Текст книги "Синдром отката"

Буря

Бурю обещали через несколько часов. Отправляясь на завтрак с Идиль Варсаме в центре Гааги, Виллем нанес на свои ковбойские сапоги толстый слой водонепроницаемого (как обещала реклама) крема. Идиль, как видно, тоже посмотрела прогноз погоды и надела практичные ботинки на плоской подошве. Однако даже без каблуков, здороваясь с Виллемом, она возвышалась над ним на голову: в женщине было больше шести футов роста. Лицо классическое для Восточной Африки: смесь черт, характерных для Черной Африки и для давних пришельцев с Ближнего Востока. Она составляла яркий контраст со своей спутницей, куда менее высокой и более плотной. Заметив их обеих через окно ресторана, уже замутненное струйками дождя, Виллем предположил, что подруга Идиль тоже из Африки; но, войдя и приблизившись к их столу, обнаружил перед собой папуаску. Что ж, не он первый так ошибся. Имя Новая Гвинея остров Папуа получил именно потому, что много столетий назад испанский капитан, приплывший туда первым, принял островных жителей за африканцев.

Сестра Катерина (как выяснилось, католическая монахиня) и Идиль заняли столик в задней части ресторана, рядом с запасным выходом, – несомненно, заранее забронированный охраной Идиль. Самих охранников сторонний человек бы не заметил – они не носили гранатометы или что-нибудь в таком роде, – но Виллем, опытный в таких вещах, сразу их распознал. Физически крепкие, тренированные мужчины и женщины ненавязчиво расположились веером за соседними столами, отрезав потенциальному противнику все подходы к столику, за которым потягивали кофе сестра Катерина и Идиль.

Монахиня, видимо, принадлежала к одному из тех модернистских орденов, что не настаивают на строгих одеяниях, хотя волосы она прикрывала платком. Рассмотрев ее вблизи и при ярком свете, Виллем заметил характерные черты, благодаря которым, не знай он правды, принял бы ее за австралийку. Втроем за столом они составляли идеально космополитическую компанию. Впрочем, для Гааги в этом не было ничего из ряда вон. В город, где расположен Международный уголовный суд и другие мировые правозащитные организации, постоянно приезжают люди со всего света. По большей части это представители народов, с которыми так или иначе обходятся несправедливо. А папуасы знакомы с несправедливым обращением не понаслышке.

Виллем взглянул на Идиль, она на него, а потом оба разом произнесли:

– Беатрикс передает вам привет!

Это сразу разбило между ними лед. Для Виллема, который был вдвое старше Идиль и представлял сливки нидерландского истеблишмента, к тому же много лет провел в умеренно консервативной партии, а потом стал личным помощником королевы, такое начало оказалось очень кстати.

Больше всех обрадовалась сестра Катерина; по ее лицу было сразу понятно, что троюродную внучку Виллема она знает и любит.

– Вам стоит ею гордиться! – воскликнула монахиня. – Что за девушка! Просто огонь!

По-английски она говорила с каким-то странным акцентом, который Виллем понимал с трудом, пока не сообразил, что это австралийский. После этого все встало на свои места.

– Вам придется простить мне мой голландский, – добавила она, наклонившись вперед и дотронувшись до руки Виллема. – Там, где я выросла, изучение голландского не поощрялось.

Виллем предположил, что ей сейчас лет сорок-пятьдесят. Выходит, ко времени ее рождения Папуа уже превратился из нидерландского протектората в индонезийскую провинцию. Все верно: учителя ее, должно быть, знали голландский как родной, но, если бы вздумали учить ему детей, это бы сильно испортило им биографию.

– Значит, говорим по-английски, – отрезала Идиль тоном, однозначно гласящим, что и обсуждать тут нечего. Виллема уже предупреждали, что деликатности от нее ждать не стоит. – На эту встречу у меня отведен час, и десять минут из него уже прошли. Доктор Кастелейн, вы ограничены во времени?

– Боюсь, что да. Сами видите – погода.

– Время и прилив никого не ждут, – добавила сестра Катерина.

