Текст книги "Синдром отката"

– Да уж, вы умеете удивить! – улыбнулась Дейя. – Кто бы мог подумать, что в числе игроков окажется Албания?

– Возможно, Северная Македония догадывалась, – заметила Кьяра.

– Вы шутите; но что, если Северная Македония позавидует Албании и захочет построить свой Шестиствольник?

– Им это не понадобится. Воздействие Шестиствольника охватывает большие территории, – напомнил Микьель. – Северная Македония получит все удовольствия бесплатно. Что хорошо для Албании, хорошо и для них, и для других стран, расположенных с подветренной стороны.

– В нашем полушарии господствуют ветры, дующие с запада на восток, – заметила Дейя. – Тогда, выходит, Венеция расположена не в том направлении от Вадана?

– Если бы мы заботились только о том, чтобы здесь стало прохладнее, то да, – ответил Микьель. – В этом Вадан нам не поможет. Он будет охлаждать Турцию, Сирию и Ирак – страны, которым из-за повышения температур грозит опасность стать необитаемыми.

– Как Пина2бо уже заметно изменил к лучшему погоду в Остине и Хьюстоне, – добавила Кьяра.

– Я начинаю догадываться, как вы профинансировали Вадан, – заметила Дейя.

Саскии такая мысль до сих пор не приходила в голову. Ей-то казалось, что Вадан строится на деньги таинственных венецианских олигархов. Но по лицам Микьеля и Кьяры она поняла, что догадка Дейи верна.

– Выгода для Венеции здесь… косвенная, – вступил в разговор Марко. До сих пор он в основном помалкивал, а Пау, его друг из Барселоны, и вовсе не произнес ни слова – только наслаждался едой, вином и обменивался нежными взглядами с Кьярой.

– Да-да, понимаю. Уровень моря, – ответила Дейя. – Итак, экзистенциальная угроза со стороны моря для Венеции создает естественный союз между вами и перегретыми странами Персидского залива, расположенными с подветренной стороны от острова Вадан, до недавнего времени – просто свалки советских токсичных отходов, для Албании совершенно бесполезной, но желанной для Венеции, которая хочет с него начать восстановление своей сферы влияния в Адриатике. Бывают же странные сближенья!

– Такие странные политические комбинации, – заметила Корнелия, – мы встречаем на протяжении всей истории.

– Глобальное потепление лишь изменило их очертания, – добавила Саския.

– А чтобы охладить эту часть мира, нужно построить еще один Шестиствольник с наветренной стороны, – продолжала Дейя. – Где-то на западном краю Европы. Может быть, у вас, mevrouw?

– Т. Р. присмотрел угольные шахты на юго-востоке Нидерландов, – ответила Саския, – но там звуковые удары будут слышны с германской стороны границы и создадут проблемы нашим соседям. Нет, если мы хотим выбрасывать серу в небеса над Северной Европой, придется строить специальные самолеты.

– Давайте вернемся к Пенджабу, – снова вступила Дейя. – Житнице Индии. Может быть, мне следует так его называть, чтобы все поняли, насколько все серьезно. Пенджаб – место, где выращивают еду. И компьютерные модели…

– Компьютерные модели основаны на другом сценарии. Один лишь Пина2бо, – нетерпеливо вставила Корнелия. – Не учитываются ни Вадан, ни Папуа.

– А что говорят модели, в которых эти факторы учитываются?

Корнелия не была образцом дипломатии: она отвела взгляд, и на лице ее отразилось нетерпение, почти раздражение. Микьель поспешил сгладить ситуацию и вклинился между ними, словно футболист, перехватывающий пас.

– Это немного похоже на вопрос: «Каков результат акупунктуры?». Единого ответа не существует.

– Не поняла.

– У меня бывали синусовые головные боли, – начал рассказывать Микьель. – Очень неприятная штука. И ничего не помогало. Я пошел в клинику иглоукалывания. Доктор начала втыкать иголки мне в лицо – ну, этого можно было ожидать – и еще в ладони и в стопы! Представляете? Почему от иголки между пальцами ног перестали болеть носовые пазухи? – Он пожал плечами. – Все это связано с тем, как циркулирует в организме энергия.

