Текст книги "Синдром отката"

– Друг? Сильно преувеличено, хотя его, безусловно, есть за что уважать.

– Хорошо, пусть не друг, но человек, в чьем обществе вас время от времени видят.

– Разве что наблюдатели со сверхъестественно острым зрением. Но продолжайте.

– Возможно, он неправ, возможно, безумен; но нельзя не восхищаться его целеустремленностью. – Израильтянин сделал ударение на последнем слове. Целеустремленность была ему явно по душе. – Очень важно. Великий дар! Но иногда целеустремленность начинает мешать. Возникает тоннельное зрение. Сосредоточившись на своей цели, вы не видите полной картины.

– Что вы имеете в виду?

– То, что может незаметно подкрасться сбоку и нанести удар.

– Я уже некоторое время не видела Т. Р., но при встрече непременно ему это передам.

– В Вадане его не было.

– Верно.

– Странно, не правда ли? Неужто ему не хотелось посмотреть, как заработает второй Шестиствольник?

– Немного неожиданно. Но, видимо, он сейчас очень занят в какой-нибудь другой части света.

– В другой – мягко сказано! – фыркнул израильтянин. – Похоже, он просто фанат странных и опасных частей света! – Он отпил кофе. – Послушайте, что я скажу. Возможно, вам стоит поговорить со своим другом. Сказать, что ему пора поднять голову от своей дыры в земле и оглядеться вокруг. И быть осторожнее.

– Не объясните ли поконкретнее?

– Источники и методы, – значительно ответил он. Профессиональный жаргон разведчиков; это означает: «Если я расскажу вам то, что знаю, вы неминуемо поймете, откуда я это узнал». – Может быть, ему стоит взглянуть на север.

– Куда на север? В Оклахому? В Канаду?

– Так вы не знаете, где он? – понял израильтянин. – Т. Р. сейчас в Новой Гвинее.

Эта новость поразила Саскию. Не то чтобы она была сильно удивлена – скорее ее охватило чувство какой-то неотвратимости. «Бразос РоДаШ», селфи от Корнелии, контакты Виллема с папуасскими борцами за независимость…

– Думаю, это следовало предвидеть.

– Как держатель акций компании, я бы на вашем месте присмотрел за своими инвестициями, – скучающим светским тоном заявил израильтянин. – Послушайте, нам нравится Т. Р. Нравится то, что он делает. Он нам помогает, – его взгляд скользнул к огромному самолету, – делать то, что делаем мы. Но у нас есть причины думать: наступило время, когда ему стоит быть начеку.

– И сообщить ему об этом почему-то должна именно я.

– Техасцы! – развел руками израильтянин. – Очень трепетно относятся к личным отношениям – я бы сказал, как и некоторые другие этнические группы. Вас он уважает. И к вам прислушается. Вот и все, что я могу сказать.

Саския кивнула.

– Хорошо, но вам-то во всем этом какой прок?

– Никогда не спрашивали себя, зачем библейские народы сотни лет сражались за наш клочок земли? Почему он так волновал даже римлян? В то время Израиль был ценным приобретением. Земля, текущая молоком и медом. А теперь из-за потепления превратился в сущую дыру.

– Значит, вы хотите вернуть молоко и мед?

– Именно.

– И ничего больше?

– А вы о чем подумали?

– Возможно, я чересчур цинична, – начала Саския, – но мне пришло в голову, что вы с саудитами можете объединиться, чтобы вместе покончить с Ираном.

Израильтянин пожал плечами:

– Лично мне это доставило бы большое моральное удовлетворение. Но… климатические модели сложны, знаете ли.

– Аравийский полуостров сам по себе огромен. Добавив к нему на севере Израиль и Иорданию, мы получим территорию огромной протяженности. Если эти самолеты будут летать на юг… не думаю, что у Сомали найдутся технологии, позволяющие сбивать их в стратосфере. Вы сможете долетать до экватора и дальше. Сможете посылать самолеты в любую точку в этом огромном диапазоне. Выбрасывать SO₂ именно там, где хотите. Лечить региональный климат акупунктурой.

Израильтянин сделал еще глоток и встал со вздохом, словно сожалея о том, что приходится прерывать интересную беседу и покидать недопитый кофе.

– Мне нравится сравнение с акупунктурой. Если позволите, я его украду.

– Оно не мое.

– Благодарю за то, что уделили мне время, ваше королевское высочество.

Саския подождала, пока он скроется, затем обвела взглядом кафетерий в поисках Фахда бин Талаля. Он еще разговаривал – или делал вид, что разговаривает, – по телефону, искоса присматривая за ней.

