Текст книги "Синдром отката"

– Руфус?

– Ну да. Так вот: я этих Боски нанял и поручил им одно дельце. Раз уж они все равно сейчас помогают пострадавшим к югу от Шугарленда. Знаете, ведь старые разработки «Бразос Майнинг» велись как раз в тех местах!

– Да, я видела колпаки с сернистым ангидридом вдоль берега.

– Вот-вот! Я их спросил, не согласятся ли заодно заехать в одно местечко, посмотреть, не всплыли ли там в потопе кое-какие старинные реликвии и сувениры.

– По-моему, это… маловероятно.

– Шучу, шучу! Разумеется, все реликвии надежно упакованы и лежат в водонепроницаемом хранилище. Но оно сейчас под водой. А у них есть ныряльщики.

В это время к ним начали подтягиваться и остальные, и Т. Р., обернувшись, повысил голос:

– Побочный продукт очистки нефти! – объявил он. Слово «нефть» Т. Р. произносил на немецкий манер, как принято в Техасе. – Старые нефтяники, вроде моего деда, всегда пробовали ее на вкус.

«На вкус»?! Впервые за очень долгое время Саскии показалось, что знание английского ее подводит. Может быть, какая-то местная идиома?

Т. Р. ухмыльнулся и жестами изобразил, как обмакивает куда-то палец, а затем сует в рот.

– Да, на вкус в буквальном смысле. Если нефть сладкая, значит, в ней мало серы. Если кислая – значит, серы много, и требуется дополнительная очистка; такую нефть продают со скидкой. Сырой нефти с высоким содержанием серы много в Заливе, особенно ближе к Мексике. Там я ее и покупаю. В Канаде должно быть еще больше. Нефтеносный песок весьма… брр! – И он скорчил такую физиономию, словно попробовал на вкус канадский нефтяной песок. – Эта гора выше уже не вырастет. Выше не дотянется конвейер.

Проследив за его взглядом, Саския различила длинную ленту индустриального конвейера, протянутого над грудой серы; другой его конец загораживали портовые постройки.

Как и во всех портах, здесь сходилось и расходилось множество железнодорожных путей с бесчисленными ответвлениями, тянущимися к каждому терминалу. Одна такая железнодорожная ветка проходила за серной горой. С задней стороны, как теперь видели гости, геометрическое совершенство золотой горы нарушал автопогрузчик: откусывал от нее по кусочку ближе к земле, вызывая на большей высоте серные лавины. Затем погрузчик проезжал немного вперед по растрескавшемуся асфальту и пересыпал серу в загрузочный лоток на уровне земли. От лотка шел под углом конвейер: он переносил толстый слой золотого порошка поближе к вагону-самосвалу и поднимал на такую высоту, чтобы высыпать его прямо в открытый кузов. Несколько таких вагонов, уже полных серы до краев, стояли рядом на путях, готовые к отъезду. Лишь один из них был еще не полон – но, судя по темпу работы погрузчика и конвейера, и ему предстояло скоро наполниться.

– Все это пока просто иллюстрация моей идеи, – заметил Т. Р., видимо озабоченный тем, что гости сочтут производство недостаточно масштабным.

Саския сомневалась, что кто-то станет высказывать такие претензии. О геоинженерных проектах эпических масштабов и о колоссальных портовых сооружениях она знала, возможно, больше всех прочих жителей Земли. И понимала: даже по нидерландским стандартам Т. Р. определенно затеял очень серьезное предприятие.

