Текст книги "Переосмысление перманентных парадигм (сборник)"

Ничего нельзя изменить

В тоннеле царила тьма. Когда я наконец выбрался на свет, то с удивлением обнаружил, что оказался в городке своего детства на берегу Чёрного моря. Город сильно изменился, я едва узнавал его. И вообще всё было малознакомо и странно. По тихой улочке шел, пьяно пошатываясь, мой несчастный брат. Он направлялся к магазинчику «Красное и белое». Опять напьётся до беспамятства! Он давно всего себя проспиртовал, аж до черноты. Я окликнул его, хотел остановить, но он, скривившись и брезгливо шевельнув молодецкими усами, прошагал мимо, как глухой. Возникло ощущение иррациональности происходящего. Ничего нельзя изменить.

Рядом с винным магазинчиком светилась вывеска «Бард-клуб». В клубе слышалось приятное пение под гитару. Я не удержался и вошел. С порога я разглядел в мягкой полутьме дюжину мужчин и двух женщин, тихо сидевших на диванах. Гитара перешла к человеку, похожему на Визбора. Он запел без слов что-то пронзительно невыразимое. На диване между ним и кем-то склонившимся над листком бумаги было свободное место. Я сел. Склонившийся закончил стих и распрямился. Высоцкий! Я удивился и хотел его спросить, почему тут все вместе – он, Визбор, Окуджава, Клячкин и остальные, но не решился, чтобы не помешать пению. Высоцкий грустно улыбнулся и положил руку мне на плечо. Гитара постепенно шла по кругу. Вдруг Высоцкий убрал руку, резко встал и стремительно куда-то пошел. Я понял, что он идёт за дозой, и догнал его: «Стой! Не делай этого!» Он остановился боком ко мне и отвёл глаза. Я сказал: «Мы с тобой не были друзья, потому что не встретились. Но сегодня, как друг, прошу тебя, пожалуйста, не надо наркотиков!» Он криво усмехнулся и без слов быстро удалился. Я попытался его догнать, но запутался в полутёмных коридорчиках, заблудился. Нельзя ничего изменить.

Блуждая, я попал в большой зал с подмостками. Похоже на театр. Тут столпились то ли актеры, то ли психи: в туниках, тогах, балдахинах, плащах… Некоторые – с лавровыми венками на головах и в сандалиях. Их гордые лица были мне не знакомы. Горбоносый мужчина в красной мантии восседал на внушительном кресле, как на троне. На спинке кресла виднелась надпись на латыни: Овидий. Тут я вспомнил, что Овидий жил давно, кажется до нашей эры, и прославился как величайший поэт, особенно блиставший в описании метаморфоз богов и любовных утех. Я подошел, поздоровался и глупо спросил: «Простите, а какой будет спектакль?» Он ничего мне не ответил и величественно повернул голову в сторону, демонстрируя античный профиль. Вдруг откуда-то появились римские воины в доспехах, подхватили Овидия под руки и поволокли куда-то. Я бросился вслед. Воины кинули поэта в тёмный чулан и ушли. «Что происходит?», – удивленно спросил я его. Он только с сожалением махнул рукой. И тут я вспомнил, что Овидия под конец блистательной карьеры неожиданно отлучили от цезарского двора и сослали в глухомань на берег Черного моря. Никакой вины Овидия не было. Просто рядом с цезарем он стал нечаянным свидетелем того, чего не должен был видеть. Вот и поплатился ни за что. Так сложились обстоятельства. Изменить ничего нельзя.

Я побрел дальше по сумрачному переходу и попал во двор. За мной увязался странный тип в черном плаще и капюшоне. Лица его не было видно, но в фигуре и повадке было что-то неприятное, жутковатое. Я ускорил шаги, вошел в какую-то застеклённую мансарду и прикрыл дверь. Но тут же дверь за моей спиной со стуком распахнулась. Я оглянулся и увидел на пороге маньяка. Он скинул капюшон и ухмылялся жуткой улыбкой агрессивного идиота. При этом он бормотал какие-то рифмы и ритмично делал руками магические пассы. Он был противен, страшен и жалок одновременно. У меня в руках откуда-то появился воздушный шарик. Я машинально бросил его в морду идиота. Шарик лопнул. Маньяк заржал и достал большой нож, который был весь в крови. Значит, маньяк уже кого-то зарезал. Сейчас убьёт меня. Деваться некуда. Изменить нельзя ничего.

