Текст книги "Манас. Возрождение. Книга вторая"

Женитьба Манаса

Путь в алтайские земли по предложенному Кошоем замыслу был очень сложным. Однако по дороге не встречалось ни одного аула. Путь пролегал по высокогорной местности со множеством перевалов, где еще лежали прошлогодние снежные сугробы, что усложняло движение всего каравана. На некоторых участках приходилось пробивать и прокладывать дорогу с помощью больших и сильных коней, испытывая их на выносливость, заставляя их идти по сугробам. Только через несколько дней тропа привела их вниз по склону гор к озеру Сайрам-Куль. Манас и Бакай не стали спускаться к озеру, а продолжили движение каравана по горным хребтам до озера Ала-Куль, где начинались бескрайние знойные степи Иле, простирающиеся до алтайских земель…

Правитель небольшого города Дангу Кайып-Данг с трудом поднялся с постели. Люди города жалуются, что на базарах отсутствует много продуктов, в основном мясо. Снабжающие мясом соседние племена находятся на летних пастбищах, что далековато от города. Все же необходимо отправить людей туда, чтобы привели скот для забоя. Надо отправить соседям что-то, чтобы обменять на скотину. Кайып-Данг не знал, что отправить кочевникам. Не знал, что им нужно. Он стал одеваться, но все его мысли были заняты тем, как добыть для города скот для забоя. Зря он поехал на помощь этому баю Жакыпу, когда Эсенкан прислал войско для поимки его сына Манаса. Думал, достанется ему какой-нибудь трофей. Досталось оружие и несколько лошадей. Люди остались недовольны. Говорят, что Манаса возвели в ханы. Он еще ребенок, всего, говорят, шестнадцатый год пошел, но смотри каким богатырем вымахал этот Манас. Грозный, жестокий и кровожадный. С каким остервенением он уничтожает своих врагов. Он еще оказался и великодушным: отказался принять дар от мангулов за спасение. «Одарили бы меня… – Кайып-Данг усмехнулся. – Отпустил всех пленных. Я бы всех перебил. Нет человека – нет головной боли. Просто взял обещание больше против Манаса не поднимать оружие. Каждому бы на лбу метку поставил, что он был в плену. Теперь как он может определить, кто был отпущен из плена. Надо подальше быть от этого Манаса, а то припомнят ему калмыки. Пожалеешь врага, а он тебе ножом в спину».

– Отец! – Зашла Караберк. – Я поехала на охоту.

– Хорошо, дочка, – ответил Кайып-Данг. – К вечеру возвращайся!

Он хорошо знал привычки дочери. Она всегда возвращалась домой после охоты вовремя. Его напоминания были излишними. «Так что же отправить кочевникам? – подумал Кайып-Данг, собираясь выйти из дома. – Были бы ткани, украшения…» Промелькнули в голове и другие вещи и продукты, обычные для житейских нужд кочевников. На улице его ждала толпа всадников во всеоружии.

– Что случилось? – спросил он у Акуна, главы войск города.

– На расстоянии двух дней езды идет к нам калмыцкий караван, – ответил Акун. – Тысяча верблюдов с грузом. Мне кажется, что они сбились с пути. Надо им помочь, чтобы они остановились навеки.

– Откуда ты узнал, что караван калмыцкий? – спросил Кайып-Данг. У него начали поблескивать глаза.

– Вчера вечером я встретил одного из проводников каравана, – объяснил Акун. – Он говорил со мной по-калмыцки.

– Может быть, они алтайские калмыки, – засомневался Кайып-Данг. – Не хотелось бы наступить на хвост дракона.

– Нет, Кайып-Данг, они едут издалека, – уверенно сказал Акун. – Видно, очень устали. И видно, что они чужеземцы.

– Кто-то охраняет караван?

– Да, около сорока вооруженных людей.

– У нас сколько воинов?

– Семьсот человек.

– В караване сколько людей?

– К каждому верблюду приставлены один-два человека.

«Беспечные люди, – подумал Кайып-Данг. – Разве можно выезжать в дальнюю дорогу с малочисленной охраной? Надо прибрать к рукам весь груз каравана. Надо выехать вечером и занять удобные места для набега утром, спозаранку».

– Когда соберутся воины? – спросил Кайып-Данг у Акуна.

