Текст книги "Каникулы в барском особняке. Роман"

16

В комнатах Аллы приятно пахло духами, шампунями, гелем и туалетным мылом; она после ванны сидела в махровом белом халатике на пуфике возле трюмо и, поигрывая феном, сладко жмурилась. Минувшей ночью она записала на компьютере дядин рассказ о спасении Кузьмы из смертельных тенёт кредиторов и теперь была очень собой довольна. И хотя этой ночью она мало спала, но крепкий сон её освежил, а холодная ванна взбодрила. Рассказ уже был напечатан на прекрасной принтерной бумаге; дядя останется доволен.

Она мечтала, как станет писательницей и прославит своё имя историей создания новой церкви. Служба у дяди подсказывает множество сюжетов, и если удачно их использовать, то обеспечены будут не только аплодисменты критиков и слава, но и денежный успех, а, значит, и независимость. Можно, например, написать для почина историю пленения Ильи Осокина…

От мыслей об Осокине стало ещё приятнее; сладко ей было воспринимать себя важной частью системы, которая способна безнаказанно и бессудно бросить любого неугодного в каталажку… И было очень лестно и приятно обещанье дяди учесть её мнение при решении судьбы пленника…

И Алла с ухмылкой грезила, как мучается в стенаньях Осокин, пытаясь угадать свою судьбу. А вдруг ему теперь в кошмаре вообразилось, что опутали его флотским канатом и, распяв под неистовую овацию на жертвенном алтаре, кромсают плоть его секирой! Внезапно Алла вообразила, как Осокин в лошадиных шорах и с хомутом на шее привязан к тележным оглоблям, и хлещет она его с облучка кнутом, побуждая волочить воз резвее. Пусть проклянёт он миг, когда говорил с нею пренебрежительно!..

Она посмотрела на себя в зеркало, и улыбка её показалась ей бесовской. Разве не так должны скалиться колдуньи и ведьмы?..

И вдруг изумлённо она заметила в себе странное ощущение: чем ярче воображались ей страданья, которым подвергнут Осокина, тем сильнее плоть её вожделела к нему. И вспомнилось ей, как в болоте тонул её жених; она же в ужасе металась у кромки сибирской топи, называя его царевичем, богатырём и витязем в глупой надежде, что эти прозвища дадут ему сил, чтобы выкарабкаться из трясины. Он был русоволос, курчав и крепок, пока не сгинул в болотной бездне во время шальной охотничьей потехи…

В горницу без стука вошёл Кирилл и отразился в зеркале… «Слава Богу, что он ещё отражается, – подумалось Алле, – значит, он пока не стал упырём, вурдалаком…»

Она посмотрела на отражение его лица в зеркале и молвила с упрёком:

– Ты – бесцеремонен! Ты пришёл без стуку и спросу. А если бы ты застал меня нагой?

Она из длинного тюбика нанесла на свои руки розоватый крем, а затем кончиками пальцев она гладила золотистые флаконы и пудреницу. Он сел на краешек её постели и сказал:

– В нашем ковчеге с утра суматоха и волшебство. Наш кормчий и хозяин извлёк приблудного путника из трюма и поселил нового фаворита в роскошной золотистой каюте. Осокин приглашён к завтраку. И клянчил Кузьма мою одежду для этого пройдохи. Вот такие коврижки и пироги. Право, я ошеломлён. Я не знаю, что может хозяину ещё втемяшиться, ибо он непредсказуем.

Алла поначалу обомлела, не зная, как реагировать ей на такие новости, и вдруг она очень обиделась на дядю. Ведь он твёрдо ей обещал, что она примет участие в решении судьбы Осокина! От обиды она тихо всхлипнула и закусила нижнюю губу; затем начала бережно расчёсывать свои густые волосы частым черепаховым гребнем. И вдруг ей показалось, что Кирилл на неё смотрит с вожделением и нежностью; внезапно он сказал:

– Ты хорошо владеешь собой, удачно маскируешься. Только на миг ты выказала огорченье, но быстро обуздала себя, и теперь совершенно незаметно, что тебе больно. Я притворяюсь, актёрствую гораздо хуже тебя, и может настать миг, когда я не смогу утаить свою злобу на твоего кудесника-дядю.