Но вдруг я осознал, что моего брата, бардов и древнеримских поэтов нет в живых (одних недавно, других давно). Значит, то, что сейчас происходит, это сон. А раз это сон, то в нём всё может измениться как угодно. Ведь возник же у меня в руках воздушный шарик из ниоткуда. Например, сейчас тут могут появиться полицейские… Раздался вой сирены и во двор влетела полицейская машина, из которой выскочили две женщины в форме. Они скрутили маньяка и сунули в багажник. Мне стало стыдно, что я, мужчина, спасовал, а они, женщины, оказались на высоте. Но что случилось, то случилось. Изменить ничего нельзя.

Одна из женщин села в машину и укатила. Другая подошла и обняла меня. У незнакомки были хорошие родные глаза и теплые руки. «Вы кто?», – недоумённо спросил я. Она лучисто улыбнулась, ничего не ответила и испарилась. Я долго слонялся по двору в поисках её, но тщетно. Она исчезла. Её больше нет и никогда не будет. Разве что во сне. Да, хотя бы во сне… Надо что-то сделать… Но что? Сейчас придумаю… Ведь во сне можно всё изменить!

И тут я проснулся. И с горечью подумал, что в жизни ничего нельзя изменить уже никак…

Всего один раз

Достаточно оступиться всего один раз, чтобы упасть в грязь. И дальше уже не важно, упал ты снова или нет, ибо всё равно уже весь в грязи. Если хотя бы один раз соврал, значит, лжец. Один раз смухлевал – жулик. Один раз предал – предатель. И так далее. Приведу примеры из собственной жизни.

Однажды в студенческой стройотрядовской шабашке в Сибири не хватило цемента. И мы, студенты, перелезши ночью через высокий забор, спёрли 10 мешков у какой-то строительной организации. Угрызения совести нас не мучили, ибо имелось оправдание: цемента нигде достать не удавалось, а на складе этих мешков были сотни, причём, наш объект надо было сдать быстро, в срок. И мы ведь не присвоили цемент себе, а использовали для пользы дела, переложив его из одного государственного кармана в другой. Прошло много лет. При постройке собственного гаража мне не хватило кирпичей. Я пошел на соседнюю площадку строящегося гаражного кооператива и позаимствовал пару десятков. И тут меня пронзила мысль, что я ворюга. И что не имеет значения – что именно украл, зачем и сколько раз. Если хотя бы один раз взял чужое без спросу, значит, вор.

Когда я был женат, то никогда не изменял. Но однажды, когда жена была в положении и уехала не неделю к родителям, не удержался. Случайно в это время в наш город приехала в командировку одна девушка, с которой я был когда-то давно в близких отношениях. И вот в результате случайной встречи и вежливой прогулки по улицам мы оказались в одной постели, причём, у меня дома. «Что – совесть мучает?», – проницательно спросила она под утро. И хотя впоследствии в подобные ситуации я не попадал, но клеймо неверного мужа осталось навсегда.

В ЖЭКе сильно тянули с моей перепропиской на другой адрес. Я ходил-ходил туда, но каждый раз под разными предлогами меня не прописывали и отсылали куда-нибудь за очередной справкой. Через месяц мне кто-то подсказал: «А ты вложи в паспорт деньги». Я отрицательно мотнул головой. Но на второй месяц не выдержал, положил. И в тот же день меня прописали. Больше я никогда не давал взяток. Но ведь один раз было. Как ни крути, я стал взяточником.

