Текст книги "На волжских рубежах. Сталин и Сталинград"

В арьергарде

В штабах что-то решали, шли приказы держаться, держаться, держаться. А как держаться, когда изъяли сразу свыше 220 тысяч только пленными. Как держаться, если почитай народу столько потеряли, что хватило бы на 5–7 армий? В сорок первом Павлов открыл немцам 104 километра фронта, и за несколько дней они дошли до Минска.

А что же теперь? Теперь и не счесть, сколько километров фронта фактически открыто врагу.

Несмотря на требования стоять твёрдо, отступали. Немцы наступали стремительно, значит, наши отступали как? Тоже, получается, стремительно.

Все попытки стабилизировать фронт не давали результатов.

Отходили, потому что враг многократно превосходил числом, отступали, чтобы не попасть в окружение. Пошёл второй год войны. Постепенно раскрывалась правда о том, каково оно там, в плену у немцев. Что тут удивительного – люди попадали в лапы к нелюдям.

Но отступали не беспорядочно, не хаотично. Отступали, прикрываясь арьергардами и тыловыми походными заставами.

Вот и сержант Маломуж снова оказался в таком арьергарде. Побывал он уж однажды в самом начале катастрофы, но тогда порядка было меньше, то есть его зачастую и вовсе не было.

На очередном этапе выхода из боя и отхода полка на новые позиции стрелковый батальон старшего лейтенанта Григория Александровича Рославлева был назначен в арьергард.

Командир полка отдал приказ поздно ночью. Пояснил, что к утру необходимо занять прочную оборону и продержаться хотя бы до исхода дня.

– Дам тебе роту танков для поддержки… Используй её для контратак из засады.

– Рота-то полная или одно название?

– Сейчас у нас кругом одни названия, – невесело усмехнулся командир полка. – Семь танков в роте. Как по заказу – в каждом взводе по два и танк ротного. Ротный молодой. Позавчера был взводным. Так ведь и ты комбат без году неделя.

Действительно, старший лейтенант Рославлев, едва окончив училище – выпуск был ускоренным – чуть ли не в первом бою стал ротным. Такое, увы, не редкость. Бывало, и сержанты взводами командовали, а то иной раз и ротами.

Батальон тоже был потрёпан. Но роты всё же сохранились, хотя и было в них не более чем полусотни человек в каждой.

Командир полка уехал, а вскоре послышался гул двигателей – и в уже сгустившихся сумерках проступили громады танков.

Из темноты выросла фигура в танковом комбинезоне.

– Кто здесь комбат? – спросила фигура.

– Я… Старший лейтенант Рославлев.

– Лейтенант Шапкин. Командир танковой роты. Прибыл в ваше распоряжение.

Обменялись рукопожатием.

– Рославлев, Рославлев, – проговорил лейтенант. – Что-то знакомое. Служил я в полку на самой границе. Был у нас командир полковник Рославлев. Не родственник?

– Отец.

– Славный командир. Дивизию, когда генерала ранило, вывел из окружения. Так что военная косточка.

– Стало быть, так.

– Ну а меня перед войной призвали. Служил рядовым, а после выхода из окружения в училище направили. Так случилось, что взводом командовал при прорыве. Оценили…

– Ну что ж, все мы тут не слишком большие полководцы, но врага остановить должны, – сказал Рославлев. – Полк только что вышел в путь. Когда доберётся до реки? Полковой медпункт ранеными полон, да и вообще. Словом, обоз будет держать. А светает рано. Так вот комполка поставил мне задачу стоять завтра до исхода дня…

– Так оно и так, и этак, – сказал Шапкин. – Днём по голой степи и не оторваться. А здесь хоть какой-никакой, а рубеж. Грядой высот называется, да что за высоты, так, какие-то прыщи на земном теле. Танки бы закопать, да земля ссохлась, будто каменная. Твои-то окопы вырыли?