Она медленно на пуфике повернулась к нему и спросила:

– Когда тебе впервые стало здесь страшно?

– Вчера, после того, как сумасбродно пленили Осокина. Я устал от местной экзотики, но такова колымага моей судьбы…

Алла порывисто его перебила:

– Только не надо хныканья и жалоб!

– Я не плачусь, но констатирую факт. И я, поверь, не хлюпик и не растяпа. У меня к тебе совершенно конкретное предложение. Будь моей женой, ибо я полюбил тебя, возненавидев мёртвого отца гораздо сильнее, чем прежде я обожал его.

И ей показалось, что она видит на его лице непритворную нежность; Алла встрепенулась, тряхнула прядями своих волос и молвила с нарочитой суровостью:

– И как понимать мне всё это? Ещё вчера ты рьяно меня уверял, что никогда не полюбишь меня и не женишься на мне, ибо этому препятствуют заветы твоего покойного батюшки. Цитировал ты его заповеди, будто надиктовал их Дух Святой. И уже на следующий день возник энтузиазм любви ко мне! Что с тобой случилось, пока я спала?

И вдруг она, воодушевясь, пересела к нему на свою постель; он вздрогнул от вожделения и сказал:

– Я полюбил тебя потому, что перестала моей страсти препятствовать воля моего отца, которого я обожал до самоотреченья. Внезапно я понял, что он ни капельки меня не любил, а затем от великой зависти меня возненавидел. Вообрази, какая пошлая у него была жизнь: полная ханжества, лицемерия и показного бескорыстия. Ну, как такую жизнь не проклинать?! И вдруг он до ненависти позавидовал мне за то, что появилась у меня возможность открыто, не таясь, пользоваться моим богатством: ходить набобом в эротические клубы, сорить деньгами и покупать терема и яхты. Ведь теперь никто даже пикнуть не смеет против бешеных оргий и кутежей!.. Вот папаша и загнал меня от зависти сюда, сплетя психологическую дребедень. А я, раззява и дурак, ему поверил!.. И вот приходится мне здесь, уподобляясь ему, лицемерить и лгать!.. Ещё вчера утром я считал себя ровней твоему дяде, я кичился и ерепенился. Но абсурдно арестовали Осокина, и твой дядя наобум, с кондачка решил его участь! Ведь так могут поступить и со мной!..

Она ласково его прервала:

– Ты можешь укатить отсюда!

– Куда мне деваться?.. – и вспыхнул он багрянцем, который почти мгновенно сменился крапинками пота и матовой бледностью. – Куда мне ехать? Ведь сюда приходят без шансов вернуться восвояси! Соратники твоего дяди любого беглеца отыщут и вздрючат…

Говоря всё это, он ясно видел, что она верит в его искренность, но вдруг он осёкся и подумал:

«Вот поёт на эстраде актриса… Если предназначены рулады только для услажденья публики, то это – благородное дело! Но если певица знает, что разливается она соловьём ещё и для того, чтобы модуляциями заглушить вой и вопли терзаемого за сценой пленника, то её вокал преступен, как эта моя речь к Алле…»

Она мысленно согласилась выйти за него замуж, ибо такое супружество давно уже казалось ей удачной брачной партией. Он был богат, не скуп и имел импозантную внешность; он владел роскошными особняками у заповедных озёр, лимузинами, кораблями и охотничьими заимками в тайге…

И вдруг он вожделённо схватил её за талию и шепеляво пробурчал:

– Послушай, душистая Алла… О нашей помолвке я официально объявлю за нынешним завтраком…

Соски её грудей сразу набухли и отвердели, и он проворно расстегнул перламутровые пуговицы её халата, а затем смачно поцеловал в пульсирующую жилку на её шее. Но вдруг зазвонили напольные часы, и оба они, глянув на циферблат, отпрянули друг от друга. Мгновенно исчезала их взаимная страсть, и они грустно улыбнулись. Алла требовательно прошептала:

– Ступай и приготовься к завтраку, он важен для нас.