– И пути ее неисповедимы, – вставил Марко.

– Но в иглоукалывании все известно точно, – ответила Дейя. – У них есть схемы активных точек, тут все выверено… им можно доверять.

– В нашем случае, – продолжал Микьель, – возможно, хватит всего трех точек. Пина2бо, Вадан, Папуа. Достаточно воткнуть наши иглы сюда. Быть может, потом появятся новые. Что это будет значить для Пенджаба? Однозначного ответа нет. Все зависит от того, как их использовать. И как они будут взаимодействовать друг с другом.

– Вот почему мы начали проект в Вадане, – поддержал Марко. – Возможно, мы обнаружим, что если закрывать Пина2бо на два зимних месяца, а Папуа включать на полную мощность в течение шести недель весной – сезон дождей в Житнице Индии начнет проходить идеально!

– Но тогда начнет голодать Китай, – возразила Дейя.

– Вот уж о Китае я бы не беспокоилась! – сухо заметила Корнелия.

Дейя переглянулась с Саскией; в ее взгляде читалось: «Вы понимаете, о чем она? Я – нет».

– Что вы имеете в виду, Корнелия? – спросила Саския.

– Это все равно что сказать: а вдруг США решит сбросить бомбу на Пекин и убить миллион китайцев? Что им помешает? Да то и помешает, что Китаю это не понравится, и он найдет, чем ответить.

– И кроме того, – вставила Кьяра, бросив нервный взгляд на тетушку, – просто глупо убивать людей без причин!

– Что? Ну да, и это тоже. А теперь представьте себе, что бомбу из Америки в Пекин придется везти полгода, и скрыть это будет невозможно.

Дейя кивнула.

– Да, здесь не получится внезапной атаки. Климатического Перл-Харбора.

– Аластеры и Эшмы мира сего слишком хорошо знают свое дело.

– Но их голоса – голоса вопиющих в пустыне, – заметила Саския, – пока за ними не стоит какая-то сила. И Китай, и Индия – сверхдержавы. Но можно ли назвать серьезной силой… ну не знаю… Исландию? Мьянму? Чад?

– Венецию? – добавил Марко.

– И Каталонию! – вставил Пау.

– Все это сводится к тому, – подытожила Корнелия, – что сильные страны сильны, а слабые слабы. Так и было – до сего дня. – Она взяла свой телефон и начала листать фотографии. – Знаете, в прошлом году я предприняла морское путешествие. Мы прошли через Суэцкий канал. Баб-эль-Мандеб. Малаккский пролив. Все знаменитые «бутылочные горлышки» морской коммуникации. Много столетий люди вели войны за эти места. А когда не воевали – разыгрывали политические шахматные партии, пытаясь определить, кому же должны принадлежать эти «акупунктурные точки» на теле цивилизации. И здесь то же самое. Местам, о которых большинство людей сейчас никогда не слышало, предстоит стать Суэцкими каналами будущего. Великие и малые мира сего будут претендовать на них, отмечать на своих шахматных досках, возможно, даже готовиться к конфликту. Но если думаете, что такое происходит впервые, – вы попросту не знаете историю.

Вадан

Лицензии пилота у Микьеля не было; однако он принадлежал к тому классу людей, которые, постоянно имея дело с яхтами и частными самолетами, приобретают некоторые познания об их устройстве. Во времена молодости Саскии мужчин такого типа называли плейбоями. В европейских королевских домах таких хватало тогда – хватает и сейчас, хотя в наше время, разумеется, ни один уважающий себя мужчина с таким определением в свой адрес не согласится. Так или иначе, венецианец явно не был обременен ни работой, ни семейными обязательствами. Когда настало время лететь в Вадан, он спросил, не сможет ли Саския взять его на борт в качестве второго пилота, и та без колебаний согласилась. Общество Микьеля не обременяло, даже наоборот. Поднимать в воздух или сажать «Бивер» она бы ему не доверила, но, если ей понадобится отдохнуть в дороге, с горизонтальным полетом он справится.

