Текст книги "Пиратские войны"

Глава 8
ДАЕШЬ АМЕРИКУ!

Надо сказать, что вопрос о направлении движения корабля остро встал в первый же день плавания. Друзья долго спорили о том, куда держать курс, обсуждали разные варианты маршрута. В Россию плыть рано, там пока еще на троне Екатерина, значит, дорога туда бунтовщикам заказана. Приближаться к английским или французским владениям тоже рискованно, местное колониальное начальство могло бы принять их за настоящих пиратов и не сильно ошиблось бы в этих предположениях. Появиться на Формозе значило самим стать жертвой азиатских морских грабителей, а направиться в Сиам тоже нельзя – Степанов там много лет назад сидел в тюрьме, и от местного гостеприимства у него остались самые жуткие воспоминания. В результате мореплаватели отметили на карте приблизительные координаты покинутого острова, прочертили курс в никуда, и корабль углубился в бескрайние просторы Великого океана.

Наконец консенсус был достигнут – плыть на восток, к американскому континенту, где жизнь куда свободнее, а при случае можно продать корабль и купить на вырученные деньги участки плодородной земли. Сергей мечтал о посещении Сан-Франциско, если его уже построили, а если нет, то на месте будущего города должно было находиться поселение русских первопроходцев. Кроме того, он много и красочно рассказывал товарищам о живописных Гавайях, которые встретятся на их пути, о бескрайних прериях Дикого Запада, рассуждал о политике, о свободе, равенстве и братстве.

Товарищи по несчастью слушали речи графа, разинув рты, и только ротмистр Степанов недовольно хмыкал. Он-то мечтал о собственном большом имении, о деревеньках со многими сотнями крепостных, а этот выживший из ума чудак, молодой граф, все время нес какую-то чушь про равные права людей. Где это видано, равнять права помещика и холопа?!

Дед хмурил брови и размышлял на досуге: «Истинную правду говорил дьяк Филат: весь вред идет от проклятых латинян с их католической и протестантской ересью! Стоило человеку немного пожить за границей, и вот на тебе – моментально заразился бунтарскими идеями. Словно и не благородный граф, а безродный цыган или еще хуже – голоштанный смутьян. Прямо-таки настоящий бунтовщик, похуже самозванца Пугачева!»

Казак Худойконь тоже часто задумывался, но он ликовал про себя и мысли его шли в противоположном направлении: «А не воскресший ли это Емельян Пугачев? Больно уж на него похож! Черноволос, чернобород, глаз как у ворона, голос проникновенный такой, прямо-таки за душу берет, только этот человек возрастом моложе». Рядом с Пугачевым во время бунта побывать ему не довелось, но Худойконь слышал его речи, пусть и издали. Они крепко-накрепко запали в его душу, ведь самозваный император Петр Третий говорил о казацкой вольности, о свободной земле, о светлой и богатой жизни мужиков на Руси.

И лишь французик Гийом ни о чем таком высоком и не помышлял, не ломал голову над заумными идеями графа, он пропускал мимо ушей все разговоры о высоких материях. Его помыслы были примитивны и плотоядны: скорее бы прекратился треп и можно уединиться в каюте с ласковой молодой туземкой. Мими, так звали туземку, была первая в его жизни женщина, ее нежные ласки пришлись ему по душе, и юнга постоянно мечтал о новой встрече с девушкой. Любовная горячка не давала ему возможности думать о чем-нибудь другом, кроме как о прелестях чернокожей красотки.

А аборигенки вообще почти ничего не понимали, зато жизнь их изменилась к лучшему. Они старательно запоминали новые слова, и пытались повторять их, при этом страшно коверкая. Женщины были счастливы и радовались тому, что кораблем завладели эти хорошие и добрые люди, которые убили жестоких злодеев. Рассуждали они примерно так: «Эти голубоглазые белые люди очень ласковые, они не бьют, любят, кормят, не скупясь, поят вкусной дурманящей водой, а если еще и привезут обратно на родной остров, то будет вообще замечательно!»