Идиль открыла было рот, чтобы продолжить, но тут к столу подошел официант, и она с досадой поджала губы. Пока Виллем делал заказ, Идиль кивнула сестре Катерине, и та принялась доставать из вместительной хозяйственной сумки – судя по виду, изготовленной в Папуа вручную – папки с документами.

– Незачем ходить вокруг да около, – заговорила Идиль, как только официант отошел. – Очевидно, Т. Р. Шмидт со своим геоинженерным проектом что-то затевает.

– О чем вы? – осторожно поинтересовался Виллем. Делиться с ней информацией он не собирался.

– О Снеуберге. Высочайшей вершине на острове Папуа. Похоже, он собирается запускать в стратосферу свои снаряды еще и оттуда.

Во время путешествия в Техас, общаясь с родней и друзьями Боски, Виллем почерпнул от них немало простецких американских выражений, и одно из них было: «Ну ты мне дал прикурить!» Так вот: сомалийка, уверенно объявившая, что Т. Р. строит в Новой Гвинее второй Шестиствольник, определенно дала Виллему прикурить! А он-то гордился, что в этой теме он впереди всей планеты, что там, где прочие ориентируются по слухам, он все знает из первых рук!

Идиль, должно быть, прочла на его ошарашенной физиономии: «Поверить не могу, что вам это тоже известно!», а не: «Черт возьми, впервые об этом слышу!»

– Вообще-то мне плевать, – продолжала она. – Защита окружающей среды меня не заботит – по крайней мере, пока не пересекается с тем, что для меня важно. Когда все девушки в развивающихся странах начнут получать достойное образование и смогут сами распоряжаться своим телом – тогда, может быть, я озабочусь тем, что там вытворяет с серой Т. Р. Мак-Хулиган и какие у этого могут быть побочные эффекты.

– Некоторые считают… – начал Виллем.

– Что климат влияет на благосостояние, а благосостояние помогает достичь моих целей, – закончила Идиль. – Несомненно. Но климат у нас лучше не становится, верно? Что ж, если какой-то миллиардер в Техасе решил его улучшить, я только за.

– Вот и хорошо, – откликнулся Виллем. – Рад, что в этом вопросе мы достигли взаимопонимания.

– Теперь скажите, ваша племянница…

– Строго говоря, троюродная внучка.

– Беатрикс рассказывала вам, чем занимается у меня в фирме?

Где есть суды, нужны юристы; где есть международный суд по правам человека – нужны юридические фирмы именно с такой специализацией. Виллем знал, что у Идиль нет юридического образования. А вот правозащитная контора, созданная на пожертвования какого-то денежного мешка из Сан-Франциско, – есть.

– Нет, не рассказывала, – ответил Виллем. – Но догадаться несложно. Видите ли, эта ветвь нашей семьи переехала в Туабу во времена, когда там только начиналась добыча полезных ископаемых, и занялась перевозками грузов.

– Импорт горно-шахтного оборудования из Австралии, Сингапура, Тайваня, – подхватила Идиль. – А также транспортировка немецкого оборудования через Роттердам.

– Вижу, вы заранее навели справки.

Сестра Катерина сочувственно закивала.

– Для таких людей, как Куоки, это способ выжить. Найти себе применение в проекте, сулящем его создателям большие деньги и власть.

Виллем кивнул.

– До войны Куоки вкладывали деньги в нефтяную промышленность на Яве. После войны – в крупный медный рудник у вас на родине. И бизнес как таковой шел отлично, но политический климат… впрочем, не мне вам об этом рассказывать.

Сестра Катерина поджала губы и скорбно вздохнула.

– И теперь, – продолжал Виллем, – сообразительные молодые люди вроде Беатрикс стараются убраться с острова, прежде чем впутаются в какую-нибудь политическую передрягу.

– Это еще в лучшем случае, – добавила сестра Катерина.

Какие бывают «худшие случаи», оба знали: тебя могут просто убить. Борцы за независимость Папуа, или индонезийская тайная полиция, или агенты индонезийской тайной полиции, притворяющиеся борцами за независимость.