Путешествие оказалось недолгим и приятным, словно увеселительная поездка. В сущности, они пролетели Адриатическое море из конца в конец. Двигаться решили вдоль итальянского, а не балканского берега. Почти в любом месте здесь можно было сесть – и везде открывались новые красоты и удовольствия. Микьель, много лет ходивший вдоль этого берега на катере, знал отличные места, где можно выпить кофе или закусить, пока «Бивер» заправляется. Раз, примерно на середине пути, они остановились в старинном городке, не испорченном туристами, однако богатом кафе и ресторанами – здесь проходил местный фестиваль искусств. После следующего перелета остановились в окрестностях Бриндизи, на «каблуке» итальянского «сапожка», в самом узком месте Адриатики. Этот город, из-за морских коммуникаций с Албанией и Грецией, был более современным и куда более шумным; но Микьель, как оказалось, знал здесь фантастический бар на берегу, стильный и уютный, посещаемый как местными жителями, так и моряками из разных стран. Он находился сбоку от рыбацкого причала, через бухту от доков, где веселые албанские иммигранты заправляли «Бивер». В самолет они влюбились с первого взгляда и засыпали Микьеля всевозможными вопросами, уверенные, что владелец и пилот – он, а не женщина. В иных обстоятельствах Саския не стала бы молчать, но сейчас наслаждалась этой недолгой анонимностью. Никто из них не подозревает, что она – ее королевское высочество принцесса Фредерика Матильда Луиза Саския Нидерландская. Для них она жена или подруга этого крутого итальянского парня, что называет ее просто Саскией. И ей ничего не надо делать. Ни думать на дюжину шагов вперед, ни предвидеть, как отреагируют на каждое ее слово и каждый жест социальные сети. Совсем ничего.

Они сели в баре за столик у воды, и официант поставил перед ними два бокала белого вина и блюдо устриц. Микьель сощурился на сверкающую гладь бухточки, на другом берегу которой виднелись доки, затем сдвинул солнечные очки на нос, взглянул на Саскию поверх них и сказал:

– Эти парни в восторге от твоего «Бивера». И, знаешь, я тоже.

Благодаря Лотте Саския была уже осведомлена о том, что иначе ей бы и в голову не пришло, – а именно, что на английском сленге слово beaver, то есть «бобер», означает женские гениталии. С тех пор этот каламбур несколько раз всплывал в разговорах. Так что к двойному значению этого названия Саския была готова – и вполне могла предположить, что за невинным на вид замечанием о самолете кроется откровенное заигрывание.

Как и с любым двойным посланием, здесь следовало проявить осторожность. Вдруг речь действительно только об авиации? Хотя Саския сильно сомневалась. В кабине «Бивера» во время полета шумно, там не поговоришь – так что они с Микьелем в основном поглядывали друг на друга и улыбались; но Микьель всячески давал понять, как ему нравится то, что он видит.

– Тебе стоит учитывать, – сказала она, – что мой «Бивер» – старая и довольно сложная модель. Ему нужно время, чтобы разогреться и набрать скорость. Он непохож на новые модели, к которым, должно быть, ты привык.

– С новыми моделями своих сложностей хватает, – заметил Микьель. – И утомительны, и требуют больших расходов на обслуживание.

Саския задумчиво подцепила вилочкой устрицу.

– Что ж, – сказала она, – «Бивер» принадлежит мне, и мы можем лететь куда пожелаем.

Еще один короткий перелет через Адриатику – и впереди показался Вадан. Он располагался километрах в пятнадцати от гористого побережья Албании и, будь уровень моря немного ниже, сам был бы горой. Солнце стояло еще высоко, и Саския, снизившись, сделала круг над самой высокой точкой острова, чтобы посмотреть, как продвигается работа. Со времени тех фотографий, что присылала ей Корнелия прошлой осенью, здесь многое изменилось. На дороге, зигзагами ведущей к вершине, появился асфальт. Вокруг готового копра стояли аккуратными рядами бытовки. Внушительная гора пустой породы давала представление о глубине шахты. Побывав на Пина2бо, Саския знала, что еще должно здесь быть: желтая пирамида серы, трубы для подачи природного газа и немного поодаль, километрах в двух ниже по дороге, – отдельный комплекс новых зданий, где люди смогут жить и работать хоть на некотором отдалении от звуковых ударов.

