Текст книги "Наполеон Великий. Том 2. Император Наполеон"
Автор книги: Николай Троицкий
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 10 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Именно интеллект был первоосновой общепризнанного наполеоновского обаяния. Современники почти единодушно свидетельствовали, что Наполеон «в совершенстве умел быть обворожительным» и «когда он хотел, то не было человека, более обаятельного, чем он»[494]494
Коленкур А. де. Цит. соч. С. 68; Стендаль. Собр. соч. Т. 14. С. 16 (цит. воспоминания Франческо Мельци – вице-президента Итальянской республики 1802–1805 гг.).
[Закрыть]. Как никто, он мог заинтересовать, убедить, пленить любого собеседника, излагая или оспаривая те или иные идеи и рассыпая при этом афоризмы, которые впору было записывать за ним. Многие из них были записаны – философские («Люди полезны своими идеями, но идеи сильнее самих людей», «Легче создавать законы, чем следовать им»), житейские («От великого до смешного – один шаг», «Дурак имеет великое преимущество перед человеком умным: он всегда доволен собой», «Копните русского и найдете татарина»), зачастую парадоксальные («Один плохой главнокомандующий лучше, чем два хороших», «Армия баранов, предводительствуемая львом, лучше, чем армия львов, предводимая бараном»).
В характере Наполеона как личности было много хороших черт. Он не был ни мелочным, ни злопамятным, как, например, Александр I: не карал явных иуд, вроде Талейрана и Фуше, предпочитая использовать их деловые качества; не стал мстить любовнику своей жены капитану И. Шарлю и оставил его на службе, хотя от одного взгляда на него приходил в ярость; простил уличенного в служебных злоупотреблениях генерала Д. Вандама, сказав его обвинителям: «Если бы у меня было два Вандама, то одного из них я повесил бы за это»[495]495
Отечественная война и русское общество. Т. 3. С. 35–36.
[Закрыть].
Выше всего он ценил в людях, будь то друзья или враги, благородство и мужество. Широко известно, как он возвращал шпаги взятым в плен неприятельским военачальникам (австрийцу М. Мервельдту при Лейпциге, русским – Н. Г. Репнину при Аустерлице, П. Г. Лихачеву при Бородине и К. М. Полторацкому при Шампобере), а фельдмаршала С. Вурмзера и генерала К. Макка (Австрия) попросту отпустил домой. Но вот мало известный факт. Во время «Ста дней» ему доложили, что герцог Л. Ангулемский (племянник Людовика XVI и Людовика XVIII) бежал, покинутый своими войсками, которые перешли на сторону императора, и что верным герцогу остался только один офицер, теперь арестованный, – что с ним делать: осудить, расстрелять? Наполеон повелел наградить этого офицера орденом Почетного легиона[496]496
См.: Анекдоты Наполеона с очерком его жизни… М., 1853. Ч. 1. С. 68–69.
[Закрыть].
О благородстве самого Наполеона можно спорить. Наряду с возвышенными поступками он был способен, как мы уже видели (на примерах его походов в Италию, Египет и Сирию) и еще увидим, действовать безнравственно, цинично. Но личное мужество было присуще ему в высочайшей мере. Он мог не только вести солдат в штыковую атаку, как под Тулоном, или под огненный смерч врага, как при Арколе, но и стоять на командном пункте под неприятельскими ядрами, как при Эйлау и Монтеро, и при этом успокаивать своих «ворчунов», которые звали его к себе в укрытие: «Не бойтесь! Еще не отлито ядро, что убьет меня!»[497]497
Лашук А. Цит. соч. С. 753.
[Закрыть] После ряда покушений на его жизнь он не испугался личной встречи, один на один, с главарем заговорщиков – фанатически смелым и богатырски дюжим Ж. Кадудалем, которому ничего не стоило задушить собеседника. Более того, Наполеон после тех покушений, будучи уже императором, выезжал по делам или на прогулку без охраны, лишь с секретарем или адъютантом, и ругал М. Дюрока за попытки снарядить вслед за ним провожатых[498]498
Д’Абрантес Л. Цит. соч. Т. 10. С. 355–356.
[Закрыть].
Он был хорошим сыном, братом, отцом и другом. Мы уже видели, как много было у него и в молодые, и в последующие годы сердечных друзей, как он ценил их, дорожил общением с ними и как тяжело переживал смерть каждого из них, особенно Л. Дезе, Ж. Ланна и М. Дюрока. В семье он вел себя строже. Чрезвычайно почтительный с «мамой Летицией», он отечески самовластно распоряжался судьбами братьев и сестер. Правда, он одарил их всех (кроме Люсьена, который с 1803 до 1815 г. был с ним в ссоре) княжескими и даже королевскими титулами, но при этом диктовал им свои, подчеркнуто скромные нормы поведения, не терпел в них заносчивости и умерял их претензии, которым не было границ. А разве все это говорит не в его пользу?