Они перешли к складному столу, предусмотрительно принесенному и расставленному командой Т. Р. Над ним высился навес, предназначенный для защиты от того, что угрожало в данный момент: безжалостного солнца или свирепого ливня. В данный момент палило безжалостное солнце. Появились пластиковые бутылки с водой. На стол поставили пропановую горелку, кое-какую лабораторную посуду и пластмассовый контейнер с целой россыпью защитных очков. Отмахнувшись от преданного помощника, предлагавшего ему надеть защитную оптику, Т. Р. взял мерный стакан размером с кофейную чашку, подошел к серной горе и зачерпнул оттуда образец желтого порошка. Большую его часть он высыпал обратно: в стакане остался слой элемента S толщиной с палец. Помощник тем временем разжег горелку. Т. Р. вернулся к столу и поставил стакан на подставку над голубоватым пламенем. Всего через несколько секунд нижняя часть образца, та, что соприкасалась со стеклом, изменилась, сделалась жидкой и текучей. Т. Р. убавил газ и достал термометр с пистолетной ручкой. Направил его на стакан, нажал «курок», взглянул на цифровой экран. Немного помешал серу стеклянной палочкой.

Всего через минуту весь образец расплавился, превратившись в оранжево-желтую жидкость. Т. Р. показал всем цифры на экране термометра. Ничего впечатляющего.

– Сейчас я просто показал, что элемент S обладает очень низкой температурой плавления. Его можно расплавить дома в духовке. И управляться с жидкостью такой температуры легко. Не нужно никакое сложное оборудование: хватит обычных старых металлических труб, какие можно купить в любом хозяйственном, и какой-нибудь изоляции, чтобы жидкость не остыла и не замерзла.

Он взял щипцы и снял стакан с огня. Затем отступил на несколько шагов от стола, в сторону золотой горы, – и просто вылил жидкую серу на мостовую, где она образовала сверкающую лужицу.

– А еще она горит, – сообщил Т. Р.

Выудил из кармана зажигалку для сигар в виде миниатюрного фаллоса, размером с палец. Щелкнул, нагнулся, поднес огонек к краю желтой лужицы. Та охотно загорелась: без громкого «ввух!», как бензин, – скорее так, как горит воск или нефть.

– Спецэффектов не будет, уж извините. Но сгорит полностью. Осторожно, держитесь подальше от дыма. – Он сообразил провести свой опыт с подветренной стороны, так что легкий ветерок уносил продукты горения прочь от зрителей.

– «Дым» – это же сернистый газ, верно? – спросила Саския.

– Совершенно верно, ваше величество. И уверен, вы знаете, как он обожает соединяться с водой и образовывать H₂SO₄.

– Серную кислоту.

Боб пожал плечами:

– Выходит, если польет дождь…

– Подумайте о наших легких, – подсказал Т. Р.

– В легких у нас достаточно воды, – объяснила Саския, – так что стоит вдохнуть сернистый газ – и серная кислота окажется у нас там, где она вовсе не нужна.

Боб поднял брови и кивнул.

– Итак, что же мы установили? – задал риторический вопрос Т. Р. – У Т. Р. в кармане тонна серы. Серу легко превратить в жидкость. Она горит. Ну как, у вас в головах это во что-то складывается?

И, не дожидаясь ответа, повел их к складскому зданию, крытому ржавым оцинкованным железом, в нескольких десятках метров отсюда. Рядом с ним стояли несколько пикапов и легковых машин, на вид довольно новых. Саския заметила парковочные таблички «Уайт Лэйбел Индастриз Эл-Эл-Си» и не усомнилась в том, что на дверь склада приклеен белый прямоугольный логотип компании – пусть и выглядит он всего лишь как чистый лист бумаги.

Она также отметила множество оранжевых ветровых конусов, какие встречаются повсюду в аэропортах. Да, люди здесь, похоже, внимательно следят за тем, откуда дует ветер!

Внутри здание оказалось куда более благоустроенно, чем можно было предположить снаружи. Что особенно важно, здесь работали кондиционеры. По всей видимости, это были рабочие помещения «Уайт Лэйбел», чья штаб-квартира находилась в нескольких милях отсюда. Однако по количеству защитных механизмов и по общей атмосфере было ясно: здесь работают уже не с программами и моделями, а с чем-то в высшей степени реальным.