Кирилл неохотно встал с постели и удалился…

17

В столовой внезапно стало пасмурно, небо заволокло низкими и лохматыми тучами, послышались раскаты грома, и заколыхались занавески на окнах с сетками от насекомых. Кузьма в чёрной черкеске с газырями и сиреневых штанах, заправленных в хромовые сапожки, сервировал завтрак. Слуге шустро помогала Агафья, обутая в чёрные сандалии с пряжками и облачённая в белый балахон с монашеским капюшоном над её головой. Сверкало и звякало столовое серебро, отливали искристой зеленью графины с морсом, и пахли рябчики, зажаренные на кедровом масле. На средине стола, на белой накрахмаленной скатерти высилась плетёная корзинка с булочками, ковригами, сайками и куличами. Кузьма держался степенно, но порой его движенья были суматошными; кухарка, наблюдая за ним, зырила искоса из-под капюшона.

– Откинь свою чадру, – сказал с иронией Кузьма, – а то похожа на католическую монашку в рясе.

– Такое одеянье – хозяйская прихоть, а не моя, – ответила она кротко, но капюшон откинула на плечи. – Ты ведь знаешь, что любит хозяин рыцарское средневековье, – присовокупила тихо она.

– Приближается гроза с молнией, – молвил Кузьма. – Не затворить ли окна?

– Хозяин любит дождь, – отозвалась она со вздохом. – Как, впрочем, и я.

Кузьма прошёлся по комнате и, оглядев критически сервировку стола, сказал:

– Не знаю я, что делать. Я забыл тебе сказать, что приглашён к завтраку наш пленник, Илья Осокин. Хозяин самолично извлёк его из подвала и поселил в шикарных золотистых апартаментах. Я был в шоке от такой перемены. Не поставить ли заранее на стол ещё один, четвёртый прибор?

– Поставим, если велит хозяин. Странно, что тебя в армии не приучили к дисциплине. Наверное, на войне ты был мародёром. А в нашем селе покорность вколачивали батогами и палками…

Кузьма ухмыльнулся и спросил:

– Советуешь не лезть попередь батьки в пекло?

Она прошамкала:

– Да, атаман… лучше не залазить… Не надо лишнее тырить…

Она казалась ему ведьмой, когда шаркала на кухню; внезапно в комнату вошёл Чирков в белом просторном костюме из натурального шёлка. Хозяин шмыгнул к окну и, озирая глубокомысленно небосвод, вопросил:

– Известны ли события нынешнего утра?

Кузьма, пялясь на его затылок, ответил:

– На заре я, как обычно, обшарил с собакой усадьбу. Я обнаружил, что пленника в изоляторе нет, натасканная собака ринулась по следу. Овчарка привела сначала к вашим покоям, а затем в золотистую комнату; там Осокин доложил, что он приглашён вами, мой господин, на завтрак. И я, поверив этому, испросил у Кирилла его одежду для гостя.

Чирков резко повернулся от окна и, взирая на бороду слуги, спросил:

– А коли ты знал, что приглашён он к завтраку, то почему сейчас на столе только три прибора?

Кузьма подобострастно объяснил:

– Я ещё не получил вашего наказа на дополнительный прибор. А если вдруг прикажете вы поставить для Осокина прибор поплоше?

– Ставь обычный, великокняжеский! И нечего глаза по-бараньи таращить! А ты не боишься, что гость сюда припрётся с острым тесаком за пазухой?

– Осокин не посмеет шалить с ножом.