– Когда наши тени станут маленькими, – ответил Акун.

– Выезжаем немедленно, когда соберутся воины, – приказал Кайып-Данг, глядя на солнце с прищуром…

* * *

Поведение собеседника показалось Мажику очень подозрительным. Когда он смотрел на караван издали, глаза его ой как заблестели, будто волк увидел отару упитанных ягнят. Надо быть очень внимательным. А Чалы вообще ни на что не обратил внимания. Он назвал себя тюрком, когда Мажик обратился к нему на калмыцком языке. Сделал вид, что не понимает языка. Но он все прекрасно понимал и соображал, что говорил ему Мажик. Мажик обратился к Чалы.

– Ты что-нибудь понял? – спросил он у Чалы, когда собеседник удалился.

– Понял, Мажик, понял, – улыбнулся Чалы. – Он замыслил устроить набег на караван.

– А я-то думал, что ты вообще не обратил внимания на наш разговор, – обрадовался Мажик.

– Пусть он думает, – рассмеялся Чалы, – что мы ничего не подозреваем.

– Ты давай, Чалы, сообщи нашим, – сказал Мажик. – Я поеду за этими странными людьми. Постараюсь выяснить еще кое-что.

Чалы помчался в сторону каравана. А Мажик поехал следом за теми собеседниками, которые вели себя очень подозрительно. С большой осторожностью Мажик проводил их до города. Определился с возможными местами для наблюдения за городом издали, из-за холмов и бугров предгорья. До самого вечера вел наблюдение за городом. С высоких холмов были видны скачущие по улицам люди на конях…

Мажик повернул своего коня в сторону каравана. «Городок небольшой, – подумал он, – может собрать не больше тысячи человек для набега на караван. Из города до вечера никто не выезжал, значит, не хотят делиться ни с кем добычей. Никого о помощи просить не хотят».

Мажик встретился с караваном среди ночи. Доложил Манасу обо всем и представил свои соображения. Караван двигался без остановки всю ночь. Только утром, когда рассвело, Манас огляделся на местности. Подобрал место для привала каравана.

– Мой торе! – возразил Айнакул. – Место привала очень удобное для набега грабителей.

– Правильно говорит Айнакул, – поддержал его Мажик. – Само место говорит грабителю: «На, возьми добычу».

Манас рассмеялся и пригласил к себе Чалы.

– Чалы! Ты объясни им наши замыслы! – Манас удалился в сторону караванщиков.

– Мы хотим взять грабителей в плен, – спокойно начал объяснять Чалы. – Мы не хотим никого убивать. Нам нужны люди, которые могли бы пополнить наши ряды. Именно поэтому мы подобрали такое место для привала, чтобы удобно было нападать на караван. На пути грабителей выкопаем на поляне несколько тысяч широких лунок, чтобы при скоростном движении споткнулись кони и захлебнулся их набег.

– А мы, готовые к нападению, окружили их и предложили сдаться, – продолжил Мажик.

– Правильно, – подтвердил Чалы. – Вчера, когда я возвращался к каравану, мне показалось, что эти места самые подходящие для засады. Но Манас потребовал думать о пленении врага с наименьшими потерями.

– О-о, Чалы! Ты становишься аскербашы, – похлопал его по плечу Айнакул.

– Ладно, чоро! Я поехал наблюдать за городом. – Мажик сел на своего коня и поехал в сторону, откуда должны были хлынуть грабители.

Две тысячи аскеров из племени катаган приступили к копанию лунок…

После полудня прискакал Мажик и сообщил, что из города выехало войско численностью примерно тысяча человек и медленно направляется в сторону каравана. По скорости движения войска можно предположить, что прибудут они к полуночи.

– Значит, нападут они на караван утром, – подытожил Айнакул.

