Текст книги "Падеспань"

– В Ретиро больше ни ногой!

Как Шосс в туалет ходил. Разумеется, в Ретиро мы время от времени всё-таки захаживали. Однажды Шосс отправился туда в туалет.

Туалетов в Ретиро было три. (Малая нужда в них тогда была бесплатно, а большая – 1 песета). Чтобы достичь ближайшего сортира, Шоссу нужно было преодолеть метров 200. Небезопасно, но что ж делать! (Тогда мы ещё не знали, что бесплатный и абсолютно безопасный гальюн имеется в «Меркадо де Ивиса»).

…Шосса не было долго. Пару газет я успел продать. Наконец он появился.

– Ну как, Шосс, всё нормально? – спросил я. – С облегчением!

– Спасибо, – сказал Шосс.

А дело было так. Выйдя из нужника на улицу, Шосс услышал, что его кто-то зовёт. Не по имени, конечно, просто: «Эй, парень». В кустах стояли два грязных, небритых и нетрезвых господина, выглядевших сущими плусами. Они-то Шосса к себе и подзывали. «Закурить, что ли, хотят», – подумал Шосс, нащупывая в кармане пачку сигарет.

Мнимые плусы предъявили ему раззолоченные удостоверения «Полисии Насьональ» – то были секретос, полиция в штатском – и потребовали у Шосса его документасьон. Также они тщательно перерыли содержимое карманов и сумки Шосса. После длительных переговоров по рации с комиссариатом полицейские отпустили совершенно оцепеневшего и обезумевшего от страха и журчания рации Шосса восвояси. (Секретос в Ретиро ловили, конечно, торговцев наркотиками).

Парк Ужасов. Это было уже в 1996 году, когда мы жили на квартире. На Ивису мы с Шоссом ходили пешком, и путь наш лежал через Ретиро: если идти сквозь парк, а не обходить его по периметру, получалось быстрей. Мы даже высчитали время прохода Ретиро – 18 минут.

Однажды, войдя парадным шагом в Ретиро и пройдя уже метров сто, мы услышали сзади шорох шин. Ну, какие ещё машины могут ездить по парку? Оцепенев, но не сбавляя парадного шага, мы боковым зрением увидели ехавшую на патрульной скорости вдоль тротуара, по которому мы шли, машину «Полисии Насьональ».

Ясное январское мадридское утро почернело. Вот сейчас раздастся скрип тормоза, и… Машина проехала дальше. Посиневший от ужаса Шосс судорожно перевёл дух.

Едва я раскрыл рот, чтобы сказать что-то приличествующее случаю, мы увидели возвращающуюся машину. Полицейское «рено» развернулось далеко впереди и теперь ехало прямо нам в лоб.

Чувство, мной испытанное, было сродни ощущениям человека при заболевании гриппом или при сильном пищевом отравлении. Машина поравнялась с нами, мы уже хорошо различали за лобовым стеклом, в котором отражались прекрасные ретирские виды, две пары круглых чёрных очков. В парке вокруг больше никого не было – мы да «Полисия Насьональ»…

Машина очень медленно проехала мимо нас… и укатила восвояси.

С той поры Шосса было уже не затащить в Ретиро арканом3939
  Впрочем, «Полисия Насьональ» нашла его в другом месте.


[Закрыть]. Я так думаю, что после того случая он вообще ни разу туда не заходил. Ретиро с тех пор мы стали именовать не иначе, как Парком Ужасов. А после того, как меня и Тушкана в один прекрасный день «Полисия Насьональ» задержала-таки в Ретиро4040
  См. следующую главу.


[Закрыть], и я надолго перестал захаживать в этот, без сомнения, очень красивый парк. Ну, а тогда, весной 1995 года, мы, ещё как следует не пуганные, спокойно спали в Ретиро на травке.

Вечерняя торговля. С трёх до пяти часов дня на наших улицах абсолютно никого не было. Испанцы отдыхали после обеда. На вечернее стояние с газетами мы поднимались с лужайки не ранее половины шестого.