Она достала свой и написала сообщение Виллему.

> День настал. Примерно на год раньше, чем я думала.

Виллем знал, что это значит. Окончен ее «отпуск», и он снова ей нужен.

> Ха! Даже быстрее, чем я ожидал. И что от меня требуется?

Туаба

Виллем мог позволить себе номер в любом из современных отелей, выросших за последние десятилетия вокруг однополосного аэродрома в Туабе. Но вместо этого спал на матрасе в задней комнате у дядюшки Эда.

Если смотреть с воздуха – даже с такой высоты, откуда видны целиком Австралия, Индонезия и весь Индокитай, – это место несложно найти. Оно похоже на серый шрам на южной стороне Новой Гвинеи. Аллювиальное русло реки, впадающей в Арафурское море, истоки которой находятся в ледниках на хребте острова – горной цепи, по высоте уступающей лишь Андам и Гималаям. В отличие от прочих рек, стекающих с этих склонов – а их немало, учитывая, что ледники тают, а осадки в этих краях порой превышают десять метров в год, – река, протекающая через Туабу, серого цвета, поскольку несет с собой те осадочные породы с медного рудника, что не выветрились естественным путем и не успели окислиться.

Дядюшку Эда звали вовсе не Эдом, да и Виллему он приходился совсем не дядей. Приехал он в эти края в 1970-х и открыл здесь то, что изобретательно назвал «логистическим депо», а попросту говоря, магазин-склад запчастей для бульдозеров. Позже в его бизнесе появились новые направления: ремонт вертолетов, поставка буровых установок и труб для трубопроводов. Место для жилья он себе обустроил так: соскреб бульдозерным ковшом все живое с клочка земли на речном берегу, а потом продал этот бульдозер «Бразос РоДаШ». Вокруг рос и обретал форму город Туаба, побуждая Эда время от времени укреплять периметр безопасности. В ранние годы он довольствовался земляной насыпью с колючей проволокой наверху; в наши дни его жилище окружали старые ржавые контейнеры, поставленные в два этажа, а поверху тянулись острые, как бритвы, стальные ленты. За этими стальными стенами по неасфальтированному участку, в любой момент времени наполовину состоящему из серой грязи, ездили туда-сюда грузовики и прочий тяжелый колесный транспорт. Когда грязи становилось столько, что она начинала мешать коммерции, дядюшка Эд выбирался из своей норы – полудома, полуофиса, – шел на ближайший к улице край своих владений, заводил какой-нибудь из ржавых бульдозеров, выстроившихся там рядком, и ехал решать проблему. Вьющиеся растения, успевшие густо оплести бульдозер за время бездействия, трещали и хрустели под гусеницами. Дядюшка Эд скреб ковшом грунт где-нибудь на возвышенности и засыпал этим грунтом яму. Потом ставил бульдозер на место, шел обратно в дом и возвращался к своим обычным занятиям: смотрел по телевизору баскетбол и вел со случайными собеседниками в соцсетях пламенные дискуссии на самые разные темы. Время от времени на экране камеры слежения, установленной на воротах, появлялось знакомое лицо: Эд нажимал на кнопку, дверь открывалась, и гость проходил внутрь. Чаще всего старые друзья приходили поиграть в бадминтон. Для этой цели у дядюшки имелся прямоугольный искусственный газон, привезенный сюда в 1982 году: тогда в него был завернут карданный вал для самого большого в мире грузовика, доставленный в город по реке от самого Арафурского моря. Должно быть, приверженность бадминтону нейтрализовала последствия курения и обеспечила Эду долгую жизнь.

Естественно предположить, что Туабу приезжие отжали у коренного населения; на самом же деле до того, как в этих краях поселились дядюшка Эд и ему подобные, здесь вообще никто не жил. Дальше на юг, вдоль берега моря, люди испокон веков бороздили болотистые озера и устья рек на своих долбленках, питались рыбой, креветками, птицами и плодами саговой пальмы, с переменным успехом спасались от малярии. На севере – другие племена: эти жили в горах, повыше болот, но ниже верхней границы леса, ели бататы, диких свиней и мелких сумчатых, страдали от фрамбезии, анемии и нападений соседних племен. Но этот срединный пояс, соединивший в себе все худшее из обоих миров, попросту не стоил того, чтобы здесь жить. Разумеется, если вы не работаете на техасскую компанию, задавшуюся целью соорудить на вершине высочайшей горы этого острова крупнейший в мире открытый медный рудник.