Как супруг и в особенности как отец Наполеон тоже вызывает к себе симпатию. Он страстно любил свою Жозефину и до тех пор, пока не узнал о ее изменах, никогда ей не изменял. Нежен он был и со второй женой, Марией Луизой, трогательно заботился о ней и прекратил случайные связи с другими женщинами, исключая лишь его польскую даму сердца, фактически третью жену Марию Валевскую. Сына и наследника своего – Римского короля – он обожал, буквально носился с ним и строил для него самые «наполеоновские» планы. Ради маленького сына (ему было всего три года, когда монархи шестой коалиции навсегда отняли его у Наполеона) император мог отвлечься от любого, хоть самого важного и срочного дела: садился на пол рядом с ребенком и сам «забавлялся с ним, как ребенок»[499]499
Повседневная жизнь Наполеона Бонапарта. С. 127.
[Закрыть]. А какой он был отчим! Редкий мужчина способен так любить пасынка и падчерицу, как любил Наполеон Евгения и Гортензию Богарне – детей Жозефины от ее первого брака.
Между тем с той поры, как гражданин Бонапарт стал императором Наполеоном, количество дел, и ранее неисчислимое, у него прибавлялось, и он по привычке своей лично во все вникал. Вот два примера из книги В. Кронина: «Готовясь в 1806 г. к маневру, который сокрушит Пруссию, Наполеон пишет в Париж: “Спросите г-на Денона (директора Лувра. – Н. Т.) о том, правда ли, что вчера музей открылся с опозданием и публика должна была ждать”. В письме от 17 июля 1805 г. он просит Фуше навести справки о капитане Компьенской лесной комиссии, который когда-то нуждался и влез в долги, а теперь купил дом за 35000 франков. “Не купил ли он его за счет фондов на развитие лесного хозяйства?”»[500]500
Кронин В. Цит. соч. С. 322–323.
[Закрыть]. Известен и такой факт: однажды Наполеон вздумал «обревизовать все муниципальные кассы – и в несколько месяцев все было кончено, причем изловили более чем на 2 млн воровства»[501]501
Трачевский А. С. Цит. соч. С. 187.
[Закрыть]. Зато чиновники-муниципалы больше почти не воровали!
С подчеркнутой теплотой Наполеон относился к семьям (особенно к женам и детям) своих боевых соратников, генералов и маршалов. Показателен такой случай, засвидетельствованный очевидцами. Маршал Лефевр, сын пахаря, первым из маршалов получил от Наполеона титул герцога. Его жена, бывшая прачка, Катрин Хюбшер (кстати, родившая ему 14 детей) стала, таким образом, герцогиней. «Однажды она появилась при дворе выряженная в бриллиантовые, жемчужные, золотые и серебряные украшения, следуя принципу “все сразу”. Строгий к вопросам церемонии господин де Бомон, дежурный камердинер, объявил с оттенком неодобрения: “Госпожа супруга маршала Лефевра”. Наполеон пошел ей навстречу: “Здравствуйте, супруга маршала и герцогиня Данцигская!” (Этот ее титул Бомон опустил). Она быстро повернулась к камердинеру: “Ну что, получил, мальчишка?” Наполеон с удовольствием наблюдал за ее умением поддеть обидчика»[502]502
Кронин В. Цит. соч. С. 352.
[Закрыть].
Своих чиновников, вплоть до министров, Наполеон держал, как и прежде, будучи первым консулом, в ежовых рукавицах, а может быть, и еще строже. Колоритная сцена обрисована по воспоминаниям очевидцев у В. Слоона: «Прибыв после Аустерлица вечером в Париж, император приказал министрам собраться на другой день в 8 часов утра на заседание. Поздравления министров были прерваны его сухим заявлением: “Нам следует теперь заняться более серьезными делами. Кажется, государство подверглось наибольшей опасности не со стороны Австрии. Министр государственного казначейства[503]503
То был граф Франсуа Барбе-Марбуа (1745–1837), довереннейшее лицо императора.
[Закрыть], потрудитесь изложить ваш доклад”. В этом докладе критически освещалось положение дел с финансами: недостаток государственных доходов, продажность чиновников, их жульнические маневры <…>. Трое из числа виновных высших должностных лиц были тотчас же вызваны на заседание <…>. Последовавшую затем сцену можно сравнить разве лишь с грозой, в продолжение которой громовые удары безостановочно раздавались целый час с высоты небес. Один из виновных залился слезами, другой сделал слабую попытку извиниться, третий же не нашел ничего ответить и слушал, словно оцепенев от страха. Под конец император угрожающим жестом приказал всем удалиться». Вслед за тем сразу были приняты жесточайшие меры по розыску средств, «украденных чиновниками»[504]504
Слоон В. Указ. соч. Т. 2. С. 103–104.