Торговать вечером – дело муторное. Утром хоть свежо и до полудня относительно прохладно, а во второй половине дня жара и духота стоят неимоверные. Да много и не продашь: хорошо, если 4 – 5 газет; скорей всего, 1 – 2 плюс небольшая милостыня.

Около восьми вечера мы, окончательно свернув торговлю, покупали в магазине «Диа» пиво и пили его; либо, если выручка была хорошей, выходили из бара, а потом двигались в альберг. Достигнув Сан Бласа, мы обычно отправлялись в парк, где продолжали пить пиво или вино. Возвращаться в альберг нам было всегда крайне, тошнотворно неохота. Мы никогда не говорили вместо «пойдём в альберг» – «пойдём домой». Какой там «дом»! Чёрт поберёт от такого «дома»!

На сцене появляется Тушкан. С Тушканом мы познакомились на закате нашей альберговской эры.

Тушканом, однако, я нарёк его позже. На самом деле его зовут Олег, а родом он из города Опочка Псковской области. С ним нас познакомил Михалыч. Услышав, что Михалыч говорит в салоне альберга с кем-то по-русски, мы с Шоссом подошли и увидели Олега – высокого худощавого парня со слегка вьющимися волосами и серо-голубыми глазами. Михалыч представил нас Олегу, а Олега – нам.

Беседа, впрочем, в первый раз у нас вышла весьма сухой. На наш вопрос, чем он занимается, Олег отвечал, что продаёт «Фаролу», после чего куда-то ушёл.

Через несколько дней я пришёл в альберг вечером с картоном вина. Поскольку Шосс от вина отказался, то я, выпив стакан, спрятал початый картон с глаз администрации альберга под кровать и отправился во внутренний дворик альберга покурить. Тут я встретил Олега, который сидел в одиночестве под пинией.

Мы поздоровались. Олег был погружён в свои неведомые и явно невесёлые думы; я же сразу смекнул, что человек не такой. Чего-то он явно принял, причём настроения ему это не поднимало.

– Никак, тоже выпивши? – благодушно спросил я и предложил стаканчик вина.

– Я не пил, – сказал Олег и от вина отказался.

– Так что, курнýл? – продолжал я в том же духе.

– Нет, – хрипло отвечал Олег; на мои дальнейшие вкрадчивые вопросы он отвечал, что и других наркотиков тоже не принимал и никогда не принимает.

– Так что же, колёс нажрался? – допытывался я с интересом.

– Нет, – сказал Олег.

– Так почему же у тебя глаз какой-то недобрый? – не унимался я. – Что-то есть!

Олег ничего не ответил. Впоследствии выяснилось, что он в тот вечер говорил сущую правду, но и я оказался прав.

Олег, Гена и «Фарола». Олег был на десять лет младше нас – ему был 21 год. В Мадриде жили его родная сестра, а также мать, вышедшая замуж за испанца. Испанец тот был против того, чтобы Олег жил в его доме, и Олег жил в альберге.

Фарольной тархеты Олег, как и мы, не имел, и газеты тоже покупал у кого придётся. В тот вечер у нас было много газет – кажется, именно тогда Гена всучил нам последние 60 «Фарол», – и я предложил Олегу купить газеты у нас.

– По сколько? – глядя в одну точку, хрипло спросил пребывавший в другом измерении Олег.

– По сто. Гена нам по сто и продаёт.

– Напарить меня хотите, – сказал Олег и снова умолк. Я призвал Шосса, но и вдвоём мы тогда не убедили Олега, что мы не хотим нагреть на нём руки, так как сами покупаем газеты по сто песет. Десять газет Олег у нас всё-таки взял в долг и на следующий день принёс нам за них десять стопесетных монет.

– А чего на «бумагу» не поменял? – спросили мы.

– Сами п-поменяете, – хрипло отвечал Олег. Теперь он также почему-то заикался. – И так меня на п-полштуки нагрели.

– Олег! – возмутились мы. – Ни хрена мы не нагрелись! Сами покупаем по сто, и твоя «штука» сейчас вот, при тебе, пойдёт в карман Гены!

