Текст книги "Желтые слезы дьявола"

– Хорош пока мечтать о пустом! До Тартарии сначала нужно дойти и там свое взять. Кто нас ждет в Москве с пустой мошной?! Соберем ясак, золотишком разживемся, вот тогда и вернемся, – зло перебил поток мечтаний Еремей.

– И то правда, – вторили ему остальные и стали укладываться спать.

Под звон комарья и всплеск волн люди стали засыпать, про себя перебирая свои видения о прекрасном будущем, где есть достаток и свобода. Свежий ветер с реки и накопленная усталость прошедшего дня сомкнули веки казаков.

Не спалось только Мартыну и Прохору. Глядя на всполохи костра, атаман потягивал водку – чарку за чаркой. Захмелев, Мартын глянул на Прохора, словно приглашая его к разговору.

– Что пригорюнился, казак молодой? – обратился Мартын к Прохору.

– Да вовсе я не пригорюнился. Просто думаю, какова же эта Тартария, а то всем идем и идем, а как будто ускользает она от нас, – ответил отрешенно Прохор.

Сказав это, все же с опаской посмотрел на Мартына – не сочтет ли он это за нытье или заговор.

Но Мартын был настроен благодушно.

– Дурачок ты! Чую я – близко Тартария. Протяни только руку – и вот она! Может, вон за тем поворотом реки может и начнется, – мечтательно возразил Мартын. Потом посмотрев на Прохора, вдруг мягко сказал: – Ты мне за время похода как сын стал – уж больно похож на меня в молодости. Такой же сильный и выносливый.

– Благодарствую! – ответил Прохор. Потом немного поколебавшись, спросил: – Все хотел спросить, что за нож у тебя басурманский, который все время на поясе носишь?

Мартын посмотрел на Прохора. Задумался, но тут же нащупал ножны и достал свой огромный нож. Остро наточенный клинок блеснул в бликах костра. Мартын ловко перебросил его из руки в руку. Перестав играть ножом, поднял его над собой и залюбовался им. Потом неспешно стал рассказывать:

– Есть у меня небольшая история про этот нож… Я разбойничал с твоих лет на большой дороге – грабили мы караваны купцов. Вот ватаги у нас были тогда – все как на подбор лихие люди, – тихо сказал Мартын, открываясь Прохору. Замолчал, снова уставился хмельным взглядом на пламя костра и продолжил: – Как-то раз напали мы на обоз одного купчишки с Астрахани. Долго мы его вели, этот караван. Много товаров они в златоглавую везли. В один из вечеров, выждав удобный момент, напали. Купчишка попался не робкого десятка: вытащил этот огромный нож и хотел ударить меня. Благо я был молодой, предвидел этот удар, перехватил и выбил нож у него из руки. Заломил сопернику руку, схватил с земли нож и всадил ему по самую рукоятку в живот. Помню удивился я: как легко, прям как в масло, вошел нож в живую плоть. Купец тот выпучил глаза, схватился за клинок ножа голыми руками, обрезая свои пальцы до костей. Подергался он еще, шепча проклятия, да и сдох. Закопали мы всех убитых в лесу, товары сбыли в Москве и промотали за короткое время.

Мартын сделал паузу, как будто видения его лихой разбойничьей жизни промелькнули перед ним. И снова заговорил:

– Но это еще не все. С тех пор этот нож всегда при мне. Но что странно: сделал он меня как будто отчаянней. Сделал яростнее и одержимей. Скоро я возглавил ту ватагу – много мы крови пустили купчишкам и их прислужникам. Ни перед чем не останавливались. Но и этого стало мне мало – захотелось еще больше золота и денег. Стал я ватаги водить на край Земли русской в поисках богатств и лучшей доли. И я уверен, что это нож мне силу дает. Иногда гадаю: откуда он появился у того торгаша, сколько он до меня крови попробовал? Но дорог он мне и никому я его не отдам ни за какие деньги…

Прохор все это время не перебивая, затаив дыхание слушал Мартына – время от времени кидая взгляд на рдеющий в отражаемом огне костра чудной нож, на длинном клинке которого отчетливо виднелась арабская вязь. Прохору показалось, что надпись на клинке сама горит огнем, светясь магическим огнем…

– Давай спать, Прохор! Завтра у нас будет трудный день, – сказал Мартын, завершая задушевную беседу и бережно пряча нож в ножны.