Не считаю себя чрезвычайно смелым, но во многих ситуациях по жизни не пасовал. Поэтому возомнил себя если уж не храбрецом, то не трусом. Увы, я ошибся. Как-то раз я ехал за рулем своего жигулька по городу и вдруг какой-то молодой мужчина выбежал на дорогу и махнул рукой. Я притормозил и спросил, в чём дело. Тут, откуда ни возьмись, появился второй парень, дернул на себя заднюю дверь и бесцеремонно плюхнулся на сиденье. Я возмутился, но тут первый, тоже влезший назад, сунул мне под горло нож. По спине пробежал озноб. «Поезжай!», – приказали они. От испуга я не сообразил, что нужно отказаться, ведь не стали бы эти бандюги прямо тут в городе резать меня у всех на глазах. За городом они вылезли из машины и побрели куда-то в лес, бросив мне презрительно: «Ладно, живи, дядя!». Когда они ушли, я осознал, что я трус. И сколько бы я потом по жизни ни геройствовал, тот позор навсегда остался на душе чёрным пятном.

Когда в студенческие годы моя девушка сообщила, что беременна, я с легким сердцем отправил её на аборт. Мы оба были студенты, заводить ребенка не входило в наши планы. Вернувшись из больницы, она стала рассказывать, что и как было. Она отнеслась к процедуре спокойно, почти равнодушно. Как я понял, у неё это был не первый случай… В тот же год преподавательница по хирургии (я учился на биофизика в мединституте) повела нашу группу, состоящую исключительно из парней, в операционную, где в это время делался аборт. По-видимому, она хотела, чтобы пацаны, увидев мучения женщины, не посылали своих девушек сюда. И она своей цели достигла, по крайней мере, в отношении меня. Никогда больше я этого не делал, ибо аборт не только унизительная и жестокая процедура, это убийство. Ведь человеческий эмбрион не просто сгусток плоти, это человек, жизнь которого не случится. Не важно, что я поспособствовал убийству всего один раз, по недомыслию. Всё равно по сути я – убийца, причем, своего собственного ребёнка.

К сожалению, я был в жизни и лжецом, и жуликом, и предателем, и изменником, и взяточником, и трусом, и жадиной, и кретином, и вором, и даже убийцей. Вот только вроде ни разу пока не был подлецом. Но, видимо, это ещё впереди…

Бумеранг подлости

В том, что зло возвращается бумерангом, у меня нет никаких сомнений, хотя объяснить это рационально не могу. Перебирая в памяти множество разрозненных случаев, прихожу к выводу, что невозможно объяснить многочисленные факты случайными совпадениями. Приведу только один пример, из давнего времени. Когда я был младшим научным сотрудником, мой шеф неожиданно (между нами не было конфликта) включил мое имя в список кандидатов на сокращение, но умолчал об этом. И тут же попал с инфарктом в больницу. Причем, я не имел к его инфаркту никакого отношения: шеф ехал на автобусе из Пущино в Москву, увидел на обочине какую-то кровавую аварию, сильно разволновался и получил сердечный приступ. Я посетил его в больнице, принёс фрукты и выразил искреннее сочувствие. Шеф вяло поблагодарил и, отводя глаза в сторону, стал пространно намекать, что в лаборатории скоро будут некоторые изменения, которые коснутся и меня. Я не придал этому значения, но когда назавтра пришел в Институт, был вызван в отдел кадров – подать заявление об увольнении по собственному желанию. Я был огорошен и растерян, но отказался подписывать себе приговор. Состоялось заседание Ученого совета, на котором директор института призвал всех голосовать за сокращение, хотя объективных оснований для этого не было (у меня тогда уже имелись три научные статьи, одна из которых была опубликована за рубежом). Несправедливость сокращения была столь очевидной, что Ученый совет осмелился (впервые за своё существование!) не поддержать директора. Меня не сократили. Причём, весь зал, заполненный научными сотрудниками, бурно аплодировал такому решению. Директор был сильно уязвлен. Через несколько дней после этого он вызвал меня к себе и предложил выполнить работу, обреченную, как я осознал, на провал. Это была подстава. Принять предложение я не мог, т. к. понимал невозможность выполнения, но и не принять не мог, ибо отказ автоматически означал конец моей деятельности в Институте. Однако не прошло и двух недель, как директора сняли! Его лишили должности за какие-то мелкие правонарушения в управлении одной из лабораторий. Я не имел к этому ни малейшего отношения. Но эффект бумеранга налицо: директор хотел меня сократить, а сократили его самого. Он хотел меня подставить, а подставили его, причём, его же собственные сотрудники. Что касается моего шефа, то судьба обошлась с ним ещё хуже: он вскоре умер. Подобных случаев с эффектом бумеранга я наблюдал по жизни очень много. Причём, особенно жестоко жизнь карала моих обидчиков за подлость. Если кто-либо делал мне что-нибудь очень плохое, бумеранг всегда возвращался: у одного погиб сын, у другого дочь пошла на панель, у третьего поехала крыша, у четвёртого спился сын, у пятого оторвало кисть руки, шестой лишился ноги, у седьмого появился паркинсонизм, восьмой заболел онкологией и умер, девятый отравился, десятого разбил паралич и т. д. и т. п. Как правило, бумеранг возвращался к подлецу в течение 1–6 месяцев. Интересно, что если кто-то делал мне что-то плохое случайно, по недоразумению, без подлости и гадости, то эффект бумеранга не проявлялся.