– Очень хорошо характеризует Беатрикс то, что, едва выбравшись и обосновавшись в Америке, она начала работать на благо тех, кто остался.

– Я не так уж много знаю о сути этой работы, – признался Виллем. – Знаю, что народ Папуа уже долгое время стремится к независимости. Но существование рудника осложняет эту задачу. Рудник приносит большие деньги. И власти Индонезии не готовы от них отказываться.

– Такое постоянно происходит в колониях, обладающих природными ресурсами, например нефтью, – заметила Идиль. – Положение Папуа необычно тем, что его колонизовала страна – Индонезия, – которая сама в прошлом являлась колонией. Так что ваше правительство, как бывшая метрополия Индонезии, может сыграть в этом деле особую роль.

– Вот здесь сделаю стандартный дисклеймер: я работаю не на правительство, а на королевскую семью, – вставил Виллем.

– И одна из причин, по которым вас выбрали на эту роль, – связь вашей семьи с колониальным прошлым, – невозмутимо заметила Идиль.

– Что ж, это справедливо, – признал Виллем. – Скажите, сестра Катерина, могу ли я чем-либо помочь в работе, которой вы занимаетесь вместе с моей кузиной?

– Мы хотим независимости, – ответила сестра Катерина. – До недавних пор рудник «Бразос РоДаШ» стоял у нас на пути. Как и все рудники, со временем он истощается – и чем менее ценным становится, тем легче совладать с этим препятствием. А если вместо рудника на этом месте появится геоинженерный комплекс – что ж, для нас это открывает новые возможности.

Логики этого рассуждения Виллем не понял.

– Но как? Мне казалось, верно обратное. Как вы и сказали: чем меньше дохода приносит рудник, тем менее Индонезия им интересуется. И тем более она готова выпустить Папуа из своих когтей. Но, мне кажется, если это место получит новую жизнь, вместе с ней возродятся и старые проблемы.

Сестра Катерина смерила его долгим взглядом. В этот миг Виллем подумал: а она не из тех, с кем он хотел бы сыграть в покер!

– Все дело в интересах. Cui bono?

– «Кому выгодно?» – перевел Виллем.

– Все те независимые государства – в том числе и очень далекие от моей родины, – что выиграют от выброса в стратосферу аэрозолей с высокой горы возле экватора, выступят на нашей стороне. Даже если до сего дня не умели найти Папуа на карте.

На снимках из космоса двойные ворота Масланткеринга – крупнейшего в мире движущегося инженерного объекта – немного напоминают клиновидные крылья, какие царапает ребенок палкой на свежевыпавшем снегу, когда хочет нарисовать ангела. Закругленные края обоих «клиньев» – не что иное, как барьеры, задача которых – выдерживать шторма Северного моря во всей их мощи и ярости. Каждый затвор-батопорт[83]83
  Плавучий гидротехнический затвор, чаще всего служащий для запирания входа в док. Для перекрытия прохода батопорт заполняется водой и садится на дно дока, прижимаясь особыми выступами к сделанным по обводам батопорта уступам в стенках и в дне.


[Закрыть] закрывает половину ширины канала, соединяющего Роттердам с морем. Посредине они сходятся: обе створки поворачиваются на осях, вделанных в береговую насыпь. Весь «клин» – треугольник радиусом в двести сорок метров от закругленного края до оси – состоит из массивных стальных труб, сваренных вместе и образующих жесткий каркас. Эта структура передает силу шторма от закругленного края к шарниру, который можно назвать плечевым суставом ангельского крыла. Размеры шаров в обоих шарнирах – десять метров в диаметре. Шары покоятся в муфтах, сделанных в основном из железобетона, вкопанных глубоко в почву и передающих силу шторма окружающей земле через длинные бетонные опоры, растопыренные, словно гигантские пальцы, и уходящие глубоко под землю, где они соединяются с массивным фундаментом всей конструкции.