Утром впереди шатров встали сорок чоро во главе с Манасом. За шатрами паслись тысячи верблюдов и лошади. Две тысячи аскеров с двух сторон поляны расположились в укрытиях. Далее все произошло так, как предполагал Чалы. С боевым кличем, размахивая саблями, семьсот воинов Кайып-Данга помчались в сторону сорока чоро. Кони под воинами разогнались так сильно, что, казалось, могут растоптать любые преграды на пути. Двигаясь через поляну, кони начали падать. Сначала падали передние, скачущие следом перепрыгивали через них и падали, попав в другие лунки. Везде были слышны вопли, крики от боли, ржание и стоны лошадей, проклятия людей. Скачущие позади около полутора сотен воинов Кайып-Данга во главе с Акуном успели остановить своих коней и повернули назад. Две тысячи аскеров, вооруженных копьями, окружили валявшихся воинов Кайып-Данга и обезоружили всех до единого. От воинственного вида джигитов Кайып-Данга не осталось и следа. У каждого из них были повреждения рук и ног. У некоторых сломаны ребра. У самого Кайып-Данга была сломана нога. Его и привели к Манасу. При виде Манаса Кайып-Данг от удивления потерял дар речи.

– Манас?! – через силу прохрипел он и потерял сознание.

– Кайып-Данг?! – невольно поразился Манас и продолжил: – Это ошибка. Он бы не стал на меня нападать. Он пришел к нам на помощь в сражении с войском Нескары.

– Мы думали, что вы калмыки, – сказал молодой воин, который удерживал голову Кайып-Данга.

– А почему? – задал ему вопрос Айнакул.

– Нам сообщили, что вы разговариваете на калмыцком, – ответил воин.

Айнакул расхохотался, показывая на Мажика и Чалы:

– Вот виновники сегодняшнего набега братьев.

Все сорок чоро во главе с Манасом смеялись до слез, поняв суть веселья Айнакула. В это время очнулся Кайып-Данг, улыбнулся виновато и попытался привести себя в сидячее положение.

– Тихо! Не шевелись! Сейчас тебе ребята поставят лубки! – Манас нагнулся к нему и не дал сесть.

Положили Кайып-Данга на верблюда, соорудив на нем целое хозяйство, чтобы раненый в лежачем положении почувствовал себя лучше и было безопасно для ноги с переломом. После этого караван направился в сторону городка Дангу. Все воины Кайып-Данга, помогая друг другу преодолеть боль и недомогание, тоже двинулись к себе домой…

Когда стали видны очертания города, люди Манаса увидели пару сотен всадников, которые скакали навстречу каравану, на ходу стреляя из луков. Одна из стрел попала в руку Бакая, который чуть не свалился с коня от неожиданности. Несколько воинов Кайып-Данга, которые не получили телесных повреждений при набеге на караван, с криком «Стойте!» поскакали навстречу нападавшим. От злости на врага, который стрелял в человека, в Бакая-ава, которого он боготворил, Манас рванул на Аккуле в сторону лучника. Вторую стрелу Манас отбил щитом в сторону: она летела к нему. Лучник начал заправлять третью стрелу. В это время гнедой конь под лучником резко повернул назад и поскакал изо всех сил, унося своего хозяина от кары Манаса. Возможно, он многократно участвовал на торжествах в игре «Догоняй девушку». Лучник, не обращая внимания на своего коня, пытался еще раз прицелиться в Манаса, развернувшись в седле. Отбил Манас и эту стрелу и ударил Аккулу по бокам пятками. Мигом поравнялся Аккула с конем лучника. Вырвал Манас лучника из седла, и с него слетел головной убор, высвободив девичьи косы. Косы той девушки, которая попала стрелой в левый глаз лучника Шанмусара. От удивления на миг растерялся Манас, не зная, что предпринять. Не выпуская девушку из своих объятий, спросил ее:

– Это ты?!

– Пусти меня! Убийца! – кричала девушка и колотила Манаса по плечам своими нежными ручонками. Оттого что сама не в силах была освободиться из сильных рук Манаса, ей стало обидно, и она заплакала. Впервые в жизни она почувствовала, что бывает такая сила, преодолеть которую невозможно.

– Пусти меня! Убийца! – Она еще раз попыталась освободиться из рук Манаса.

– Я не убийца! Я воин! – прокричал Манас, сильнее сжимая ее плечи. И почувствовал, что тело девушки обмякло, стало безжизненным. Точно так же когда-то случилось с Мендибаем-ава.

Он поскакал в поисках ручейка, чтобы обрызгать ее лицо водой, привести ее в чувство. Нашелся в одной из ложбин родник. Манас спрыгнул с Аккулы с девушкой в руках. Не отпуская ее из рук, встав на колени, Манас одной рукой побрызгал водой на красивое смуглое лицо девушки. Она очнулась, но у нее не было сил что-либо предпринять.