Странные встречи

Шел снег. Он шел и шел, скрипя железными доспехами. Он валил и кружил, предвещая конец света. Снег заполнил собой весь мир. Я шел по снежным барханам, как по ледяной вате. Как холодно! Зверски холодно, нечеловечески холодно.

На сугробе восседали волки. Молодой волк тащил к собратьям годовалого младенца, ухватив его зубами за распашонку. «Вы чё, озверели!?» – возмущенно крикнул я. Но я ошибся. Они вовсе не собирались растерзать и съесть младенца. Они согрели его своими телами.

Я облегченно вздохнул и пошел на юг, туда, где нет пронзительного мерзкого холода. Одна волчица бросилась вслед и стала обнимать меня передними лапами. «Отстань! Я не вашей породы», – стряхнул я с себя её мощные лапы. И пошел, не оборачиваясь на юг, туда, где нет пронзительного мерзкого холода.

Не помню, как долго я шел туда, где нет пронзительного мерзкого холода. Когда стало теплей, я скинул куртку и пошел в рубашке. Когда стало жарко, я снял рубашку. Солнце припекало. Показался берег моря. Чудесно. Просто чудесно.

Я зашел в отель на берегу моря. Мне всегда хотелось жить на берегу моря. Моё детство прошло на берегу моря. И моя юность прошла на берегу моря.

«Можно снять номер с видом на море?» – спросил я Никиту Михалкова, восседавшего в кресле на рецепшен. Никита захохотал, хлопая себя по икрам: «Снять? Да я только тут и снимаю! Купаюсь и снимаюсь. На море? Тут кругом море! Хошь – пей, хошь – тони!». Он откинулся в кресле, озорно сдвинул белоснежную капитанскую фуражку на лоб и, по актёрски убедительно отключившись, демонстративно захрапел. Я натянул сонному мастеру фуражку на нос, чтоб не зазнавался. И пошел на пляж.

Нудисты хреновы! Не люблю вынужденно созерцать не прикрытый трусами примитивный натурализм. Тем более общественный. Тем более, наполовину мужской. Я развернулся с пляжа и отправился обратно в отель.

На рецепшен никого уже не было, даже кресло исчезло. «Фокусник Никита в своём репертуаре», – иронично подумал я.

В холл вплыла дама гигантских габаритов. Её пышные юбки и груди колыхались, как море. Она томно разлеглась на диване и поманила меня пальцем. Она была настроена весело, но даже не пыталась улыбнуться. Я отвернулся.

В холл на четвереньках причикиляла горничная – в лифчике и без трусиков. Её призывные позы меня заинтересовали, но не вдохновили. Интересно было на 10 %, а противно на 90 %. Горничная улыбалась призывным шлюховым оскалом. Она вертелась и извивалась, как раздавленная гадина. Она очень старалась. По-видимому, ей хорошо заплатили. Вот пусть тот, кто ей заплатил, с ней и развлекается! Я отвернулся.

В холле материализовалась эффектная крашеная брюнетка. Стильное чёрное платье плотно облегало стройную фигуристую фигуру. Подошла вплотную, играя бёдрами и дохнув ароматом духов. Стало душно. «Зайчик, я пришла к тебе», – игриво промяукала она. Пошлость.