Гостей провели в аппаратную, отгороженную от обширного складского помещения стеной окон с необычайно толстыми стеклами. Несмотря на стекла, каждому выдали респиратор, полностью скрывающий лицо, и проинструктировали, как его надеть, если (или когда) прозвучит определенный сигнал. Недавний разговор о серной кислоте в легких не оставлял простора воображению, так что слушали все очень внимательно. Тем временем по другую сторону стекла рабочие в белых защитных костюмах и респираторах трудились над какой-то конструкцией, на взгляд свежего человека состоящей исключительно из труб. На конце, ближайшем к открытой двери, в сущности, уже за пределами здания, располагалось устройство, по-видимому, в этой системе главное: над ним колдовал жрец в таком же белом скафандре. Но и это на вид была просто труба – труба на подставке, выставленная и нацеленная наружу.

– Ваше величество, – заговорил Т. Р., – вы здесь должны больше всех присутствующих – может быть, за исключением достопочтенного лорд-мэра – знать о ракете «Фау-1».

– А как же! – вдруг радостно воскликнул Боб. – «Нацистская перделка»! Дед о них много рассказывал. Однажды в Кенте он такую видел и слышал: пролетела прямо над ним!

Название «Фау-1» было Саскии так же хорошо знакомо, как Бобу; она ответила не сразу, поскольку была приучена серьезно думать и тщательно подбирать слова всякий раз, когда речь заходила о Второй мировой войне.

– Супероружие Гитлера, один из его амбициозных проектов. Несколько таких ракет нацисты запустили из моей страны. У них был особый принцип движения, что-то вроде примитивного реактивного двигателя.

– Пульсирующий воздушно-реактивный двигатель, так это называется, – подхватил Т. Р. – Именно из-за пульсации эти ракеты прозвали «перделками». Неописуемо ужасная конструкция… для всего, кроме наших прямых целей.

Техники в аппаратной отдавали какие-то распоряжения рабочим по другую сторону стекла. Те открывали клапаны и проверяли датчики. По сигналу все они покинули помещение. Началась сложная и очень хорошо организованная процедура, по эмоциональному накалу напоминающая обратный отсчет перед стартом ракеты. Однако тянулась она несколько минут. Чтобы не терять время зря, Т. Р. подошел к стеклу и принялся подсвечивать лазерной указкой детали, которые без этого остались бы незамеченными в переплетении труб и кабелей. Прежде всего он указал на обычное пятигаллоновое пластмассовое ведро, стоящее на полу и наполовину полное серы.

– Наша высокотехнологичная модель транспортировки элемента S. Полностью на человеческой тяге, – объявил Т. Р. с совершенно серьезным лицом.

Саския уже начала понимать, что эта клоунада – неотъемлемая черта его характера.

Рядом с ведром стояла стремянка на колесиках, сейчас расположенная так, что по ней можно было забраться на платформу на высоте человеческого роста. Там имелась вертикальная прозрачная труба, длиной в руку и шириной в ладонь, заполненная серой почти доверху. Сверху она была открыта, должно быть, чтобы подсыпать туда серу из ведра. Нижний конец уходил в трубу пошире, сделанную из нержавеющей стали.

– Топливный бак, – пояснил Т. Р.

Дальше стало сложно следить за объяснениями: огонек указки Т. Р. двигался вдоль трубы – или, по крайней мере, там, где можно было предположить существование трубы, – укутанной в трубчатое покрывало изоляции и снабженной предостерегающей надписью: «S (ЖИДКАЯ ФОРМА) ОСТОРОЖНО, ГОРЯЧО!» Она подсоединялась к большой трубе, выходящей за дверь.

– Подача горючего, – объяснил Т. Р. – Прямо сейчас жидкая сера течет по трубам… течет… – Огонек указки завершил свой путь на устройстве в конце большой трубы. – Прямо в камеру сгорания!

В этот миг толстые стекла содрогнулись. Несколько мощных ударов, один за другим, отдались у зрителей в ушах и сотрясли их тела; при каждом толчке из трубы, направленной на Техас, вырывались языки пламени и клубы дыма. После нескольких фальстартов толчки приобрели четкий ритм. Теперь труба походила на толстый пулемет, стреляющий и плюющийся дульным пламенем. Даже сквозь стекло мощь и громкость производила впечатление. А на расстоянии нескольких миль, должно быть, этот звук в самом деле мог напоминать продолжительный пердеж.