– Тут и понукать не надо, – заметил Рославлев. – И сейчас, слышь, в темноте лопатами стучат. Но то ведь не танковый окоп… Ты вот что… Ложись-ка отдыхать, а с самым первым светом выберем мы с тобой позиции для танков, да так чтоб и с места можно было ударить по немцам, коли надо будет. А вообще-то для контратак танки беречь будем. Выделю я тебе людей, чтоб ободрали вокруг все бурьяны, колючки, словом, всё что найдут. Ну и замаскируй танки, чтоб до начала боя немцы их не заметили. А там уж как придётся.

Обсудили все варианты действий. Тут уж не до уставных пунктов. О противнике известно лишь то, что он преследует наши отходящие части. Разведка ещё вечером сообщила – стала немчура на отдых возле ручья не ручья, скорее даже речки полупересохшей. Ну какая-никакая, а вода. Немцам-то привычно не мыться, Европа вообще мыться-то стала, если взять во внимание глобальную историю человечества, то, почитай, совсем недавно – со времен Анны Иоанновны, королевы Франции. Да и как вода в дома пришла, мылись целыми семьями в одном корыте, а теперь в одной ванной моются. А всё ж в жару-то у воды веселей – они ведь тоже, европейцы поганые, не очень жару уважают, хоть холод не любят и того больше.

– Как с горючим, с боекомплектом? – спросил Рославлев.

– С этим порядок. За счёт других танков пополнили. Словом, задачу понял – не дать немчуре помешать нашей переправе.

– Успели б до света, – вздохнул Рославлев.

Небольшая, конечно, не Дон и даже не Северский Донец, но полноводная и глубокая река протекала в тылу позиций арьергарда. Для того и выставил командир полка заслон, чтобы дал он возможность переправиться. Дивизия отходила по нескольким маршрутам. Полку выпал не самый лёгкий. Открытая местность – степь, на сколь глаз хватает.

– Теперь давай-ка с танкистами твоими познакомлюсь. Всё ж завтра вместе в бой. Ну всех не надо. Пусть отдыхают. Командиров танков собери.

– Отчего ж не собрать? Дело, командир, дело. Пошли что ль?

Они остановились у командирского танка. Шапкин отдал распоряжение, и вскоре собрались плохо видимые в темноте танкисты.

Огня в степи не разжечь. Далеко огонёк, даже самый малый, видно.

Рославлев подошёл к каждому, пожал руку, задал по нескольку вопросов. Особенно понравился сержант Маломуж, понравился свой уверенностью в голосе, ну и, конечно, своей небывалой историей – из стрелка радиста «пешки» и… в командиры танка…

– Как будем воевать, сержант? – спросил просто так, риторически, но ответ получил не риторический.

– Как воевали, так и будем. Я от фрица не бегал – ни в небе, ни на земле. Конечно, отходить пришлось, потому как остались мы пешими по машинному. Но потом не раз бились крепко. И завтра дадим понять им, – он кивнул на запад, – почём фунт лиха.

Вот так спокойно, шаг за шагом, готовился батальон вместе с приданной танковой ротой к бою. И никто не знал, каким будет тот бой, сколько немцев попрут на арьергард и сколько атак придётся отбить, и сколько людей потерять в этой очередной схватке с незваными гостями из одуревшей от жажды наживы и жажды крови Европы.

– Ну что ж, ребятушки дорогие, – неожиданно как-то очень мягко, тепло сказал Рославлев. – Теперь отдыхать, чтоб у наводчиков руки не дрогнули и не подвели глаза, чтоб механики-водители твёрдо рычаги держали. Ваши кони стальные должны стать для немчуры сюрпризом. Привыкли, что отходим мы, почитай, ни с чем. Всё съело Барвенково, будь оно неладно. Так что ночи вам покойной и наутро победного дня.

Едва сквозь предрассветную пелену стали проступать очертания местных предметов, старший лейтенант Рославлев и лейтенант Шапкин отправились на рекогносцировку. Накануне слишком поздно был получен приказ. Рассмотреть что-либо было уже невозможно. А рассмотреть надо. Враг мог появиться в любую минуту. Правда, в последние дни, во всяком случае на этом направлении, фашист обнаглел. Видно, вспомнил лето сорок первого года, когда удавалось ему некоторое время воевать по распорядку, с перерывами на завтрак, обед, ужин и ночной отдых.