Она посмотрела на Манаса ненавидящими глазами и сказала:

– Ты убил моего отца.

Враждебный тон девушки разбередил чувства Манаса.

– Кто твой отец?! – Не мог Манас вспомнить подходящего человека из числа своих жертв. Последними были враги, которые пытались срубить ему голову, чтобы отвезти ее Эсенкану. Одного его врага уничтожила она сама. После этого как она смеет называть его убийцей.

– Кайып-Данг! Я дочь Кайып-Данга! – ответила девушка твердым голосом. Чувствовалось, что к ней возвращаются силы.

Манас рассмеялся: «Вот оно что!» Откуда она взяла, что Манас убил Кайып-Данга?

– Кайып-Данг жив-здоров! И возвращается к себе домой!

Почему-то ему было радостно сообщить ей такую новость. Он смотрел на нее, будто сам Тенгир оправдал его перед таким прекрасным созданием. Был тысячи раз благодарен Тенгри за теплый взгляд девушки, который возвращался к ней после сообщения Манаса.

– Правда? – Тихий недоверчивый голос девушки вызвал у него тревогу.

«Да! Да! Да!» – Манасу захотелось тысячу раз крикнуть девушке, чтобы она поверила ему.

– Правда, – сказал он просто и тихо.

Она с молниеносной быстротой обняла Манаса за шею, поцеловала в щеку и соскочила с его колен.

– Извини, – произнесла она, поправляя свою одежду.

Манас не слышал ее. Будто ее поцелуй в щеку подул на сердце пламенем, что начало гореть, выбрасывая кипящую кровь в жилы, сковывая все тело в одном положении. Трудно было Манасу шевельнуться, встать на ноги и что-то сказать в ответ. А девушка ждала. Ждала, чтобы он тоже поцеловал ее. Исчезли враждебные чувства. Возвратился тот испуг за жизнь Манаса, когда Шанмусар прицелился в него.

С тяжелым вздохом Манас встал на ноги и посмотрел на девушку. Хотел назвать ее по имени. Вспомнил, что он еще не знает ее имени.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Караберк, – ответила она, отведя свой взгляд от Манаса. А он, ее взгляд, беспрестанно устремлялся к Манасу, не подчиняясь ее воле.

– Ну, что, Караберк, – предложил Манас, – давай отведу тебя к твоему отцу.

– Я хочу пешком пройтись. – Не дожидаясь Манаса, Караберк пошла в сторону своего городка.

– Караберк, – обратился Манас к ней.

Девушка остановилась. Манас подошел к ней.

– Я хотел сказать, что благодарен тебе. – Манас сам себя не слышал.

– За что? – спросила она.

– За твою меткость. – Манас не стал дальше говорить.

– Я испугалась за тебя, – призналась Караберк, вспоминая и улавливая в себе то чувство, которое она испытала, когда запустила стрелу в глаз Шанмусара.

Голос Караберк был для Манаса голосом родного человека, будто матери Чыйырды, готовой отдать жизнь за своего сына, заслонить его от стрелы врага. Манасу казалось, что Караберк относится к нему точно так же, как и мать. Признание Караберк говорило ему именно об этом.

Манас обнял ее и прижал к себе. Караберк не сопротивлялась, ей хотелось, чтобы Манас еще сильнее прижал ее к своей богатырской груди.

– Станешь моей женой.

Караберк не было понятно, он ее просит или ей приказывает. Она почувствовала, что ей сейчас все равно:

– Стану твоей женой.

Тоже вышло странно: она дает согласие или сама себе обещает стать женой Манаса.

Взявшись за руки, они пошли в сторону каравана, который остановился у въезда в городок. Они шли, смотрели друг на друга и чувствовали, что не могут оторвать глаз. Душа каждого из них была наполнена благодарностью к Тенгри за то, что он позволил им найти друг друга.

– Что нам делать? – Прискакал Айнакул.

– Что нам делать? – Прискакал Акун.