Приличная пристань на острове была только одна, в скалистой бухте на северном берегу. Даже если бы у Саскии с Микьелем не было карты, они нашли бы пристань, просто летя вдоль дороги – единственной дороги на этом острове, – пока не увидят воду. Параллельно тянулась новая на вид инфраструктура, скорее всего, газопровод. То и другое заканчивалось пристанью, которую выстроили тысячелетие назад венецианские купцы, чтобы останавливаться здесь по пути в Константинополь и обратно, а потом Советы превратили ее в военную базу. Разумеется, те дни давно остались позади, и все, что осталось от этой инфраструктуры, имело ожидаемо плачевный вид. Но за последний год пирс был отремонтирован и перестроен по современным стандартам, да и прочие строения менялись на глазах, стряхивая с себя пыль Варшавского договора. Скоро к этой пристани начнут пришвартовываться массивные грузовые суда, везущие серу и газ для нового Шестиствольника.

Однако сегодня здесь стояли на якоре только яхты – всего две, пришвартованные к противоположным сторонам пирса. И обе привлекали к себе внимание. Уж очень они были несхожи. Ту, что крупнее – намного крупнее, – если бы не ее щегольские обтекаемые формы, легко было бы спутать с туристическим лайнером. Вертолетных площадок на ней было две, и обе заняты, а между переборками легко разместилась бы вторая суперъяхта, поменьше и поскромнее.

Вторая яхта, с другой стороны пирса, могла бы показаться крупной в иных гаванях, но не здесь. Она была вполовину меньше своей соседки, но почти такая же высокая, ибо из средней ее части поднимались два паруса, словно направленные вверх крылья.

Саския описала круг, сбрасывая высоту, развернулась над входом в бухту, сдала назад, а затем плавно приводнилась. «Бивер» затормозил в нескольких сотнях метров от большой яхты. На боку ее сверкала надпись «Полумесяц», выведенная латинским и арабским шрифтами. Подведя «Бивер» к концу пирса, Саския смогла прочесть и название второй яхты: эту окрестили «Bøkesuden»[93]93
  Название исторического корабля, на котором плавал норвежский конунг Инге Харальдссон (XII век).


[Закрыть]. На причале уже стояли люди, готовые помочь ей пришвартовать самолет, разгрузить багаж и так далее, но и на палубах яхт появились матросы, чтобы ее поприветствовать. Команда «Полумесяца» состояла из арабов и турок, команда «Bøkesuden» – из норвежцев. Народы, не имеющие между собой почти ничего общего – не считая того, что благосостояние тех и других зиждется на нефти.

На этом сходство заканчивалось. А различия ярко проявились уже в том, как те и другие встречали почетную гостью. Капитаны обоих судов спустились на берег, чтобы приветствовать Саскию. Норвежский капитан, женщина лет сорока, обращалась к ней уважительно, но свободно и просто, как и нидерландцы. Почему – Саския поняла, когда, пройдя по пирсу, увидела на боку «Bøkesuden» герб норвежского королевского дома. Так это королевская яхта! Саския о ней слышала. Абсолютно «зеленая», от киля до парусов работает лишь на ветряной и солнечной энергии, – плавучее воплощение и новейших тенденций в энергетике, и традиционного для Норвегии искусства кораблестроения. Однако на флагштоке у нее не реял королевский вымпел: это означало, что его величества нет на борту.

Капитан «Полумесяца» был англичанином и обращался к Саскии с таким почтением, с каким мог бы приветствовать правящего монарха собственного королевства. За спиной у него толпилась команда: в первых рядах турки, на уровне палубных матросов, уборщиков и официантов уступающие место филиппинцам и бангладешцам.