[Закрыть].
Бездна разнообразнейших государственных дел, которыми занимался Наполеон, поражала современников и удивляет историков. Стендаль свидетельствовал: все 15 лет своего правления Наполеон ежедневно подписывал в среднем 31–32 декрета, в каждом из которых было по 10–12, а иногда и до 80 статей, плюс еще ставил свою подпись на полях 20–30 докладов, которые, случалось, заставлял трижды-четырежды переделывать[505]505
Стендаль. Собр. соч. Т. 14. С. 154.
[Закрыть]. А сколько писем он отправлял постоянно по разным адресам, не перечесть! Среди них были и ценнейшие письма его братьям-королям (Жозефу, Людовику, Жерому), которые воспринимаются как учебные пособия для начинающих королей. Один из самых дотошных биографов Наполеона А. С. Трачевский – обобщал: «У его секретарей костенели руки, у адъютантов и курьеров подкашивались ноги. Не говоря про массу повелений и указов, издано 30000 одних его писем, да недостает еще тысяч 50»[506]506
Трачевский А. С. Цит. соч. С. 187.
[Закрыть].
Да, секретарям Наполеона знающие люди очень сочувствовали (если не сказать соболезновали). Они воистину не знали «ни сна, ни отдыха» целыми сутками. Дело в том, что Наполеон почти ничего не писал собственноручно. Все, за редким исключением, свои декреты, приказы, запросы, прокламации, бюллетени, письма он диктовал зачастую два совершенно различных документа двум разным секретарям одновременно! – ибо «рука его не успевала за скоростью его мыслей», которые фонтаном били из него и притом в законченном виде, «подобно тому, как вооруженная Минерва выпрыгивала из головы Юпитера»[507]507
Наполеон. Годы величия. С. 122, 123; Слоон В. Цит. соч. Т. 2. С. 123.
[Закрыть]. Удивляясь тому, как много разнокалиберных дел успевал Наполеон решать ежедневно, надо еще учитывать, что половину своего времени он как государь провел в боях и походах от египетских пирамид до Московского Кремля, дал не менее 60 сражений – больше, чем Александр Великий, Ганнибал, Цезарь, Фридрих Великий и Суворов вместе взятые. Ведь он рассылал тысячи директив во все концы своей империи не только из Парижа, но также из Рима, Вены, Мадрида, Берлина, Москвы и с походных биваков до и между битвами. «Это был единственный человек на Земле, который на протяжении всей своей жизни не мог сидеть ни минуты сложа руки», – так сказал о фантастической работоспособности Наполеона его министр юстиции граф М. Л. Моле. Столько успеть и вынести к 46 годам жизни мог, разумеется, только гений, но к тому же еще, по выражению Гёте, «человек из гранита»[508]508
Эккерман И. П. Цит. соч. С. 551.
[Закрыть]. Как тут не вспомнить сказанное одним из учителей Бриеннской военной школы о юном Наполеоне: «Он сделан из гранита, но внутри у него вулкан».
Из негативных свойств личности Наполеона главным был его деспотизм. Как всякий деспот, он, по признанию даже его почитателей, был «невысокого мнения о человеческом роде»[509]509
Коленкур А. де. Цит. соч. С. 349.
[Закрыть] (вспомним здесь откровение Александра I: «все люди – мерзавцы»[510]510
См.: Кизеветтер А. А. Император Александр I и Аракчеев // Исторические очерки. М., 1912. С. 305.
[Закрыть], или позднейшую сентенцию Л. Д. Троцкого обо всех нас: «…злые бесхвостые обезьяны, именуемые людьми»[511]511
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. М., 1991. С. 393.
[Закрыть]). Безусловно, у Наполеона были исключения из «человеческого рода» – его родные, друзья, боевые соратники, любимые женщины. Но к большинству человечества он относился бездушно и мог любого из окружающих за любую (пусть даже непозволительную) провинность обидеть, унизить, оскорбить. После датски грубой головомойки, которую он устроил Талейрану (уже заподозрив его в измене), старый лис только вздохнул: «Как жаль, что такой великий человек так дурно воспитан!»[512]512
Цит. по: Борисов Ю. В. Ш.-М. Талейран. М., 1986. С. 248.
[Закрыть] В приступах гнева, которым Наполеон был подвержен (а то и разыгрывал их артистически, на зависть самому Тальма), он не щадил и самых близких друзей, зная, что никто из них, кроме Ланна, не рискнет ему перечить.