Олег махнул рукой. Тогда он был уверен, что мы перепродали ему по 100 песет газеты, купленные нами по 50. Его недоверие прекрасно можно понять: чего же ещё можно ожидать за границей русскому от русских. От нашего общего друга Олег тоже пострадал: Гена не вернул ему взятые в долг 6.000 песет.

– Где вы продаёте газеты? – спросил как-то Олег, будучи в нормальном состоянии.

– На Ивисе. А ты где?

– На Аргуэльес,4141
  Аргуэльес – станция метро (узел 3, 4 и 6 линий).


[Закрыть] у «Корте Инглеса».

– Ну, и как там покупают?

– Да хреново.

Мы пригласили Олега торговать на Ивису и решили, что поставить его следует к церкви, что на углу улиц Лопе де Руэда и Сайнс де Баранда. Неизвестно, почему мы сами не торговали там раньше. Олег поехал с нами и встал с газетами у церкви. И хотя в первый день ни одной газеты он там не продал, потом дело у него пошло, и скоро мы уже кусали локти, что отдали ему такое золотое место: Олег один стал «зарабатывать» больше, чем мы вдвоём, и уходить на другое место уже, конечно, ни в какую не желал.

Нас становится трое. Так мало-помалу мы с ним сдружились. Вскоре Олег перестал ездить в свою столовую на Иглесии и стал ходить с нами на Палос де ла Фронтера.

В один прекрасный день и банк у нас с ним стал общий. А однажды, когда нечего было продавать – подвели газетные «спонсоры», – Олег продал на станции метро Авенида де Америка арабу, торговавшему часами, свои «Командирские» за тысячу песет, и мы, накупив вина, бодро распивали его в парке близ улицы Арриага. Лил дождь, и мы пили вино под пинией. Хотя пиния протекала, и нам капало на головы, настроение было замечательное!

– Теперь, Олег, – говорил Шосс, – когда у тебя спросят, который час, отвечай: «Тысяча песет».

Мы веселились; дождь лил; стаканы осушались и наполнялись вновь.

Вечерами в альберге, основательно выпив, мы втроём стали устраивать шоу.

Дуреющее от скуки и печали разноцветное население альберга, увидев, что мы пришли, спешило занять зрительные места. Насобирав за день в мусорных баках детских зонтиков, ведёрок и прочей дряни, мы пели песни, приплясывали, подпрыгивали и ходили туда-сюда на четвереньках; негры, румыны и арабы буквально валялись со смеху, а персонал альберга, выпучив глаза на два пальца, не знал, что с нами делать, так как мы, кажется, сошли с ума, а как же выгонять из альберга больных?

Шосса мы с Олегом как-то несли по очереди на плечах и таким образом внесли его в альберг. В другой раз я, вспомнив Пасео дель Рей, сообщил работнику альберга Рафе, указывая при этом на Шосса, что вот это – мой сынок Хорхе, он из Гвадалахары и очень маленький; лицо Рафы при этом побелело.

Продолжая пасео-дель-реевские традиции, я однажды принёс в альберг найденного на улице здоровенного плюшевого медведя и сообщил всем, в первую очередь Рафе, что это – мой другой сын, но тоже Хорхе. Что касается негров моей спальни, то им я, к их огромной радости, на сон грядущий громко пел по-английски песню «Битлз» Good Night.

Не следует забывать, что параллельно нашим пьяным выходкам продолжались и пьянки с Айзеком: зайдя в спальню, Рафа раз за разом с ужасом наблюдал одну и ту же картину: сидят представители как чёрной, так и белой расы и пускают по кругу стакан; на самом видном месте стоит литровая бутылка виски; все размахивают руками и что-то орут на разных языках; дым коромыслом – и это в альберге «Красного Креста»!

Выгонять – так надо всех? А негры? Они же все сразу завопят о расизме!

– Не курить здесь! – только и говорил Рафа, после чего поспешно убегал.

А заходя в спальню после нашего утреннего ухода, работники персонала раз за разом наблюдали на наших койках и под ними плюшевых медведей, игрушечные ведёрки, зонтики с цветочками и дудочки; Шосс свою постель не застилал из принципа, и там вперемешку с постельным бельём лежали засохшие куски хлеба; пол возле моей кровати был всегда залит вином и засыпан окурками и пеплом; из-под матраса торчали в разные стороны пустые сплющенные винные картоны.