Утро следующего дня походило на все предыдущие. Казаки привычно проверяли боевое снаряжение, осматривали пищали и укладывали походную утварь в ладьи. Несколько казаков толкнули кочи, и вслед за остальными заняли свои места. Помолясь, ватажники дружно взялись за весла.

После двух часов пути отряд услышал крик впередсмотрящего: «Большая река!». Побросав весла, казаки всматривались в очертания Большой реки, которая величественно несла свои темные воды. Насколько хватало глаз – везде простиралась водная гладь, озаренная ослепительными бликами. Где-то вдалеке кружились белые чайки и просматривался противоположный берег, покрытый синеватой дымкой.

Ощущение величия и могущества этого зрелища заставило людей замолчать – как будто Мать-природа приоткрыла перед ними врата своего первозданного и нерукотворного храма…

Атаман рассудил, что стоит идти направо, против течения. Исследовать, насколько это возможно, участок справа от впадения Вилюя в Большую реку. А затем, спустившись по течению реки, исследовать уже левую сторону.

Кочи шли уже не так споро, весла гнулись от напряжения и пот покрывал лица и тела гребцов. На исходе двадцатого дня после встречи с Большой рекой, на берегу показались дымы и признаки жилья. Наконец с кочей стали видны конусообразные жилища инородцев. Казаки стали спешно заряжать пищали, надевать кольчуги и боевые шлемы. Атаман расправил усы и скомандовал:

– К берегу!

На Мартыне были стальные вычищенные до блеска латы для ног и рук. Голову покрывал высокий шлем, покрытый серебряными пластинами. На узорном поясе висели кожаные ножны, в которых покоился арабский клинок.

Это была уже не первая встреча с племенами инородцев, и Мартын знал, что он торжественно и величаво смотрится в этом боевом одеянии. А коли так, то выглядеть он должен как господин. Как господин, представитель государства Российского и покровитель инородцев.

В стане инородцев заметили приближение кочей: женщины с поспешностью прятали детей, а мужчины надевали колчаны, подхватывали луки и мечи.

Два мира, две цивилизации встретились лицом к лицу. Пограничная черта времени, обстоятельств и громадных расстояний разрушилась…

Навстречу атаману и экспедиционному отряду вышел еще нестарый крупный мужчина – инородец в окружении воинов племени. Темное загорелое лицо мужчины было испещрено шрамами, иссушено ветрами и морозами. Весь он – и лицо, и фигура – были словно высечены из гранита: само достоинство. Каждое движение этого инородца казалось преисполнено внутренней силой и благородством. Черные глаза гордо и оценивающе оглядывали Мартына и его спутников. Несколько надменно сомкнуты были его губы. Остальные мужчины этого племени стояли поодаль, держа наготове луки и мечи.

Глава 3.
Встреча

И вот – рожденные в пору бед,

Взращенные в горестях и нужде,

Закаленные в жестокой борьбе

С чудовищами подземных бездн,

Уцелевшие в неравных боях

С исполинами абаасы

Непримиримо бурных небес,

Самые первые удальцы,

Прославленные богатыри,

Старейшины-главари

Племен айыы-аймага

Сошлись наконец —

Собрались на совет,

Стали вместе гадать, размышлять,

Как им быть,

Как им дальше жить…

– Именем государя Земли русской приветствую вас! – нарушил затянувшуюся тишину Мартын.

Сзади подошел толмач-долган, который переводил слова. Вождь инородцев выслушал это приветствие, но ничем не дал знать – понял ли он что-либо.

– Именем Божьим подвожу вас под длань государеву, присоединяю земли ваши к Земле русской! – продолжил Мартын, – и объявляю вас подданными Короны русской. Отныне будете платить ясак пушниной – с каждого мужчины пять шкур соболя, десять шкур лисы и пятьдесят беличьих шкурок. Каждый год!