Самое отвратительное, что есть в женщине – пошлость. «Я не зайчик», – угрюмо промычал я. «Может, ты волк?», – саркастически рассмеялась она. «Нет, я другой крови. Я – всё, что осталось от человека», – промолчал я в ответ. «Я люблю тебя», – заученно произнесла она актёрским бархатным голосом. «Не ври! Самое мерзкое, что есть в человеке, это ложь», – снова промолчал я. «Я люблю тебя. Я тебя люблю. Люблю тебя я…» – вдохновенно повторяла актриса на все лады, ловко жонглируя словами. Что ж, смысл прекрасен. Исполнение – брависсимо! Но между слов – пустота. Актриса начала повторять и повторять стих за стихом, как заезженная пластинка. Я протянул руку к её пленительной груди, нащупал под чёрным платьем кнопочку и выключил магнитофон, вмонтированный в левую грудь вместо сердца. Актриса-биоробот умолкла.

Я вышел из отеля и двинулся, куда глаза глядят. Они глядели в небо. Там мерцали сотни звёзд. Странно. Почему днём я вижу сотни звёзд? Ведь их должны быть миллионы! – озадачился я. И спустился с небес на землю.

На земле стояла простая земная женщина. Она была милая и простая, но не простоватая. Простая и открытая. Это почувствовалось по её открытой улыбке. Молодая женщина была в красном платье. Конечно, красное платье это моветон. Но не заметить её в этом платье было невозможно. Именно для этого она и была пока в красном платье. Не заметить? Это было бы, как минимум, неучтиво и невежливо. Я махнул ей рукой: привет! Она махнула в ответ. Разве мы знакомы? Нет, мы не знакомы.

Я подошел: «Будем знакомы!». Мы широко улыбнулись друг другу, потому рты сами непроизвольно растянулись до ушей.

Но нельзя же улыбаться вечно. Надо ведь и поговорить. «Мне холодно», – тихо пожаловалась она и поежилась. Я накинул ей на плечи свою рубашку. Мне стало очень тепло. Я слегка приобнял девушку. Она перестала дрожать от холода. Стало жарко. Время остановилось и замерло где-то далеко в море. А потом время вернулось к нам.

«Мне почему-то страшно», – робко пожаловалась она, опять поежилась и виновато улыбнулась. «Не надо бояться, тогда не будет страшно! Со мной тебе нечего бояться» – подбодрил я её. «Я попробую, я буду стараться ничего не бояться», – пообещала она и попыталась улыбнуться.

Раздался шум моря. Он нарастал и нарастал, нарастал и нарастал, пока не перешел в рокот и грохот, роковой грохот. Гигантская волна катилась на нас.

Мы бросились к отелю. Но оттуда тоже шла гигантская волна. Мы повернули на север. Но и оттуда шла гигантская волна. Со всех пяти сторон шла одна гигантская волна.

«Мне страшно!» – воскликнула женщина и испуганно вздрогнула. «Не надо бояться, тогда не будет страшно!» – снова попытался подбодрить я её и добавил: «Пока мы живы, смерти нет». «Да, пока мы живы, смерти нет», – эхом отозвалась она и добавила: «Я читала эту фразу у древних греков. Но мне всё равно страшно». «Не надо ничего бояться, тогда не будет страшно!», – бодренько повторил я и предложил: «Клади голову на моё плечо и закройся рубашкой. А когда всё кончится, жди меня в отеле, если волна вдруг разлучит нас».

«Мы не погибнем?!» – с надеждой и страхом спросила она. «Мы не погибнем, если не будем бояться», – решительно ответил я, понимая, что мы погибнем.

Но мы не погибли. Мы проснулись…

Блондинка в маске

Наталья Андреева делала у меня в лаборатории магистерскую диссертацию и шла на красный диплом. Девица была не только толковая, но и привлекательная: стройная фигуристая красотка с осиной талией и круглой попкой. Эффектная натуральная блондинка, но не дура, а умница, каких мало, причём, с острым язычком. Внешне она смахивала на Миледи де Винтер, которую играла Милен Деманжо в фильме «Три мушкетера».