В обоих берегах пролива высечены изогнутые желоба, по форме точно соответствующие закругленным концам «крыльев»: в них покоятся затворы на протяжении долгих лет и десятилетий, когда в них нет необходимости. Как бывает в сухих доках, эти желоба находятся ниже уровня воды, однако большую часть времени остаются пустыми, сохраняя доступ к воротам для осмотра и ремонта. Сами арки ворот представляют собой полости, обычно заполненные воздухом. А выдвинутые из желобов, «в свободном плавании», они быстро заполняются водой, опускаются на дно и образуют прочный заслон стихии на всю глубину канала.

Весь этот комплекс был формально открыт в 1997 году, при бабке Саскии, а впервые понадобился лишь десять лет спустя. После этого он простоял сухим и недвижимым (не считая ежегодных проверочных закрытий и открытий с целью убедиться, что все по-прежнему работает) еще шестнадцать лет, до следующего шторма. И сегодня – третий раз в истории – Масланткеринг планировалось закрыть, защищая Нидерланды от грядущей бури, какой, если верить метеорологам, Северное море не видывало с катастрофы 1953 года. В правление Саскии Масланткеринг закрывался впервые.

Через несколько дней после выступления в Генеральных штатах Виллем запустил свою программу, так что последние три недели королева Фредерика по большей части провела в дороге: объезжала страну и призывала нидерландцев готовиться к грядущим испытаниям. Вообще-то призывать нидерландцев заранее готовиться к стихийным бедствиям – все равно что уговаривать англичан чаще смотреть по телеку футбол или американцев – покупать побольше огнестрела. Сограждане откликались на призыв с такой готовностью, что скоро все усилия королевы стали выглядеть совершенно излишними. Именно в таких ситуациях антироялисты закатывают глаза и разражаются ядовитыми тирадами о том, что с монархией давно пора прощаться – сами видите, какой это тупой и бесполезный институт! В самом деле, хоть ничего плохого королева Фредерика и не делала, с тем же успехом она могла бы остаться дома и публиковать в твиттере рецепты маффинов. И все же, учитывая проблемы королевы в последний месяц, решение оказалось мудрым. Всякий монархоненавистник или монархоскептик, всякий «бульварный» журналист, еще пару недель назад бежавший на запах тайны и скандала, исходящий слюной от загадочного визита королевы в Техас и странной оговорки в Бюджетный день, теперь изнывал от скуки. Двадцать дней подряд ему приходилось наблюдать, как ее величество предупреждает зеландских стариков и старушек, чтобы не вздумали прятаться от наводнения на чердаках. Ездит по прирейнским городкам и деревням и проверяет состояние плотин. Позирует под дождем, опираясь царственной ногой в резиновом сапоге на царственную лопату. Задумчиво кивает, осматривая схемы эвакуации. Возлагает венки на могилы утонувших в 1953-м.

Первая половина этого трехнедельного турне граничила с самопародией. Даже верные фанаты Оранского Дома склонялись к мнению, что это перебор. Тем более погода стояла как в раю и никакие бедствия стране не угрожали. Но к третьей неделе похолодало. Лето сменилось осенью – и вовсе не уютной золотой осенью. От проливных дождей в глубине страны начал подниматься уровень воды в реках. А долговременные прогнозы погоды, основанные на компьютерных моделях, предупреждали об образовании в Северной Атлантике, к югу от Исландии, опасного циклона. Он усиливался и двигался к проливу между Шотландией и Норвегией. Легкое любопытство переросло в возбуждение, возбуждение – в тревогу, тревога – в страх. К тому же по какому-то неудачному совпадению приливы в эти дни сделались необыкновенно высоки. Все вместе предвещало невиданный шторм.

О том, что великие врата Масланткеринга закроются, было известно за много дней вперед. Ту же предосторожность собирались предпринять и соседи за морем, закрыв Барьер Темзы на входе в Лондон. Вопрос был лишь в том, когда компьютерные модели, отслеживающие развитие и передвижение циклона, решат, что пора действовать. Ибо из всех эпитетов в превосходной степени, описывающих Масланткеринг, не последнее место занимало: «Крупнейшая в мире автоматизированная система».