Толмач закончил переводить, и казаки поддержали слова своего атамана, красноречиво развернувшись в боевой порядок и сжав в руках тлеющие фитили.

Вдруг толпа инородцев расступилась и к ощетинившимся оружием казакам величаво вышла высокая женщина в белом одеянии. Густые длинные косы обрамляли красивое лицо с огромными глазами.

Эти бездонные очи под черными ресницами будто заглядывали каждому в душу, завораживая и пугая одновременно. Женщина остановила свой взгляд на Мартыне и заговорила грудным голосом. Заговорила монотонно речитативом, словно печатая каждое слово. Сначала тихо, но постепенно ее голос звучал все громче, наполняя страхом всех присутствующих:

– Сбылось предсказание: пришли люди, носы которых похожи на грудную кость глухаря, а волосы на вихорево гнездо на верхушках деревьев. С длинными палками, изрыгающими огонь, стрелами рисующие, жадные и ненасытные. Пришли, чтобы поработить нас!..

Толмач перевел это на русский. Зябко стало атаману, и недоброе предчувствие наполнило его душу.

Женщины заплакали, завыли, быстро убегая за берестяные юрты, к детям. Гул и угрожающие возгласы раздались из толпы воинов, которые вложили стрелы в луки и взметнули мечи с длинными рукоятями.

– Приветствую вас, чужестранцы! Я глава этих людей, глава ууса – зовут меня Чаллайы. Хочу сказать, что слова ваши полны гордыни и злобы, – молвил вождь инородческого племени. – Мы дети Эллэя – уранхай-сахалар, жили на этой Священной Земле, разводя табуны лошадей и стада коров, промышляя охотой и ловлей рыбы, не признавая других богов, кроме своих. Почему мы, гордое племя саха-уранхаев, должны платить шкурами соболей и лисиц за право пользоваться землей, на которой жили наши прадеды и на которой они упокоились?! – повысив голос, сказал вожак инородцев.

Оглядев всех казаков гордым взглядом и нисколько не страшась их, выстроившихся с оружием в боевом порядке, продолжил:

– Если пришли вы как гости с благими намерениями, то ведите себя подобающе. Тогда Земля уранхаев гостеприимно примет вас в свои объятия. Если же нет, то пусть Илбис-дух раздора и вражды пробежит между нами. Обагренные вашей кровью острые стрелы и быстрые мечи будут нашим ответом. Я закончил!

Тишина разлилась над толпой людей после слов главы ууса. Дрожащая тишина стояла на поляне, напряженная, как туго натянутый лук.

Мартын здраво подумал, что не пристало сейчас затевать ссору: неизвестно сколько туземцев еще находится вокруг. «Неспроста так уверенно и дерзко ведет себя этот вождь инородцев: возможно, притаились в лесу полчища воинов. Надо бы вернуться сюда позднее с более сильным отрядом, пушками и картечью покарать этого гордого и упрямого вождя инородцев», – подумал он.

– Негоже бросать такие дерзкие слова. Если нет у вас соболей и лисиц, то мы пойдем дальше вверх по реке, – нарочито примирительно сказал Мартын и дал знак казакам собираться дальше в дорогу.

Ратники потушили фитили и поспешно, недовольные слабостью своего атамана, стали занимать свои места в лодках.

Когда кочи отошли от берега, Мартын кликнул своего подручного Еремея и негромко сказал ему:

– Поступим как всегда: начнем с ними пока торговать. Посмотри у нас в хабаре – были там скверные ножи, ткани, бусы – обменяемся с ними на пушнину.

Немного подумав, Мартын продолжил:

– Потом надо разузнать, как там обстановка у самих этих инородцев. Всегда найдутся недовольные или желающие занять место главы рода. Найдем союзников себе, прикормим их, а потом можно будет и убить этого заносчивого вождя. Как там его зовут – Чаллайы? Чапайы?

Только когда очертания кочей стали едва различимы, глава ууса Чаллайы оторвал свой угрюмый взгляд. Тотчас созвал совет.