Испытание длилось не больше пятнадцати секунд; затем началась процедура отключения устройства, столь же, а быть может, даже более сложная, чем процедура его запуска.

– Надолго мы ее не запускаем, – почти застенчиво объяснил Т. Р. – Если соседи настучат в Управление по охране окружающей среды, у нас будут неприятности.

– Уверен, в таком месте можно выйти сухим из воды, даже если кого-нибудь убьешь! – заметил Микьель.

– И такое случается, – философски заметил Т. Р.

– Давайте, так сказать, соединим отдельные точки, – заговорил Сильвестр. – Итак, ваши инженеры – те, кого вы переманили из космического центра, – изобрели двигатель…

– По всем мировым стандартам самый «грязный» двигатель в мире! – поспешил пояснить Т. Р.

– …в котором в качестве топлива используется расплавленная сера.

– Именно.

– А выхлоп состоит из сернистого газа.

– Само собой.

– Любопытно! И что дальше?

– Дальше – новые точки. И новые связи между ними. Для начала прокатимся на паровозике!

Территория, хоть и небольшая по стандартам нефтеочистительных заводов, была достаточно велика, и им снова пришлось сесть в автобус. Огромная башня серы и «перделка» остались позади. Попетляв между каких-то зданий, автобус проехал вдоль ряда кранов и конвейеров, использующихся для погрузки и разгрузки поездов. Дальше они очутились в открытом логистическом депо. Через него проходили несколько параллельных железнодорожных путей, соединяющих пристань с каким-то пунктом на суше. Со стороны суши все они объединялись в один путь. Иными словами, среди всего прочего здесь находился маневровый парк, позволяющий соединять и рассоединять вагоны. Сами вагоны, стоящие на ближайших путях, были, как и следовало ожидать, товарными: в основном контейнеры на платформах, несколько открытых вагонов, крытых брезентом, – видимо, с серой. Трясясь и подпрыгивая на неровной почве, автобус проехал позади них, и посетителям открылись дополнительные пути.

– Прежде чем вы увидите то, что сейчас увидите, и мы на пару часов расстанемся, – заговорил Т. Р., – хочу пояснить: поезда меня не интересуют. Плевал я на них. Хватать вас за пуговицы и выносить мозг болтовней о поездах точно не стану. Не такой я человек. А вот один мой старый приятель – как раз такой. Долгая история, в общем, тысячу лет друг друга знаем, денег у него куры не клюют, и он помешан на поездах. Он их коллекционирует, прикиньте? Покупает, чинит, ставит у себя на территории. Или одалживает мне. Говорит, им полезно быть на ходу. «Упражняться», так он говорит. Иначе что-то там ржавеет, или… короче, voilà! Прошу!

На одном из параллельных путей, полностью скрытые от глаз цепочками товарных вагонов на соседних линиях, стояли друг за другом три пассажирских вагона того типа, какой Саския до сих встречала только в транспортных музеях.

В Амстердаме на центральном вокзале есть особая комната ожидания, формально предназначенная для Саскии (или для иного действующего короля или королевы), но никогда не используемая, потому что ждать поезда в особом зале – абсолютно не normaal. Разве что короли времен Прекрасной эпохи освежались там в ожидании своего личного поезда. Вот этот личный поезд, если он когда-нибудь существовал, мог бы напоминать вагоны, на которые сейчас смотрели Саския и остальные. Своего рода викторианский эквивалент современных бизнес-джетов. Американская версия – не для коронованных особ, а для бизнес-магнатов, что с шумом и громом носились туда-сюда по железным дорогам Позолоченного века[45]45
  Эпоха быстрого роста благосостояния и населения США после Гражданской войны, 1870–1880 годы.


[Закрыть], с семьями, детьми и слугами, курили сигары и отправляли телеграммы, пока за окном мелькал Канзас или Аппалачи.