Показательно для него как деспота отношение к женщинам. Да, он почитал свою «маму Летицию», любил всех сестер и обеих жен, влюблялся в других женщин, искренне называл Марию Валевскую «ангелом». Но вообще он считал прекрасную половину человечества умственно и духовно неполноценной, усматривая главные ее грехи в несерьезности, непостоянстве и особенно в неуемной тяге к болтливости. Читатель, должно быть, запомнил сцену, представленную в первом томе «Наполеона Великого», когда первый консул властно рекомендует Лауре Пермон (будущей герцогине д’Абрантес) вписать в ее герб такие слова: «Все видеть, все слышать и обо всем сразу же забывать». Женщин, которые пытались влиять на политику, Наполеон просто не выносил, о чем наглядно свидетельствует его неприязнь и даже репрессии против Жермены де Сталь и хозяйки одного из модных салонов в Париже Жюли Рекамье (их обеих он выслал из Парижа, а де Сталь позднее – еще из Франции).
Одной из самых дурных черт Наполеона-деспота была его привычка вмешиваться в брачные дела своих подданных: он либо запрещал им жениться, либо требовал развестись с женами, мотивируя свои капризы, как ханжа и скряга. Маршалу Бертье он не разрешал жениться на маркизе (!) Джузеппине Висконти, как ветренице, а генералу Коленкуру – на фрейлине своего двора Адриенне де Канизи, как разведенной. В то же время он требовал, чтобы его брат Люсьен развелся со своей супругой – вдовой разорившегося спекулянта Александриной Жубертон, неприлично безродной для члена императорской фамилии, – обещая ему взамен ни больше ни меньше как трон в Испании или Португалии. Люсьен отверг предложенную сделку и рассорился с Наполеоном на 12 лет.
Деспотический характер Наполеона заставлял его подданных задумываться над судьбами империи. Они и восхищались «повсюдностью» императора, и боялись ее, понимая, что если он так самовластно держит огромную империю в своих руках, то стоит ему пасть (в бою, от болезни, жертвой заговора или несчастного случая), как рухнет и вся империя. Ведь никто другой в роли государя не смог бы следовать его принципу: «Для правительства нерешительность государей – то же, что и паралич в членах тела»[513]513
Наполеон Бонапарт. Императорские максимы. С. 166.
[Закрыть]. Многие сознавали, что должен быть предел возможностям любого гения, и опасались, как бы Наполеон не обрушил страну в глубочайшую пропасть. Самые проницательные (раньше всех – Ш. М. Талейран) замечали, что к 1810 г., когда могущество наполеоновской империи было в апогее, военная машина Наполеона уже перенапряглась и грозила отказать. Разгромив подряд пять коалиций, его солдаты устали, а генералы и маршалы пресытились победами. Ведь все эти бывшие пахари, конюхи, бочары, половые, бывшие солдаты и сержанты стали не просто маршалами, а баронами и графами, герцогами и князьями, принцами и королями, сами превратились в аристократов, вроде тех, кого они в своей революционной молодости призывали вешать на фонарях. Бернадот, ставший королем Швеции, не мог стереть с груди юношескую татуировку «Смерть королям и тиранам!», но стыдился ее. Наделенные вдосталь титулами и орденами, поместьями и деньгами, маршалы сочли себя достаточно повоевавшими и жаждали, что называется, почивать на лаврах. Конечно, они еще повиновались Наполеону (все чаще ворча за его спиной) и могли, как встарь, блеснуть в сражении с любым противником, но уже без былого энтузиазма.
«Начало конца» (по крылатому выражению Талейрана) наполеоновской империи в 1810–1811 гг. провидели и во Франции, и в Европе лишь единицы. Среди них, как ни странно, была мать Наполеона («Madame Mère», как ее величали) Летиция Буонапарте, которой просто не верилось, что такое неправдоподобное могущество может продлиться долго. «Надо откладывать про запас, – говорила “мама Летиция”. – Ведь когда все это лопнет, мне на руки свалятся сразу 7–8 монархов!»[514]514
Трачевский А. С. Цит. соч. С. 8.
[Закрыть] Подавляющему же большинству современников Наполеон и его империя после Тильзита вплоть до 1812 г. казались всемогущими. «Кто не жил во времена Наполеона, – вспоминал А. И. Михайловский-Данилевский, – тот не может вообразить себе степени его нравственного могущества, действовавшего на умы современников. Имя его было известно каждому и заключало в себе какое-то безотчетное понятие о силе без всяких границ»[515]515
Михайловский-Данилевский А. И. Описание Отечественной войны 1812 г. СПб., 1839. Т. 1. С. 153.
[Закрыть].
Глава II
Предгрозье
Самое важное в политике – следовать своей цели: средства ничего не значат.