Саския не любила яхты. Однако друзья-фанаты яхт у нее были; от них она получила представление о том, что яхта, достигшая определенного размера, превращается в мини-курорт – и подбор персонала, и управление им здесь требуются такие же, как на курорте. Если хочешь предоставить гостям игрушки – водные лыжи, водные парашюты, снаряжение для рыбной ловли и подводного плавания, – тебе понадобятся инструкторы, которые знают, как все это работает, смогут показать гостям, всему их научить и проследить, чтобы никто не убился. А команде нужно что-то есть и где-то спать, разумеется, подальше от гостевых кают. Добавьте полноценную службу безопасности – и увидите, что только ради выполнения базовых функций яхта должна стать огромной.

Одной из таких огромных яхт-курортов и был «Полумесяц». Принадлежал он принцу из Саудовской Аравии. Само по себе это ни о чем не говорит: принцев там пруд пруди. Насколько могла судить Саския, этот принц – Фахд бин Талаль – был не из тех, кто часто бросает кости журналистам. В длинной белой дишдаше, с красно-белой куфией, дополненной темными очками с позолоченной оправой, он встретил Саскию у сходней в сопровождении полудюжины слуг в форме и вручил ей букет, а затем сопроводил на свою яхту, где уже ждала женщина, готовая принять букет, чтобы Саския не мучилась вопросом, куда его поставить. После краткой обзорной экскурсии Саскию проводили в королевскую каюту – по крайней мере, выглядела она как королевская! – и представили ей целую фалангу стюардов, лакеев, горничных, готовых мгновенно откликнуться на любое ее пожелание.

Для королей и королев подобные вещи не в новинку. Однако нидерландская монархия от этого давно отказалась, и Саския чувствовала, что на норвежской экояхте ей было бы уютнее.

За всей этой суетой где-то потерялся Микьель. На вечер никакие мероприятия были не запланированы. Саския сполоснулась, переоделась и вышла на палубу, заранее готовясь к новой серии изнурительного гостеприимства. Микьель отправил ей селфи – намек, где его искать. Солнце уже опускалось за горизонт, когда Саския обнаружила его в одном из баров на открытом воздухе, возле бассейна. Для чего, спрашивается, плавательный бассейн на яхте, которая и так плывет по воде? Быть может, только для того, чтобы рядом с ним устроить бар. Так или иначе, Микьель, заселившийся в чуть менее царственную резиденцию, сидел сейчас в гавайской рубашке и белых слаксах, наслаждаясь коктейлем на пару с еще одним молодым человеком – совсем без рубашки, еще красивее и невероятно похожим на…

При виде Саскии он поднялся с места.

– Добрый вечер, мэм, – проговорил он. И на случай, если она его не узнала, добавил с улыбкой: – Я…

– Жюль! Ну конечно же! Как я рада снова вас видеть!

Он, кажется, смутился. Микьель, расслабленный и всем довольный, с широкой улыбкой поглядывал на них обоих.

– Вы, должно быть, не ожидали, – снова заговорил Жюль. – Я, видите ли, искал работу по эту сторону пруда, чтобы…

– Чтобы оказаться поближе к Фенне!

Он кивнул, улыбаясь во весь рот.

– В нефтянку или еще что-нибудь такое в Европе трудно устроиться: тут тебе и профсоюзы, и сертификаты, и прочая хрень. Но…

– Нашлась вакансия на яхте. Для приятного во всех отношениях молодого человека, готового стать инструктором по подводному плаванию для гостей.

– Точно, мэм.

– Отлично! Это объясняет…

– Почему Фенна так рвалась помочь вам подготовиться к завтрашнему банкету! – с улыбкой до ушей закончил Жюль.

– Да, буквально напрашивалась. Я-то думала, она ради меня так старается!

– Для всех удачно сложилось.

– А для некоторых еще и не так сложится.

Если для человека с таким сильным и безупречным загаром, как у Жюля, возможно покраснеть – он покраснел.