«Неужели сбылись опасения моего отца Тыгына – и снова пришли эти длинноносые с длинными палками, извергающими огонь?! Неужели это случилось?» – горестно и одиноко стало Чаллайы перед неотвратимо надвигающейся судьбой. Слабым и беспомощным он почувствовал себя перед грядущими событиями.

Но этого не должны были видеть его соплеменники, которые теперь с жадностью ловили его жесты и чутко следили за выражением невозмутимого лица.

– Сбылись опасения великого Тыгына – и снова пришли воинственные чужаки. Что делать нам, мои соплеменники?

– Догнать и убить! – крикнули самые горячие саха.

– По предсказаниям, много их, как иголок на деревьях в этом лесу. Убьем этих – придут другие. Еще более многочисленные, кровожадные, ненасытно требуя пушнину, дичь, рыбу. Мало нас – уранхай-саха. Раздроблены мы племенной враждой и завистью, не сможем прийти к согласию и устоять перед напором судьбы. Мир нам нужен с чужаками, – перечили ему рассудительные.

Разговор потерял целостность и все мужчины, присутствующие на совете, разом заговорили, пытаясь перебить друг друга.

– Тихо! – крикнул глава ууса Чаллайы и снова поднял руку. – Нам ли платить чужакам?!

Не мешая другим, мы добывали себе пищу, растили детей, и рос наш род, но судьба бросает нам вызов – либо смириться и сделаться рабами. Либо умереть с оружием в руках, навсегда затерявшись во времени и прекратив свой род. Понимаю я, что много их – чужаков и судьба неотвратима, но претит быть рабом. Не уступим мы своей Земли и своей судьбы!

– Уруй! Уруй! – закричали воины, потрясая мечами.

– А сейчас необходимо выслать за ними человек десять и пока наблюдать, – закончил Чаллайы.

– Правильно! – одобрили старейшины ууса.

– Боло, сын мой! Ты возглавишь группу,– обратился к молодому могучему воину Чаллайы.

Ладья покачивалась на стремнине. Богатые леса с одной стороны окаймляли реку, маня туманными урочищами. С другой стороны раскидывались песчаные золотистые отмели.

Величественная и девственная природа тянулась на многие версты. Сила и мощь этого зрелища заставляла людей не повышать голоса. Это великолепие наводило на грустные мысли о родине и поневоле казаки затягивали песни, которые звучали как песнопения в соборе, воздвигнутом самой природой.

Один из казаков, восхищенный величием окружающей природы, затягивал вполголоса протяжную песню, другие стали подтягивать, и вскоре все голоса слились в один хор, который звучными переливами несся далеко над гладью воды.

Приближение зимы уже чувствовалось: листья деревьев пожелтели, свежесть по утрам крепчала, и Мартын принял решение ставить острог на берегу этой Великой реки.

На десятый день после встречи с племенем враждебных и гордых инородцев, когда солнце снова стало клониться к закату, отряд пристал к берегу. Нужно было определить место для строительства острога так, чтобы он был защищен от холодных ветров и солнечного зноя. Чтобы он стоял в таком месте, где нет сырости. Отряд рассыпался по берегу в поисках места их места зимовки.

После недолгих поисков нашлось подходящее место для постройки острога. Это была большая гладкая поляна на скате невысокого холма. Кругом холма стоял высокий сосновый бор, что уменьшало затраты по времени и силам на возведение острога. Раскинув лагерь и выгрузив необходимые вещи, экспедиционный отряд приступил к строительству. Мартын с Еремеем разметили территорию – определили места установки четырех угловых смотровых башенок. По периметру эти башни связывались забором.

Отряд в полном составе углубился в лес, и вековая тишина была нарушена стуком топора, шумом падающих деревьев и криками «Берегись!». Часть казаков валила лес и тут же их ошкуривала. Другая группа, покряхтывая и отмахиваясь от гнуса, относила бревна на место строительства острога. Неделю заняла эта работа.