Строганов, не раз разглагольствуя на вольные темы, чувствовал, что зашел слишком далеко в своих речах, ведь эти малообразованные люди XVIII века не способны адекватно воспринять идеи XXI столетия, они были детьми своего времени. Но едва заходил разговор на экономическую, политическую, общественную или духовную тему, как Сергей вновь и вновь начинал говорить такое!.. О либеральных ценностях, о демократии, о построении гражданского общества. Строганов гнул свою линию, и его постоянно заносило в политические дебри. Приятели сидели, пили-ели, с удивлением и сочувствием глядя на этого полоумного графа. Они усмехались, ухмылялись, качали головами и ждали, когда же иссякнет его красноречие.

Ипполит однажды не выдержал и брякнул:

– Совсем заучили нашего графа в этих Европах! Надо же, что наделали проклятые англичане!

Совершенно не подготовленному к длительному плаванью экипажу первое время везло, море было спокойно. Новички-матросы кое-как управлялись с парусами и рулем, а капитан Степанов как мог командовал и вел корабль по курсу, в сторону далекой Америки. Приходилось ладить друг с другом, и члены экипажа, связанные общим делом, становились все более дружны, а присутствие на судне молодого и веселого Гийома Маню, над которым любили подтрунивать старшие, не раз разряжало обстановку.

Первое время юнга никак не мог взять в толк, почему друзья-россияне так странно называют казацкого атамана. Русский язык он уже понимал довольно сносно, поэтому сделал вывод, что «худой» и «конь» – это два отдельных слова, а вот почему они вместе образуют странную русскую фамилию, он не понимал. Такое словосочетание было больше похоже на прозвище. Сержу пришлось на французском языке подробно растолковать парню предысторию получения казаком такой необычной фамилии, но для юноши это было слишком сложно. Порой он называл Кузьму Худым, а иногда в шутку просто Конем и постоянно просил снова объяснить происхождение фамилии. Казак каждый раз повторял свой рассказ, юнга с непроницаемым лицом выслушивал его и радостно хлопал в ладоши. Затем все повторялось. Это происходило так часто, что даже туземки запомнили полное звучание фамилии казака. Оказалось, что это был тонкий французский юмор.

Потом юнга стал специально коверкать фамилию Кузьмы. Бывало, крикнет с мачты вниз: «Эй, Худойкобыла, подай конец!» Казак поправляет, а юнга извиняется за свое плохое знание русского. Атаман сердился и подавал веревку со словами: «На, Манька, держи конец, да покрепче!» – и неприлично жестикулировал. Это был уже жесткий русский юмор.

Русаки смеялись, а юнга обижался, он уже знал, что Манька и Маня – это женские имена, и жест с концом он тоже уяснил. Но проходило время, и упрямый француз снова обращался казаку: «Тощийлошадь, лови крюк!» Гийом тотчас получал подзатыльник от казака, но через минуту опять упорно переиначивал его фамилию в Тонкогомерина или как-нибудь еще. Так они подшучивали друг над другом целый день.

Все смеялись, даже Кузьма вроде сердился, а сам улыбался. Но если его начинала дразнить собственная девица, то расправа была коротка. Худойконь хватал ее, перебрасывал через плечо и тащил в кубрик наказывать. Наказав несколько раз, он возвращался на палубу, довольный собой и своей неослабевающей мужской силой.

Не задействованные таким наказанием девицы хихикали, завистливо перешептывались, а подружка атамана и Гийом продолжали вести игру с Кузьмой.

Судя по обозначениям на карте, по пути следования судна в океане должно было находиться множество островов, там экипаж мог передохнуть, пополнить запасы воды, провизии. Но где они? Это на мелкомасштабной маленькой карте в географическом атласе океан прямо-таки усыпан россыпью мелких островов, а в реальной жизни, на местности, куда ни кинь взгляд, одни только волны. Так всегда бывает, когда провизии и воды в обрез, то земля почему-то не показывается.

Свежатины экипажу «Кукарачи» хватило на десять дней. Забитую в первый день плаванья свинку зажарили и съели, как говорится, за один присест.