Всё-таки в один прекрасный вечер терпение администрации альберга иссякло.

Финал альберговской эры. Однажды, входя навеселе в альберг (Шосс и Тушкан уже бодро тусовались внутри), я был остановлен на вахте сегуром, который потребовал, чтобы я предъявил содержимое моей сумки.

Увидев в сумке два непочатых картона вина «Тио де ла Бота», сегур, напомнив мне, что это не первый случай (первый был с двумя баночками пива), велел мне собирать вещи и покидать альберг, причём немедленно и навсегда. Пригласив меня в офисину, он вернул мне мой же третий непочатый картон, который я, очевидно, забыл утром в спальне и который был обнаружен персоналом под моей кроватью.

Не скажу, что я огорчился так уж очень сильно. Ну, слегка всё это было, конечно, неожиданно, но не более. Быстренько собрав свою сумку, я вышел из альберга и уселся на траве неподалёку от входа, так как куда идти – пока не ведал. В дверях альберга появился сам шеф, Андре, и велел мне вообще уйти от альберга подальше.

В альберге же Шосс, Олег и Айзек развернули бурную деятельность по оказанию мне гуманитарной помощи и через решётку просунули мне несколько альберговских же одеял, чтобы я не замёрз на улице. Они, видно, провели там, в альберге, что-то вроде митинга и принесли мне также несколько бокадильос; свой бокадильо совершенно добровольно попросил передать мне даже поляк Дядька.

Шосс и Олег до ночи сидели со мной на скамейке, а потом ушли в альберг.

Через неделю из альберга выгнали Шосса: за то, что он, будучи пьян, швырнул своей альберговской тархетой в сегура; затем покинул альберг в связи с окончанием сроком проживания и отказом администрации этот срок продлить – Олег; ну, а в ту памятную ночь я впервые в Испании остался ночью в парке один.

Первая ночь на скамейке. Альберг закрылся. Окна, забранные решётками, все сразу погасли. Свершившие вечерний выгул собак испанцы разошлись по домам; исчезли и курившие вдалеке героин санбласские наркоманы. В парковой аллее стало абсолютно пусто.

Основательно хлебнув вина, я расстелил одно одеяло на скамейке, подложил под голову сумку, улёгся и укрылся двумя одеялами. Мне было отнюдь не плохо! Воздух был чист и свеж; никто не вопил над ухом, не плясал, не портил воздух и не мешал спать; сквозь крону дерева надо мной ярко светили крупные испанские звёзды.

Аллея иногда освещалась призрачным светом ночных автобусов, разворачивавшихся на кольце на улице Арсенталес. Движение по Кастильо де Уклес замерло совсем. «Какой там к дьяволу может быть альберг!» – подумал я и уснул.

Под утро, однако, стало прохладно – всё-таки был апрель, – и я спрятал голову под одеяло. Часов в семь, когда по Кастильо де Уклес машины начали ездить одна за другой, а в дальнем конце аллеи стали появляться первые утренние испанцы с собаками, я окончательно проснулся и встал. Свернув одеяла, я спрятал их в крону пинии, сам же умылся у колонки в аллее и, сев на скамейку, стал поджидать Шосса и Тушкана.

Утро нового времени. Скоро появились Олег с Шоссом.

– Ну, как ты тут, на скамейке? – спросили они. – Очень холодно было?

Олег и Шосс принесли мне из альберга горячий чай в картоне из-под молока и ещё один бокадильо, а также полпачки печенья.

– Прекрасно! – совершенно искренне отвечал я. – Вовсе не холодно! Чистый, свежий воздух, не то, что в вашем вонючем альберге! Природа, погода – романтика!

– Ну, скоро и мы к тебе присоединимся, – совершенно пророчески сказали Олег и Шосс, и мы отправились на распитие утреннего картона и партию в карты.

К этому времени у нас уже сложилась традиция: утром мы шли за один из парковых столиков, где пили пиво или вино и играли партию в «тысячу», после чего отправлялись продавать газеты.

В одно такое утро меня впервые и задержала испанская полиция.