Сознание, что уже завтра Жюль с Фенной будут трахаться как кролики, словно в старые добрые техасские времена, странным образом подтолкнуло Саскию к мысли, что им с Микьелем нужно успеть первыми. После того как Жюль откланялся и оставил их вдвоем, они заказали ужин и поели вместе у бассейна, в обстановке настолько романтичной, насколько возможно на фоне полуразрушенного советского завода по производству нервно-паралитического газа. Потом отправились в номер к Саскии, сели в «Бивер» и взлетели на небеса. А с утра повторили полет. Немного вздремнув, Микьель вылез из постели и отправился в душ, а Саския накинула один из предложенных гостям халатов, заказала кофе и просто сидела на кровати, утомленная и счастливая, когда раздался стук в дверь.

– Войдите! – крикнула она.

Дверь отворилась; показался официант с серебряным подносом. А прямо за ним какой-то молодой человек. Блондин, красивый, с короткой бородой. Явно не слуга – и кажется странно знакомым. На лицах обоих мужчин читалось, что произошло неловкое совпадение. Блондин вежливо придержал дверь для официанта, отвел взгляд от Саскии и попятился назад, в коридор.

Чтобы понять, кто это, Саскии достаточно было повернуть голову и взглянуть в иллюминатор, на другую сторону пирса. «Bøkesuden» по-прежнему стояла здесь. Но сегодня утром на ней развевался новый флаг, с королевским гербом. Не пурпурный, принадлежащий только королю, а красный, сообщающий о том, что на судне плывет наследный принц.

Саския встала, прошла мимо удивленного официанта и посмотрела в дверной глазок. Принц Бьерн Норвежский нерешительно мялся под дверью. Когда Саския распахнула дверь, он едва не бросился наутек. Не помогло делу и то, что от резкого движения у нее распахнулся халат. Саския вовремя поймала полу халата свободной рукой и подвязала поясом, пока молодой принц старательно смотрел в другую сторону. На нем был синий блейзер, элегантная классическая рубашка и брюки цвета хаки – и чувствовалось, что где-нибудь в горах на лыжах ему было бы комфортнее.

– Принц Бьерн! – воскликнула Саския.

– Ваше королевское высочество! В прошлый раз мы встречались…

– На похоронах моего мужа. Вы были тогда совсем ребенком. Как вы выросли! Хотите поговорить о моей дочери?

– М-м… ну да.

– Тогда заходите.

Они сели за кофейный столик, друг напротив друга. Официант налил обоим кофе. Саския воспользовалась заминкой, чтобы разыскать у себя в телефоне и показать Бьерну фотографию – селфи, присланное Лоттой: в день провозглашения ее королевой Нидерландов, на балу, Лотта в вечернем платье подмигивает в камеру рядом с Бьерном, который, кажется, в костюме с черным галстуком смущается еще сильнее, чем сейчас. При виде этого фото Бьерн покраснел не хуже Жюля; однако, поскольку он не забывал пользоваться солнцезащитным кремом – в стране, где большинству людей не хватает меланина, наследному принцу не подобает сверкать южным загаром, – румянец у него на лице был куда заметнее.

– Что ж, тогда перейдем сразу к делу, – сказал он, едва за официантом закрылась дверь.

– О боже, она беременна?!

Бьерн выдавил нервный смешок.

– Что вы, конечно, нет! Боже мой! Мы… мы еще даже ничего такого не делали!

– Да я шучу! Даже будь она беременна, так быстро мы бы об этом не узнали.

– Дело в том, что… ей ведь семнадцать.

– Я в курсе.

– А мне двадцать два. – Он пожал плечами. – Возможно, небольшая разница для…

– Для старухи вроде меня? Все нормально, продолжайте.

– Но я просто хотел сказать… поскольку в Интернете уже пошли разные слухи…

– В Интернете кто-то неправ? Быть того не может!

– Так вот: ничего такого не произошло. И не произойдет, пока она не станет совершеннолетней. Но… – Тут Бьерн снова завис.

– Но вы бы хотели, чтобы это произошло?

– Ну… да. Я… мне кажется, у нас с ней есть потенциал.

