле поведение системы целенаправленно лишь с точки зрения надсистемы, которая приписывает ей целенаправленность с позиций собственного поведения.

Однако истинная трудность проблемы проявляется в тот момент, когда исследователь начинает осознавать, что если в качестве надсистемы для экономики выступает общество, то поиски для последнего суперсистемы, способной «дать» общественный критерий, до некоторой степени представляют иррациональную задачу. Эта специфика экономики как объекта управления была, в частности, отмечена Н. Винером, который писал, что «экономическая игра – это такая игра, правила которой должны периодически подвергаться существенному пересмотру, скажем, каждые десять лет»[26]26
  Винер Н. Творец и робот. М: Прогресс, 1966. С. 100.


[Закрыть].

Человек является «конечной инстанцией» в иерархии систем и критериев. И в этом смысле человеческое общество должно рассматриваться как замкнутая система. Это положение отнюдь не противоречит тому факту, что человек, будучи сознательным существом, способным к самопознанию, может в процессе мышления анализировать себя как бы «со стороны». Однако одно дело – теоретико-абстрактное рассмотрение человека в системе биологической эволюции живого мира, а другое – выработка поведения общественной системы, основанного на подчинении выявленным (реальным или мнимым) целям этой эволюции.

В этой связи нельзя не согласиться с постановкой вопроса о «высших» целях системы, содержащейся в работе Л. Фогеля, А. Оуэнса и М. Уолша «Искусственный интеллект и эволюционное моделирование». «Самосохранение, – пишут авторы, – наивысшая цель в любой наиболее сложной иерархии подцелей, которые может иметь организм, поскольку все подцели направлены на выживание. Множество возможных будущих исходов образуется как комбинация результатов некоторого набора возможных событий. Наилучшим считается то будущее состояние, которое обеспечивает в рамках имеющейся модели наибольшие гарантии для самосохранения. Этот процесс снова является эволюционным»[27]27
  Фогель ЛОуэнс А., Уолш М. Искусственный интеллект и эволюционное моделирование. М.: Мир, 1969. С. 166. Интересно, что, касаясь случаев самоубийства или самопожертвования, авторы считают, что «и в этом случае индивидуум поступает таким образом, чтобы сохранить то, с чем он себя отождествляет, а не свою плоть» (Там же).


[Закрыть].

Если речь идет об очень сложных вероятностных кибернетических системах, то в них можно наблюдать наряду с тенденцией к самосохранению возникновение механизмов выработки внутренних импульсов развития. Вообще, в строго устойчивом состоянии могут находиться лишь жестко детерминированные системы. Однако и в этом случае стационарность достигнутого состояния далеко не всегда означает прекращение развития системы в широком смысле этого термина. Во всяком случае, было бы, на наш взгляд, неправильно автоматически выводить эволюцию кибернетических систем из внешнего импульса, из надсистемы. Способность к саморазвитию систем, имеющих гомеостатическую природу функционирования, заложена в структуре этих систем, в относительном характере подчиненности целей отдельных подсистем, что приводит к известной «конкурентности» при взаимодействии подсистем друг с другом (как по горизонтали, так и по вертикали) и, как следствие этого, к изменениям точки компромисса на «переговорном множестве». Такого рода «внутренняя энергия» является источником эволюционных процессов в животном и растительном мире (естественный отбор) и в системах, которые носят характер организованных коллективов (в том числе в общественных и экономических системах).

Понимание диалектической связи между тенденцией к самосохранению замкнутых систем и их саморазвитием в процессе реализации этой тенденции позволяет, на наш взгляд, освободиться от идеи «внешнего толчка» при анализе функционирования таких больших объектов научного исследования, как общество.

Изучение кибернетических систем различной сложности показывает, что наиболее развитые из них обладают способностью к самопознанию, т. е. могут раздельно воспринимать свои собственные стимулы и реакции наряду с анализом собственного поведения, определяемого во взаимодействии с внешней средой. Таким образом, у этих систем модель, созданная на основе отражения внешней среды, дополняется моделью «самого себя». Именно такую картину мы наблюдаем в развитых социальных системах.

Однако здесь следует обратить внимание на некоторую объективную помеху на пути объекта к полному самопознанию. Для построения модели «самого себя» объект должен выделить некоторую подсистему, занимающуюся такого рода моделированием. Но возникает вопрос: каким образом эта подсистема сможет описать самое себя? На этот парадокс окончательной непознаваемости обратили внимание при изучении биологических систем авторы уже упоминавшейся выше работы «Искусственный интеллект и эволюционное моделирование». «Отметим, – пишут они о той части объекта, которая его моделирует, – что выделение такого преобразователя информации из состава организма лишает организм способности создания полной модели самого себя в том смысле, в каком „кошка никогда не может попробовать вкус своего собственного языка“. Конечно, можно выделить часть этой моделирующей способности для моделирования остальной части; однако такое последовательное „выделение“ скоро прекратится вследствие ограниченной разрешающей способности этих частей»[28]28
  Фогель Л., Оуэне А., Уолш М. Искусственный интеллект и эволюционное моделирование. С. 146.


[Закрыть].

Объект не способен познать до конца сам себя. Обращение к надсистеме, как мы видели, принципиально не способно спасти нас от этого «проклятия», так как передача вопроса в «высшую инстанцию» должна сопровождаться соответствующим перемещением и управляющего блока, что имеет содержательный смысл лишь до определенного момента. В этой ситуации необходимость рассмотрения системы как закрытой объективно означает, что система полностью не может быть определена. Кибернетики вводят этот момент в описание систем с помощью понятия «черный ящик». Важно подчеркнуть, что в философском аспекте неопределенность в системе связана не с субъективной ограниченностью наших знаний об объекте в данный момент времени, а с объективной невозможностью окончательного его описания на адекватном языке. «Для того чтобы подобрать „ключ“ к реальной действительности, которую мы стремимся описать неразрешимым языком, необходимо дополнять этот язык принципиально неопределимым „черным ящиком“»[29]29
  Бир С. Кибернетика и управление производством. С. 110.


[Закрыть]. Этот тезис следует понимать в том смысле, что спонтанный характер процессов, происходящих в сложной кибернетической системе, внутренне присущ ей и является одним из существенных ее свойств.