Туаба была самой высокой точкой на реке, до которой доходили баржи из устья. Располагалась она всего в нескольких метрах над уровнем моря. В Туабе баржи приходилось разгружать и оставшиеся сто километров везти груз по суше. Ключевая деталь: конечная точка пути находилась на высоте четырех тысяч метров над уровнем моря. Поскольку дороги поначалу не существовало, первым наверх доставили все необходимое для дорожного строительства. Древние проржавелые бульдозеры, выстроенные в ряд (кое-кто, пожалуй, сказал бы «похороненные») на дворе у дядюшки Эда, представляли собой своего рода археологический памятник тех давних времен. Впрочем, неполный: многие бульдозеры без следа канули в болотах.

В настоящее время в городе, занимающем пару миль на западном берегу реки и растянувшемся на милю в сторону бывших джунглей, проживало около ста пятидесяти тысяч человек. Его окружали пригороды: туда переселялись те, кому не нравилась скученность и теснота. Многие приятели Эда по бадминтону переехали подальше от центра, но самого Эда его место обитания вполне устраивало. Кажется, он полагал, что стоит ему покинуть свою берлогу больше чем на несколько часов – и она немедленно падет под натиском черной плесени вкупе с городскими вандалами. Бизнес давно уже вели более молодые члены клана; многие из них работали из офисов в Сингапуре, на Тайване или в городе Дарвин на севере Австралии. Этим людям случалось месяцы, даже годы не ступать на землю Новой Гвинеи.

Суть бизнеса была проста: находить по заказу очень специфические предметы и детали, поставлять туда и тогда, где и когда они требуются, и, главное, не подводить. Рудник вместе со всем, что к нему прилагалось, пожирал в общей сложности десятки тысяч галлонов топлива в час. Моторы, работающие на таких мощностях, требовали разнообразных запчастей и оборудования, как стационарного, так и мобильного. И почти ничто из этого оборудования не сходило с конвейера готовеньким. Типовые механизмы, как правило, неспособны работать на высоте четырех тысяч метров и на одном из сложнейших в мире рельефов. Все здесь должно быть особенным. Вертолеты – со специальными лопастями для разреженного воздуха. Сгоревший мотор или сломанный карданный вал нужно заменять немедленно: простой машины сто́ит на много порядков дороже ремонта. Не одна компания дядюшки Эда оказывала здесь подобные услуги, однако конкуренцию она выдерживала отлично – настолько, что младшие члены клана, как Беатрикс, имели возможность получать первоклассное образование и становиться гражданами первого мира.

По большей части бизнес велся по Интернету. Но нужен был и физический склад. Так что дядюшка Эд, так сказать, обслуживал оба конца гауссовой кривой. Он был основателем и директором фирмы – и он же заделывал ямы вокруг склада при помощи ржавого экскаватора. А все, что между этими двумя крайностями, перепоручил молодежи. Конечно, мог бы переехать и провести остаток жизни в каком-нибудь более политически стабильном месте. Но, навидавшись всякого дерьма в Индонезии, дядюшка Эд пришел к выводу, что политическая стабильность где угодно — иллюзия, верить в которую может лишь конченый простак. Точнее сказать (здесь он фактически применял антропный принцип), простаки верят в стабильность, поскольку живут в местах, где она, по какой-то счастливой случайности, пока держится. Но лучше уж жить там, где откровенно опасно, – по крайней мере, знаешь, чего ждать. В молодости Виллем считал это чушью, но после Трампа и QAnоnа понял, что дядюшка-то, пожалуй, прав.

Итак, первыми здесь поселились техасцы. На хвосте у себя привезли выходцев из Нидерландов и из Австралии. Довольно скоро начали появляться и люди вроде Эда. По документам Эд был гражданином Индонезии, по культуре – хуацяо[96]96
  Буквально «китайские эмигранты» – выходцы из Китая, проживающие в других странах.


[Закрыть]; бизнес вел по-английски, когда надо, мог объясниться по-мандарински, во всех прочих случаях говорил на фучжоу. В Ириан-Джайе (так называлась в те дни Западная Новая Гвинея) он делал для «Бразос РоДаШ» то же, что до войны делали его предки для «Ройял Датч Шелл» на Яве.