И здесь, как и везде, присутствовала обслуга, аккуратная, подтянутая и вежливая, вооруженная наушниками. Каждого ВИП-гостя проводили в отдельное купе в одном из трех вагонов, предложили чувствовать себя как дома и осмотреться, напомнили, что вагоны могут тронуться без предупреждения и в любой момент. Освежившись, Саския прошлась по всем трем вагонам – и, стыдно сказать, глазела беззастенчиво, словно помешанная на поездах туристка. У каждого вагона, очевидно, была долгая и интересная история. Косвенные свидетельства подсказывали, что один из них принадлежал когда-то пивному барону немецкого происхождения из Сент-Луиса. Второй был собственностью магната с западных гор, сколотившего состояние на топливе – в основном дереве, немного угле. Третий вагон был шикарнее прочих, но и первый хозяин его определялся сложнее. Возможно, какой-нибудь нью-йоркский финансист. Мысленно Саския дала им названия: Пивной вагон, Древесный и Денежный. Купе Саскии располагалось в дальнем конце Денежного вагона: оно состояло из спальни и смежной с ней ванной комнаты, укомплектованной чугунной ванной на львиных лапах. Мимо купе проходил узкий коридор. С другой стороны из больших окон открывался вид на левую сторону дороги.

Едва все гости сели, как вагоны в самом деле тронулись без предупреждения – и после этого уже ни разу надолго не останавливались. При движении их сильно качало взад-вперед. Будь Саския фанаткой поездов, она бы жадно ловила все детали. Цепочку из трех старинных пассажирских вагонов встроили в длинный поезд, большинство вагонов в котором предсказуемо были грузовыми. Соседние пути постепенно расчищались. За окном поплыл какой-то пейзаж. Вдалеке мелькнула серная гора. Но скоро поезд покинул порт и двинулся по районам индустриальной застройки. Дорога шла на запад вдоль Буффало-Байю, от Тринити-Бей (он остался позади) к центральному Хьюстону, а затем – на безбрежные просторы Техаса.

Посреди хьюстонского индустриального пояса, всего в нескольких минутах езды от серной горы, поезд замедлил ход и на разъезде свернул на боковую ветку. Здесь их уже ждала цепочка из полудюжины обычных пассажирских вагонов «Амтрак» и вагона-ресторана. Здесь же стояли гурьбой автобусы и внедорожники, которые Саския последний раз видела в «Т. Р. Микс». Чтобы на них посмотреть, ей пришлось выйти из купе и перейти на правую сторону Денежного вагона. Возле путей и в окнах обычных вагонов она увидела знакомых – в том числе людей из ее команды.

Оставив позади все «амтраки», поезд сбавил скорость, остановился, а затем поехал задом, перешел на боковую ветку и состыковался с ними. Саския давно уже бросила притворяться, что ей неинтересно: она открыла окна с обеих сторон Денежного вагона и, высовывая голову то здесь, то там, следила за тем, что происходит. До сих пор Денежный вагон был в поезде последним. Ее купе – в самом конце. В еще одно, в передней части вагона, кажется, поселили лорд-мэра. Перед ним, в Древесном вагоне, ехали Сильвестр и Микьель, а первый, Пивной вагон служил временной резиденцией Т. Р., а также временным салуном, где, как легко догадаться, не было недостатка в пиве. От Пивного вагона и до самого локомотива тянулись товарные вагоны: самосвалы с серой, контейнеры и одна цистерна.

Теперь же цепочка вагонов «Амтрак» состыковалась с задней стеной Денежного вагона, вплотную к купе Саскии. Коридор, идущий мимо ее спальни, заканчивался дверью – разумеется, из полированного дерева и с блестящей латунной ручкой – с окошком в ней, через которое Саския видела, как вагоны сближались и наконец сцепились с металлическим лязгом. На той стороне, в таком же окошке, показалось лицо Амелии. Разумеется, весь сегодняшний день они были на связи; однако и врожденные свойства характера, и благоприобретенные навыки Амелии не позволяли ей по-настоящему расслабиться, пока охраняемая персона была не рядом. Так что облегчение у нее на лице читалось даже сквозь два оконных стекла.