Наполеон
1. Испанский синдром
Мы видели, что Наполеон мог аннексировать по соседству (а потом «облагодетельствовать» своим Гражданским кодексом) ряд малых государств, вроде Голландии или Неаполитанского королевства, мирно, без войн. Точно так же, мирно, возжаждал он присоединить к себе и первую, отнюдь не малую, страну, которая не покорилась ему и стала для него предвестием конца, Испанию. Она к 1808 г. уже склонялась под влияние Англии, тем самым нарушая континентальную блокаду и потенциально угрожая Франции с тыла. Взять Испанию под свой контроль Наполеон считал необходимым не только ради того, чтобы обезопасить свои тылы и во избежание прорыва континентальной блокады на Пиренеях, но еще и с целью «перелицевать» исторический пример – жест Людовика XIV. Дело в том, что именно Людовик XIV в 1700 г. посадил на испанский трон своего внука Филиппа Анжуйского, который и стал родоначальником испанской ветви Бурбонов под именем Филиппа V. «Испанцы, – цитирую Е. В. Тарле, – приняли нового короля и новую династию в те времена и удержали их на престоле, хотя пол-Европы тогда пошло войной против Людовика XIV с целью удалить Филиппа. Почему же теперь Наполеону, который вне всяких сравнений могущественнее Людовика XIV, может не удаться подобная же комбинация? Почему он не может водворить в Испании династию испанских Бонапартов? И притом ему вовсе и не придется воевать с Европой, как пришлось Людовику XIV: Европа уже разгромлена и покорена, а с Россией – союз»[516]516
Тарле Е. В. Наполеон. М., 1992. С. 251.
[Закрыть]. Чтобы осуществить задуманное, Наполеон разработал сатанински гениальный план.
Испанский престол занимали тогда «три дегенерата»[517]517
По определению А. Кастело. См.: Кастело А. Наполеон. М., 2004. С. 169.
[Закрыть] из династии Бурбонов. Король Карл IV, которому в 1808 г. перевалило за 60, был уже немощным, слабоумным и, главное, затертым под каблук своей сварливой и развратной жены Марии Луизы. Королева ненавидела и мужа, и сына, столь же недалекого умственно, как и его отец, принца Фердинанда, о котором Наполеон говорил: «…он равнодушен ко всему и не имеет ни малейшего представления ни о чем»[518]518
Correspondance de Napoléon. T. 17. № 13778. P. 39–40.
[Закрыть]. Зато Мария Луиза смолоду и надолго завела себе любовника – бравого лейб-гвардейца Мануэля Годоя, который, по выражению Д. Чандлера, «через постель королевы пролез к власти», стал генералиссимусом и премьер-министром, фактически правителем Испании, а королю отвел роль сутенера его собственной жены. Уже в 1804 г. Стендаль оставил в дневнике такую запись о Годое: «Могущественнее испанского короля, потому что спит с королевой»[519]519
Стендаль. Собр. соч. М.; Л., 1949. Т. 15. С. 97.
[Закрыть]. С тех пор Годой возвысился еще больше, получил от монаршей четы высокопарный, хотя и несколько двусмысленный титул «князь Мира» (за успех на мирных переговорах между Испанией и Францией), но своим наглым беззаконием восстановил против себя, а заодно и против короля с королевой, громадное большинство испанцев снизу доверху. Личные же распри в королевской семье еще больше роняли авторитет коронованных «дегенератов» в глазах собственного народа. К весне 1808 г. терпение испанцев истощилось: 17 марта в пригороде Мадрида Аранхуэсе, где находился дворец «князя Мира», вспыхнуло восстание горожан. Годой был схвачен повстанцами, избит и, чудом избежав расправы, брошен в тюрьму.
Наполеон, внимательно следивший за происходящим в Испании, немедленно приступил к реализации своего плана. Он взял на себя роль арбитра в испанских междоусобицах и раздорах – как между властью и народом, так и внутри власти. Уже 23 марта 1808 г. он пригласил (точнее сказать, заманил) короля и королеву Испании с их чадами и домочадцами, а также освобожденного из тюрьмы и теперь ни на что не претендующего Годоя к себе во французский город Байонну, у самой испанской границы. После случившейся там дикой сцены, когда Карл IV замахнулся палкой на сына, а тот едва не вступил с отцом в кулачный бой, Наполеон припугнул испанских монархов устрашающей перспективой всенародного бунта против них в Испании и потребовал «ради спокойствия испанского народа», чтобы и Карл, и Фердинанд отказались от престола[520]520
Подробно см.: Тарле Е. В. Цит. соч. С. 250; Беллок Х. Наполеон. Эпизоды жизни. М., 2005. С. 252–255.