Рудник привлек внимание индонезийцев: почти все они были мусульманами, иными по расе и культуре, чем местное население – папуасы. Итак, во вторую очередь поселение приросло индонезийскими кварталами, мечетями, школами, футбольными полями, а также выросшими вокруг аэродрома магазинами, отелями, барами, офисами, без которых не может жить белое население. Начались попытки обучать и нанимать местных жителей; платили им, по местным меркам, очень серьезные деньги – и местные толпами двинулись в город. По договоренности с индонезийским правительством «Бразос РоДаШ» строила здесь школы, поликлиники, современные дома, вертолетные площадки. Число их росло, поскольку росло и население – все больше местных жителей, привлеченных всеми благами цивилизации, мигрировали из окрестных районов в Туабу.

Согласно неформальной договоренности, восходящей еще к колониальным временам, половина Новой Гвинеи к северу от гор была вотчиной протестантских миссионеров, а половина к югу – католических. Этим объясняется существование в Туабе нового католического собора и связанного с ним комплекса из нескольких католических школ, монастыря, больницы и так далее. Разумеется, в эту церковь могли ходить и белые католики из Европы; но в первую очередь она предназначалась для папуасской паствы, которую обратили и продолжают обращать миссионеры. Отсюда и явилась сестра Катерина, папуасская монахиня, с которой Виллем преломил хлеб в Гааге в день великой бури, произошедшей словно в прошлом веке и за сотню световых лет.

Можно вполне рационально объяснить (что многие и делают), почему всем этим разнородным группам нелегко ужиться вместе. С точки зрения индонезийских националистов, рудник, принадлежащий белым и руководимый белыми, – чистый рудимент колониализма, существующий лишь потому, что в 1970-х годах тогдашнее правительство Индонезии решило привлекать в страну иностранные капиталы. Даже усилия «Бразос РоДаШ» по подготовке индонезийских инженеров и менеджеров, благодаря которым руководство рудником постепенно приобретает национальный окрас, с определенной точки зрения кажутся особенно коварным и злостным проявлением культурного империализма.

Для папуасов же иноземные колонизаторы – не кто иные, как индонезийцы: это они понаехали десятками тысяч в Туабу и другие подобные места, понастроили здесь свои мечети и так далее. Белые христиане в принципе не лучше; но у них есть выходы на СМИ, правозащитные организации и даже на ООН – механизмы, способные помочь папуасам вернуть свою землю себе. А в пребывании в составе Индонезии никакие положительные стороны не просматриваются. Большинство папуасских националистов действуют систематически и упорядоченно, в рамках закона: к таким относятся Беатрикс и сестра Катерина. Но в горах хватает и рассерженных молодых людей с огнестрелом, мачете и динамитом. Много ли? Достаточно, чтобы оправдать постоянное присутствие в Туабе сотрудников индонезийской госбезопасности. Очевидные мишени хорошо защищены (в этом убедится всякий, кому вздумается незаметно пробраться в берлогу дядюшки Эда), так что террористы целят в слабые, незащищенные звенья. Убийцы на мотоскутерах расстреливают на улице людей, идущих по своим делам. Взрывают пульпопроводы[97]97
  Гидравлические транспортирующие установки; трубы, по которым насыпные грузы перемещаются в струе жидкости (как правило, воды).


[Закрыть] где-нибудь в непроходимых болотах. Закладывают бомбы под капоты грузовиков. К общему страху и паранойе добавляет красок распространенное мнение – неважно, верное или нет, – что некоторые из этих злодеяний совершают не папуасские националисты, а сами индонезийские копы, дабы оправдать свое присутствие и выбить себе дополнительный бюджет. И совсем отдельный от всего этого маленький мирок составляют белые экспаты – в своих закрытых поселках, со своей частной охраной, набранной по большей части из отставников разных западных армий.

– Ну и какого черта ты здесь делаешь? – поинтересовался дядюшка Эд, дав Виллему приличную паузу на распаковку вещей и обустройство.

– Напиваюсь, – ответил Виллем. И не соврал.

Он выбрался на своего рода внутренний дворик под навесом рядом с площадкой для бадминтона и раскупорил бутылку виски, приобретенную в дьюти-фри на пересадке в Джакарте. Не в старом аэропорту, который теперь под водой, а в новом, построенном повыше. Эд тем временем заканчивал утомительный парный матч с обычной командой своих дружков – старых китайцев. Стояло самое холодное время года: температура чуть выше комнатной, но страшная сырость. В рубашке с закатанными рукавами Виллем чувствовал себя почти комфортно. Прямо сейчас по жестяной крыше не стучал дождь – но совсем недавно он шел, и ясно было, что скоро пойдет снова.

– Я-то думал, ты станешь премьер-министром Нидерландов или кем-то в этом роде!