Да и чего там есть, килограммов двадцать живого веса, не больше, а народ соскучился по мясу и усердно набивал утробы. Поэтому к следующему утру жаркого не осталось ни кусочка. Сутки на мясную пищу все и смотреть не могли, потому что переели. На ванты никто из мужиков залезть был не в состоянии, впрочем, и на женщин тоже.

Но вскоре пришлось питаться экономно, сало и солонину люди получали строго по норме. Когда съели то, что было свежее, перешли на скудные запасы солонины и вяленого мяса, которые достались от предшественников. Затем в ход пошли сухари, сыр, сдобренный плесенью, и сухофрукты. На тридцатый день блуждания по океану пища почти закончилась.

– Надо что-то предпринять, – глубокомысленно изрек Кузьма, доедая последний сухарь. – Это же надо, так угораздило попасть впросак! Полный корабль золота, а мы с голоду пухнем! Да за одну золотую монету можно в Сиаме купить мешок хлеба!

– Худойконь! Не замечаю появления признаков голодной смерти на твоей не самой худой среди нас харе! Наоборот, ты заметно раздобрел на свинине и козлятине, – хохотнул юнга. – Наш Худойконь совсем не худой конь, он стал Толстыйконь.

– Возьми дублон и сходи купи еды, – ехидно улыбнулся Ипполит, обращаясь к казаку. – Разрешаю сбегать сам знаешь куда…

Ротмистр закончил фразу витиеватым матерком, на что Кузьма выругался, покачал головой и пояснил свою мысль:

– Нам всем не доплыть. Надо баб выкинуть за борт, а то начнем кожаные ремни есть и мочу пить. Больно много пресной воды эти девки пьют, особливо, ротмистр, твоя задастая, – ухмыльнулся казак.

Утром горизонт прояснился от тумана, и, к счастью для путешественников, наконец-то показалась тонкая полоска земли. Вновь экипажу Бог послал чудесное спасение.

Мореплаватели бросили якорь и отправились на разведку на видавшем виды тримаране. К островку поплыли Гийом, Кузьма и Мими. Атолл оказался крошечным и безлюдным, фруктов мало, живности не обнаружили, кроме щебечущих певчих птиц, но зато нашелся источник с пресной водой. Разведчики наполнили ею бочонок, бурдюк и несколько бутылок. Мужчины подобрали с земли две грозди миниатюрных бананов и несколько дюжин каких-то переспелых плодов. Съедобные они были или нет, точно никто не знал, но голод не тетка. Надо было рисковать. Прямо на островке мужики провели испытание на женщине. Туземка с аппетитом начала есть, но это не аргумент и не довод. Австралийские аборигены и пауков едят, и игуан, и гусениц, так что же, неужто и русским мужикам прикажете их есть? Сразу самочувствие Мими не ухудшилось, выходит, экзотические фрукты оказались не ядовитыми, а как они называются – это уже совсем не важно. Лазить по деревьям на голодный желудок не было сил, поэтому поисковики вернулись обратно, отложив пополнение припасов на следующий день. На островке они заметили лягушек, но Гийом оказался неправильным французом и равнодушно прошел мимо этого деликатеса. Зато поймали большую черепаху. Вот будет замечательный суп!

На корабле их с нетерпением ждали оголодавшие товарищи по несчастью. Мими по-прежнему чувствовала себя нормально, поэтому экипаж с жадностью накинулся на свежую еду и воду. Ведь пить ром и портвейн всем уже осточертело, особенно женщинам.

Теперь можно было перевести дух и на сытый желудок решать, как быть дальше, куда плыть и не передохнуть ли здесь некоторое время.

– Конечно, нужно как можно быстрее убираться! – воскликнул Кузьма. – Вы поймите, жить у маленького родника, под сенью десяти пальм всей толпой мы долго не сможем! Не прокормимся!

– А рыбалка! – не согласился ротмистр. – Я видел, что рыба тут водится. Акулы опять же, они ведь вполне съедобны!