Манас и Караберк не могли ответить своим людям. Они были далеки от действительности. Они парили в небесах, обещали перед Тенгри друг другу быть вместе во все времена. Неужели непонятно? Не мешайте им побыть в своих мирах, которые объединяются, которые отныне превращаются в один большой другой мир. У обоих светились глаза, но они ничего не видели, кроме себя. Ничего не слышали, кроме стука своих сердец, и не чувствовали ничего, кроме себя. Аккула и гнедой конь тоже сошлись вместе и поплелись за своими хозяевами.

Айнакул и Акун переглянулись между собой и ускакали обратно…

Дней через десять в глиняный дворец Кайып-Данга прибыли свататься бай Жакып и Чыйырды со своими близкими и знатными людьми из нескольких аулов. Манас со своей первой дружиной, восьмьюдесятью четырьмя джигитами, следовал за ними с многочисленным табуном лошадей, отарами овец и стадами коров в качестве калыма для невесты…

Для жителей городка Дангу наступил праздник. Три дня и три ночи длился той в честь проводов Караберк замуж. Встреча Караберк с родными Манаса стала народным обычаем кыргызов. Она пришла на смотрины с поклоном, закрывая лицо и прижимая свои руки к груди. Ей было стыдно, что она ранила Бакая стрелой в руку, – ее поклон был адресован именно ему. Но она не смогла сказать об этом. А все приняли ее поклон как знак уважения к родным Манаса и покорности своей судьбе, что объединила ее с тютюном Манаса. Ее приветствие очень понравилось родным Манаса и знатным людям всех аулов кыргызов, чья похвала вознесла этот поступок на уровень легенды и впоследствии превратила в народный обычай. С тех пор все кыргызские снохи приветствуют старших родичей мужа поклоном, те в свою очередь отвечают им словами:

– Пусть Тенгир благословляет тебя!..

Встреча Манаса с дедушкой Чыйыр-бием

Когда появился Нескара с несколькими жайсанами во дворе дворца Эсенкана, его помощник доложил о его прибытии правителю калмыков и манжу. Весть о том, что Нескара бежал от Манаса, дошла до Эсенкана быстрее, чем сам Нескара. Эсенкан уже переболел поражением своего богатыря и возненавидел его так, что от одного его вида готов был взбеситься. Эсенкан сказал своему помощнику, что не хочет видеть Нескару. Когда помощник Эсенкана сообщил Нескаре об этом, для него будто перевернулась земля. Какое унижение! Какое оскорбление! Он приехал к Эсенкану за утешением и поддержкой. Укорял себя за то, что бежал от Манаса, когда тот направился к нему с крутящимся мечом, чтобы зарубить его, Нескару. Лучше было бы принять смерть от руки врага, чем испытывать такое унижение. Надо ждать, вдруг Эсенкан смилостивится. Ждать до конца. Нескара нашел себе место во дворе и расположился для ожидания приема Эсенкана. Всех жайсанов, которые прибыли с ним, он отпустил по домам…

Прошел к Эсенкану на прием грозный Жолой, с усмешкой поглядывая своими узкими глазами на Нескару. На миг остановился Жолой у входных дверей во дворец и еще раз посмотрел на Нескару. Его толстая шея не давала возможности повернуться его голове, и поэтому Жолою пришлось повернуться к Нескаре всем телом. Толстые густые усы Жолоя, изгибаясь зигзагом, доходили до ушей. Они, казалось Нескаре, совсем закрывали плоский и широкий нос Жолоя, который сливался с выпуклыми и жирными щеками. Широкие плечи делали его больше похожим на борца, нежели на воина. Волосы были сплетены в одну косу и, подобно деревянной палке, торчали позади шеи. Редкие и короткие волосы виднелись на незаметном подбородке.

Не только слова Жолоя были неприятны для Нескары, но и его наглый вид, заставивший задрожать от ненависти. У Нескары невольно закрылись глаза. Когда он их открыл, Жолоя уже не было видно в дверях – он сидел напротив Эсенкана, согнув спину перед правителем.

– Нескара не оправдал моего доверия, – сказал Эсенкан. – Не смог он справиться с Манасом.

– Таксыр мой, – вставил Жолой, – он слабовольный человек. Таким людям никогда нельзя оказывать доверие.

Эсенкан улыбнулся. Жолой сам залез головой в петлю.

– Теперь это дело поручается тебе, Жолой-баатыр! – Улыбка еще не сошла с лица Эсенкана.