Естественно, я не мог этой девушкой не восхищаться. Однако поскольку по возрасту годился ей в отцы, то старался вести себя предельно корректно. Беда только в том, что мое мужское либидо не желало подчиняться разуму. Признаюсь честно: я её хотел! Удивительный факт. Такой казус случился со мной впервые в жизни. Прежде я мог любоваться какой-либо красивой женщиной, мог даже иногда влюбиться, но сильного физиологического влечения никогда ни к кому не испытывал до тех пор, пока не возникал телесный контакт. Так уж устроен мой организм. А тут вдруг организм взбунтовался. Причём, на студентке! Чёрт побери, этого мне только не хватало…

И дело не в том, что я сомневался в своих сексуальных возможностях. Три раза в неделю по полтора часа удовольствия я бы ей обеспечил, как минимум. Дело в том, что я был ханжа, да, увы. В моей башке плотно сидела мораль, что в моём возрасте соблазнять молоденьких – безнравственно, жениться – поздно, а не жениться – подло.

Наталья видела, что я мучаюсь, поэтому азартно кокетничала, победно посмеивалась и демонстративно расчёсывала передо мной свои шелковистые светлые волосы. Летом она приходила в лабораторию в таком декольте сзади, что когда она сидела за компьютером, я едва сдерживался, чтобы не дотронуться рукой до восхитительного пространства её белоснежной спины. Не сомневаюсь, что ей нравилось меня провоцировать. Но, собрав всю свою волю и сказав себе «нельзя!», я инсценировал холодность и старался говорить с девушкой только о науке.

Чтобы разрядить напряжение, я сублимировался в стихосложение. Это немного помогало. Но тело всё же бунтовало. Я попытался переключить своё внимание на других женщин – постарше, но ни фига не выходило. Мне очень нравилась одна 30-летняя брюнетка (внешне похожая на мою мать), но она была замужем, а это табу, которое я стараюсь не нарушать.

Однажды мне приснился сон, в котором эта брюнетка играла с мужем в шахматы, а я иронично подумал: вот пусть себе и играет. И пошел своей дорогой. Навстречу мне по дороге ползла рыжая лиса, едва живая. Она была вся побитая и больная. Мне стало нестерпимо жаль её. Я захотел её вылечить, протянул руку… И в этот момент откуда ни возьмись появилась моя матушка (её давно нет в живых), схватила лису, и они вместе рассыпались в прах. Я понял, что лиса была бешеная и что мать меня спасла. И проснулся.

Утром в лабораторию Наталья неожиданно пришла перекрашенная в рыжий цвет. Она была похожа на лисичку. И вела себя несколько дней как-то странно: то впадала в эйфорию, то замирала в ступоре. Мне показалось, что у неё проблемы с головой. Я подумал: неужели сон в руку?

В течение года Наталья предприняла несколько осторожных попыток соблазнения, но я был, как кремень или дуб (не знаю какое сравнение здесь уместней). Тогда студентка рассердилась, перестала точить об меня коготки, потеряла интерес к работе и начала сачковать напропалую. Я стал опасаться, что она не успеет доделать магистерскую. Но незадолго до срока она сконцентрировалась, кое-что кое-как доделала и с апломбом защитилась на «отлично». Потом она поступила в аспирантуру в Москве и уехала из Пущино. Я вздохнул с облегчением.

Но не тут-то было, Наталья не угомонилась. Она стала писать мне письма и даже посвящать стихи. На письма я отвечал коротко и вежливо, а на стихи кропал шутливые пародии или хвалил, если нравились. Наше виртуальное общение представлялось мне дружеским, забавным и взаимно безопасным.

И вот неожиданно Наташа приехала 23 февраля. Она вошла в лабораторную комнату внезапно, но я сумел сдержать свои радостные эмоции. Предложил ей чаю. Она подарила мне пакет кофе и поздравила с праздником. Тут раздался телефонный звонок, меня куда-то вызвали, я вышел, оставив Наталью на время одну. Вернувшись минут через пятнадцать, я застал её у своего компьютера. Наверное, не удержалась и лазила в соцсеть. Я стал расспрашивать девушку о работе, но разговор как-то не клеился. Она встала, смущенно попрощалась и ушла.