Когда это произойдет, все более или менее себе представляли. И закрытие ворот требовало некоторого времени. Моряки заранее получили извещения, чтобы быть готовыми и успеть до закрытия вывести свои корабли наружу, за ворота, или завести внутрь. Саския тоже хотела там присутствовать – хотя бы при части процедуры: пусть это станет кульминационным пунктом ее джихада против стихии! Поэтому выехала она заранее и, чтобы убить время, решила сначала проехаться по соседнему Маасфлакте.

Маасфлакте – насыпной полуостров, бородавкой торчащий из побережья Северного моря. Главная его задача – служить дополнением и расширением огромного Роттердамского порта. Во времена парусных судов океанские корабли входили в канал и беспрепятственно скользили к центру Роттердама, все двадцать пять километров вглубь суши. Но шли века, корабли становились все больше – и останавливались все ближе к морю. Соответственно, и порт рос в этом направлении. Кульминацией этого роста стало создание Маасфлакте, искусственного хаба, позволяющего грузиться и разгружаться, вообще не входя в канал. В результате Роттердамский порт начал обслуживать крупнейшие в мире грузовые суда: абсурдно огромные, вдвое шире Панамского канала, исполины, от одного вида которых у Саскии голова шла кругом. В ширину на таком корабле свободно размещалось две дюжины контейнеров, осадка при полной загруженности составляла двадцать метров. Именно здесь китайская экономика прямой пуповиной соединялась с европейской. Иные из этих кораблей, приходящие прямо из Азии, оставляли часть груза в Роттердаме – и, немного поднявшись из воды, отправлялись в другие, более тесные и мелководные европейские порты.

Маасфлакте включал в себя несколько доков. Один из них носил имя принцессы Фредерики – чей-то откровенно политический жест, из-за которого, однако, Саския ощущала какую-то иррациональную связь с этим местом. К докам вела отдельная асфальтированная дорога для легковушек, не пересекающаяся с путями доставки грузов; так что королевский караван из трех автомобилей отправился туда, просто чтобы полюбоваться морем и убить время прежде поездки в Масланткеринг, расположенный несколькими километрами выше.

Статус Масланткеринга – крупнейшей в мире автоматизированной конструкции – не выглядит таким уж исключительным, когда смотришь из Маасфлакте. Что такое весь Роттердамский порт, как не гигантская машина? Дело не в том, что здесь мало зелени – ее хватает, на местной почве все растет и цветет вволю; но и сама эта почва – просто еще одна деталь машины, просеянная, утоптанная, укрепленная таким образом, чтобы пропускать воду или поддерживать невероятно тяжелые предметы. У зелени тоже есть своя цель: она защищает почву от вымывания. Несколько десятилетий назад здесь можно было встретить длинные травяные газоны вдоль дорог, рельсов, каналов, трубопроводов, обслуживающих доки. Газоны по-прежнему на месте, но теперь все они превратились в пикеты перед ветряными турбинами, вестницами штормов, что обращены к северным ветрам и в минуты непогоды вращаются так быстро, как только позволяют им системы автоматического контроля. На фоне неба их очертания соперничают с погрузочными кранами, нефтяными вышками и очистительными установками. Расположены они послойно, «лестницей», турбины разной высоты чередуются – и тянутся до горизонта, постепенно растворяясь в серебристом тумане.