– Вопрос, когда начнут? – вполголоса, словно кто-то посторонний мог услышать, сказал Шапкин.

– Кто их знает? – пожал плечами Рославлев. – Будем надеяться, что после завтрака. Правда, могут и поторопиться, ведь впереди у них единственный на десятки километров водный рубеж. Понимают, что наши там займут оборону.

– Разведку-то выслал вперёд?

– И разведку, и боевое охранение, – сообщил Рославлев. – Там, впереди, когда отходили сюда, приметил я пересохший ручей, обросший по берегам кустами шиповника. Вот туда ещё вчера и отправил взвод с задачей встретить так, чтоб поверили, будто это и есть основные наши позиции. Пусть развернутся, ну а когда как бы прорвутся через заслон, глядишь, решат, что до самой реки больше никаких помех. Ну и рванут… Исходя из этого давай-ка и решим, как тебе действовать.

Сзади послышались шаги. Рославлев обернулся и увидел высокого танкиста в залихватский сдвинутом назад шлемофоне.

– Товарищ старший лейтенант, разрешите с вами? Тут у меня идея кое-какая появилась.

– Володя Бочков, – представил Шапкин лейтенанта, впопыхах забывшего назваться, как это положено.

– Пошли… Бойцы, что вам выделил, к работе приступили?

– Так точно, собирают колючку, хвойник, кустарник рубят. Только у меня есть такое предложение. А давайте встретим немцев по-катуковски…

– Как, как?

– Я Первое харьковское танковое окончил, уже в Чирчике, куда его эвакуировали. Так вот был у нас преподаватель тактики, который участвовал в боях под Мценском. По ранению его уже на передок не взяли, учить курсантов отправили. Он нам старался побольше боевых примеров приводить. Ну и про то, как Катуков Гудериана под Мценском долбал, подробно рассказывал. Танковые засады…

– Ну, это известно, – заметил Рославлев. – Но предложение дельное. Как, ротный? – обратился он к Шапкину.

– Так я ж говорю, что Володя Бочков у нас – голова! Ну, излагай…

– Мы тут вчера, когда отходили, от лапотников в балке одной прятались. Она, конечно, так себе балочка, не глубока, но на скорости фашист не заметил, что в ней. А как лапотники улетели, мы стали выходить и ещё одну балку нашли. По ней и на дорогу выбрались, уже подальше, в тыл.

Лапотниками называли германский пикирующий бомбардировщик «Ju-87 Stuka».

Прошли через две балки. Вот и решение. Поставить в одну балку три танка, под командованием Бочкова, а во вторую – четыре, под командованием ротного, Шапкина.

Как немец подойдёт, контратаковать из засады справа, произвести несколько выстрелов, нырнуть в другую балку и выйти по ней в тыл, где снова занять позиции. А едва немцы оправятся, повторить всё, только уже из балки, что слева.

– Ну вот видите, как здорово, а то встали в оборону и ждём, когда нас перемелют всех. Нет… Оборона должна быть активной, чтоб немцы сразу не поняли, какие силы против них стоят. Уже задержка. Пока они основные силы подтянут, пока подготовятся к атаке, время пройдёт. А нашим сейчас там, на реке, каждая минута дорога.

Вот так, на всех уровнях, даже на самых младших, приходило понимание, что воевать надо не числом, а умением, что не скрупулёзно исполнять все приказы и распоряжения, как говорится, от сих до сих, но подходить к этому вдумчиво, расчётливо. Командир полка, ставя задачу остановить врага на дальних подступах к реке, через которую переправлялся полк, не мог учесть все мелочи, не мог исследовать все балки и высотки, не мог рассказать, как и чем маскировать танки. Равно как не мог более старший начальник в подробностях рассказать командиру полка, каким образом он должен отвести полк на рубеж реки, где занять прочную оборону. А потому на каждом уровне, в каждом звене должны быть свои сообразительные, инициативные командиры, которые не выполняли бездумно приказ отходить, сдерживая врага, а решать, как лучше его сдерживать и как отходить с меньшей поспешностью, постоянно стараясь остановиться и стоять намертво.