– Я вам признателен, мой таксыр! – Жолой головой коснулся пола. – Постараюсь оправдать ваше доверие.

Все действия Жолоя говорили о его чрезмерной уверенности в себе и радости от такого поручения правителя.

– Надеюсь, что ты привезешь голову нашего врага, – Эсенкан был уже суров и грозен, – а не свои бессовестные глаза, как Нескара. Кстати, его судьбу тоже поручаю тебе.

– Я вам благодарен, мой таксыр! – Жолой еще раз коснулся земли лбом около ног Эсенкана.

– Сколько тебе нужно войска, ты сам решай и немедленно выступай, – сказал Эсенкан и дал понять Жолою, что разговор окончен. – Если привезешь его живьем, тебе слава и почести вдвойне.

Вот уже больше пятнадцати лет слышит он про Манаса, и никак его люди не могут справиться с этим злом. Какие только меры не принимались – все без толку. А этому самонадеянному Жолою тоже нет никакого доверия. Больше пока некому доверять. Алооке-хан уже стар, стал дряхлым. Вот бы его сына испытать на войне. Говорят, что он прошел хорошую школу. Кстати, в школе вооружения занимались с новым оружием, огнеметным, но так и не добились успеха. Сколько людей убили просто так, испытывая это оружие.

Надо с ними переговорить, и нужно поторопить, чтобы быстрее приступили к вооружению войск этими огнеметами. Говорили, не огонь метают, а железо, вернее, наконечник стрелы на далекие расстояния. Если получим это оружие, надо направить войско в земли за Оральскими горами. Но прежде надо похоронить Манаса…

Когда Жолой вышел от Эсенкана, Нескара почувствовал, что судьба его решена и сейчас она в руках Жолоя. Подтверждая его мысли, Жолой махнул ему рукой, приглашая к себе.

– Ну что, баатыр Нескара, – с издевательской улыбкой проговорил Жолой. – Дам я тебе еще одну возможность проявить себя в бою. Поедешь со мной за Манасом. Поможешь мне поймать Манаса своим бегством. Собери своих людей.

Несмотря на свое неприязненное отношение к Жолою, Нескара принял его слова как спасение. Вместо неопределенности, которая грызла все его сознание, появилась какая-то ясность в его судьбе. Поможешь, говорит, своим бегством. Значит, у него уже созрела мысль, как уничтожить Манаса. Это Манас его довел до такого презренного состояния. Он должен быть уничтожен. Дальше можно будет выправить свое положение. Будет еще много времени, чтобы показать себя. А если самому удастся уничтожить Манаса, то он вернет себе былую славу. Тогда внимание и любовь Эсенкана вновь вернутся к нему.

Жолой от имени Эсенкана пригласил в поход стрелка Каражоя, который взял с собой двадцать воинов. Он всегда говорил, что его воины – это стрелы, которые находятся в колчане. Если в колчане четыреста стрел, хвалился он, – значит, у него четыреста воинов. А те двадцать воинов, следовавших за ним, все были стрелками – учениками Каражоя. Взял с собой Жолой манжуйского богатыря Доодира, который был известен своей кровожадностью, с тысячами жайсанов. По просьбе Эсенкана примкнул к Жолою хан тебитов Кырмус-шаа с тремя тысячами воинов. Направил вместе с Жолоем Эсенкан и своих нукеров-советников Айжанжуна и Кунжанжуна, чтобы удостовериться в возможностях юного хана кыргызов Манаса. Сам Жолой взял свое войско численностью один тумен. За всеми частями сборных войск Жолоя двинулся и Нескара с пламенем внутри оттого, что его уже не причисляют к знати: оставили его замыкающим, в оскорбление, с тремястами жайсанами, которые остались от его похода…

* * *

Зимние снежные короткие дни, казалось Манасу, прошли очень быстро. В землях Алтая уже заметно стала увеличиваться продолжительность светлого времени дня. Дольше стало светить солнце на пастбищах, заставляя таять снежные покровы, раскрывая для животных прошлогодние травы. В один из таких дней ранней весны в юрте сидели Манас, Бакай и Кутубий. В ханской юрте от огня в очаге было тепло и светло.

– Бакай-ава, – обратился Манас к Бакаю. – Я не могу вас отпустить одного.