Когда бревна были заготовлены, отряд приступил к стройке. Гнулись в единых взмахах мокрые спины. Звенели дрожью, отсвечивая на солнце, большие, похожие на стремительных птиц, топоры. Бледно-желтая, смолисто пахнущая щепа летала в воздухе. Толстые бревна стен башен ложились венцом к венцу, зияя зловещими дырами бойниц. Когда были готовы две башни, выходящие на сторону леса, их стали соединять врытыми в два ряда крепкими высокими бревнами, заостренными на верхних концах. Стена со стороны леса возводилась в первую очередь, дабы обезопасить себя от нападения.

Затем выстроили башенки, выходящие к реке. Работа спорилась под дружные песни казаков – никого не нужно было подгонять, поскольку каждый знал, что строит дом себе, который послужит кровом на долгую темную зиму и защитой от нападения врагов.

Вскоре на значительно расширившейся поляне гордо стояла деревянная крепость из свежевыструганных бревен – еще один опорный пункт государства Российского…

После завершения строительства атаман облегченно вздохнул – теперь имея надежный острог, можно было исследовать прилегающие долины и реки, начать обустраивать их новое жилище и заготавливать провизию на долгую и суровую зиму.

В отряде было два опытных плотника, которые стали изготавливать столы, лежанки, стулья, полки для оружия и вещей. Несколько казаков плели из ивовых прутьев корзины для хозяйственных нужд и морды для ловли рыб.

Команда, занятая на заготовке провизии, тоже разделилась на группы и у каждой была своя задача: лов рыбы, промысел лесной живности, сбор ягод и съедобных трав. Большая часть отряда отправилась в разные стороны на охоту. От того, сколько им удастся убить дичи, зависело, как они переживут эту зиму.

 
Равные – из разных миров
Ратоборцы —
Здесь мы сошлись,
Из непримиримых
Враждебных стран
Встретились богатыри…
Пока тебя замертво не повалю,
Ни на пядь я не отступлю!
Ты накликал беду на себя,
Ты привел за собой
Такого врага,
С которым к согласию не придешь,
От которого не уйдешь!
 

Небольшая группа казаков, отряженная Мартыном на охоту, шла от реки по длинному оврагу вглубь леса. Заходившее солнце озаряло верхушки сосен и духмяный запах соснового бора нектаром наполнял легкие. Дикие жители леса – белки и бурундуки, не привыкшие в этом безлюдном месте бояться человека, не прятались при виде казаков, а только взбирались на верхние сучья и с любопытством глядели оттуда на проходивших мимо чужаков. Пестрые дятлы продолжали цепляться за мшистую кору древесных стволов, повертывали свои красные головы на пришельцев и опять принимались стучать по сухому дереву.

Красота дикой природы и ее величие притупили внимание людей, и они не почуяли, как десяток пар зорких глаз неотрывно следит за каждым их движением.

Неожиданно впереди шедший ватажник разглядел стоящего в тени дерева воина, который настороженно всматривался в приближающийся отряд казаков.

От неожиданности ватажник вздрогнул, судорожно вскинул ружье и истошно крикнул: «Инородцы!»

Раздался выстрел. Тотчас большая круглая пуля ударила в грудь воина-уранхая. Воин непонимающим взглядом посмотрел на казака, зажал ладонью свой грудной доспех, из-под которого неумолимо растекалось багровое пятно.

Через мгновенье воин рухнул, и сразу же настороженная, обманчивая тишина вдруг взорвалась хлопаньем костяных щитков, криками ворона. Разом в полете запели, как сердитые шмели, десятки стрел. Двое казаков упали сразу, пронзенные навылет. Третий казак упал, раненный в ногу и грудь. Он сжал руками пищаль, ему удалось поднять ее и выстрелить навстречу безжалостным стрелам, прилетающим со всех сторон.

Стремительно, как рыси в чешуйчатых доспехах, воины инородцев с обнаженными мечами выскочили со всех сторон. Раненый казак выстрелил: один из инородцев, нелепо взмахнув руками, упал. Но порыв других, почуявших запах крови, сдержать не удалось. Стремительный и сильный боотур с горящими от ярости глазами отбил выставленную ему навстречу пику одного из отрядников, с криком взмахнул мечом и разрубил казака почти до пояса. Оставшиеся ватажники, поняв, что сопротивление бесполезно, подняли руки в мольбе о снисхождении.