Здесь, в степях Придонья, как чуть позднее в Сталинградских степях, нарождались не только новые командиры и военачальники, которым предстояло разгромить врага и поставить победную точку в Берлине. Здесь рождались военачальники будущего, военачальники послевоенной Советской армии, той армии, что выиграла великое бескровное сражение со всей мерзостью Запада, выиграла уже тем, что Запад так и не решился пойти открыто войной на СССР и избрал другую тактику – нанести удар не по самой Советской армии, поистине непобедимой и легендарной, а по стране, к управлению которой прорвались хрущёвские подонки. И через них, множа постоянно их число, нанести смертельный удар и Советской армии, снискавшей славу непобедимой, армии, которая таковой и была, ибо сломить её врагу удалось не в открытом бою, а действуя подло, исподтишка, по-рыцарски, ибо рыцарство на Западе никогда не было синонимом долга, чести и справедливости, а носило в себе коварство, злобу и бесчестье. Потому и вынуждены были литераторы на Западе в своих произведениях прибавлять понятие «благородный рыцарь», говоря о том, что этот герой, хоть и рыцарь, но не подонок, а человек благородный.

На гряде высот, слегка лишь возвышавшихся над пустынной степью, к жестокому бою готовились те, к кому не нужно было добавлять слово благородный, поскольку долг, честь, благородство были синонимом их званиям – командир, комиссар, красноармеец – РККА, Рабоче-крестьянской Красной армии. И, наверное, можно твёрдо сказать, что неблагородных, то есть предателей, было в ней в процентом отношении неизмеримо меньше, чем благородных среди подлого сообщества западных псов-рыцарей.

Прежде чем начать перемещение танков в засады, Рославлев связался с боевым охранением.

– «Ковыль» седьмой. Я – «Ковыль». Доложите обстановку.

– Я – «Ковыль» седьмой. Тишина.

Взревели двигатели танков. Тут же без шума не обойтись. Рославлев, прежде чем обойти стрелковые роты батальона, легко забрался на броню танка лейтенанта Бочкова и осмотрел место засады. Экипаж тут же забросал танк припасёнными красноармейцами батальона «дарами степи».

Обошёл стрелковые роты. Командовали ими лейтенанты, вчерашние выпускники уже ускоренных выпусков из пехотных училищ.

Поговорил с ротными, прошёл по траншеям. Пожурил тех красноармейцев, окопы которых оказались неглубоки.

– Ребята… Не филонить, – просто, без назидания, а скорее с участием говорил им. – Не мне нужно, а вам, каждому из вас. Хотя как это не мне. Нам дан приказ стоять насмерть, значит, всё что вразрез с этим приказом – даже плохо вырытый окоп – преступно.

Говорил, стараясь достучаться до каждого.

– Поймите, нам надо удержать врага, иначе он ударит по полку во время переправы. Я уж не говорю о других подразделениях. В полковом медпункте у нас много раненых. Их не было возможности эвакуировать в медсанбат. Их пришлось нести с собой. Им тяжело. Жара и здоровому испытания, а раненому…

Он не повышал голос. Он старался сохранить ту необходимую долю требовательности, которую ослаблять нельзя. Но понимал и другое. Бои шли вопреки всем принятым в уставах и наставлениях тактическим нормативам, шли вопреки тому, чему учили командиров в училищах и академиях, к чему готовили красноармейцев на занятиях и учениях.

Против его батальона мог наступать вражеский полк. Таков примерно норматив. Но против его батальона наверняка наступала целая дивизия. И сдержать её ни по каким нормативам возможности не было. Но задержать необходимо, задержать насколько хватит сил.

Ему предстояло впервые руководить боем батальона, хоть и батальон ненамного превышал численно роту. Ротой он в бою командовал, и командовал не в одном бою, но ротой тоже сильно поредевшей. Впрочем, на численность личного состава никто скидок не делал. Батальон – значит батальон, сколько бы в нём не осталось. Рота – значит рота…

Ну вот, кажется, и всё. Теперь ждать. По всему видать, остались минуты.