– Вот и оставайся с акулами, старый черт! – не выдержал казак. – Можешь и баб себе взять для чистки рыбы и приготовления пищи. А меня уволь! Хочу в Россию или в Русскую Америку. К свинине, к телятине, к грибочкам! Скучаю по малосольным огурчикам и хлебной водке.

– На плахе выскажешь свое последнее желание, попросишь чарку горилки и соленый огурец. А то и до плахи не доберешься, помрешь на дыбе! – ответил ему ротмистр, гневно сверкая глазами. – Или забыл, что тебя грехи в рай не пускают? Наша императрица тебе быстро об них напомнит!

– Почему сразу на дыбу? Я, может быть, вашей шкурой откуплюсь, дядя Ипполит! – мрачно пошутил Худойконь.

– Ирод! Христопродавец! И это твоя благодарность за сохраненную жизнь? Ей-ей, настоящий Худойконь, от слова «худо»! – возмутился ротмистр и, обидевшись, ушел в каюту.

Серж оглядел разношерстный коллектив и загрустил. Как же дальше плыть, если в команде нет единства, понимания целей и задач, общей идеи? Надо что-то срочно предпринимать.

Утром Строганов поднял вопрос о немедленных выборах капитана.

– Друзья мои, так больше жить нельзя! – начал он свою речь. – На корабле наступила полная анархия. За последнее время без споров и раздоров не было принято ни одного решения. Кто-то должен взять власть в свои руки. Корабль не может плыть в четырех направлениях одновременно. Пусть пока мы обошлись без драк, но все равно дело плохо. Это счастье, что на нас еще никто не нападал, а если случится бой, кто будет руководить корветом?

– Вот и будь капитаном! – пробурчал ротмистр. – Ты полковник, граф, тебе и карты в руки, сам Бог велел стать во главе экспедиции!

– Ладно, согласен! Хорошо, я возглавлю общее руководство экспедицией, а капитаном корвета должен быть опытный судоводитель, а именно – ротмистр Степанов! – решил задобрить старого ворчуна Сергей.

– А кем буду я? – воскликнул, всполошившись, Кузьма Худойконь. – Я что, опять простой матрос?

– Нет, ты будешь начальником артиллерии и командиром абордажной команды. И как только станем брать кого на абордаж, то ты идешь на противника первым, а мы – следом за тобой.

– Ну, вот опять, как в тяжелый бой, так сразу вперед – Худойконь!

– Понятное дело, опять молодежь притесняют! Даже этому пирату Худомужеребцу должность выделили, а кем буду числиться я? – горячился юнга. – Вы лишили меня должности из-за моей национальности?

– Не отчаивайся. Это совсем не так. Ты у нас будешь командиром парусной команды и начальником разведки, – пообещал Строганов. – В случае появления на горизонте земли, ты будешь исследовать эти острова и делать вылазки на них.

– А матросы на корабле у нас будут? – спросил Кузьма. – Как же без матросов? Без нижних чинов никак нельзя!

– А бабы? Вот они-то как раз и станут простыми матросами! Бабы тебя спасли от обязанности драить палубу, а ты хотел их утопить, – ухмыльнулся Ипполит, подначивая казака. – Как и полагается в России, лучшая ломовая лошаденка – это работящая бабенка.

– Видишь, Худойконь, у тебя в подчинении теперь имеется три Ломовыхлошади! А ты, Кузьма, предлагал их съесть или выбросить за борт! – в свою очередь, не преминул уколоть атамана Серж. – Кто стал бы службу справлять?

Кузьма пробурчал что-то, но не стал обострять отношения с графом, а просто сгреб в охапку толстушку Куа, проходившую как раз мимо него, и уволок девицу в каюту капитана. До ужина Худойконь скакал на ней как жеребчик, так что палуба ходила ходуном, и носа наружу не казал, а когда стемнело, появился утомленный и начал требовать еды.

Ипполит выделил ему два банана и фляжку воды, а усталой аборигенке, вернувшейся вместе с ним на палубу, дал три фрукта.

Эта явная несправедливость возмутила казака, и он обратился с вопросом к Степанову:

– Ты почему бабе дал на один банан больше, чем мне?