[Закрыть]. Затем, уже радея об их личном «благоденствии и спокойствии», император отправил короля и королеву Испании фактически под домашний арест в Фонтенбло, а Фердинанда с прочими членами королевской семьи – в Валансэ, в замок Ш. М. Талейрана[521]521
Лишь в марте 1814 г. Наполеон отпустит Фердинанда в Испанию. Карл IV, Мария Луиза и Годой на родину не вернутся: Годой останется во Франции, экс-королевская чета осядет в Италии.
[Закрыть]. «Он провел всю потрясающую операцию похищения трона сразу у двоих – и у отца, и у сына – виртуозно, – удивлялся А. З. Манфред. – Ни одного выстрела, ни одного резкого жеста, ни одного жестокого слова – и Испания была завоевана»[522]522
Манфред А. З. Наполеон Бонапарт. 3-е изд. М., 1980. С. 582.
[Закрыть].
Спустя несколько дней Наполеон провозгласил королем Испании (обещая при этом выгодные для народа реформы) своего брата Жозефа, бывшего королем в Неаполе. Император приказал брату-королю оставить неаполитанскую корону для И. Мюрата, а самому отправляться в Мадрид, чтобы занять там освободившийся испанский престол. Таким образом, иронизирует Дэвид Чандлер, «Наполеон сохранил неаполитанскую корону “в семье”»[523]523
Чандлер Д. Военные кампании Наполеона. Триумф и трагедия завоевателя. М., 2000. С. 375.
[Закрыть]. А пока Мюрат во главе армейского корпуса подступил к Мадриду, чтобы подготовить народ Испании к восшествию на престол нового монарха.
Но вдруг в уже в завоеванной, как показалось Наполеону, стране против него восстала испанская «чернь», которую он не принимал в расчет. 2 мая 1808 г. в Мадриде грянуло событие, оказавшееся предвестием народной партизанской войны против французов «когтями и зубами», герильи (от исп. la guerra – война). Этот страшный бунт жителей испанской столицы обрел историческую значимость благодаря гению Франсиско Гойя, который увековечил его в картинах «Восстание 2 мая 1808 г. в Мадриде» и «Расстрел повстанцев в ночь на 3 мая 1808 г.»[524]524
Подробно о событии 8 мая 1808 г. см.: Лашук А. Наполеон. Походы и битвы 1796–1815. М., 2004. С. 332–333; Марбо М., де. Мемуары. М., 2005. С. 249–251.
[Закрыть].
Накануне, 1 мая, в базарный день, толпы мужчин и женщин заполнили улицы, площади, церковные паперти Мадрида с криками «Смерть французам! Они похитили нашего короля!» (имея в виду не самого Карла IV, всеми ненавидимого, а принца Фердинанда как желательную альтернативу). Мюрат, уже вступивший в Мадрид с авангардом своего корпуса, не сразу осознал, что происходит. Но на следующий день повстанцы атаковали французов по всему городу, забрасывали их камнями, стреляли в них из окон чуть ли не всех домов, кидались на них с ножами и топорами и даже норовили увечить их буквально «когтями и зубами». Мюрат обрушил на восставших свою кавалерию, первые ряды которой составили эскадроны мамлюков. «Врезавшись в гущу толпы, – вспоминал очевидец, барон М. де Марбо, бывший тогда адъютантом Мюрата, – мамлюки в один миг снесли своими кривыми саблями сотню голов и проложили путь гвардейским егерям и драгунам, принявшимся яростно рубить мятежников»[525]525
Марбо М., де. Указ. соч. С. 250–251.
[Закрыть]. В тот же день мятеж был подавлен.
Но из Мадрида герилья перекинулась на провинцию: против французского диктата восстали Андалусия, Валенсия, Галисия, Арагон. Ярость испанцев повсеместно и рьяно разжигало духовенство. Испанские монахи распространяли по стране агитационные катехизисы похлеще ростопчинских афишек 1812 г., с такими заповедями: «Наполеон есть начало всякого зла, конец всякого добра, вместилище всех пороков»; «повелитель преисподней, царь чудовищ ада, еретиков и еретических государей, страшный зверь-бестия о 7 головах и 10 рогах»[526]526
Цит. по: Лучицкий И. В. Наполеон и Испания // Отечественная война и русское общество. М., 1911. Т. 2. С. 47.
[Закрыть]. В результате в Испании французам пришлось иметь дело – неожиданно для них и, главное, для Наполеона – прямо-таки с «озверелым народом». Очевидцы и участники событий 1808 г. свидетельствовали о леденящих душу примерах жестокости с испанской стороны и ответных акций мщения – французов. Так, в Саламанке «200 французских пленных были разрублены на куски и брошены свиньям»[527]527
Лашук А. Указ. соч. С. 335.