– Шустро прибор тащи сюда! – гаркнул Чирков, и мгновенно слуга, колыхнув фалдами черкески, помчался на кухню.

У камелька на кухне в ожидании слуги стояла Агафья с серебряным прибором на красном подносе; Кузьма благодарно улыбнулся и услышал:

– Возьми и отнеси, безалаберный.

И Кузьма принял от неё прибор на подносе и заспешил обратно в столовую; там уже сновала Алла, а хозяин произносил в потолок выспренние слова:

– Доселе наша церковь существовала, как гусеница в коконе; теперь из неё вылупится прекрасная бабочка…

Слуга с подносом поклонился Алле и вскоре от неё дождался ответного кивка; затем она вздохнула и замерла возле дяди. Кузьма пристально смотрел на неё и дивился ей, ибо никогда не видел её одетой столь просто. На ней были чёрные лаковые туфли на высоком каблуке, зелёное короткое платье из тонкого шёлка, а золотистые волосы спускались до обнажённых плеч густыми прядями. На её груди сверкал золотой крестик с распятием, а на спине просвечивали сквозь ткань бретельки лифчика… Кузьма быстро разложил на скатерти четвёртый прибор, а затем ушёл с красным подносом на кухню ожидать там электрического звонка, коим хозяин подавал приказ нести яства. На кухне мрачная Агафья дала слуге белые лайковые перчатки, и тот машинально их натянул на свои руки. Стряпуха молвила с укором:

– Ты даже не соизволили заметить, что нынче перчатки из тонкой благородной лайки, а не из нитей!

Кузьма хмыкнул с иронией:

– Как сегодня всё торжественно!

И в ожидании хозяйского звонка из столовой челядь расселась по табуретам…

В столовую опасливо вошёл Осокин, обутый в серые туфли на пупырчатой подошве и облачённый в белые широкие брюки и в чёрную ситцевую рубашку; хозяин, осклабясь, указал ему перстом место за обеденным столом, и гость благодарно и почтительно поклонился. И вскоре появился в столовой Кирилл в узких сиреневых штанах и в коричневой льняной рубахе с кружевным воротником. Чирков расположился за столом первый, а затем и остальные проворно уселись на свои места; хозяин резко нажал кнопку звонка, подавший челяди знак о вносе еды. Они кушали рагу из жареных рябчиков, блины, оладьи и копчёную осетрину; Кузьма прислуживал, как заправский, вышколенный официант из фешенебельного трактира… Агафья незримо для сотрапезников слушала с болезненным и страстным интересом их застольный разговор… Поначалу сотрапезники балагурили только о мастерстве кулинаров и кондитеров, но затем за чаем с баранками и вафлями Чирков, наконец, заговорил серьёзно:

– Нам нужно проводить селекцию людей в более широких масштабах. Нам нужно усерднее ставить капканы для душ и беспощадней поражать разум гипнозом, будто острогой или гарпуном. Ради зачатия новой эры ничто не должно казаться нам зазорным!.. На заре христианства таились святые апостолы со своей паствой в катакомбах и пещерах, пока, наконец, не явили языческому миру своё жертвенное сиянье! Доселе все государства подстраивались под порочных людей, а я сотворю совершенную расу людей для идеального государства, и этим я спасу Россию, превращённую в блудный вертеп. Совершенный человек – уже не химера. Я ведь могу любого наделить теми качествами, какие сочту я нужными для гражданина образцового государства. А для русских моя новая религия станет осью бытия, спиралью развития! Именно Россия должна стать образцом для всего мира. Но я ещё не ведаю, во что мне превратить свою страну. Нужно весьма чётко сформулировать, какой в России должна быть власть… Вы все, наверное, уже заметили, что темпы расширения моей церкви замедлились. А заминка, пробуксовка в том, что я ещё не решил проблему о сущности моей будущей власти над страной. И хотя всё на свете способен я постигнуть, но я ещё не специалист в гуманитарных науках. И поэтому я решил задействовать для своих целей профессионального философа, приблудного Илью Осокина. Поглядим, будет ли прок от него… Отвечай мне, Кузьма: не сбежит ли философ отсюда?