– За то, что она тебя, охламона, весь день без продыху ублажала! Нужно ставить паруса, а какой будет толк с этой изможденной туземки? Ее, поди, ноги не держат от усталости! – сердито ответил ротмистр. – Бугай ты племенной, а еще жалишься, что оголодал во время плаванья и совсем обессилел!

– В тебе здоровья, как у элитного жеребца! – поддержал ротмистра Сергей. – Да на тебе пахать не только можно, но и нужно!

– Опять пошло-поехало. Теперь я еще и Племеннойконь.? Имею право! Куа – это мой трофей! Я на ваших баб не претендую, а со своей что хочу, то и делаю.

Тут вновь вмешался в спор Строганов, потому что пришла пора навести порядок на корабле и утвердить единоначалие.

– Кузьма, ты не прав! Это не просто баба, это матрос! Она не твое персональное имущество, она член нашей экспедиции. Понятно? Ты свои пиратские замашки брось!

– Братцы! Вы что, обалдели? – искренне удивился казак. – Встретились три русака, и что теперь, неужто передеремся из-за этих чумазых дикарок? Мы ведь должны держаться друг за дружку, а не ссориться по пустякам.

Гийом Маню в спорах старших старался не участвовать. Он и по-русски говорил еще не совсем хорошо, не понимал всех смысловых тонкостей. Поэтому, как только взрослые мужчины опять заспорили, он со своей юной пассией Мими в очередной раз проскользнул в темный трюм. Казак проводил его тяжелым взглядом и накинулся на земляков:

– Почему лягушатнику можно топтать свою бабенку, а мне – нет?

– Потому что он свою молодуху не обижает и нещадно не вымучивает. Твоя работает на износ, а юнга, наоборот, девку холит и лелеет. Ты только посмотри, грубый мужлан, как наш парнишка с ней ласково обращается, – ответил старый ротмистр. – Я бы сказал, даже трогательно!

– А я таким политесам и обхождениям не обучен. Ежели я бабу трону – так уж трону! Что вы ко мне придираетесь? Я ведь не дворянин, обхождений не признаю, на дуэль не вызову. Однако могу запросто от обиды из пистоля пульнуть, тогда мало не покажется!

– Ты нас не пугай, мы пуганые, – отмахнулся Строганов. – Мы тоже не лыком шиты, можем и ответить. Но не время сейчас пыжиться, наоборот, пора объявить общее перемирие, иначе не доплывем не то что к материковой Америке, но и до Маршалловых островов! Мужики спорили до полуночи, и пусть не хватали друг друга за грудки, но орали до хрипоты. В результате после бурных дебатов договорились о восстановлении дружбы и боевого товарищества на судне, временно нарушенных по причине голода и жажды.

Два дня стоянки на рейде у необитаемого острова путешественники посвятили рыбной ловле и сбору плодов. Поймали средних размеров акулу и два десятка разных больших и малых рыбешек, собирали горы экзотических фруктов, матросы-туземки пробовали их и показывали европейцам, какие плоды съедобны, а какие нет. Из того, что девушки определили годными к употреблению, мужики согласились съесть только фрукты, напоминающие авокадо. Возможно, остальные тоже были годными к употреблению, но очень уж не привлекательными на вид. Есть выкопанные коренья европейцы тоже не стали, взяли на борт для кормления аборигенок на случай страшного голода. Они больше налегали на полезные для потенции бананы, хотя за время робинзонады этот тропический продукт и опротивел им. Бананами не только питались, но и сушили их впрок. Так понемногу они заготовили несколько килограммов сухофруктов.

Пора было собираться в дорогу, слишком был мал остров, чтобы прокормить несколько человек в течение долгого времени. Мореплаватели подняли якорь, растянули паруса и отправились в путь.

Опять женщины, понукаемые мужчинами, мучались с постановкой больших прямоугольных парусов, а с косыми они управлялись уже сносно. Степанов решил пока использовать только паруса на грот-мачте и бизани, остальные так и висели скрученными.