Солнце уже поднялось над горизонтом и набирало свою июльскую мощь, готовое безжалостно жечь и так уже выгоревшие степи, поливать зноем без разбору и тех, кто оборонял этот священный край, имя которому Терем Бога Ра, Бога солнца. Что ж, не может же солнце жечь только врага и не посылать свои лучи на защитников солнечного края на земле.

Впереди прогрохотали пулемётные очереди, послышались взрывы, судя по звуку, пока ручных гранат. Хлёстко ударили противотанковые ружья.

Это подало голос боевое охранение. А через минуту ударили танковые пушки врага, и началось. Всё слилось в единый гул и грохот.

Ещё несколько минут, и всё стихло. Рославлев представил себе, как сейчас остатки боевого охранения отходят по балке. Хотел представить себе, что именно так, хотя надежд на то, что хоть кому-то из тех ребят, что приняли бой впереди, удастся отойти, практически не существовало.

Конечно, можно было представить себе, что там, на позициях, есть раненые, что их выносить некуда и некому, что… Словом, многое можно представить себе, но суровая логика боя с многократно превосходящим противником не позволяла делать этого. Прежде всего выполнение боевой задачи.

Афинский полководец Фемистокл говорил: «Мы погибли бы, если бы мы не погибали».

– Приготовиться к бою!

Эта команда пронеслась по позициям, передаваемая из уст в уста. Больше ничего. Всё уже сказано, всё буквально внедрено в сознание каждого. Главное – огонь только по команде. Перед тем как обнаружить себя, надо дать танкистам провести свой удар по-Катуковски.

– Командир, мотоциклисты! – доложил наблюдатель.

Да уж и сам Рославлев видел клубы пыли, на вершине которых серые пятна, пока именно пятна, потому что далеко, чтобы проявиться сидящим на трещащих мотоциклах нелюдям.

И это предусмотрено. Мотоциклистов пропустить. Ими займётся небольшой резерв, размещённый за позициями батальона. Но займётся лишь с завязкой боя.

Только бы промчались мимо, только бы не заметили ничего подозрительного.

Вслед за клубами пыли, поднятыми мотоциклистами, поднялась мощная непроглядная желтая завеса.

«Походное охранение? Нет, похоже, сразу основные силы. Решили видно, что сбит последний заслон перед рекой, и теперь надо спешить, чтобы с ходу форсировать водную преграду».

Впрочем, это только догадки.

Над районом обороны батальона тишина. Рославлев заранее несколько раз высылал самых глазастых вперёд, чтобы глянули на позиции со стороны врага. Ничего не заметили.

Вот и основная колонна.

«Авангард, явно авангард, – решил Рославлев. – Лёгкие танки, бронетранспортёры, в хвосте артиллерийские орудия».

Всё отработано. Даже команды подавать не надо. Вырвались словно из-под земли четыре танка. Замерли по команде «короткая», и грянули выстрелы. Четыре выстрела, и два вражеским танка сразу вспыхнули, задымил и бронетранспортер. Кто-то из наших промазал, но тут же, видно, поправил ошибку, потому что вспыхнул через считанные секунды ещё один танк. Затем ещё и ещё.

Немцы тут же отреагировали. Они развернулись в боевую линию и двинулись навстречу нашим танкам, да только те исчезли в балке, что была впереди. И тут же раздались три выстрела с другого направления. Стреляли не спеша, целясь тщательно. Снова только один промах, и снова исправление ошибки.

Немцы стали развёртывать часть сил для отражения атаки, но и там наши танки исчезли.

На дороге суета. Конечно, в степи нет нужды убирать с дороги сгоревшие и подбитые машины. Их легко обойти. Ни кюветов, ни насыпей.

А командир резерва уже докладывал:

– «Ковыль»! Я – «Ковыль» седьмой! Мотоциклисты уничтожены.

А колонна всё ещё приводила себя в порядок. Наконец, вперёд двинулись три лёгких танка в сопровождении двух бронетранспортёров. Рославлев понял, что выделено новое боевое охранение взамен исчезнувшего мотоциклетного.

Двинулась вперёд и колонна. Часть танков шли с башнями, повёрнутыми вправо, часть – влево. Ждали новых атак.