– Был момент, когда это казалось возможным, но… – Виллем отпил виски и попытался припомнить тот момент. При всей своей внешней стабильности и нидерландская политика порой бывает запутанной. Когда же это было – в декабре? Нет, после праздников… Он тряхнул головой. – Ладно, не хочу об этом говорить.

– Вместо этого вышел в отставку. И приехал… сюда? – Эд огляделся вокруг. – Пойми правильно, я всегда рад тебя видеть. Может, чаю хочешь? Или тебе хватит виски?

– Хватит виски, спасибо.

– А я тогда покурю.

Эд достал из пачки сигарету без фильтра, какую-то китайскую марку, и переломил ее пополам, надорвав бумагу. Сунул надорванной серединой в рот и зажег с обоих концов. На Папуа многие так курят, но для Виллема такой способ был в новинку.

– Ты сказал, прилетит кто-то еще? Женщина? – спросил Эд. Он знал, что Виллем не проявляет интерес к женщинам, так что вопрос был с подтекстом.

– Амелия Леефланг. Бывшая военная, затем служила в охране королевы.

– А теперь тебя охраняет?

– Мне говорили, что здесь без охраны не обойтись.

Виллем бросил взгляд через плечо на берлогу Эда. Вокруг нее, старательно обходя лужи, бродили в некоем подобии броуновского движения двое с винтовками через плечо. На вид папуасы, высокие – должно быть, из какого-то прибрежного племени. Виллем видел двоих, но, возможно, их было больше.

– Амелия тоже ушла с госслужбы и теперь работает на частных клиентов.

– Хочешь сказать, ее уволили?

– В Нидерландах очень высокие требования к политикам. В том числе к членам царствующего дома. И к их окружению.

– То есть к людям вроде тебя.

– Иногда ясно, откуда ветер дует, и не стоит ждать увольнения, чтобы отправиться на поиски других возможностей. Вот и Амелия перешла в частную фирму.

– Стала наемницей?

– Вроде того. Я обратился в эту фирму и сказал, что мне нужна именно она.

– Она тоже здесь поселится?

– А это возможно?

– Могу поставить трейлер где-нибудь там, – и Эд махнул рукой в сторону дальнего угла своих владений. – И ей надо будет поговорить с местными – с теми, кто знает, что здесь и как. Я тебя сведу с нужными людьми.

– Ты о папуасах?

Эд поднял брови.

– Об австралийцах!

Некоторое время оба молчали. Виллем прихлебывал виски, Эд дымил своей двойной сигаретой. Наконец, выпустив клуб дыма, он спросил:

– Ты ведь не уволился по-настоящему, так?

– Знаешь, когда любишь свою работу, уволиться по-настоящему просто невозможно.

– Признавайся, привез с собой проблемы? Для меня, для семейного бизнеса?

– Я смотрел данные по руднику. – Виллем кивнул в ту сторону, где, по его представлениям, находился север. Горы на фоне бледного туманного неба, как обычно, оставались невидимыми. – Рано или поздно руда закончится. Или уйдет так глубоко, что рудник станет неконкурентоспособен на мировом рынке.

– До этого еще десятки лет! – отмахнулся Эд.

– Ты здесь прожил уже десятки лет. Это, знаешь ли, не так уж долго. И что будет тогда с семейным бизнесом?

Готового ответа у дядюшки не нашлось.

– Переедете в какую-нибудь другую часть света? Или останетесь здесь?

– С какой стати нам оставаться в этой чертовой дыре?

Словно иллюстрируя этот риторический вопрос, вдалеке прогремел выстрел, затем еще два. Охранники с винтовками, по всей видимости, сочли эти звуки не заслуживающими внимания.

– Возможно, здесь появится что-то новое.

– Где?

– Там, наверху. – И Виллем снова кивнул в сторону севера.

– Да что здесь может появиться, кроме медного рудника?

Виллем встал, прошел несколько шагов по мощеному дворику и вышел на гравий. Наклонившись, зачерпнул ладонью пригоршню серого грунта на краю грязной лужи. Предъявил ее скептическому, даже обеспокоенному взгляду дядюшки Эда.

– Знаешь, что это такое?

– Отвалы из рудника. Пустая порода. В ней слишком мало меди, чтобы трудиться ее перемывать.

– А знаешь, что еще в ней содержится, кроме меди?

– Золото. Сущие крохи.

– А еще?

– Не знаю, я не геолог.

– Сера.

Эд фыркнул.

– Серу можно добывать в куда более удобных местах, это даже мне известно!

– Другого места, настолько близкого к стратосфере, ты не найдешь.