Глава 9
ИЗВЕРЖЕНИЕ ВУЛКАНА И КИТАЙСКО-МАЛАЙСКАЯ ИНТЕРВЕНЦИЯ

Утром следующего дня весь горизонт был затянут темной пеленой, которая поднималась вверх сплошной стеной прямо из океана и закрывала небо. Степанов забеспокоился, что приближается сильный смерч и, возможно, нагрянет мощный шторм. В воздухе запахло серой, а чем ближе подплывали путешественники к эпицентру природной катастрофы, увлекаемые течением и ветром, тем сильнее волновалось море. Строганов первым догадался, что никакой это не вихрь или зарождающийся ураган и даже не пожар, а выброс вулканического пепла и газа.

– Что за дьявольщина, – ругнулся Худойконь. – Почему пахнет серой?

– Не бойся, друг мой, здесь нет никакой нечистой силы, – успокоил его Серж. – Это просто извержение вулкана.

При беспорядочном волнении корвет совсем плохо слушался руля, поэтому его упорно несло в сторону природного катаклизма. Вскоре на палубу посыпался горячий песок, затем с неба стали падать мелкие кусочки шлака, а спустя некоторое время – и более крупные комки. Чуть позднее мореходы заметили сам источник задымления, гигантский курящийся кратер. Через полчаса корвет подвергся бомбардировке большими камнями, некоторые из них были размером с кокос. К счастью, рыхлый шлак при падении разлетался, но эти куски рикошетили и хлестали по телу, словно шрапнель. Находиться на палубе стало смертельно опасно. Женщины с визгом спрятались в трюме, а мужчины укрылись в кают-компании, опорожняя бочонок с вином и отдав судно на волю Бога, волн и ветра. Путешественникам повезло, корабль проплыл стороною, мимо проснувшегося вулкана. От града горячих камней грот-парус порвался во многих местах, на нем появились крупные дыры, а не загорелся он лишь только потому, что моросил мелкий дождь и сырая материя не могла заняться огнем. Ставить новые паруса не представлялось возможным под неприцельным, но массированным камнепадом. Так парусник и дрейфовал, медленно, но уверенно минуя проснувшийся вулкан. Эта медлительность добавляла разрушений, корабль нес все большие и большие потери. Палуба получила несколько столь мощных ударов, что даже прочный настил был пробит в нескольких местах, благо камни не повредили корпус на уровне ватерлинии.

Корвет несло мощным течением мимо разбушевавшегося вулкана. Поначалу он казался небольшим, но вскоре перед глазами людей выросла гигантская огнедышащая гора с кратером. Разглядывая ее в подзорную трубу из надежного укрытия, Сергей застыл на месте, завороженный размахом стихии, вернее сказать, катастрофы. Он с трепетом и восторгом наблюдал, как медленно набухала над поверхностью океана новая зарождающаяся суша. Даже сквозь плотные клубы пара и дыма виднелись всполохи нерегулярных выбросов огня из недр земли и растекающаяся по склону лава. Жерло вулкана напоминало открытую кровоточащую пульсирующую рану на теле земли, словно она была живым существом.

Только к глубокой ночи падение пепла прекратилось, но до самого утра испуганных девиц из трюма выгнать так и не удалось. Пришла пора менять порванные паруса и оборванные снасти, но некому было лезть на ванты. Волны били в борт, и эта болтанка выводила из себя даже стойкого и уравновешенного Ипполита Степанова. Следовало срочно развернуть нос парусника против усиливающейся зыби, пока она не превратилась в штормовые волны и не опрокинула на бок слабоуправляемый корабль. Если корвет начнет черпать воду бортом, то пиши пропало.

Степанов заставил экипаж преодолеть страх. Даже не поев, мореходы полезли на ванты, но теперь растянули не по одному, а по два прямоугольных паруса на каждой мачте. Судно заметно прибавило ходу, и этот маневр спас путешественников от новых неприятностей, потому что на тот район, где они находились чуть ранее, обрушился новый огненный выброс. Раскаленные глыбы, словно метеоры, летели и обрушивались в воду далеко за кормой, вспарывая океан. Фонтан брызг, опять фонтан, еще один… Клубы пара взметались до самого неба. Ни дать ни взять артобстрел главным калибром неведомого линкора!