А наши танкисты уже организовали засады за боевыми порядками батальона. Расчёт на то, что пехота врага будет отсечена, но танки пойдут вперёд.

Немцы вели себя на дороге довольно беспечно. Очевидно, им и в голову не приходило, что перед ними на высотах ощетинился стрелковый батальон.

Но вот ушло вперёд боевое охранение. Основные силы ещё некоторое время приводили себя в порядок. И тут боевое охранение наткнулось на резерв, который уже уничтожил мотоциклистов. Теперь, конечно, было сложнее. Танки, бронетранспортёры, пехота…

Но это совершенно неожиданно сыграло на руку батальону. Колонна немецкого авангарда двинулась вперед в походном порядке, чтобы развернуться уже за грядой высот. Там, где шёл бой.

Вот тут-то и ударил батальон по колонне из всех видов оружия. Заговорили пушки приданной противотанковой батареи. Этот огневой удар стал для врага полной неожиданностью. Спешивание и развёртывания в цепи под артогнём.

Между тем танкисты Шапкина помогли резерву разделаться с походным охранением и по приказу Рославлева ударили по колонне. Авангард противника не был готов к сопротивлению, и начался беспорядочный отход от гряды высот.

Преследование Рославлев остановил, ведь наверняка к месту боя приближались главные силы немцев. Встречный бой выигрывает тот, кто раньше займёт выгодный рубеж, ударит по атакующим с места, а уже потом завершит успех контратакой. Атака танковой роты была бесперспективна, потому что она должна была покинуть выгодный рубеж, а противник мог остановить её огнём с места.

Немцы отошли на безопасное от артогня удаление.

Рославлев приказал Шапкину срочно отвести танки за передний край обороны и тщательно замаскировать.

– Сейчас «лапотники» в гости пожалуют.

Он не ошибся. Через несколько минут потемнело небо…

Взвыли сирены «юнкерсов». Ровными рядами подходили пикировщики и, опрокидываясь через крыло, падали вниз, выбирая цели для бомбовых ударов.

Задрожала земля.

Рославлев надел каску, сел на дно окопа КНП и как можно спокойнее сказал наблюдателю:

– Ну вот, хоть посижу малость. А то ведь с утра на ногах.

Наблюдатель, молодой красноармеец, смотрел вперёд в бинокль, стараясь показать, что ему не страшно. Но может ли быть человек равнодушен к свисту бомб и разрывам, от которых дрожала земля и до окопа долетали куски земли.

– Присядь! – крикнул Рославлев. – Сейчас не пойдут. Куда под свои-то бомбы.

Красноармеец сел. Поговорить бы… Разговор успокаивает, да куда там. Своего-то голоса не слышно. Разве что жесты понять помогают.

Вой сирены, перемешанный с гулом двигателей, свист бомб. Грохот разрывов. Казалось, после такого ада ничего не должно остаться на высотах. Всё превратится в пыль и комья земли, словно перепаханной плугом с огромным лемехом.

И вдруг стало тихо, тихо до звона в ушах. Может, конечно, это обманчиво. Просто после того адского грохота всё казалось тишиной.

Рославлев встал, осмотрелся. Кругом огромные воронки, кругом развороченные окопы и осыпавшиеся ходы сообщения.

Проводная связь не работала. Связисты уже побежали восстанавливать обрывы.

Неожиданно в окоп КНП спрыгнул лейтенант Бочков. Пройти по ходу сообщения было невозможно – сплошное месиво земли.

Бочков был бледен.

– Что случилось? – спросил Рославлев.

– Ротного… Ротного… – начал он. – Прямое попадание. Весь экипаж.

– Как же это?

– Да мы тут в сторонке копна сена набросали и в каждую по жердине вставили. Сержант Маломуж сказал, что сверху-то как раз на замаскированный танк походить будет. Ну вот лапотники и отбомбились прицельно. Все копны разбросали, хоть и не попали ни в одну. А потом, видно, сообразили, что их дурачат, ну и начали по площадям, сколь бомб хватило. Одна из них и…

Он смахнул слезу.