– Я буду осторожен, Манас, – ответил Бакай. – Переоденусь в одежду дербиша. Никто не посмеет меня остановить.

– А если вас попросят люди, – включился в разговор Кутубий, – совершить какой-нибудь обряд. Вы же не дербиш на самом деле.

– На самом деле не дербиш, – улыбнулся Бакай, – но знаю очень много обрядов. Так что не переживайте.

В это время в юрту зашла Караберк. Скрестив руки на груди, она поклонилась Бакаю.

– Мудрый ава, я с поклоном, – сказала Караберк звонким голосом. Она внесла как сноха еще один обычай в жизнь кыргызов – не называть по имени старших родственников мужа, а называть по достоинству каждого.

– Да благословит тебя Тенгир! – ответил Б акай.

– Мой хан! – обратилась Караберк к Манасу. – Ждем вас на чаепитие.

– Мы скоро придем, – сказал Манас.

Караберк пригласила их в свою юрту, где уже находились бай Жакып, Чыйырды и Бакдоолет. Юрта Караберк находилась рядом с ханской юртой, где Манас принимал людей в дневное время. Втроем они быстро зашли в юрту Караберк и поздоровались со старшими.

– Какие-нибудь новости имеются от Эсенкана? – спросил бай Жакып, проявляя заботу о ханстве.

– Да, отец! Жолой, говорят, выехал с приветом от Эсенкана, – рассмеялся Манас. – К осени они будут здесь.

– Может быть, нам перекочевать в земли Ала-Тоо. – Бай Жакып тоже рассмеялся. – Чтобы запутать привет Эсенкана.

– Нельзя, отец! Весь путь перекочевки занят врагами, – объяснил Манас. – Окажемся меж двух огней.

Бай Жакып быстро сообразил, что Манас держит свою руку над кровеносными жилами происходящих событий и чувствует даже сердцебиение земли под ногами.

– Бакай-ава уезжает, отец, – сказал Манас. – Можете передать привет вашим родным.

После чаепития все трое вернулись опять в ханскую юрту.

– Возьмите с собой Дархудая, Бакай-ава, – Манас обратился к Бакаю. – Его вы оставите в Бейджине, а сами возвращайтесь в Кашгар.

– Хорошо, Манас, – на этот раз согласился Бакай. – Что за парень этот Дархудай?

– Сын Жайсонга, Бакай-ава, – ответил Кутубий. – Разговаривает на семи языках. Сообразителен. Умеет писать и читать любые грамоты.

– Годится. – Бакай был доволен характеристикой будущего своего ученика. – Главное в нашем деле сообразительность.

– Я думаю, пора мне проведать дедушку по линии матери, – сказал Манас, – узнать кое-какие секреты Орозду-баатыра. Все остальное поручаю Кутубию. Пусть Жайсонг перекочует в сторону Байкела. Жолоя будем встречать там, на Ак-Кые. К приезду Жолоя я постараюсь возвратиться.

Через два дня Манас со своими сорока чоро в сопровождении аксакала Бадалбая в качестве проводника выехали в сторону Енисея для встречи с дедушкой Чыйыр-бием, чтобы получить у него благословение перед выходом на тропу великого Орозду-баатыра. И выяснить кое-что связанное с пулями Орозду-баатыра, которые предназначены служить талисманом для Манаса и в будущем для его сына, после того как они пригубили их в день рождения.

Бакай и Дархудай, переодевшись в одежду дербишей, тоже двинулись в сторону Бейджина, прося у Тенгри исполнения желаний, обращаясь к Вечному Синему Небу.

Кутубий и Акбалта во главе двух тысяч аскеров племени катаган и сотен джигитов из аула Акбалты направились в сторону Ак-Кыи, чтобы обеспечить перекочевку аулов Жайсонга и овладеть наблюдательными местами на вершинах мангульских гор для просмотра движения войск Жолоя на пути к Алтаю.

* * *

Бадалбай безошибочно определял направление, в котором нужно двигаться, еще в далеком прошлом, когда он, будучи тринадцатилетним парнем, сопровождал своего уважаемого аксакала Акбалту. Когда они первый раз направились в сторону Енисея, они оба не знали, как добраться до Чыйыр-бия. А сейчас-то Бадалбай помнит дорогу, что может сократить время пути.