Но взметнулись мечи с длинными рукоятями, и смертельные удары прервали жизнь оставшихся казаков. Предводитель отряда инородцев Боло воткнул меч в горло последнему оставшемуся в живых, который молил о пощаде. Вытащив окровавленный меч из горла поверженного врага, он издал злорадный крик ворона. Остальные боотуры победно взметнули свои мечи, и многократно усиленный гортанный крик взмыл над поверженными телами казаков.

– Мы прикончили этих жадных длинносых, которые пришли к нам, как непрошенные гости! Все, кто пришел сюда с угрозами, должны уйти с нашей Земли или погибнуть! Уруй! – крикнул Боло, высоко вскинув над собой окровавленный длинный меч.

– Уруй! Уруй! – подхватили остальные воины, подняв сжатые кулаки вверх.

Злой дух мести, ненависти и вражды Илбис пустился в радостный смертельный танец.

– Вы убили их?! – зло воскликнул Чаллайы. – Кто вам позволил?!

– Они первые убили нашего воина – и я не мог им этого простить, – ответил Боло, ожидавший похвалы за свой храбрый поступок, и теперь оставался в недоумении, почему же разозлился отец.

– Я приказал просто наблюдать за ними. Сейчас, после того как вы напали на них, они вернутся сюда. Принесут в нашу жизнь хлопоты и несчастья! Что вы наделали?!

Чаллайы был огорчен. Война и вражда видимой угрозой нависла над его родом – жребий был брошен…

Красной крови горячей просило копье;

Вкруг рогатины роем Илбисы вились,

Вопили, в битву рвались.

Не дождавшись отряда, пошедшего за дичью, встревоженный Мартын на следующий день отправил еще две группы на поиски. Когда солнце было в зените, ватажники наткнулись на следы засады, и страшное, кровавое зрелище побоища открылось их глазам.

Сытые мертвечиной вороны, скача наискосок, нехотя покидали место брани. Мертвые товарищи лежали: истыканные мечами трупы, беззащитно устремив вверх пустые глазницы, выклеванные воронами. Уже к вечеру их тела были принесены к острогу. Весть о жестокой гибели повергла в скорбь оставшихся, которая переросла в ярость.

«Месть! Месть!» – кричала толпа казаков, требуя скорейшего выступления.

Мартын стоял на возвышении и оглядывал своих казаков – разные чувства и мысли переполняли его голову: скорбь по погибшим отрядникам, которых уже никогда не дождутся их жены и дети; разочарование, что поход привел к крови; и глухое, свинцовое предчувствие беды.

«Месть! Месть!» – галдела толпа. Прими их атаман сейчас какое-то другое решение, его сила и вес пошатнулись бы навсегда. Эту толпу, жаждавшей ответной крови, было уже не остановить ничем.

– Завтра выступаем! – глухо прорычал он и, обернувшись, стал спускаться с возвышения.

…Четыре дня шел со всеми предосторожностями отряд казаков, не выдавая себя ни дымом костров, ни оружейной стрельбой.

Словно стая волков, бесшумно крадучись, ватажники окружили поселение инородцев. Кое-где брехали псы, курился дымок полупотухших костров – племя безмятежно спало. Как только окружение было завершено, раздался условный сигнал и сразу же прогремел нестройный залп. Пули пробили берестяные покровы жилищ инородцев навылет. И сразу просторная поляна наполнилась криками раненых, предсмертными воплями и плачем детей.

Полуголые, обезумевшие люди выскакивали из своих жилищ и тут же падали, посеченные пулями. Казаки обнажили сабли и бросились к юртам саха-уранхаев.

Прохор увидел, как некоторые из берестяных строений загорелись и при их свете казаки наносили удары практически безоружным людям. Злой дух Илбис пожинал богатую жатву, торжествовал и плясал свой танец среди трупов и еще живых, стенающих и молящих о пощаде…

Навстречу Прохору выскочил Тишка – высокий жилистый казак, борода которого была перепачкана кровью. Чужой кровью – кровью его жертв. Тишкины глаза бешено метались в поисках очередной жертвы.