Едва команда успела прибраться на палубе и перевести дух, как слева на траверзе снова показалось несколько кусочков суши, но жители архипелага, затерянного на краю земли, не проявили гостеприимства. Наперерез корвету устремились множество миниатюрных гребных суденышек-сампанов, заполненных вооруженными бойцами. Намерения воинственных островитян были весьма недвусмысленными. Степанов засвистел в дудку, объявляя боевую тревогу. Теперь за дело взялся Худойконь, как самый опытный на судне канонир и большой знаток тактики и стратегии абордажей. Он потребовал, чтобы все мужчины четко и беспрекословно выполняли его указания, не мешкая и не пререкаясь, а уж он-то сумеет навести пушки и метко выстрелить.

Орудия левого борта спешно приготовили к стрельбе: открыли бойницы, забили в жерла пороховые заряды и ядра, выкатили на линию огня. Казацкий атаман запалил фитиль, припал к крайней носовой пушке, долго и тщательно целился и, наконец, выстрелил.

Пороховые газы отбросили орудие назад, казак перебежал к следующему и объявил помощникам:

– Стреляю в передний сампан! Целюсь! Тофсь! Пли! Заряжай!

– Откат нормальный! – выкрикнул полковник Строганов, а юнга Гийом тут же принялся прочищать жерло пушки от нагара, набивать его порохом. Орудие зарядили новым ядром, выкатили на огневую позицию, огляделись.

Третий выстрел Кузьмы оказался снайперски точен, одна из туземных лодок разлетелась на куски. Тела окровавленных китайцев или малайцев – все они на одно лицо – швырнуло, словно щепы, высоко в воздух, и через мгновение они уже стали легкой добычей изголодавшихся акул, длительное время упорно сопровождавших корвет в ожидании пищи.

Еще четыре раза Кузьма выстрелил, но промазал, а вот на пятый раз он попал в цель. Ядро разнесло нос ближайшей лодки. Она перевернулась, сделав сальто кормой, и нападавших постигла та же печальная участь, что и их соплеменников, попавших в воду несколькими минутами ранее. На паруснике вновь раздался радостный, победный клич «ура!». Но мореплаватели ликовали недолго, все понимали, что праздновать победу было рано, поэтому они продолжали боевую работу. Ипполит совместно с Лоло метался от штурвала к шкотам, то натягивая, то ослабляя их, и умело управлял парусами, ловил ветер, уводя корабль в сторону от островов, и, кроме того, вел наблюдение за правым бортом. Он ничем не мог помочь товарищам, которые не успевали заряжать пушки. Выстрелом из крайнего носового орудия Кузьме удалось уничтожить еще одно маленькое разбойничье суденышко.

– Братцы! Осталось только десять лодок! – крикнул с кормы Степанов, пытаясь подбодрить канониров. – Долго они за нами гоняться не смогут, ход у них не тот, устанут грести. Отобьемся, не дрейфьте!

Строганов зло взглянул на старого ротмистра. Тому было хорошо командовать, стоя у штурвала и при этом особо не напрягаясь.

Кузьма выстрелил из тех орудий, которые успели зарядить по второму разу Строганов и Маню, но так ни разу и не попал. Раздосадованный, он бросился помогать товарищам. Сергей, как заправский канонир, сноровисто прочищал банником стволы, Гийом заполнял их пороховыми зарядами, а Худойконь подносил ядра, затем все вместе подкатывали пушку к бойнице. Друзья решили вести огонь из одного кормового орудия. Действительно, чего без толку бегать вдоль борта? Из одного орудия целиться гораздо сподручнее, и частота выстрелов возрастет. Недолет, перелет – попал! И верно, третий выстрел пришелся точно в цель, но после этого Кузьма стал мазать, в лодку азиатов попало лишь пятое по счету ядро.

– Вы что, мазилы, стрелять не учились! – бесновался у штурвала Степанов, наблюдая, как два сампана пристроились в кильватер кораблю, а остальные упрямо продолжали сближение, намереваясь взять «Кукарачу» на абордаж.