Все операции в доке Принцессы Фредерики и в его собратьях на Маасфлакте автоматизированы настолько, насколько позволяют прогресс и профсоюзы. Сейчас Саския вспоминала, как подростком присутствовала на открытии этого дока и сама перерезала красную ленточку. Какой-то старший менеджер, удостоившийся чести с ней отобедать, за едой начал рассказывать, как прежде сам занимался распределением груза: именно он решал, в каком порядке расставить контейнеры на судне, какой куда поместить, как их сбалансировать так, чтобы судно сохраняло равновесие и при разгрузке, не забывая, что ему, возможно, придется делать несколько остановок в разных портах. «Без картотеки тут не справишься!» – заключил он. Придворные пытались заткнуть бедолагу, опасаясь, что принцессе станет скучно, но принцесса слушала как зачарованная. Теперь, разумеется, всеми этими расчетами занимаются компьютерные программы. Когда большое судно из Китая входит в канал Янцзы – самый глубокий на Маасфлакте и самый близкий к морю – и вездесущие краны снимают с него контейнеры, грузят в кузова грузовиков или в железнодорожные вагоны, этими кранами управляют роботы, точно знающие, что в каждом контейнере и куда его нужно отправить. И сами грузовики, что возят контейнеры туда-сюда, по большей части обходятся без водителей. Саския – однажды в детстве ее прогнали через батарею тестов на РАС[84]84
  Расстройства аутистического спектра; ментальные нарушения, один из возможных признаков которых – необычные увлечения ребенка.


[Закрыть], не находя иного объяснения ее эксцентрическим интересам, – любила приезжать сюда и просто смотреть, как работают машины, точь-в-точь как иные монархи былых времен забавлялись игрой в солдатики.

Сегодня здесь царила необычная суета; из опасения, что шторм затопит часть Маасфлакте, самые уязвимые грузы перевозили подальше от моря, на Большую землю. Что же до кораблей – они спешили поскорее выйти в море. Посредине канала красовалась «Андромеда», одна из китайской флотилии грузовых судов, по праву носящих звание крупнейших в мире. Она, как видно, закончила все дела на суше, и теперь стая буксиров тянула ее к выходу. В портах старой школы ей понадобилось бы несколько часов; но на Маасфлакте, в широком, глубоком и прямом, как стрела, канале Янцзы, фигурально выражаясь, достаточно было нажать на газ. Между берегом и боковой дверью в корпусе «Андромеды» сновали несколько шлюпок – видимо, в последнюю минуту доставляли на борт персонал и вещи, которые требовалось забрать с собой, не дожидаясь бури.

– Схожу посмотрю на расположение сил противника, – объявила Саския и зашагала в направлении, где виднелось нечто вроде невысокой серой насыпи, тянущейся по прямой вдоль края порта и отделяющей его от пустоты на другой стороне. Любой нидерландец с первого взгляда узнал бы в этой насыпи дамбу, хотя обычно на дамбах высаживают траву. Эта же, если не считать пары береговых птиц, была бесцветна и безжизненна, словно лунный пейзаж. Поняв намерение Саскии, охрана выбралась из машин и поспешила следом.

Начиналась дамба как плоскость, усыпанная мелким мокрым песком. Затем плоская песчаная почва вдруг круто заворачивала вверх; дальше приходилось лезть по склону с легкими неровностями, быть может, в тех местах, где экскаватор опустошал свой ковш. Дамба была совсем новая, неровности на ней еще не сгладились, склон не приобрел пологость. Саския карабкалась вверх, оставляя за собой песочные мини-лавины. Плотина была выше, чем казалось издали, – в такой день, как сегодня, это ободряло. Наконец Саския добралась до точки, откуда могла посмотреть, что же там дальше. Но вместо «сил противника» не увидела почти ничего. Видимость была не больше километра, дальше море скрывал густой туман. Серые волны с ворчанием бились о берег, однако были невысоки, и даже те немногие, что обрушивались на дамбу, бесславно отступали, разбившись о внешний слой ее доспехов. Ибо лишь внутренний слой дамбы состоял из мягкого песка: другая ее сторона, обращенная к морю, представляла совсем иную картину. Мельчайшими и легчайшими предметами, которые встречал здесь взгляд, были железобетонные кубы со стороной в два с половиной метра. И это – как объясняли Саскии в таких подробностях, которые привели бы в ступор любого другого короля, – был лишь самый верхний слой сложной инженерной системы, уходящей глубоко под воду.