Установление всех нужных соединений между вагонами заняло еще несколько минут, затем поезд снова выехал на основную ветку и начал набирать скорость по направлению к центру Хьюстона. Двери открылись. Влетели Амелия и Фенна, за ними вошел носильщик с багажом Саскии. Виллем принял у него багаж и занес в купе, а Фенна принялась раскладывать на крохотном туалетном столике в углу свои рабочие инструменты. Аластер и Руфус – странная парочка – тоже вошли и неловко болтались в коридоре, пока Саския не попросила их быть как дома и не пригласила устроиться в средней части Денежного вагона, где располагалась своего рода гостиная. Следом в вагон ввалилась толпа чуть не лопающихся от важности англичан – свита Боба. Появился официант и начал принимать заказы. Саския, извинившись, пошла к себе вздремнуть.

Когда она открыла глаза, яростное солнце уже покраснело и заметно остыло. Саския отдернула занавеску и долго любовалась холмистыми просторами Техаса, которые плоский красный свет заходящего солнца превратил в какой-то марсианский пейзаж.

Шандигар

Переезд из Амритсара в Шандигар Лакс воспринял как возможность чуть больше попутешествовать по Стране пяти рек. До сих пор он видел очень мало. Но теперь община – нет, общество, – частью которого он стал, просто прилепившись к нему, когда обедал чечевицей в лангаре и месил грязь в акхаре, – наконец приняло его и показало свою силу и доброту. Среди водителей-дальнобойщиков оказалось много сикхов. На любой заправке скажут, какой грузовик, автобус, может быть, даже мотоцикл скоро отправляется в ту сторону, куда тебе нужно. А если не очень скоро – в лангаре для тебя найдется бесплатный ужин и, может быть, кто-то подскажет, где переночевать. Стоило сколотить какой-то базовый капитал доверия, отрастить бороду, научиться правильно одеваться и бегло говорить – и вот просто благодаря тому, что он молодой человек и путешествует в одиночку, у него появилась возможность объехать весь Пенджаб если не быстро, то, по крайней мере, дешево. Можно сказать даже, чем меньше он тратил, тем легче все удавалось: люди с куда большей охотой помогали усталому запыленному путнику, чем канадскому туристу с толстым кошельком.

Лакс поставил себе целью посетить все пять рек, давших Пятиречью его имя, с севера на юг: Джелам, Ченаб, Рави, Беас и Сатледж. Все они впадали в великую Инд, подарившую имя Индии.

Не то чтобы Лакс чувствовал себя обязанным не пропустить ни одной реки. Это не было ритуальным паломничеством или чем-то вроде того – скорее отвечало его внутреннему чувству… чувству завершенности, что ли. Побывав на берегах всех пяти рек, он сможет сказать, что по-настоящему увидел Пенджаб.

Амритсар располагается ровно посередине между Рави и Беасом, так что их не составляло труда навестить за день. Для начала он отправился на западный берег Беаса, туда, где Александр Великий, оставив всякую надежду присоединить Пятиречье к своей империи, приказал усталым и разочарованным войскам поворачивать назад, в Македонию.

Часть русла Рави совпадает с индийско-пакистанской границей, разрезавшей Пенджаб пополам – политическая хирургия, принесшая населению немало бед и косвенно объясняющая, почему семья Лакса владела сетью бензоколонок в Канаде. С самого рокового 1947 года река демонстрировала вопиющее презрение к линии разграничения, торжественно прочерченной на картах, и с каждым весенним разливом уходила то в одну, то в другую сторону от привычного русла. Выбрав ее излучину, загнутую в сторону Индии, Лакс смог посетить Рави, побродить в ее водах, оценить привычки местной рыбы, не возясь с документами для пересечения пакистанской границы. Для его народа земля, лежащая по ту сторону, оставалась Западным Пенджабом. Хотел бы он побывать и там! Но Лакс уже просрочил свою шестимесячную туристическую визу. В Индии он находился нелегально. Перебраться в Пакистан еще удалось бы, вернуться назад – уже вряд ли. А застревать в Пакистане не входило в его планы.