– Потенциал? Звучит очень технологично. Должно быть, на инженера учитесь?

– Учился. Уже получил степень.

– О, поздравляю!

– Буду работать над улавливанием углерода.

– Что ж, по-моему, вы просто чудесный молодой человек. Серьезный, ответственный. С уважением относитесь к женщинам. Я бы не хотела, чтобы кто-нибудь из моей семьи связался с плейбоем!

По лицу Бьерна было ясно, что этот термин ему решительно незнаком, – и снова Саския ощутила себя старухой.

– Так говорили в мое время, а сейчас это называется… даже не знаю… пикапер?

В этот момент дверь ванной растворилась, и оттуда, уткнувшись в свой телефон, показался Микьель. Халат на нем был распахнут, выставляя напоказ мускулистый живот, блестящий капельками воды, и торчащий, словно бушприт королевской яхты, эрегированный член.

– Так, что это тут мне пришло? – пробормотал Микьель себе под нос, листая сообщения в телефоне, – и поднял взгляд.

– Его королевское высочество принц Бьерн Норвежский, – представила гостя Саския.

Но прежде чем Бьерн успел вскочить на ноги, Микьель ретировался в спальню.

– Вот это и называется плейбой, – невозмутимо пояснила Саския. – Не будьте как он – и мы с вами поладим.

Тут ей пришло в голову, что если она поторопится, успеет присоединиться к Микьелю в спальне.

– Что ж, Бьерн, увидимся на вступительной сессии – кажется, через полтора часа?

– На самом деле через тридцать минут, – извиняющимся тоном ответил Бьерн, вставая со стула. Взгляд его метнулся к двери спальни. – Но… вы же королева.

– Теперь скорее королева-мать.

– Неважно, вы можете подойти, когда пожелаете.

– Буду через сорок пять минут, – пообещала Саския. – Скажите там, что я пошла попудрить носик!

При всех своих достоинствах «Полумесяц» оставался всего лишь прогулочной яхтой. Самым большим помещением на ней был танцзал, где и собирались проводить конференцию, если подведет погода. Однако погода не подвела, так что все встретились под навесом, поставленным организаторами чуть выше по дороге от пирса, среди развалин крепости, построенной здесь венецианцами тысячу лет назад. Отсюда были видны руины церкви и над зияющим дверным проемом – изуродованный временем крылатый лев, символ этого города и его давно забытой империи. Напротив церкви болтался на шесте динамик, из которого муэдзин пять раз в день призывал мусульман на молитву. На строительстве Шестиствольника работала пара сотен албанских рабочих с материка – по большей части мусульман; динамик был временным решением, пока неподалеку возводили настоящую мечеть.

На пирсе принцессу Фредерику ожидал «ауди», однако она не видела смысла садиться в машину и просто дошла до места пешком – как раз вовремя, к окончанию предварительного кофе-брейка и началу первой сессии. Микьель сказал, что подойдет немного позже; ему требовалось что-то обсудить с Корнелией, прибывшей из Бриндизи. День был солнечный и, кажется, обещал быть умеренно теплым, с Адриатики дул прохладный бриз; однако организаторы заготовили гору электровентиляторов, которые собирались раздать гостям, если увидят, что гости обмахиваются программками. За исключением норвежцев и делегации из лондонского Сити, включавшей в себя и Аластера, большинство здесь прибыло из жарких стран. Много арабов. Несколько турков. Техасцы, луизианцы. Делегации из Бангладеш, Западной Бенгалии, с Мальдивов, Лаккадивов, Маршалловых Островов. Индонезийцы, встревоженные наводнением в Джакарте, австралийцы из той части страны, что несколько месяцев назад две недели удерживала звание самого жаркого места в мире. Найдется ли аудитория, более способная оценить прохладу?