И все же волну-убийцу такая плотина не остановит. В любой миг великанская волна может вылететь из тумана и смыть королеву с дамбы, словно детскую игрушку: об этом знает и она сама, и охрана. Покосившись направо, Саския заметила Амелию – при мысли, что в таком случае Амелия разделит ее судьбу, странным образом, стало спокойнее. Слева стоял Виллем и демонстративно поглядывал на часы. Впрочем, он смягчился, когда на дамбу наконец залез королевский фотограф и принялся щелкать фотоаппаратом. Саския взобралась сюда не для того, чтобы позировать, – но понимала, что это неизбежно. И что снимок получится отличный.

Будь Нидерланды за́мком, а море – врагом, искусственный остров, где они сейчас стояли, можно было бы уподобить бейли – легко укрепленному хозяйственному строению, не рассчитанному на то, чтобы выдержать серьезную атаку. Теперь же для королевы Фредерики настало время отступить в мотт[85]85
  Термины средневековой фортификации. Раннесредневековый замок состоял из бейли – внутреннего двора, обнесенного частоколом, на котором располагались жилые и хозяйственные постройки, и мотта – насыпного холма с оборонительной башней, где укрывались жители замка при осаде.


[Закрыть] – на холм, увенчанный оборонительной башней, где легче защищаться при штурме. И, отступая, она захлопнет за собой ворота. Или, точнее сказать, найдет себе какую-нибудь фотогеничную локацию, встанет там и ничего не будет делать, а ворота захлопнет сверхмощный компьютер. Путь в комплекс Масланткеринг – точнее, в ту его половину, что на южном берегу канала, – занял всего несколько минут. Однако, когда все вышли из машин, Саския заметила, что ветер определенно усилился. Еще одно напоминание о том, как стремительны и непредсказуемы бывают шторма.

Комплекс окружали такие защитные барьеры и системы наблюдения, какие в других странах устанавливают разве что по периметру базы атомных подлодок. Масланткеринг – не военная цель в прямом смысле; однако, если какой-нибудь безумный диверсант прорвется сюда и взорвет ключевой узел системы, починить его будет сложно и дорого. А если это произойдет прямо накануне шторма и каким-то образом помешает закрыть ворота, возможный ущерб будет сравним с ядерным взрывом.

Разумеется, сам канал так же контролировать невозможно; и страшнейший из кошмаров руководства Масланткеринга – что в самый ответственный момент какой-нибудь корабль пойдет на дно прямо между воротами. Извещение прозвучало несколько часов назад, но и сейчас по каналу сновали в обоих направлениях большие и малые суда. Военные и полиция наблюдали за каналом с моря, с воздуха и с земли и готовы были в любой момент выслать буксиры, чтобы подтолкнуть или подтянуть застрявшего, – но и они не могли уследить за каждым.

Пройдя через кордоны безопасности, королева и ее свита оказались в совершенно неголландской атмосфере – в мире объектов столь сказочно огромных, что даже техасец, завидев их, сдвинул бы на затылок шляпу и, присвистнув, проговорил: «Мать честная, вот это масштабы!» Для начала – гигантский ровный пустырь треугольной формы, единственная задача которого – чтобы на нем ничего не было: по этой зоне шла створка ворот, когда начинала двигаться. Сами стальные трубы, из которых сварена створка, – размером с семидесятиэтажный небоскреб, опрокинутый наземь. Нервный центр – здание в форме подковы такой высоты, чтобы никакой шторм был ему не страшен, глядящее на канал множеством окон. Над ним возвышается железобетонная башня, утыканная радарами и антеннами. В красной «коробочке», в сравнении со всем прочим маленькой, находится мотор, отвечающий за движение ворот. Само собой понятно, что в последние дни команда техников уделяла ему особое внимание. Выйдя из машины и направившись к центру управления южной створкой, Саския по дороге ловила на себе взгляды техников и махала им рукой.

Когда перед ней выросла неоглядная белая стена самого барьера, на миг закружилась голова. Ей пришлось схватиться за поручень, чтобы не упасть. Но в следующую секунду она осознала, что твердо стоит на земле. Движется сам барьер. Его пустой док уже затоплен, и барьер держится на воде, слегка покачиваясь на волнах. 240-метровые «руки» удерживали его на месте, но шарниры позволяли качаться вверх-вниз.