Ченаб и Джелам в своем среднем течении протекали через Пакистан. Однако дальше на север, ближе к истокам, до них можно было добраться в Кашмире. На этом отрезке пути Лакс впервые после приезда в Индию увидел горы.

Тут он вдруг понял, как по ним скучал. В Канаде горы обрываются прямо в океан; их видно отовсюду. Ночью в Ванкувере, высоко над ярко освещенными улицами, видишь их смутные силуэты. Не раз он поднимался в горы с друзьями, катался по склонам на сноуборде – и в местных пейзажах ему не хватало этого третьего измерения.

Он едва не попал в беду, когда на обратном пути наткнулся на блокпост, где индийская полиция проверяла у проезжающих документы. Связано это было все с тем же спором о границе между Индией и Пакистаном. Тут Лаксу пришлось выскочить из грузовика, который его подвозил, – без малейшей опасности для жизни: грузовик все равно стоял в пятикилометровой пробке, и водитель заглушил мотор – и пешком вернуться назад. В конце концов он доехал автостопом до соседней провинции Химачал-Прадеш, а оттуда добрался до Восточного Пенджаба, просто перейдя границу пешком в гористой местности, где не было блокпостов, потому что и дорог не было. Здесь он впервые встретился с индийской дикой природой, которая – как ни банально прозвучит – и вправду оказалась совершенно дикой. Ни единой живой души. Только горы и небо, деревья и птицы. Наконец он выбрался на дорогу и вернулся на равнину, чувствуя себя так, словно прикоснулся к какой-то древней тайне. И в самом деле, ведь именно в этих краях вожди сикхов в далекие времена месяцами и годами скрывались от своих врагов и оттачивали боевое искусство.

Сатледж, напротив, петлял по плоской равнине – по самой что ни на есть «житнице Индии», далеко не такой впечатляющей, как Кашмир… пока не задумаешься о том, сколько всего растет на зеленых полях, омываемых этой рекой. Тогда понимаешь: эта однообразная на вид местность ничем не скучнее гор, только по-своему. Очевидно, именно так считали многие и многие на протяжении былых столетий – поэтому окрестности Фероспура, где побывал Лакс, усеяны памятниками давних войн.

Его путешествие окончилось в Шандигаре – месте, совсем непохожем на Амритсар. Оба – города с населением более чем в миллион душ, однако на этом сходство и заканчивается. Шандигар – новый город, выстроенный по плану согласно указу правительства уже после 1947 года; Амритсар же так стар, что местные жители вполне искренне с виду уверяют, что он основан богами. В Шандигаре немало сикхов, но индуистов там проживает в шесть раз больше.

Впрочем, в повседневной жизни Лакса эта статистика не играла особой роли. Он нашел себе съемную комнату и гурдвару: то и другое – так близко от новой акхары, что добежать туда пешком было проще, чем добираться на транспорте. Как и все вокруг, акхара действительно была новой. Здесь занимались на тренажерах и боролись на пенопластовых матах. Была даже душевая. Имелись и джори, и гада – для тех, кто предпочитал олдскул. В соседнем спорткомплексе, заложенном в план города его щедрыми основателями, были зеленые лужайки для тренировок на открытом воздухе. Миссия этой акхары тоже выглядела немного иначе: здесь, похоже, сознательно стремились воспитывать молодежь в духе верности традициям – а борцы из акхары в Амритсаре ни о чем таком не думали, просто делали то, что делалось здесь испокон веков. Там, в Амритсаре, не было никаких «миссий». Туда люди просто приходили – или не приходили. А сюда родители присылали детей. Нередко привозили по прямым современным улицам Шандигара на автомобилях, с заботливой мамочкой или даже с платным шофером за рулем. Здешняя акхара «предоставляла услуги». Не в смысле какого-то шарлатанства или развода на деньги – вовсе нет! Все абсолютно чисто, абсолютно искренне. Просто чуть по-другому.