– Принимайте роту, лейтенант Бочков! – строго сказал Рославлев, хотя хотелось сказать мягче, назвать по имени, но набежавшая слеза заставила быть жёстким. – Взвод сдайте сержанту Маломужу. Толковый танкист… Танки не демаскировать. В бой только по моей команде. Ну, вперёд. Сейчас начнётся. То была увертюра – теперь опера начнётся.

«Огневой налёт или сразу пойдут? – пытался определить Рославлев. – Пожалуй, сразу. После такого бомбового удара сразу…»

И точно. По дороге двинулась колонна танков. Пройдя с полкилометра, она стала развёртываться в предбоевой порядок. Немцы, видно, решили устроить нечто вроде психической атаки. Они шли как на учениях. Танки развернулись в линию. Через некоторое время началось спешивание с бронетранспортёров пехоты.

Ровная боевая линия танков, ровные цепи пехоты.

Показалось, будто доносится нечто вроде музыки. Вскоре Рославлев понял, что из огромных репродукторов спецмашин вырываются немецкие марши.

Стал считать танки. Их оказалось более тридцати… Недосчитал, сбился, потому что отвлёк комиссар старший политрук Головин.

– Командир. Я во вторую роту. Она перехватывает дорогу.

– Правильно. Поддержи, – кивнул Рославлев.

«Тридцать танков, а у нас шесть… Да четыре противотанковых пушки. Маловато. Если считать по стволам, то десять против тридцати. Хотя как тут считать, у них-то орудий более чем достаточно… Вон уж развёртываются на позициях позади наступающих подразделений. Сколько же их? Батальон? Полк? Да и батальона хватит. Он у немцев по штату гораздо больше, да, судя по ширине пехотной цепи, не потрёпан».

Радист подал голос:

– Товарищ старший лейтенант, полк! – и протянул наушники радиостанции.

– Я «Ковыль», – назвал свой позывной Рославлев.

– Доложи обстановку…

– Отбил первую атаку, уничтожил разведку и боевое охранение. Начали атаку основные силы авангарда. Свыше тридцати танков, пехота на бронетранспортёрах. Только что спешилась. Идут под свои марши… Разрешите доложить после отражения атаки?

– Держись. Переправу начали, но сильно бомбят. Дважды мост повреждали. Сейчас вот снова восстанавливаем. Держись. Я сообщу, когда можно будет отойти.

– Понял…

А враг всё ближе, а мысли скачут с места на место. Вдруг вспомнил, как отец, генерал-майор Рославлев, неожиданно приехал на выпуск. Кажется, дивизия его была выведена на пополнение. Словом, выкроил пару дней. Посидели за столом, поговорили. Врезалось в память…

– Помни, ты идёшь на войну. О стойкости, о мужестве не буду говорить. Это каждому необходимо. А ты командир… Будешь ты скоро и ротным, а может, и комбатом…

– Да я ж только взводный, отец…

– Хороших, грамотных командиров война двигает быстро. Думаю, догадываешься, почему.

– Ну так и меня могут… – попытался вставить сын.

Отец прервал резко:

– Молчи… И о том, о чём подумал, никогда не думай, а тем паче не говори. Ты должен жить на войне, освоиться на ней и жить, как жил дома, в школе, в училище. Жить с уверенностью, что у тебя будет завтра, послезавтра, что ты будешь всегда… Так вот… По-настоящему поймёшь, что значит управлять боем, когда станешь комбатом… Да, да, именно батальон основное тактическое подразделение.

– Я только взводный, отец…

– Сегодня взводный, завтра ротный, послезавтра – комбат. Добавлю… Увы, увы… Потому что каждое выдвижение, – он не стал уточнять. – Батальон – это уже три роты… Так вот… В бою главное твёрдо держать руку на пульсе, не потерять управление, не допустить хаоса. Хаос, паника… Словом, в бою будь сосредоточен до предела… И думай, постоянно думай над каждым своим шагом…

Подумал. Но сначала о том разговоре:

«Надо написать отцу… Как в воду глядел. Вот уже и комбат… Комбат. Соответствовать надо».

И тут же понял. Пора… Пока вели огонь только противотанковые пушки. Но вот враг достиг дальности действительного огня из того стрелкового вооружения, что было в батальоне.