Ночью мне приснилось, что Наталья входит в комнату злая, молча дарит мне пакет отравленного кофе и уходит, хлопнув дверью. В пакете внизу – три узких отверстия, через которые она добавила яд.

Проснувшись, я удивился такому сюжету. Хотя я ранее замечал у Наташи некоторые особенности в поведении, проявляющиеся в чрезмерной резкости, повышенной гордости, жёстком сарказме и сильной обидчивости (и по характеру Наташа тоже напоминала Миледи), но мне казалось, что она никоим образом не способна на подлость. Придя на работу и машинально взглянув на кофейный пакет, я опешил: три отверстия! Поскольку к мистике я отношусь скептически, то на ум пришло единственное рациональное объяснение: когда Наталья подарила кофе, мои глаза неосознанно увидели эти отверстия, а потом мозг выдал мне их во сне. Я понимал, что три маленьких круглых дырочки могли, в принципе, появиться на пакете по прозаической причине, например, что с пакета Наталья удалила ценник, прикреплённый на трёх заколках. После долгих колебаний, я всё же выбросил пакет в мусор.

Наталья больше не писала мне писем, но мы иногда пересекались с ней в соцсетях, в которых она проводила, как я подозреваю, лучшую половину своей жизни. Наталья имела множество клонов под разными именами, но во многих случаях я угадывал, где она – по яркому стилю, характерным словечкам и неслабым стихам. Я часто думал о ней, Иногда она мне снилась. Между нами была какая-то «космическая» связь. Так прошел год.

Однажды В Контакте некая Анна Константинова из г. Иваново пригласила меня на свою поэтическую страничку. Многие стихи были написаны ярко и сильно, хотя в некоторых опусах эмоции доминировали над смыслами, встречались логические нестыковки. Кроме того, было многовато мрачных сюжетов.

На фотках кареглазая брюнетка Анна смотрелась умненькой и симпатичной. Но поскольку ей было всего 23 года, я решил ограничиться поверхностным виртуальным общением. Нельзя совращать малышек – в этом было моё твёрдое убеждение. Однако девушка обидчиво заявила, что она не малышка и начала плотную осаду. Она ежедневно пыталась завязать со мной тесный on-line флирт и присылала новые фотки. Я отшучивался и объяснял, что ей надо окучивать ровесников, а не дяденек. Она отвечала, что наоборот предпочитает общаться со зрелыми мужчинами. По-видимому, у неё в детстве не было отца, а потребность в нём начала проецироваться на «папиков» вроде меня.

В письмах и стихах она зачастую изливала на меня столько любви, что казалось, что она хочет меня в ней утопить, как котёнка. При этом иногда в её словах проскальзывала неприязнь, желание меня обидеть или за что-то наказать. Но я старался не обращать внимания на неприятные слова. Только один раз я не выдержал, когда в ответ на моё шутливое признание, что я в неё немного втюрился, она заявила «гадость!»; я попросил её больше мне не звонить. Она тут же извинилась и пояснила, что просто очень не любит это слово – втюрился.

Иногда она куда-то пропадала, иногда звонила по многу раз в день и говорила, что очень скучает по мне, что хочет приехать в Пущино и т. д. Но каждый раз находила какую-нибудь причину, чтобы не встречаться. Отсюда я заключил, что она боится нашей встречи. Причина могла быть только одна: она вовсе не Анна. Тем не менее, я не прервал общения. Девушке явно требовалась психологическая поддержка. Она была на грани срыва (или искусно имитировала его).

Вскоре я поймал себя на мысли, что мои моральные устои дали трещину: запретные мечты о сексе с юной девушкой перестали казаться мне аморальными.

Однажды, когда я в выходной день ненадолго сел за компьютер в клубе, Аня попросила меня остаться в сети ещё хотя бы 20 минут, пока пообедает. Неужто зверский голод одолел? А, наверно в туалет приспичило, а сказать стесняется. Я стал ждать. И вдруг за моей спиной раздался грохот и звон разбитого стекла: мой диплом победителя фестиваля авторской песни ни с того ни с сего сорвался со стены. Я удивился. Странный полтергейст. Никогда раньше ни одна из рамок или картин со стен клуба не падала.