– Невозможно, – ответил веско слуга и посмотрел мельком на Агафью, замершую истуканом с капюшоном на голове в двери на кухню.

«Как хорошо говорил я сейчас, – подумал грустно Чирков. – Но ведь стоит мне взять перо в руки, и я не сумею записать на листе бумаги ни строчки из этой моей славной речи…»

«Какая сумбурная, путаная, скомканная речь!..» – подумала Алла и принялась мысленно повторять дядины изреченья, чтобы лучше их запомнить для будущей записи.

Кирилл усмехнулся краем рта и проговорил с иронией:

– Что ж, будем теперь уповать на волшебное превращение банального, мелкого спекулянта в мыслителя глобального значения…

Чирков угрожающе молвил:

– Не юродствуй, финансовый гений!

И Кирилл осёкся и, помявшись, заюлил:

– Умоляю вас: простите меня! Но все эти нежданные метаморфозы выбили меня из колеи, и начал я вздор буровить. Ещё раз прошу извинить меня; согласен на любой штраф. Но, высокочтимый Роман Валерьевич, я перестал понимать мотивы ваших оригинальных поступков. И это порой меня огорчает до слёз, хотя я не склонен распускать нюни…

– А какая у тебя нужда понимать меня? – сварливо спросил Чирков. – Почему ты считаешь постыдным повиноваться мне слепо? Неужели спесь и гонор в тебе ещё не извелись?

И Кирилл тихо замямлил:

– Нет во мне нахальства и кичливости. И уж поверьте мне, Роман Валерьевич, но рядом с вами всегда ощущаю я свою ущербность. Я не хорохорюсь, не пыжусь…

И вдруг заговорила Алла:

– А на допросе пришелец уверял, что влекла его сюда некая высшая, таинственная сила. И лицо у него было такое, будто вылез он на свет Божий из канализационного люка, после кошмарного и долгого сиденья в фекальных стоках. Он пылко уверял, что здесь он чует особую благость ауры, и нас он называл элитными, роковыми людьми. И в своём появлении здесь он узрел промысел Божий…

– Неужели, Кузьма, всё это правда? – с живостью спросил хозяин.

– Чистая истина, – негромко подтвердил слуга.

И вдруг Чиркову показалось безмерно отвратительным то, что на чудесной планете Земля управляют и господствуют такие мерзкие биологические особи, как люди, и сразу он истово уверовал в Бога. У Чиркова вдруг решительно переменилось восприятие собственных его поступков, и их мотивы показались ему несоизмеримо более благородными и возвышенными, чем прежде. Ведь он теперь совершенно искренно и окончательно уверовал в то, что канва его жизни предначертана Проведеньем, а сам он – его избранник. Все его прежние сомненья в своей богоизбранности исчезли…

И мнилось теперь Чиркову, что вся его прежняя нечестивость была только закалкой его души для великой и мистической миссии, которая оправдает его подлость и изуверство. Всевышний-де разочарован приёмами и способами, коими официальная церковь воздействует на души людей. Ведь фрески, литургии, панихиды, хоровое пенье, покаянье и исповедь не превращают христиан в бескорыстных праведников. Психотропные лекарства и гипноз гораздо эффективнее, поскольку они безотказно и быстро обеспечивают и бескорыстие, и праведность!..