Команда, и заговорили пулемёты, резкими, сухими щелчками их поддержали винтовки. Ударили по танкам противотанковые ружья. Танки шли, невзирая ни на что, хотя уже семь штук горели на поле. Но только семь, а их… Вот только теперь стало чуть меньше тридцати.

Немцы вели огонь из автоматов с пояса, не прицельно. Огонь устрашающий. Но пулемёты, установленные на бронетранспортёрах, поливали свинцом уже более точно.

Подумал:

«Надо остановить пехоту, заставить залечь пехоту. Если ворвётся в траншеи, при их численном преимуществе, – всё. Если контратаковать, если броситься врукопашную, тоже может быть всё. Просто за полной гибелью рот. Танки? Нет, танки трогать нельзя. Всего шесть против двух с лишним десятков. С танками разберутся наши танкисты там, когда те прорвутся».

Вот уже замолчали две противотанковые пушки. Остались две. И обе под прицелом.

– Товарищ старший лейтенант, танкисты…

Рославлев приложил к уху наушник.

Бочков говорил возбуждённо, уже не пользуясь позывными.

– Командир, разреши повторить манёвр… Взвод через балку. Они не поймут, в чём дело. Удар во фланг. Пехота дрогнет…

Отчаянный шаг. У Бочкова останется только три танка для встречи атаки.

– Только не сам… Ты отвечаешь за дорогу.

– Понятно… Пошлю сержанта Маломуж…

– Давай…

А враг всё ближе. Вот ещё два танка загорелись, но замолчало ещё одно орудие.

«Не терять управление… Связь с ротными…»

Пронеслась команда приготовить ручные гранаты и бутылки с горючей семью. Танки уже в сотне метрах от окопов, не везде даже соединённых траншеями.

Редела пехотная цепь, но шла с упорством. Артиллеристы заставили замолчать спецмашины. Смолкли людоедские марши.

В батальоне никто не дрогнул. Комиссар накануне не уставал проводить беседы вплоть до индивидуальных. Кому говорил о долге, а кого приходилось убеждать, что отступать некуда. До самой реки голая степь. А это не один километр. Всех расстреляют и раздавят, кто побежит.

Сто метров, семьдесят метров, пятьдесят…

И тут с фланга ударили танковые пулеметы и пушки. Наши «тридцатьчетверки» понеслись вдоль вражеской цепи, давя гусеницами пехоту и расстреливая в менее бронированную тыловую часть танки. Один загорелся, второй, третий. Дерзкая контратака трёх танков на… Сосчитать оставшиеся было некогда, но их около двух десятков, может, чуть меньше.

Немецкие танкисты не сразу поняли в чем дело. Два или три танка стали разворачиваться, но получили в бортовую броню мощные удары противотанковых ружей.

В пылу боя врагу трудно было понять, что произошло. Откуда русские танки? Казалось, что они сгинули при бомбёжке.

Ещё немного… несколько немецких танков всё-таки достигли окопов, и тут же в них полетели гранаты и бутылки с горючей смесью.

Рославлев и верил, и не верил в то, что произошло. Он прекрасно понимал, что батальон был на грани гибели. Понимал? Нет… Он оценивал это объективно, но одновременно не верил в это – верил в победу.

А комиссар Головин убеждал весь минувший вечер, что мы на своей земле и в своих окопах. Что родная земля нам поможет, что враг уже потому слабее нас, что он здесь чужак…

А наши танки давили цепи и расстреливали бронетранспортёры, два или три из которых развернулись и попытались уйти.

И тут ударили с фронта три «тридцатьчетвёрки» Бочкова.

Сначала с гребня меткие выстрелы, затем рывок вперёд. Танк Бочкова ударил и опрокинул легкий немецкий танк.

Логика боя такова… Каким бы числом ни были главные силы, тот, кто непосредственно лицом к лицу встречается с дерзким и отважным противником, не всегда способен выдержать, потому что ему неважно, кто позади. Ему важно, что он в смертельной опасности.

Заговорила вторая наша пушка. Видимо, оставшиеся в живых артиллеристы сумели из трёх разбитых восстановить одну.