Я смёл веником осколки в мусорное ведро и повесил диплом в рамке без стекла обратно на место. И тут мне вспомнилось, что когда-то я написал шуточную песенку про веник и чашку, которая прыгнула к венику и разбилась. Поскольку песенка была посвящена Наталье, то у меня возникла ассоциативная мысль: а не являются ли Анна и Наталья одним и тем же лицом? Случайно ли Аня спрашивала, были ли у меня недавно романы с молодыми девушками? Случайно ли она – столь же сильная поэтесса, как Наталья? Случайно ли её тоже воспитывала бабушка? Случайно ли она тоже летала в Питер? Случайно ли она тоже со странностями, тоже умная, тоже резкая, тоже обидчивая, тоже склонна к провокациям и эпатажу? Случайно ли они обе одного возраста? Случайно ли Аня угадала мой точный возраст? Случайно ли она так активно пытается меня в себя влюбить? Что-то многовато случайностей.

В раздумьях я вернулся к компьютеру. Анны в сети пока не было. Снова мелькнула мысль, что Анна это Наталья. Да нет, не может быть. Уж слишком много разных фоток Аня загрузила на свою страничку. Зачем бы ей устраивать такие трудоёмкие фокусы? Где здравый смысл? Но у кого-то точно паранойя: у неё или у меня.

Наконец, Аня вернулась в сеть. И стала писать открытым текстом, что влюбилась так, что не может без меня жить и т. д. Поверить в такое мог бы только самодовольный кретин. Ну ладно, раз она так по-чёрному шутит, я подыграю, сыграю в поддавки, нет проблем. Я

стал набирать ироничный ответный текст, но в этот момент что-то зашуршало и на комп сверху полилась вода: протекла канализационная труба! Тут уж мне стало не до шуток. Я отодвинул стол с компом в сторону, вызвал сантехника и принялся вытирать с пола огромную вонючую лужу. Сантехник быстро устранил протечку и ушел. Тут я понял, почему со стены свалился диплом: из-за засора в трубе сильно поднялось давление и началась вибрация, которая передалась на стену. Никакой мистики.

Пошел я домой. Сел вечером ужинать. И чувствую в квартире какой-то посторонний, едва уловимый, неприятный сладковатый запах. Как будто тут кто-то без меня был. А, нет! Это, наверное, опять наркоманы в нижней квартире начали своё зелье варить и через открытое окно до меня их вонь долетает.

Прикрыл я окно, включил телек и стал смотреть любимый «Универ». Вдруг лампочка под потолком начинает мигать и странно потрескивать, как будто её пробивает электрическим разрядом. Обычно лампочки перегорают при включении, причём, мгновенно, а здесь – ни с того ни с сего, шума много, лампочка аж чуть не искрит, но не перегорает. Что-то многовато сегодня полтергейста. Тут мне вспомнилось, что когда-то я сочинил шутливую песенку под названием «Лампочка и шкаф» – про то, что лампочка решила пленить собой шкаф, в результате чего он втюрился в неё, а она, не увидев с его стороны никаких телодвижений, скопила заряд электричества и, чпокнувшись, перегорела. Собственно говоря, в этой басне прототипом лампочки была Наташа, а шкафа – я сам.

Спал я беспокойно. Мне приснилась блондинка в маске, которая заигрывала со мной, чтобы заманить в ловушку. Во сне я понял, что под маской – Наталья.

Утром я проснулся от острого зуда в плече. Глянул и ахнул: от левого плеча по руке протянулись пять красных пятен, как от сильной аллергии. Я стал вспоминать, где бы я мог накануне чем-нибудь заразиться. А, вспомнил! Неделю назад в мой клуб приезжал один московский бард, который обмолвился, что страдает от псориаза. Может, я от него подцепил при рукопожатии? Нет, что за чушь! Псориаз неинфекционное заболевание, аутоиммунный дерматоз, который может провоцироваться алкоголем, лекарствами, стрессом… Алкоголь я накануне не пил, лекарств не принимал, стресса вроде никакого нет (или есть?). Если это не псориаз, то что?