Прохор невольно вздрогнул, когда взгляд опьяненного кровью казака скользнул по нему. Тишка же взглядом выхватил из толпы мечущихся инородцев молодого уранхая – почти подростка. Одним рывком Тишка настиг свою очередную жертву и всадил ему в живот саблю. Глаза юноши широко раскрылись. Разрезая пальцы об острый клинок, он судорожно пытался вытащить саблю из своего живота.

Казак рывком распорол живот инородцу и отработанным движением сразу же сделал второй секущий удар сверху – в основание шеи. Прохор отчетливо услышал отвратительный хруст разрубаемых позвонков и увидел, как юноша, почти до пояса разрубленный, повалился на землю.

Прохор увидел выпавшие внутренности убитого, и его едва не стошнило. Тишка же, расправившись с юношей, побежал дальше убивать. Убивать, чтобы насытиться видом крови и разрубаемой им плоти.

«Что они делают?! Зачем убивать этих невинных людей?!» – кричало все внутри у Прохора. Парень зажал уши ладонями и медленно осел на землю. Ему казалось, что у него вот-вот лопнет голова от непрекращающихся приступов тошноты и ужаса от увиденного. Прохору вдруг захотелось убежать в лес и забиться куда-нибудь, чтобы никогда больше не видеть этого побоища и не слышать криков умирающих людей.

Мартын вышел на поляну, освещаемую огнем горящих хижин инородцев, и увидел умирающего старейшину племени. Старейшина зажимал рукой живот: из-под пальцев сочилась черная густеющая кровь. Большая круглая пуля из пищали пробила грудь старику, на вылете оставив огромную рваную рану на спине.

Увидев Мартына, старейшина разразился проклятиями – это был не Чаллайы. Непонятные пришлому слова вырывались изо рта хрипящего старейшины. Глаза инородца, налитые кровью, горели ненавистью.

Мартын кинул взгляд на поляну и увидел, как ватажники деловито и неспеша добивали копьями и ножами последних раненых инородцев, тут же раздевая их и снимая с убитых украшения и подбирая оружие.

Мартын достал из ножен свой огромный нож и рывком всадил его в грудь старейшине. Клинок с арабской вязью легко вошел в живую плоть. Вождь инородцев захлебнулся в собственной крови, но продолжал выкрикивать слова в лицо Мартыну.

Атаман снова и снова втыкал нож в грудь старейшины: лишь бы он замолчал. Ноги старика засучили по траве, предсмертная судорога потрясла его тело. Он испустил последний вздох и замер, подняв застывшие глаза к предрассветному небу.

Мартын обтер клинок о рубаху умершего и, нисколько не раскаиваясь, быстрым движением вложил клинок в ножны.

– Хорош! Уходим отсюда! – крикнул он ватажникам и медленно пошел с поляны.

Но остановился, увидев Прохора, который сидел на земле, зажав ладонями уши.

– Ты что, ранен? – обеспокоенно спросил атаман.

Прохор поднял на Мартына красные глаза, в которых был страх, боль и немой упрек.

– Зачем мы это сделали – почто убили невинных?! – исступленно крикнул парень в лицо Мартыну, готовый разрыдаться.

Атаман сразу же насупился, больно толкнул коленом Прохора и тихо прошипел ему в лицо:

– Слабак! Ради золота и пушнины я положу еще сотни и сотни этих узкоглазых. Вставай, возьми свое ружье и пошли отсюда!

Печальная весть о гибели одного из уранхайских родов быстро облетела близлежащие уусы. Главы уранхайских родов прибыли, чтобы обсудить это черное известие. Приехали в основном кровные родичи – лучшие мужи Хангаласского и близлежащих уусов и выстроили походные шатры. Долина стала тесной от такого количества благородных воинов – общая беда помирила вчерашних врагов и мелкие обиды стали ничтожными перед надвигающейся стихией.