Так или иначе, здесь тоже не понимали, что делать с Лаксом. Не помогало и то, что он, откровенно говоря, занимался не совсем чистой гаткой. Дело в том, что искусство обращения с древнейшим и самым распространенным оружием, именуемым палкой, с незапамятных времен зачаровывало не одних лишь жителей Пенджаба. Лакс, выросший в Ричмонде, имел доступ к филиппинским и малайзийским школам боевых искусств – и в Ванкувере, и через границу, в Сиэтле. Так что к традиционным движениям гатки, которыми владел очень хорошо, он примешивал чужеродные элементы. Улучшал ее – или портил, смотря с какой стороны посмотреть. Делал то, что в пенджабской акхаре казалось непостижимым или просто неверным.

Движения классической гатки легки и изящны. Воин вертится и подпрыгивает так, что жители Запада порой ошибочно принимают это искусство за боевой танец, артистическое представление, давным-давно оторвавшееся от практики боя. На самом деле эти движения имеют прямой практический смысл, когда сражаешься, стоя на неровной земле, окруженный врагами со всех сторон, – ситуация, с которой сикхи на протяжении своей истории сталкивались постоянно. Не только македонцы Александра, но и персы, афганцы, патаны, балуджи, моголы, гуркхи, раджпуты, мараты и британцы – все они пытались завладеть пенджабской Житницей. Список пыток и казней, которым подвергали пленников, долог и отличается невероятной изобретательностью. Так что здесь имел смысл принцип, который во многих боевых искусствах осуждается: постоянно двигайся – и не забывай о том, что у тебя за спиной.

Пока все стройно и логично. Но Лакс добавлял к этой системе дополнительные приемы, направленные на нанесение мощных ударов без большой амплитуды движений и крутых поворотов. Быть может, более подходящие не для свалки, где отбиваешься от пятерых сразу, а для боя один на один. Приемы, позволяющие бойцу любого роста и веса увеличить возможности, данные ему природой. Но, используя эти приемы на тренировках в Амритсаре, Лакс замечал на лицах у «старших» особое выражение, которому в то время очень радовался, и лишь задним числом понял: именно в это время они придумывали, как бы выставить из своей акхары этого чокнутого заокеанского верзилу.

Новая акхара работала по закону. Имела юрлицо и логотип. Из-за истории с визой они не могли нанять Лакса к себе – да он и сам не хотел здесь зарабатывать, по этическим соображениям. Даже разгружая мешки с картошкой в лангаре, он отнимает эту работу у тех, кто гораздо больше в ней нуждается. Что уж говорить о ситуации, когда, легально устроившись и начав получать зарплату, подставит под удар своих нанимателей! Браслет у Лакса на запястье служил постоянным напоминанием: он не должен творить зла – ни своей мощной правой рукой, ни, если уж на то пошло, любыми другими частями тела. Дядя Дхармендер однажды – на случай, если Лакс сам не сообразил, – прямо ему сказал, что к члену это тоже относится. Так что в Индии Лакс хранил целомудрие: и из-за того памятного разговора (состоявшегося, пока дядя Дхармендер менял тормозные колодки у «субару»), и потому, что связь с местной девушкой грозила непредсказуемыми – и по большей части дурными – последствиями.

Так что Лаксу позволяли проводить в акхаре целые дни, работать там – но все же он оставался здесь чужим всем, кроме Ранджита, «старого мастера» (ему было лет пятьдесят пять), который согласился его учить. Они вдвоем уходили в соседний спорткомплекс, выбирали какую-нибудь неприметную лужайку подальше от посторонних глаз и тренировались там.

Вроде бы ничего предосудительного в этом не было, но все же разочаровывало – особенно когда пару недель спустя Ранджит объявил, что не знает каких-то особенных приемов, которые превратили бы Лакса в великого мастера. В сущности, таких приемов вообще нет.