Сама аппаратная оказалась просторной, словно палуба корабля. Разумеется, все здесь были заняты. Но возле панорамных окон, откуда открывался вид на канал, было свободно и пусто: оттуда Саския могла наблюдать, никому не мешая. Виллем и фотограф вошли вместе с ней. Остальная свита осталась снаружи и любовалась закрытием ворот с зеленой прибрежной насыпи, поливаемой дождем. Королеву на дамбе, растрепанную и насквозь промокшую, фотограф уже щелкнул. Это готово. Следующий снимок – более официальный. Фенна в машине быстренько привела королеву в порядок, и пока бежала под дождем в аппаратную, та не успела безнадежно промокнуть. Кое-что в прическе и макияже попортилось – но ничего такого, что она не смогла бы исправить сама в дамском туалете.

Само закрытие ворот происходило гладко и плавно: Саския непременно все пропустила бы, если бы смотрела в другую сторону. О том, что происходит, она догадалась лишь по тому, что слегка усилился хтонический рокот мотора, заточенного в красном «карцере». Подойдя к окну, увидела, что батопорт движется к центру канала – а с противоположного берега, в километре отсюда, так же плавно и неторопливо плывет навстречу его двойник. Батопорты покачивались вверх-вниз, отвечая волнам и течениям канала, но по горизонтали двигались размеренно и целеустремленно, словно стрелки гигантских часов. Фотограф плясал вокруг, пытаясь заснять картинку под нужным углом; наконец взобрался на стол и оттуда снял одним кадром и королеву, и ворота ее королевства.

Тем временем батопорты медленно и неуклонно отрезали канал от моря. Слева, на противоположном берегу, виднелся терминал Хук-ван-Холланд, откуда ходят паромы в Англию. Эту полоску земли на самом берегу моря заволакивал туман – влажная серая взвесь, на нее обрушивались и разбивались волны в белых пенных шапках. Но справа, за воротами, волнение уже улеглось. Мощные волны бились о барьер, пытаясь прорваться в Нидерланды, но многотонная сталь выдерживала их атаки с тем же спокойным презрением, с каким ветровое стекло пикапа Руфуса встречало бьющуюся о него мошкару. Если положить руку на семисоттонный шарнир, подумала королева, быть может, ощутишь легкое покалывание в кончиках пальцев.

Пожалуй, ее бы порадовал громкий удар или оглушительный щелчок при соприкосновении створок; но это означало бы плохую работу инженеров. Вместо этого низкий рокот мотора просто затих. Конец. Инженеры, чья задача – поддерживать комплекс в рабочем состоянии, сегодня вечером спокойно пойдут домой и выпьют пива. Дальше запустились другие механизмы, отвечающие за открытие клапанов и затопление батопортов. Что происходит, можно было догадаться лишь по створкам, которые постепенно погружались в воду. Их стальные трубы, прежде параллельные земле, теперь слегка наклонились вниз. Можно было напрячь воображение и представить, как батопорт опускается на дно канала – выскобленное, отполированное, плоское, словно хоккейное поле. Ворота не вполне герметичны – полной водонепроницаемости вообще не существует; но на сутки их защиты вполне хватит, а дольше суток не длится ни один шторм.

То, что и эта фаза успешно завершена, Саския поняла лишь по изменению атмосферы в комнате: как-то словно посветлело, изменился тон разговоров вполголоса, послышались смешки. Она взглянула на Виллема, желая разделить момент с ним – но он уткнулся в свой планшет.

Снимая на ходу наушники и приглаживая седоватые волосы, подошел старший инженер. Нидерланды в самом деле конституционная монархия, и, строго говоря, королеве здесь делать было нечего. Могла бы и совсем не приходить. Если бы волна-убийца смыла ее с дамбы, здесь все прошло бы точно так же, в те же сроки. Этот человек совершенно ничем не был ей обязан. И все же… Все же он счел нужным это сказать.