Называлась конференция «Нижнемир». Разумеется, был у нее и логотип, и сувениры с этим логотипом. Стилизованная карта мира, на которой отмечены лишь те земли, что Т. Р. назвал бы «стохастическими»: все, что находится в паре метров над уровнем моря или еще ниже. И глубокие воды, и внутренние части континентов оставались незакрашенными. Так вместо привычной карты мира перед глазами протягивался опоясывающий Землю кружевной архипелаг: местами, как в Нидерландах, он утолщался, местами, как в Норвегии или на Западном побережье Америки, где суша резко выступает из воды, становился тоньше паутинки.

Всегда приятно работать с коллегой-профессионалом. Правила поведения для царственных особ на таких мероприятиях принц Бьерн знал в совершенстве. Не хуже Саскии он понимал, что его задача здесь – произнести несколько слов (ровно столько, чтобы слушатели ощутили на себе некое королевское благословение, словно россыпь колдовской пыльцы), а после этого сесть и заткнуться. Улыбаться, кивать, вовремя хлопать. Так что он произнес свои волшебные слова, принцесса Фредерика – больше не королева, но все же особа королевской крови – свои, затем оба сели рядом в первом ряду и занялись своим делом. Принц Фахд бин Талаль играл более активную роль – но он и происходил из мест, где кое-какая власть у королей и принцев еще оставалась.

За вступительными словами последовала серия панельных дискуссий и сольных выступлений, искусно срежиссированная так, чтобы представители Маршалловых Островов и им подобные не чувствовали себя обделенными. Однако деньги здесь принадлежали норвежцам и саудитам. Бьерн выступал в качестве декоративной фигуры: реальной властью обладало трио, представляющее три восьмых совета директоров Нефтяного фонда. Название неофициальное – но так называли его все, ибо именно это он собой и представлял: суверенный инвестиционный фонд, в который Норвегия вкладывала всю прибыль от продажи добытой в Северном море нефти за последние полвека или около того. В последний раз, когда Саския узнавала, в фонде насчитывалось более триллиона долларов – крупнейшая сумма в мире. А ей следовало это знать: ведь нефть с норвежских вышек поступала по морю в Роттердам.

Делегация от Нефтяного фонда состояла из двоих мужчин и одной женщины. Все они были лет пятидесяти-шестидесяти, одеты в повседневно-деловом стиле, ничем не знамениты и не примечательны. Вполне могли бы быть лекторами в Скандинавском университете или научными сотрудниками музея. Однако эти люди распоряжались триллионом долларов, заработанным на выбросах углекислого газа в атмосферу. Не случайно принц Бьерн посвятил свои инженерные таланты технологиям улавливания углерода; вполне возможно, он стремился продемонстрировать своим подданным достойный пример.

Саудиты выручали на продаже нефти намного больше норвежцев, однако выручку распределяли между фондами, компаниями и отдельными людьми сложными путями, в которых чужеземцам с Запада нелегко было разобраться. Впрочем, разумно было предположить, что любезный хозяин «Полумесяца» владеет состоянием, сравнимым с объемом Фонда, – и, в отличие от руководителей Фонда, наверняка сам может решать, на что его тратить.

Принц Фахд оказался искусным оратором: не зря он получил степени в Оксфорде и в Йеле.

– Некоторые из нас живут в местах, расположенных слишком низко, – начал он с любезным жестом в сторону Саскии и кивком в сторону представителя Маршалловых Островов, – а я живу там, где слишком жарко. Возможно, у нас найдутся общие цели. Те из нас, кто получает прибыль, ухудшая ситуацию… – взгляд в сторону норвежцев, – возможно, хотели бы посодействовать в ее улучшении. Один из нас – тот, кто сегодня не смог приехать, – уже поразил мир, предприняв решительные меры для защиты Земли от ярости солнца. Немного позже мы поднимемся на вершину горы и увидим, как второй такой же агрегат, возведенный здесь, запускает в стратосферу над Албанией свой первый снаряд. Защитный покров, переносимый ветром, надеюсь, принесет некоторое облегчение нашим братьям и сестрам в Турции, Сирии и Ираке. Сейчас рассматривается возможность установки других подобных агрегатов намного южнее: надеюсь, это поможет и моей родине в борьбе с жарой, и всему Нижнемиру в борьбе с подъемом уровня моря.