– Кузя! Целься лучше, не то всех вас, недоученных пушкарей, собственноручно выкину за борт в гости к Нептуну!

Казак сердито взглянул на беснующегося от бессилия ротмистра, выругался, и со злости попал с первого выстрела.

– Ага! Испугался! – обрадовался Ипполит. – Я же говорю, что плохо стараешься, конь худой!

Тем временем лодки неприятеля подплыли уже так близко, что стали отчетливо видны лица врагов. Это были действительно не чернокожие папуасы, а желтолицые азиаты, похожие на вьетнамцев или китайцев.

«Однако же далеко этих бродяг занесло в океанские просторы! – недоумевал Серж. – Отсюда до Китая как до Луны, но вот, пожалуйста, погляди на них, куда забрались! Вот тебе и великая китайская экспансия!»

Некоторые гребцы бросили весла, взяли в руки дротики, луки и принялись осыпать борт корабля градом стрел и камней, у кого-то из налетчиков было даже ружье. Скорость хода преследователей упала, но теперь для достижения успеха у них было гораздо больше шансов, чем раньше. Нашим канонирам пришлось срочно менять позиции, потому что в бойницы то и дело влетали копья и стрелы, выпущенные морскими разбойниками. Одна стрела едва не попала в грудь зазевавшемуся Строганову, но лишь слегка задела его руку, не оставив и царапины, и впилась в доску, а другая оцарапала щеку красавчику юнге.

Друзья вновь зарядили носовое орудие, выкатили его на линию огня, Серж быстро открыл бойницу, и казак первым же выстрелом попал в борт ближайшей джонке. Воинственные радостные вопли в лодках сменились криками отчаяния. Число врагов стремительно сокращалось, еще немного – и можно будет сойтись в рукопашной схватке с равными шансами на успех.

– Граф! Будьте так любезны, постарайтесь перестрелять из ружей разбойников во второй лодке, а мы с юнгой управимся с пушкой вдвоем и потопим передовую.

Сергей взял штуцеры, пистолеты и под прикрытием высокого борта подполз к бойнице крайней пушки.

Оттуда он начал методично отстреливать лучников. Шесть выстрелов – четверо разбойников наповал!

Пока защитники судна перезаряжали оружие, лодки приблизились вплотную к фрегату, а на фальшборт и шкафут полетели абордажные крюки и кошки. Прятаться больше не имело смысла, Строганов встал во весь рост и выстрелил из двух стволов по атакующим пиратам – упали еще двое разбойников. Сергей едва успевал целиться, стрелять и менять оружие, собранное со всего, корабля, добивая десантную группу в уцелевших лодках. Уставшие артиллеристы заставили туземок оказывать помощь при заряжании пушки. С шестого или седьмого орудийного выстрела казак опрокинул замешкавшийся сампан, взломав ядром его корму.

– Ура! – закричал Худойконь.

– Виват! – воскликнул юнга. – Виктория! Женщины тоже пропищали что-то радостное, а в это время на корму уже лезли азиаты. Множество абордажных крюков было заброшено на ют, и на веревках висели и стремительно поднимались на борт десятка полтора желтолицых пиратов. Доселе дяде Ипполиту помочь было некому, все заняты у пушек, но теперь пришлось бросить бесполезные в ближнем рою орудия. Юнга и Кузьма устремились с саблями наголо к рулевой рубке и подоспели вовремя. В первую минуту штурма Ипполит со шканцев выстрелил прямо в упор в оскаленное злобное лицо первого забравшегося на корвет пирата. Но это было только начало, нападавших было много, словно тараканов на общей кухне. Ротмистр схлестнулся в сражении на саблях сразу с тремя. Китайцы, тайцы или малайцы фехтовали в висячем положении довольно ловко. Одной рукой каждый азиат держался за канат, а другой размахивал длинным мечом, не подпуская Степанова к борту и не позволяя ему приблизиться к веревкам, которые он пытался перерубить, чтобы сбросить налетчиков за борт.