[Закрыть]. Близ Тарасоны (Арагон. – Ред.) Марбо и его товарищи обнаружили труп молодого французского офицера, «пригвожденного за руки и за ноги к двери какого-то сарая. Несчастный был прибит вниз головой, и под ним загорался костер»[528]528
Марбо М., де. Цит. соч. С. 268.
[Закрыть]. Но, пожалуй, самый жуткий пример такой бесчеловечности приводил капитан Шарль Франсуа – герой битв при Аустерлице, Йене и Фридланде[529]529
См. о нем: François Ch. // Dictionnaire Napoléon / Sous la direction de J. Tulard. Fayard, 1999. T. 1. P. 833–834.
[Закрыть]. Вот его рассказ в передаче Андре Кастело: «Отважного генерала Рене[530]530
Барон Жан Гаспар Рене (1768–1808) – волонтер Французской революции, бригадный генерал с 1801 г.
[Закрыть] <…> с женой и ребенком испанцы схватили в одном из ущелий Сьерра-Морены <…>. Там они распилили его надвое после того, как у него на глазах изнасиловали жену, которую потом тоже распилили. Но прежде распилили ребенка на глазах обезумевшей матери»[531]531
Кастело А. Цит. соч. С. 203.
[Закрыть].
Французы, со своей стороны, впервые столкнувшись с подобным зверством, естественно, тоже зверели, но не изощрялись в палачестве, как испанцы, а попросту обезглавливали и расстреливали всех, кто выступал против них с оружием в руках. Впрочем, испанцев озлобляли не столько расстрелы и казни, сколько мстительные надругательства «безбожников» французов над церковью, олицетворявшей собой для французских солдат зловещую инквизицию. «Никто не считал, – отмечает Анри Лашук, – сколько священников замучили французы, пытаясь узнать, где спрятаны церковные сокровища». А ведь французы не только мучили и убивали священников, но и разоряли и оскверняли церкви, превращая их в отхожие места[532]532
Лашук А. Цит. соч. С. 335, 339.
[Закрыть]. Наполеон попытался было пресечь бесчинства французских солдат, приказав расстреливать каждого уличенного в неоправданном насилии и грабеже. Д. Чандлер приводит характерное свидетельство очевидца о расправе с одним из таких солдат, «застигнутым во время ограбления им церкви. Преступника немедленно вытащили и поставили перед срочно организованным военным судом, приговор был подписан на бумаге, положенной на барабан, солдат приговорен к смерти и немедленно казнен на месте». «Было много подобных случаев применения трибуналами самых крутых мер, – заключает Чандлер, – но бесчинства все-таки продолжались»[533]533
Чандлер Д. Цит. соч. С. 395.
[Закрыть]. Так испанская кампания 1808–1809 гг. становится похожей, по выражению А. Лашука, «на страшные религиозные войны Средневековья»[534]534
Лашук А. Цит. соч. С. 339.
[Закрыть].
К тому времени, когда Жозеф Бонапарт торжественно (но с величайшими предосторожностями) въехал в Мадрид, а это произошло 22 июля 1808 г., такая война – на истребление! – уже полыхала по всей Испании. Соотношение сил поначалу можно было расценить как обреченно проигрышное для испанцев. Правда, на их стороне было количественное превосходство: по данным Д. Чандлера, «около 200 тыс.» солдат плюс несчетное количество герильерос (исп. guerrilleros – партизан) против «приблизительно 120 тыс.» французов[535]535
Чандлер Д. Цит. соч. С. 377, 387.
[Закрыть]. Но французские войска (кроме отдельных частей новобранцев) безмерно превосходили испанцев в качественном отношении – боевым опытом, выучкой, дисциплиной. Испанский командный состав, хотя в нем числились 127 фельдмаршалов[536]536
Подсчитал И. В. Лучицкий (учитель Е. В. Тарле): Отечественная война и русское об-во. М., 1911.
[Закрыть], далеко уступал французскому: даже самые талантливые полководцы Испании Ксавьер де Кастаньос (будущий герцог Байленский), Хосе Палафокс (впоследствии герцог Сарагосский) и Хоакин Блейк не шли ни в какое сравнение с наполеоновскими маршалами Лефевром, Монсеем или Виктором, а тем более с Ланном, Сюше или Бессьером[537]537
Называю только тех маршалов Наполеона, которые участвовали в испанской кампании 1808–1809 гг.
[Закрыть]; прочие же испанские генералы, как заметил (не без оснований) Анри Лашук, «разбирались в военном деле гораздо хуже любого французского сержанта».
Военная кампания 1808 г. в Испании началась для французов, как и рассчитывал Наполеон, многообещающе. 14 июля в битве при Медина дель Рио-Секо маршал Бессьер с 10-тысячным корпусом разбил 30-тысячную армию генерала Г. Ла Куэста, причем испанцы потеряли, по данным А. Лашука, около 12 тыс. человек (убитыми, ранеными и пленными), а французы – «чуть более 500 солдат». Узнав об этом, Наполеон воскликнул: «Бессьер сделал моего брата королем Испании!»[538]538
Лашук А. Цит. соч. С. 338.
[Закрыть] Однако всего через девять дней после триумфа Бессьера Наполеон пережил самое болезненное, чем когда-либо прежде, разочарование, а на всех европейских языках зазвучало позорное отныне для наполеоновской Франции слово: Байлен.
Так назывался город в Андалусии на юге Испании, где 23 июля 1808 г. (на следующий день после торжественного явления Жозефа Бонапарта Мадриду в качестве испанского короля) целый корпус французов численностью в 17,5 тыс. бойцов, которым командовал заслуженный боевой генерал, лишь двумя неделями ранее пожалованный в графы, Пьер Дюпон, капитулировал перед сборным воинством генерала К. де Кастаньоса (15 тыс. кадровых солдат плюс до 30 тыс. ополченцев, партизан и даже контрабандистов).
Вот как это произошло[539]539
См.: Там же. С. 339–340; Чандлер Д. Цит. соч. С. 380; Беллок Х. Указ. соч. С. 260; Кастело А. Цит. соч. С. 185–186; Марбо М. де. Цит. соч. С. 257260.
[Закрыть]. Дюпон вел свой корпус из Андалусии к Мадриду с добычей, награбленной в церквах Кордовы и занявшей 500 повозок. У Байлена войска Кастаньоса окружили его. Дюпон мог бы попытаться прорвать кольцо окружения, но не пошел на это, боясь потерять награбленное. Он вступил в переговоры с Кастаньосом об условиях капитуляции, по которым все генералы, офицеры и солдаты корпуса (а каждый из них смог бы взять с собою часть добычи) были бы доставлены на кораблях во Францию, в Рошфор, живыми-здоровыми, только без оружия. Кастаньос обещал: «Так и будет! Слово кабальеро»[540]540
Кабальеро – титул дворянина в Испании.
[Закрыть]. Но испанцы нарушили свое обещание: отпущены были во Францию только генералы и старшие офицеры, а солдат и младших офицеров заточили в тюрьмы скалистого острова Кабрера (одного из Балеарских островов), откуда вернулись через шесть лет, в 1814 г., лишь 3 тыс.; остальные, почти 14,5 тыс., «погибли от жестокого обращения»[541]541
Лашук А. Цит. соч. С. 340.
[Закрыть].
Наполеон узнал о трагедии Байлена в Бордо на пути из Байонны в Париж. Он был вне себя от гнева: швырнул на пол графин с водой, разбившийся вдребезги, и нервно шагал по мокрому ковру, восклицая: «Какая постыдная капитуляция в открытом поле! Честь нашей армии поругана!» По свидетельству очевидцев, он сказал: «Я завидую Августу, который оплакивал свои легионы; они, по крайней мере, погибли, сражаясь»[542]542
Беллок Х. Указ. соч. С. 260; Кастело А. Цит. соч. С. 185.
[Закрыть]. 3 августа император написал военному министру А. Ж. Г. Кларку: «Согласитесь, что с сотворения мира не было ничего более безграмотного, более глупого или более трусливого»[543]543
Correspondance de Napoléon. T. 17. № 14242. P. 427.
[Закрыть]. Дюпон по возвращении во Францию был предан военному суду, лишен чинов, орденов, графского титула, мундира и пенсии с конфискацией всего имущества и заключен в тюрьму, где просидел до падения Наполеона. Зато при Людовике XVIII он станет военным, а затем государственным министром и членом личного совета короля.
Эхо Байлена прокатилось по всему миру. Все узнали не только о позоре непобедимой империи, но и о возможности успешно бороться против нее. Байлен насторожил Францию, вдохновил Испанию, обрадовал Англию. Жозеф Бонапарт, прокоролевствовав всего десять дней, бежал из Мадрида и во главе своей 20-тысячной армии спешно отступил на север Испании, за реку Эбро. Теперь «все то, что ненавидело, но боялось могущества Наполеона, начало поднимать голову»[544]544
Лучицкий И. В. Цит. соч. С. 48.
[Закрыть]. А в Испании, как справедливо отметил А. З. Манфред, «Байлен удесятерил силы национально-освободительного движения <…>. Испанию после Байлена нельзя было ни завоевать, ни победить. Наполеон до сих пор вел войну против армий; в Испании он должен был вести войну против восставшего народа. Победить его он не мог»[545]545
Манфред А. З. Цит. соч. С. 545.
[Закрыть].
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?