Когда они подъехали к тому месту, где встречали их, Акбалту и Бадалбая, в первом кыргызском ауле на берегу Енисея, то они не увидели аула. На месте аула тлели деревянные каркасы юрт. Лежали несколько человеческих тел, обгоревших, пораженных стрелами. Тела мужчин, женщин и детей. Зрелище было ужасное. Оно подействовало на Манаса отрезвляюще, вызвав у него внутреннее напряжение. Пока ехали, по рассказам Бадалбая Манасу представлялись благодатными, мирными те земли, где находились его корни по материнской линии. То, что они увидели перед собой, не укладывалось в сознание. Но увиденное заставило всех насторожиться, оглядеться по сторонам и найти удобные места для укрытия, если произойдет внезапное нападение со стороны неизвестных грабителей. Быстро нашли следы неприятельского набега на аул. Внимательно осмотрели всю местность и в уме восстановили весь ход развития событий в этом небольшом ауле на берегу Енисея. По трупам людей можно было предположить, что погибли только женщины и старики.

– Что вы об этом думаете? – с таким вопросом обратился Манас к Айнакулу и Мажику, которые оказались рядом.

– Неприятели напали внезапно, – начал Айнакул. – Связали всех и угнали в рабство. А кто не может идти, всех перебили. Аул сожгли.

– Мне кажется, – предположил Мажик, – узнав о нападении, жители аула убежали. Остались в ауле те, кто не мог передвигаться.

– И то и другое, – сказал Манас, – может быть возможным развитием событий. Ищем убежище.

– С восточной стороны чую чей-то взгляд. – Подъехал Абдылда поближе к Манасу, показывая плетью на высокогорные участки. – Надо разведать. Я поехал, мой хан!

Не ожидая ответа, Абдылда ускакал в сторону высокой горы.

– Чалы! – крикнул Айнакул. – Помоги Абдылде!

За Абдылдой поскакал и Чалы.

– Мажик! – повернулся Манас к Мажику. – Куда ведут следы грабителей? Разведайте!

Мажик взял с собой еще троих чоро, и поехали они по многочисленным следам копыт лошадей, разбираясь и разгадывая направление движения людей, совершивших разбой в ауле. Манас еще никого не видел из числа енисейских кыргызов, но он уже чувствовал своеобразную боль в себе за судьбу сородичей. Вспомнил, что сказал тесть Кайып-Данг, прощаясь с дочерью Караберк.

– Манас! – сказал он. – Сынок мой! У каждого сына кыргыза имеются три народа, три родни. Первый народ – родня отца, второй народ – родня матери. Третий народ – родня жены. Вот ты сегодня, женившись на нашей дочери, обрел третий народ – родню Караберк. Это мы. Все эти три народа ты должен почитать, уважать и беречь от неприятелей. Они ответят тебе взаимностью. Но ты и хан! Отец всех народов в своем ханстве.

Манас вспомнил Кайып-Данга. Бедный тесть со сломанной ногой, стоя на костылях, со слезами на глазах навсегда прощался со своей дочерью. «Енисейские кыргызы тоже мой народ», – подумал Манас, вспоминая слова тестя. Он не заметил, как правая рука крепко сжала рукоять сабли с левой стороны. Ему показалось, что пока он ничего еще не сделал для своего народа. Подумаешь, побил Нуукара и Нескару. Где народ – родня отца? Еще они находятся в разных частях земли. Где народ – родня матери? Никого еще не видел до сих пор. Выходит, имеет он только один народ, только родню жены. Манас помчался за Абдылдой и Чалы…

Внутри пещеры было очень темно. Она была заполнена стариками, женщинами и детьми. Свет пробивался вовнутрь только через входной проем пещеры. Только привыкнув к темноте, можно было увидеть испуганные глаза людей. Они наперебой рассказывали, что все мужчины аула, спрятав в этой пещере женщин, детей и стариков, увели с боем грабителей в сторону перевала к аулам Чыйыр-бия, через Кайнарское ущелье. Хотя прошло с тех пор уже несколько дней, люди боялись выходить из пещеры. Вызвался один из стариков показать дорогу до Кайнарского ущелья. Бадалбай не мог вспомнить, где находится это ущелье.