Не было слышно смеха ребятишек и веселого пересуда девушек. Хмурые воины, бряцая оружием, продвигались к головному шатру – на совет. У внушительного шатра, бросая последние блики, догорал костер. У костра камлала удаганка Дьукайа, звеня нашитыми на одеяние стальными подвесками и методично ударяя в бубен. Красивое лицо провидицы исказилось. Глаза закатились, виднелись только белки глаз. Дьукайа в настоящий момент была уже далека от этого места – в совсем другом измерении она призывала и упрашивала Духов дать судьбоносный совет. Их пожелания устами удаганки был сейчас так необходимы Чаллайы: ведь только она могла посещать все просторы девятиярусного неба, предвидя будущее.

Она была избранной и могла явственно открыть небесный промысел, оставляя всем прочим простым людям довольствоваться путешествовать только по Срединному миру.

Родоначальники уусов молча входили в шатер предводителя ууса Чаллайы и также молча присоединялись к трапезе. Но сандалы-стол, ломившийся от яств и кумыса, на этот раз не радовал глаз и каждый из мужей ворочал в глубине души угрюмые мысли.

Наконец, когда путники утолили голод с дороги, Чаллайы нарушил тягостную тишину:

– Сбылись предсказания – задули с запада пронзительные ветры, от которых не спасут ни стены, ни одежда. Пришли к нам чужаки – пришли не с миром, а с оскорбительными требованиями и войной. Улуу Ил должен наступить между нами, сплотиться надо нам и ответить непрошенным гостям!

Гости одобрительно зашумели, но некоторые из них все также сумрачно и подавленно продолжали молчать.

Род Чаллайы и его уус был самыми могущественными на всем протяжении течения Великой реки. Его люди были сильны в воинском искусстве и главы других уусов внимали каждому его слову.

Чаллайы высказал свое мнение, но кожей и по потупленным взглядам присутствующих почувствовал, что страх перед неизвестным пугает этих людей и хотел дать им выговориться.

– Я не вижу одобрения у некоторых наших гостей, может, кто желает высказаться? – спросил Чаллайы.

– Мы слышали много о них, – начал Хатан Хатымаллай, глава соседнего улуса, – о людях с лицами как молоко, с длинными палками, извергающими огонь. Которых много, как иголок на всех деревьях во всей долине Туймаада. Если так, то остается только горевать, смотря в будущее. Хочется лишь сетовать, взирая на предстоящие века, приходится лишь вздыхать, – в подтверждение своих же слов тяжело вздохнул Хатан Хатымаллай.

– Неужели это говоришь ты, глава самолюбивых и непокорных уранхаев – Хатан Хатымаллай? Неужели вода теперь течет в твоих жилах, вместо крови? Неужели настолько пало свободное племя саха-уранхаев, что готово питаться падалью и коленопреклонно уступить силе?! Не к лицу тебе такие слова – это слова серой мыши, но не гордого потомка Эллэя! – высказал гневную тираду Чаллайы.

Хатан Хатымаллай вскочил на ноги, оскорбленный словами Чаллайы, направился к выходу из шатра и бросил, уходя:

– Гнев и недальновидность говорят в тебе! Сбылось предсказание – и нам остается только смириться!..

За уходившим Хатан Хатымаллаем последовали еще несколько глав уусов. Все взоры были обращены к Чаллайы – все ждали его слова.

Духи сомнения с одной стороны, и мужская доблесть и отвага с другой, не уступая друг другу, боролись в душе Чаллайы. И меньше всего он хотел бы, чтобы его соплеменники и другие главы уусов увидели его слабость.

Чаллайы молчал, перебирая тяжелые мысли и как всегда, когда чаша весов колеблется при принятии решения, надо было призвать небеса и своих Богов. Чаллайы обратился к своей верховной удаганке Дьукайе, которая закончила камлать и достойно ожидала, когда ей предоставят слово:

– Скажи же, прорицательница, способная подниматься в Высшие небеса, что советуют нам наши Боги и духи?

Дьукайа оглядела присутствующих взглядом, от которого даже храбрые воины уусов поежились. Удаганка смотрела теперь на Чаллайы пронизывающим взглядом огромных глаз и молчала, словно взвешивая, стоит ли говорить людям горестную правду. Когда тишина стала просто нестерпимой, провидица стала говорить глухим утробным голосом: