Текст книги "Наполеон Великий. Том 2. Император Наполеон"

При первой же встрече с Гёте Наполеон приветствовал его словами: «Вы – великий человек!» и обращался к нему по-французски «месье Готт», что по-немецки звучало как «господин Бог». Должно быть, немецкому гению это нравилось. Сам Гете, спустя много лет (в 1830 г.), в разговоре со своим секретарем И. П. Эккерманом вспоминал о тех беседах с Наполеоном: «Он был в высшей степени любезен со мною и трактовал любой предмет в таком тоне, какого и следовало ожидать от человека столь необъятного ума»[595]595
  Эккерман И. П. Разговоры с Гете в последние годы его жизни. М., 1986. С. 604.


[Закрыть]. Вот так, по авторитетному мнению С. Н. Дурылина, в октябре 1808 г. «Наполеон навсегда и безвозвратно закрепил Гёте за собой» и тем самым «одержал вторую Йену: заполучил себе не трагедию Гёте («Фауст». Н. Т.), а самого Гете, что, конечно же, стоило десятка-двух немецких княжеств и маркграфств»[596]596
  Дурылин С. Н. Русские писатели у Гете в Веймаре // Литературное наследство. 1932. № 4–6. С. 148–149.


[Закрыть]. Как здесь не вспомнить восторженный отзыв Гёте о Наполеоне: «Квинтэссенция человечества!»[597]597
  Эккерман И. П. Цит. соч. С. 173.


[Закрыть]

Но главным для Наполеона в Эрфурте было его общение с Александром I. Пока вассальные монархи в эйфории подобострастия не только «гнули спины», но и буквально «бросались под ноги» своему сюзерену (по наблюдению Талейрана)[598]598
  Талейран Ш. М. Цит. соч. С. 196.


[Закрыть], Наполеон выказывал Александру подчеркнутое расположение: любезничал с ним и на военном плацу, и в театральной ложе, и в залах эрфуртского дворца, где они, весело разговаривая, прогуливались под руку на виду у всех. Конечно, свою симпатию к Александру Наполеон подчеркивал, отчасти даже инсценировал, но была в том и доля искренности. «Я доволен Александром, – писал Наполеон в те дни Жозефине. – <…>. Если бы он был женщиной, я думаю, что сделал бы его своей возлюбленной»[599]599
  Letters of Napoleon to Josephine. New York, 1931. P. 179.


[Закрыть].

Александр со своей стороны тоже не скупился на публичные проявления восторженного пиетета к Наполеону. Когда однажды, торопясь на очередной парад, он забыл свою шпагу, Наполеон предложил ему свою. «Я никогда не обнажу ее против Вашего Величества!» объявил царь, принимая шпагу Наполеона[600]600
  Шильдер Н. К. Цит. соч. Т. 2. С. 234.


[Закрыть]. А когда в театре Эрфурта перед «партером королей» шел «Эдип» Вольтера, и Тальма в роли Филоктета произнес со сцены: «Дружба великого человека – это подарок богов!» – Александр, сидевший рядом с Наполеоном, воскликнул: «Вот слова, сказанные для меня!», встал и пожал руку Наполеону под овацию всего зала[601]601
  Вандаль А. Цит. соч. Т. 1. С. 446; Наполеон. Годы величия. 1800–1814. М., 2001. С. 262; Дейч А. И. Ф.-Ж. Тальма. М., 1973. С. 197.


[Закрыть].

Однако, едва начались переговоры, «великий человек» встретил со стороны своего друга неожиданное, очень мягкое по форме, но жесткое и неуступчивое по сути противодействие: мало того, что Александр утомительно для Наполеона хлопотал за Пруссию, главное, он отказывался предъявить вместе с Наполеоном ультиматум Австрии, чтобы она перестала вооружаться. «Ваш император Александр упрям, как лошак! – в сердцах говорил Наполеон Коленкуру. – Прикидывается глухим, когда не хочет чего-нибудь слышать!»[602]602
  Вандаль А. Цит. соч. Т. 1. С. 439.


[Закрыть] После долгих споров Наполеон попытался воздействовать на Александра, как когда-то на Л. Кобенцля: вспылил, схватил с камина шляпу, швырнул ее на пол, поддал ей ногой. Александр смотрел на эту сцену с улыбкой. «Вы резки, а я упрям, – сказал он спокойно. – Будем рассуждать, или я ухожу»[603]603
  Там же.


[Закрыть].

Несговорчивость Александра озадачивала Наполеона. Он и с Талейраном поделился своим недоумением. Тот изобразил верноподданническое сочувствие, хотя в душе, безусловно, торжествовал: именно тогда, в Эрфурте, Талейран предал Наполеона и продал себя Александру. Трудно понять, почему Наполеон еще в 1807 г., вскоре после Тильзита, уволивший Талейрана с поста министра иностранных дел, взял его в Эрфурт и доверил ему вести переговоры с Александром I. В этом А. З. Манфред усмотрел у Наполеона «удивительное ослепление, не случавшуюся до сих пор потерю интуиции»[604]604
  Манфред А. З. Цит. соч. 4-е изд. С. 554.


[Закрыть]. Думается, все было несколько проще. Наполеон взял Талейрана как изощренно ловкого в дипломатическом ритуале советника, тем более что новый министр Ж. Б. Шампаньи, который, если верить Талейрану, «появлялся каждое утро, чтобы усердно просить извинения за неловкости, совершенные накануне»[605]605
  Талейран Ш. М. Цит. соч. С. 187.


[Закрыть], не удовлетворял императора (вскоре он будет заменен Г. Б. Маре). Предвидеть же государственную измену Талейрана не смог бы и самый проницательный политик: слишком французом выглядел этот «хромой бес», чтобы продавать себя иностранцу.

Итак, в Эрфурте при первой же встрече с Александром Талейран заявил ему: «Государь, зачем вы приехали? Вам предстоит спасти Европу, и вы можете достигнуть этого не иначе, как только противодействуя Наполеону. Французский народ цивилизован, а его государь нет. Русский государь цивилизован, а его народ нет. Поэтому русскому государю надо быть союзником французского народа»[606]606
  Цит. по: Шильдер Н. К. Цит. соч. Т. 2. С. 231–232.


[Закрыть]. Царь был приятно ошеломлен вероломством Талейрана, сразу определив, что гранит наполеоновской империи уже дает первую трещину изнутри. Конечно, он мог выдать Наполеону предателя, но не сделал этого, как полагают авторитетные историки, потому что увидел в сношениях с Талейраном большую для себя выгоду[607]607
  См.: Манфред А. З. Цит. соч. С. 554–555; Тарле Е. В. Талейран // Собр. соч.: В 12 т. М., 1961. Т. 11. С. 80–81.


[Закрыть], и вообще отдать на гибель доверившегося ему человека было не в характере Александра (по-видимому, «хромой бес» заранее вычислил и то, и другое).

С того дня Талейран стал служить русскому, а с января 1809 г. и австрийскому правительству как платный агент-осведомитель. После Эрфурта в тайной переписке секретаря русского посольства в Париже К. В. Нессельроде с доверенными лицами императора Александра I Н. П. Румянцевым и М. М. Сперанским он «обозначался несколькими псевдонимами: “мой кузен Анри”, “Та”, “Анна Ивановна”, “наш книгопродавец”, “красавец Леандр”, “юрисконсульт”»[608]608
  Тарле Е. В. Талейран. С. 84.


[Закрыть]. Но и в Эрфурте Талейран успел оказать Александру ценнейшие услуги, выдавая ему при каждой встрече все выведанное у Наполеона. «Утром Талейран по повелению Наполеона составлял и редактировал проект конвенции между Россией и Францией, – читаем у Е. В. Тарле, – а вечером тот же Талейран выбивался из сил, доказывая колебавшемуся Александру, что не следует эту конвенцию подписывать, а нужно сначала выбросить такие-то и такие-то пункты. Царь так и поступал»[609]609
  Там же. С. 85.


[Закрыть].

А Наполеон не мог понять, почему его друг Александр менее уступчив в переговорах с ним, нежели тогда, в Тильзите. «Он относится ко мне с недоверием», – озадаченно признавался он Коленкуру. Да, комментирует эту головоломку Андре Кастело, «между ними пробежала “черная кошка” – Талейран!»[610]610
  Кастело А. Цит. соч. С. 190.


[Закрыть]. С огромным трудом в беседах с глазу на глаз Наполеон 12 октября склонил Александра к подписанию такого проекта конвенции, который обязывал Россию по крайней мере «выступить против Австрии вместе с Францией», если Австрия начнет войну против Франции. Наполеон со своей стороны признал присоединение к России Финляндии, Молдавии и Валахии[611]611
  Внешняя политика России XIX и начала XX в.: Док-ты Российского министерства иностр. дел (далее – ВПР). М., 1965. Сер. I. Т. 4. С. 362–363.


[Закрыть]. В тот же день Наполеон и Александр совместно предложили королю Англии Георгу III «заключить мир» на основе uti possidetis[612]612
  Взаимное признание прав воюющих сторон на занятые ими территории (лат.).


[Закрыть], а на случай, если их предложение будет отвергнуто, договорились «иметь в течение года свидание, чтобы условиться об операциях в совместной войне и о способах ее всеми силами и всеми средствами обеих империй»[613]613
  ВПР. Сер. I. Т. 4. С. 363.


[Закрыть]. Англия отвергнет их призыв к миру, сославшись на «узурпации» Наполеона, но увидеться вновь и спланировать ход «совместной войны» против нее Наполеон и Александр уже не смогут. Таким образом, каждое из трех желаний, с которыми Наполеон ехал в Эрфурт (привязать к себе Россию, склонить к миру Англию и обуздать Австрию) исполнилось лишь в минимальной степени. Хотя оба императора заявили в Эрфурте о своем намерении «придать соединяющему их союзу более и более тесный и навеки прочный характер»[614]614
  Там же. С. 361. Курсив мой. – Н. Т.


[Закрыть], их соглашение, как подытожил А. Вандаль, только «продлило союз, но не упрочило его»[615]615
  Вандаль А. Цит. соч. Т. 1. С. 501.


[Закрыть]. Александра это устроило, Наполеона разочаровало.

14 октября 1808 г. Наполеон проводил Александра из Эрфурта на веймарскую дорогу до того места, где встретил его 27 сентября. Отделившись от свиты, оба императора сначала ехали верхом на конях, не торопясь, разговаривая, а потом возле карет, которые ждали Александра, спешились и долго еще прохаживались вдоль дороги, продолжая беседу. О чем они говорили тогда, никто из историков так и не узнал. Наконец императоры пожали друг другу руки, обнялись, расцеловались. Александр и его свита заняли места в экипажах и отбыли. Наполеон долго стоял на дороге, смотрел им вслед, пока они не скрылись из виду. Потом молча сел на коня и шагом поехал в Эрфурт. Взгляд императора был таким сумрачным, что свита опасливо держалась в стороне. О чем он думал в тот час расставания? Не о грядущем ли закате столь ценимого им союза? Он не знал, что простился со своим другом, бывшим и будущим врагом навсегда, но, может быть, уже предчувствовал это.

3. Разгром пятой коалиции

Пока Наполеон был занят испанскими делами, Англия очень старалась организовать и снарядить за свои деньги очередную, пятую, коалицию против Франции. Главными поставщиками «пушечного мяса» для предыдущих четырех коалиций были Россия, Австрия и Пруссия. На этот раз неизменному «спонсору» всех коалиций, каковым была Англия, не повезло: Россия вступила в союз с Наполеоном, а Пруссия все еще не оправилась от катастрофы 1806–1807 гг.; пришлось довольствоваться людскими ресурсами Австрии. Здесь после трех кряду проигранных войн с Францией стали расти реваншистские настроения – особенно после Байлена и Синтры. «Луч солнца блеснул наконец из Испании!» – говорили тогда реваншисты по всей Австрии. Английские субсидии (4 млн ф. ст.)[616]616
  См.: Орлов А. А. Союз Петербурга и Лондона. М., 2005. С. 152.


[Закрыть] позволяли им наращивать силы и возможности. Эрцгерцог Карл (с 1806 г. уже генералиссимус!) реорганизовал австрийскую армию с учетом французского опыта, довел ее численность до 310 тыс. человек и создал обширные резервы численностью в 200 тыс. человек из т. н. ландвера (военнослужащих второй очереди запаса). Партию войны в Австрии возглавляла императрица Мария-Людовика (как ранее в Пруссии, королева Луиза). Она собственноручно вышивала и раздавала полкам боевые знамена[617]617
  См.: Лашук А. Цит. соч. С. 382.


[Закрыть].

Подогревали агрессивный настрой австрийской военщины не только затруднения Наполеона в Испании, но и предательские (а для Австрии крайне выигрышные) интриги Талейрана. «Хромой бес» не удовольствовался взятой им на себя ролью платного агента России и 29 января 1809 г. на личной встрече с австрийским послом (и будущим канцлером) К. Л. В. Меттернихом вызвался служить еще и Австрии – за плату в «несколько сот тысяч франков»[618]618
  Подробно см.: Манфред А. З. Цит. соч. С. 566; Кастело А. Цит. соч. С. 206; Тарле Е. В. Талейран. С. 86–88; Шедивы Я. Меттерних против Наполеона. М., 1991. С. 100–101.


[Закрыть]. Сообщая об этом императору Францу I, Меттерних подчеркнул: «Сколь бы великой ни представлялась названная сумма, она все равно меньше тех жертв, к которым мы привыкли, а результаты того, что мы его наняли, будут безмерными». Сошлись для начала на сумме в 400 тыс. франков. Андре Кастело так комментирует эту сделку: «Ничтожно малая сумма, если учесть, что Талейрану в бытность его министром иностранных дел Директории перепало только “на чай” 500 тыс. франков за подписание договора с Португалией и 780 тыс. франков за переговоры с Гамбургом». Действительно, шпионские услуги Талейрана Австрии (как, впрочем, и России) были безмерными. «Он переправлял в Вену самые секретные государственные документы: дипломатическую переписку с Петербургом, директивы послам, сведения о расположении войск, военные планы»[619]619
  Манфред А. З. Цит. соч. С. 556.


[Закрыть].

Вернемся теперь к последним январским дням 1809 г. Узнав не только о вооружении Австрии, но и о каких-то (без подробностей) темных интригах Талейрана и Фуше, Наполеон оставил армию в Испании, 23 января примчался в Париж и 28-го затребовал к себе в кабинет шесть высших сановников империи. То были архиканцлер Ж. Ж. Р. Камбасерес, архиказначей Ш. Ф. Лебрен, президент Финансовой ассамблеи Е. П. Монтескью, военно-морской министр Д. Декре, Фуше и Талейран (в качестве обер-камергера двора). Все они стали свидетелями, а Талейран – еще и жертвой знаменитой сцены, сотни раз описанной в исторической и мемуарной литературе, сцены, о которой ее очевидцы «не могли до гробовой доски вспоминать без содрогания»[620]620
  Тарле Е. В. Талейран. С. 85. См. также об этой сцене: Манфред А. З. Цит. соч. С. 563–565; Кастело А. Цит. соч. С. 204–205.


[Закрыть].

Все началось как обычно: Наполеон сел за свой рабочий стол и пригласил всех собравшихся сесть. Заговорил он жестко, но без особого раздражения, о том, что имперские сановники, включая министров, много, хотя и зачастую не то, говорят, но мало что делают, плохо выполняют свои обязанности, причиняя тем самым вред государству. Поскольку он не называл конкретных лиц, сановники, встревоженные ожиданием персональных разборок, стали успокаиваться. Но вдруг император встал. Все моментально вслед за ним поднялись. Талейран, возможно предчувствуя любую кару, вплоть до виселицы, прислонился к камину. Наполеон пошел прямо на него, остановился перед ним лицом к лицу, почти вплотную, и какие-то мгновения так смотрел на него, будто норовил испепелить его взглядом. В зале наступила мертвая тишина. Талейран побледнел и опустил глаза. «Вы вор, мерзавец, человек без чести! – стал кричать на него император в таком порыве гнева, что казалось, он готов сейчас же расстрелять обер-камергера или повесить. – Для вас нет ничего святого, вы всех предавали и продавали! Вы продали бы и родного отца!»

Талейран стоял у камина с лицом «бледнее смерти», молча и неподвижно, точно окаменел (по-русски можно было бы сострить: «окаминел»). А Наполеон словно хлестал его по лицу новыми обвинениями – в том, что Талейран подстрекал императора к расправе с герцогом Энгиенским и уговаривал впутаться в войну с Испанией, а теперь хулит и ту расправу, и эту войну. «Он все ему перечислил, – читаем у А. З. Манфреда, – весь длинный список предательств и преступлений; в нем недоставало главного – эрфуртской измены; о ней он не знал». Последние слова Наполеон произнес, буквально содрогаясь от бешенства и отвращения к Талейрану: «Почему я вас не повесил на решетке Карусельной площади! Но берегитесь, это сделать еще не поздно! Вы дерьмо в шелковых чулках!» С этими словами Наполеон вышел из кабинета, хлопнув дверью.

Талейран стоял по-прежнему как изваяние, ничего не выражая ни жестом, ни взглядом. Его коллеги смотрели на него с ужасом, видя, что на нем, как говорится в таких случаях, лица нет. Но это «дерьмо в шелковых чулках», уже преодолев страх, внутренне торжествовало: ему стало ясно, что Наполеон, хоть и проведал о чем-то, «не знает ничего (цитирую Е. В. Тарле. – Н. Т.) ни об эрфуртских похождениях своего бывшего министра, ни о том, что перед ним стоит “Анна Ивановна”, шпионящая и теперь, после Эрфурта, в пользу и за счет императора Александра I. Значит, непосредственной опасности расстрела нет»[621]621
  Тарле Е. В. Талейран. С. 85–86.


[Закрыть].

Действительно, на следующий день император распорядился лишить Талейрана звания обер-камергера двора – только и всего! Не на радостях ли по этому случаю Талейран в тот же день, 29 января, продал себя Меттерниху? Должно быть, порадовался вместе с ним и Фуше, вообще (пока!) избежавший всякого наказания, – Наполеон уволит его с поста министра полиции лишь 2 июня 1810 г. Между тем император, конечно же, был информирован о конфиденциальных встречах Фуше и Талейрана[622]622
  См.: Егоров А. А. Фуше. Ростов н/Д., 1998. С. 221–222.


[Закрыть] (ранее не переносивших друг друга), ибо кроме полиции во главе с Фуше он имел другую, более тайную полицию, следившую за самим Фуше, плюс еще бывший адъютант и друг Наполеона А. М. Лавалетт (женатый на Эмилии Богарне – племяннице Жозефины) «следил за этой другой полицией, следившей за Фуше»[623]623
  Тарле Е. В. Талейран. С. 84.


[Закрыть].

Здесь надо согласиться с А. З. Манфредом, который так оценил терпимость Наполеона к Талейрану и Фуше в январские дни 1809 г.: «Бросив публично в лицо Талейрану обвинения, косвенно, через Талейрана ударив и по Фуше, он оставил того и другого на свободе. Более того, он сохранил за ними общественное положение, влияние, возможность безнаказанно приносить вред. Это значило сохранять в штабе армии на высших командных постах изменников и врагов. Наполеон в 1809 г. не знал еще, что тот и другой изменники в самом точном смысле этого слова. Но он уже достоверно знал, что они враги. Разве этого не было достаточно, чтобы их уничтожить? Император проявил странное великодушие или пренебрежение к опасности»[624]624
  Манфред А. З. Цит. соч. С. 565.


[Закрыть]. Все это в принципе верно. Но, думается, в «странном», на взгляд Альберта Захаровича, великодушии Наполеона был все-таки тот управленческий расчет, о котором (напомню читателю) сам Наполеон говорил в Тильзите Александру I, имея в виду одиозных, но талантливых министров: «Лучше объездить их, чем сокрушить».

В такой ситуации Наполеон, уже информированный о военных приготовлениях Австрии, спешно и не без труда мобилизовал 300 тыс. солдат (кроме тех, примерно стольких же тысяч, отныне и до конца его правления занятых в Испании). Он вызвал из Испании лучших своих маршалов – Ланна и Массена, присоединил к ним Даву и Бессьера, сам лично возглавил гвардию и стоял наготове, не начиная, вопреки своему обыкновению, опережающих действий. Для него было важно показать не только Франции, но и России, что начинает эту войну Австрия. Он еще надеялся, что в таком случае Россия согласно Эрфуртской конвенции выступит в союзе с ним против Австрии.

Вечером 12 апреля 1809 г., когда Наполеон был на оперном спектакле, ему передали экстренное известие: 10 апреля войска эрцгерцога Карла вторглись в Баварию (союзную с Францией), открыв тем самым военные действия против Франции без официального объявления войны. Для Наполеона это известие не стало неожиданностью: его военная машина, уже готовая к контрудару, была запущена моментально. В три часа ночи с 12 на 13 апреля он сел в походную коляску и помчался через Страсбург в Донауверт, где уже были приведены в боевую готовность авангарды французской армии и куда он прибыл 17-го. Перед отъездом из Парижа он заявил окружающим: «Через два месяца я заставлю Австрию разоружиться»[625]625
  Цит. по: Тарле Е. В. Наполеон. С. 263.


[Закрыть]. Запомним эти слова.

В первый же день по прибытии в Донауверт Наполеон обратился к своим войскам с воззванием: «Солдаты! Вы были рядом со мной, когда австрийский император прибыл на мой бивак в Моравии (после битвы при Аустерлице. – Н. Т.) и клялся мне в вечной дружбе. Побежденная в трех кампаниях Австрия своим существованием обязана нашему великодушию, и три раза она нарушала свои клятвы! Прежние наши успехи служат залогом победы, ожидающей нас и теперь. Вперед! И пусть враг, увидев нас, узнает своих победителей!»[626]626
  Цит. по: Лашук А. Цит. соч. С. 396.


[Закрыть]

За сутки, проведенные в Донауверте, Наполеон изучил полученную из разных мест информацию о передвижении австрийских войск. Он понял, что эрцгерцог Карл ведет концентрическое (по разным направлениям, но с общим центром) наступление против французов. Разгадав замысел противника, Наполеон нанес встречный удар посредством маневра, который специалисты считают гениальнейшим из всех его маневров. Он перерезал пути сообщения австрийцев и за пять дней, с 19 по 23 апреля, в пяти сражениях на территории Баварии разбил их по частям.

19-го под г. Тенген отличился Даву, а 20-го под Абенсбергом в очередной раз сверкнула звезда Ланна: это он, кстати только что прибывший из Испании, рассек надвое главные силы эрцгерцога Карла, отбросив их – одну часть под командованием тоже эрцгерцога, Людвига (младшего из братьев императора Франца I), а другую во главе с бароном И. фон Хиллером – в разные стороны с большими для них потерями (более 13 тыс. человек)[627]627
  См.: Там же. С. 404; Кастело А. Цит. соч. С. 210; Тарле Е. В. Наполеон. С. 263.


[Закрыть]. Вслед за тем Наполеон, развивая успех, 21 апреля разгромил уже потрепанные войска Хиллера под Ландсхутом и 22-го у деревни Экмюль атаковал самого эрцгерцога Карла. Несмотря на героическое сопротивление, эрцгерцог был разбит и отброшен к Регенсбургу. Оттуда спешно, бросив все обозы, он увел свое расстроенное воинство за Дунай в надежде на подкрепления. В битве под Экмюлем на глазах у императора вновь блестяще проявил себя Даву, за что и будет вскоре награжден титулом князя Экмюльского.

Эрцгерцог и генералиссимус Карл после Экмюля на время пал духом. «Если у нас будет еще одно такое сражение, – написал он императору Францу, – у меня не останется армии. Я ожидаю переговоров»[628]628
  Цит. по: Чандлер Д. Цит. соч. С. 429.


[Закрыть]. Но до переговоров (о мире) было еще далеко.

23 апреля пятидневка ярких побед Наполеона завершилась под Регенсбургом и вошла в историю как Регенсбургская операция. Город-крепость Регенсбург закрывал французам дорогу к Вене. Взять его Наполеон поручил Ланну, а сам с гвардией расположился неподалеку, контролируя ход сражения. Гарнизон Регенсбурга был невелик (6 тыс. солдат), но занимал почти неприступные позиции. Войти в город можно было только минуя ров и мощные крепостные стены. Французская артиллерия по личному приказу императора пробила бреши в стенах; оказалось – высоко над землей. Штурмовые колонны Ланна пошли в атаку с приставными лестницами в руках и… под ураганным огнем противника с крепостного вала отхлынули назад. Тогда Ланн (одетый, как всегда на войне, в парадный маршальский мундир) выхватил лестницу из рук ближайшего солдата со словами: «Ну что же! Я вам сейчас покажу, что, прежде чем стать маршалом, я был гренадером и остаюсь им!» – и бросился вперед, увлекая за собой солдат[629]629
  См. об этом: Марбо М. де. Цит. соч. С. 301–302.


[Закрыть]. Четверо его адъютантов догнали маршала, остановили, буквально вырвали у него лестницу и сами возглавили штурм. Двое из них – Марселен де Марбо и Шарль Франсуа Лабедуайер – первыми ворвались в крепость. Регенсбург пал.

Именно здесь, под Регенсбургом, Наполеон впервые после Тулона, т. е. с 1793 г., был ранен на виду у своих солдат (несколько своих ран в разное время он от них скрыл «и обошелся тогда помощью ближайшего окружения, которому велел молчать»[630]630
  Тарле Е. В. Наполеон. С. 546. Следы этих ран обнаружили, когда тело императора обмывали после его смерти.


[Закрыть]). На этот раз перед самым началом штурма, когда Ланн получал от Наполеона последние распоряжения, австрийская пуля попала в голень правой ноги императора, разорвав ахиллово сухожилие и вызвав сильное кровотечение[631]631
  См. воспоминания М. Марбо и Констана Вери: Марбо М., де. Цит. соч. С. 300; Наполеон. Годы величия. С. 270.


[Закрыть]. Наполеон едва устоял на ногах – Ланн его поддержал. Моментально появился главный доктор Великой армии Доминик-Жан Ларрей. Он осмотрел рану, убедился, что она не тяжела, разрезал сапог императора, остановил кровотечение и перевязал ногу. Тем временем, услышав о ранении Наполеона, к нему «со всех сторон стали сбегаться офицеры и солдаты. В одно мгновение тысячи людей окружили его»[632]632
  Марбо М., де. Цит. соч. С. 300.


[Закрыть]. Чтобы успокоить армию и показать, что он жив-здоров, Наполеон с помощью Ланна и Ларрея сел на коня без сапога на перебинтованной ноге и объехал все линии войск, отвечая на их приветствия благодарным жестом поднятой вверх правой руки. А потом, въезжая в Регенсбург, «он с улыбкой отдавал честь приветствовавшим его полкам, скрывая неутихающую боль»[633]633
  Тарле Е. В. Наполеон. С. 264.


[Закрыть].

Ранение или даже смерть в бою Наполеон считал для себя вполне вероятными. Поэтому он заранее предупреждал свое окружение о необходимых для того или другого случая мерах. Каких именно? Вот что свидетельствовал об этом Констан Вери, личный камердинер императора: «Перед сражением император всегда говорил, что в случае его ранения должны быть приняты все меры, чтобы скрыть этот факт от войск. “Кто знает, – говорил он, – какой ужасный переполох может быть вызван подобной новостью? От моей жизни зависит судьба великой империи. Помните это, господа, и если меня ранят, то пусть об этом никто не узнает, насколько это будет возможно. Если меня убьют, то постарайтесь без меня выиграть сражение; потом будет достаточно времени, чтобы сообщить об этом”»[634]634
  Наполеон. Годы величия. С. 271. Курсив мой. – Н. Т.


[Закрыть].

За пять дней Регенсбургской операции австрийцы, по данным А. Лашука, потеряли 50 тыс. человек, 100 орудий, 40 знамен, 600 зарядных ящиков и 3000 фургонов. А. З. Манфред определял австрийские потери за время той операции в 45 тыс. человек, французские – в 16 тыс. Подсчеты Е. В. Тарле (только «бои под Экмюлем и Регенсбургом стоили австрийцам около 50 тыс. человек»[635]635
  Лашук А. Цит. соч. С. 417; Манфред А. З. Цит. соч. С. 567; Тарле Е. В. Наполеон. С. 264.


[Закрыть]) в данном случае явно ошибочны. Бесспорно одно: австрийские войска, поначалу как нельзя более настроенные на победу, теперь, пятикратно битые, отступали повсюду в сумятице, охваченные пораженческими настроениями. «Партия войны» в Вене вновь, как и в трех кряду предыдущих войнах с Наполеоном, приуныла. Мало того, согласимся с А. З. Манфредом: «Такого начала войны ни в Вене, ни в Берлине, ни в Лондоне (добавлю от себя: ни в Петербурге. – Н. Т.) – нигде не ожидали»[636]636
  Манфред А. З. Цит. соч. С. 568.


[Закрыть].

24 апреля из штаб-квартиры в Регенсбурге Наполеон обратился к своим «детям» – солдатам Великой армии – с новым воззванием, которое заканчивалось словами: «Недавно враг умышлял внести войну в пределы нашего Отечества. Теперь он бежит, разбитый, в беспорядке и страхе. Не пройдет месяца, и мы войдем в Вену!»[637]637
  Цит. по: Лашук А. Цит. соч. С. 416.


[Закрыть] Запомним и этот его прогноз.

От Регенсбурга к Вене Наполеон шел триумфальным маршем. Эрцгерцог Карл, отступая вдоль противоположного берега Дуная на соединение с резервами, не считал возможным защитить Вену. Он получил от Франца I, давно бежавшего из столицы, полномочия вступить с Наполеоном в переговоры о перемирии. Наполеон отверг предложение эрцгерцога. Он стремился «разоружить Австрию», лишить ее способности к дальнейшему сопротивлению, взять Вену и оттуда продиктовать Францу I победоносный мир. «Никто, даже он сам, великий мастер войны, – пишет об этом Анри Лашук, – не мог предвидеть, каким побоищем обернется через месяц попытка переправиться через Дунай близ двух селений, названия которых навсегда войдут в анналы истории. Одно из них называлось Эсслинг, другое – Асперн»[638]638
  Там же. С. 417.


[Закрыть].

А пока Наполеон подступал к Вене. В те дни столицу Австрии защищали 35 тыс. солдат под командованием эрцгерцога Максимилиана[639]639
  Чтобы читатель не запутался в череде австрийских эрцгерцогов, братьев императора Франца I, перечисляю их (по возрасту): Фердинанд (17691824), Карл (1771–1847), Иосиф (1776–1847), Иоганн (1782–1859), Людвиг (1784–1864), плюс еще один эрцгерцог Фердинанд (1781–1850) и Максимилиан – племянники Франца I.


[Закрыть]. Они уже были психологически надломлены несчастным для них ходом войны. Вскоре после того как Наполеон, выставив батареи из 20 орудий, начал бомбардировку Вены, Максимилиан прекратил сопротивление. Он оставил город, перешел со всем своим войском на левый берег Дуная и сжег за собой Шпицкий мост – тот самый, которым Ланн и Мюрат овладели перед битвой при Аустерлице так хитро и лихо, без единого выстрела. 13 мая Великая армия вступила в Вену. Прогноз Наполеона оказался точным: не прошло и месяца с того дня, когда он объявил: «Мы войдем в Вену!»

Пока батальоны и эскадроны Великой армии располагались в австрийской столице, Наполеон занял дворец Шёнбрунн (летнюю резиденцию австрийских императоров) в пригороде Вены – тот самый, где в 1805 г. перед Аустерлицем он уже облюбовал себе апартаменты. Отсюда император не только координировал действия своих войск, но и руководил всеми (от мала до велика) делами своей империи. Жители Вены, испуганные бомбардировкой, скоро успокоились, видя, как неукоснительно оккупанты соблюдают порядок в городе. Впрочем, тревожили горожан не только военные, но и житейские заботы. «В дни французской оккупации в Вене, – читаем в книге чешского дипломата, бывшего посла в Париже Ярослава Шедивы, – умер Франц Йозеф Гайдн, создатель нового австрийского гимна, который звучит здесь по сей день. А где-то в пригороде, в подвале своего дома спасаясь от обстрела, полуглухой разъяренный Бетховен проклинал те мгновения, когда он задумал посвятить свою знаменитую “Героическую симфонию” Наполеону»[640]640
  Шедивы Я. Указ. соч. С. 105.


[Закрыть].

Итак, к середине мая 1809 г. австрийские войска были разбиты и рассеяны по разным направлениям. Наполеон – в Вене! С того дня, 13 мая, когда бургомистр Вены граф Андреас О’Рейли поднес Наполеону ключи от австрийской столицы, казалось, войне – конец. Но вдруг все перевернулось…

Будет уместно сравнить войну 1809 г. с предыдущими войнами Наполеона против той же Австрии 1796–1797, 1800 и особенно 1805 г. Тогда Наполеон имел в своем распоряжении войска, отличавшиеся должной выучкой и боевым опытом. Теперь же он выставил против Австрии преимущественно новобранцев – конскриптов (призывников) 1809 г., тогда как закаленные в боях прежних лет корпуса остались в Испании, – именно к ним более подходило название «Великая армия». Что же касается австрийских войск, то они за три с половиной года после Аустерлица прошли усиленный курс боевой подготовки с использованием французского опыта, воодушевились примером Испании и, как никогда ранее, ощутили национальный подъем. Поэтому сражались они в 1809 г. гораздо лучше, более умело и храбро, чем при Арколе, Маренго и Аустерлице. Правда, Наполеон и с новобранцами выиграл пять сражений подряд, но не смог в итоге уничтожить, как он планировал, австрийскую армию: она, даже проигрывая одно сражение за другим и время от времени падая духом, не теряла боеспособности и постоянно пополняла свои ряды за счет ландвера. Испанский синдром сказался не только в том, что Наполеону отныне и до конца пришлось воевать одной рукой (другая, как мы знаем, была занята в Испании), но и в том, что теперь в каждой войне он боролся уже не просто с армиями, а с народами. С наибольшей силой этот синдром проявится в России 1812-го года, но впервые заявил о себе в 1808 г. в Испании.

Теперь, весной 1809 г., пока эрцгерцог Карл собирался с силами после Экмюля и Регенсбурга, предвестником народной войны против иноземных захватчиков выступило крестьянство Тироля – старинного владения Габсбургов, которое Наполеон отнял у Австрии и передал Баварии. Восстание тирольских крестьян во главе с легендарным трактирщиком Андреасом Гофером против баварских и французских властей бушевало с апреля до октября 1809 г., помогая австрийцам и отвлекая на себя часть сил французов.

К 15 мая эрцгерцог Карл присоединил к себе войска эрцгерцога Максимилиана и в ожидании новых подкреплений из Италии под командованием эрцгерцога Иоганна занял позиции на левом (северном) берегу Дуная, фронтом к Вене, чтобы дать очередное сражение Наполеону, когда он попытается наладить переправу через Дунай. Наполеон пошел ему навстречу: 16–17 мая по двум понтонным (плавучим) мостам он переправил свои главные силы с южного, венского, берега Дуная на просторный (4×6 км) остров Лобау – его отделял от северного берега лишь узкий рукав реки. Через этот рукав Наполеон приказал навести третий мост, по которому к утру 21 мая Ланн и Массена с тремя дивизиями вышли на северный берег и с боем взяли две близлежащие деревни – Эсслинг и Асперн. Здесь и разгорелась 21–22 мая кровопролитная битва; преимущественно во французской литературе ее называют битвой при Эсслинге, а преимущественно в немецкой – при Асперне[641]641
  Подробно о ней см.: Лашук А. Цит. соч. С. 421–432; Чандлер Д. Цит. соч. С. 432–437; Марбо М., де. Цит. соч. С. 322–335; Сухотин Н. Н. Наполеон. Австро-французская война 1809 г. СПб., 1885. С. 86–131.


[Закрыть].

В первый день битвы Наполеон, по данным А. Лашука, имел всего 30 тыс. человек и 50 орудий против 90 тыс. австрийцев с 288 орудиями (Д. Чандлер насчитал 31 тыс. французов против 100 тыс. австрийцев)[642]642
  Лашук А. Цит. соч. С. 421; Чандлер Д. Цит. соч. С. 434.


[Закрыть]. Ланн и Массена отбили все атаки австрийцев, а тем временем к ним по всем трем мостам подходили подкрепления. К утру 22 мая французов на северном берегу было уже вдвое больше (по Лашуку, 60 тыс. человек и 114 орудий; по Чандлеру, 62 тыс. человек и 140 орудий). Хотя они по-прежнему значительно уступали австрийцам в численности, инициативу у противника перехватили, но (цитирую далее Е. В. Тарле), «когда Ланн с кавалерией бросился рубить отступавших в полном порядке австрийцев, вдруг подломился мост, соединявший правый (венский) берег с островом, и французская армия сразу лишилась подвозимых непрерывно до той минуты снарядов»[643]643
  Тарле Е. В. Наполеон. С. 264–265.


[Закрыть]. К тому моменту, когда внезапный подъем воды разрушил не один, как сказано у Е. В. Тарле, а оба понтона, соединявшие Вену с Лобау, по свидетельству М. Марбо, «все предвещало полную победу» французам: «…мы видели, как австрийским офицерам приходится палками бить своих солдат, чтобы удержать их в рядах»[644]644
  Марбо М. де. Цит. соч. С. 332.


[Закрыть]. Теперь же Наполеон вынужденно приказал Ланну отступать. Австрийцы тотчас перешли в общее наступление, а французские войска с большими потерями ушли обратно на Лобау.