На миг Чиркову подумалось о том, что вся эта приятная ему логическая конструкция зиждется на одном только допущении ниспосланья Осокина Богом. Ведь только при таком допущении стремительное возвышение пришельца окажется не прихотью взбалмошного барина, но мистическим проникновеньем мудреца в промысел Господень…

И Чирков, приосанясь, торжественно сказал:

– Я схематически обрисую вам положенье. Богу нужны наши методы. Приёмчики официальных конфессий давно утратили эффективность. Разве не глупо в эпоху ракет и реактивных лайнеров влачится на хилом и дряблом мерине? И пусть мы любим и ценим этого чахлого мерина, таскавшего долго борону, сеялку и плуг, но пусть теперь это копытное околевает с почётом и жвачкою в стойле, а мы будем пахать на тракторе с бензиновым мотором… Нынче народам нужны не компрессы, а скальпель; примочками и мазями мозги не исцелить. Теперь нужны не кадильницы с ладаном и миро, но мои препараты и микстуры для массовых галлюцинаций… Официальную церковь я уподоблю дряхлому мерину. А исповедь, молебны и покаянье бесполезны и подобны примочкам, бинтам и мазям при раковых хворостях, где нужен нож хирурга… Я и сам с умиленьем захожу в древние соборы, где пряно благоухает воском и хвоей. Я полюбил запахи монашеских келий, ржавого железа вериг и пудовых кандалов. Однако мириады людей мыкаются по церквам, но счастье никак не обретают. А всё потому, что на разум и души этих горемык пытаются попы воздействовать устаревшими, древними приёмами, которые способны повлиять только на косных, заскорузлых дикарей. Но ведь чувства и восприятие современного человека изрядно притуплены массовой информацией, документальными фильмами о зверствах, пошлым игровым кино и разнузданным телевидением. Да разве на душу такого очерствелого субъекта способны воздействовать церковные оркестры, хоры и колокола? Для человеческой души нужен штык!.. На современные умы и души бесполезно воздействовать допотопными церковными ритуалами, терминами и стилями. Ради сотворенья праведников умы и души нужно насиловать!..

Чирков из самовара налил чашку чая и, обжигаясь, отпил глоток. Алла оторопело молвила:

– Я не хочу лукавить, но ваши слова меня ужаснули.

И Чирков изрёк:

– Справедливость часто жестока.

Кирилл задумчиво проговорил:

– Итак, появилась проблема: разве возможно оправдать насилие над разумом и душой ради внедренья и торжества нравственности и морали?

– И бескорыстия! – назидательно и резко присовокупил Чирков, а затем уверенно продолжил. – Всё оправдано, что неизбежно. Ведь иначе грядёт царство цинического безверия и, что гораздо хуже, безвластия. Без веры в Бога ещё можно обойтись… припомним хотя бы Советскую Империю, которая была насквозь атеистической. Но безвластие родит всеобщий кавардак, хаос! А власть без веры не бывает сильной…

И хозяин, елозя на стуле, обратился к Осокину:

– Внимайте мне, пришелец! Я способен каждому человеку внушить, втемяшить всё то, что мне угодно. Любые догмы, аксиомы и концепции могу я внушить! Но я колеблюсь и, честно говоря, не знаю ещё, что именно в людские мозги вклинивать. А вы – профессиональный философ! Создайте мне теорию, поройтесь по сусекам вашей эрудиции. И ваши писанья покажут мне: влекла ли вас сюда таинственная, высшая сила, или затащила простая случайность. Вы твердили о высшей силе, о божественном наитии. Теперь докажите правоту ваших слов, а коли невмочь, то на себя пеняйте. Если получится у вас бездарная, явная халтура, то вашей карьере шабаш. Тогда явится к вам дылда-ассистент со шприцом…

Осокин аккуратно вытер салфеткою губы и, положив локти на стол, ответил:

– Я больше не балда, улетучилось из моих мозгов марево. Я понимаю ответственность и цель. Я уповаю на успех. И я не хочу возврата к прежней суете.

Чирков усмехнулся и грозно намекнул:

– У вас не будет рецидива или возврата к прошлому.

Осокин покорно закивал головой, и все глянули на него с хищным интересом… Чирков внезапно вскочил и стремительно удалился; слуги внимательно посмотрели на сотрапезников за столом…