Глава 8.Полиция

Напасть. Испанская полиция бывает разных видов.

«Полисия Мунисипаль» наряду с охраной порядка занимается также безопасностью дорожного движения.

«Полисия Насьональ» занята более серьёзными делами: она изыскивает и ловит террористов, бандитов, насильников, грабителей и прочих мучителей людей. «Полисия Насьональ» – гроза и для нелегальных иностранцев.

«Полисия Локаль» выполняет функции «Полисии Мунисипаль» в провинции. В Мадриде её нет.

«Гуардия Сивиль» («Гражданская Гвардия») – собственно, не полиция, а полувоенная организация – военизированная жандармерия. Форма у неё не синяя, а зелёная. Спектр её деятельности обширен – от мелких змеевичков до террористов. «Гуардия Сивиль» также охраняет государственную границу. В столице «Гуардии Сивиль» нелегальному иностранцу можно, в принципе, не опасаться. Однако именно «Гуардия Сивиль» положила конец моему двухлетнему пребыванию на древней испанской земле: она меня отловила и передала в лапы «Полисии Насьональ».

Существуют и другие, специальные, виды полиции: «Полисия Милитар» (военная), «Полисия Наваль» (морская) и т. д. Их опасаться, конечно, не следует вовсе.

Следует помнить о такой коварной полиции, как секретос – полиция в штатском. Я уже описывал случай с Шоссом в Ретиро. Секретос бывают любых видов: «Мунисипаль», «Насьональ», «Гуардия Сивиль».

В Мадриде, кроме «Гуардии Сивиль», два основных вида полиции: «Мунисипаль» и «Насьональ». Как «Гуардия Сивиль», так и «Мунисипаль», и «Насьональ» регулярно нами интересовались.

Исходя из эмпирического двухлетнего опыта нелегальной жизни в Испании, могу сказать, что если на первую и вторую вполне можно смотреть сквозь пальцы, то за третьей надо следить в оба. Точней, стараться если и видеть её, то издали.

«Полисия Насьональ» – это воистину напасть на голову нелегального иностранца, и если она прошла или проехала мимо тебя, не остановившись, – надо перекреститься.

Какая она бывает. Полиция по Мадриду ходит пешком, ездит на мотоциклах и машинах, гарцует на лошадях по паркам и летает на вертолётах в голубом небе.

Форма у полицейских тёмно-синяя, на головах – фуражки, на рукавах кителей – шевроны: у «Полисии Мунисипаль» – невзрачный лилово-жёлтенький с гербом Мадрида, а у «Полисии Насьональ» – яркий красно-желто-красный, изображающий национальный испанский флаг.

Ходят патрульные полицейские всегда по двое. Если видишь только одного, значит, и второй где-то рядом. Если же второго нет, волноваться нечего: полицейский не при исполнении. Если же к тебе вдруг подходят двое даже не в синей форме, а в штатском – дело кислое: не иначе, это секретос.

Страх и тоска. «Полисия Мунисипаль» ездит на белых «рено» с синими шашечками; поначалу я принимал их за такси; на дверце – мадридский герб с надписью: «Ayuntamiento de Madrid» («Мэрия Мадрида»), на крыше – синие мигалки.

Что касается «Полисии Насьональ», то она ездит тоже на белых «рено», но с синим боком, на котором белыми буквами крупно написано: «POLICIA», с гербом на синем капоте, и синими, жёлтыми и оранжевыми мигалками на крыше.

Мотоциклы «Полисии Насьональ» тоже разукрашены синим. Герб там нарисован на бардачке, а устрашающие мигалки установлены на длинных штырях, которые напоминают стоящий торчком хвост. Мотоциклетная полиция вообще самая ужасная. Рации на них журчат очень громко, что делается для того, чтобы мотоциклисту было слышно из-за рёва мотора это журчание – позывные, указывающие на начало и конец сообщения. Особенно громко рации журчат, когда двигатель заглушен.

А мотоциклисты чего стóят: в тёмно-синей дорожной форме, в сапогах, в шлемах, в круглых чёрных очках… да-да, с усиками, руки волосатые – я уже говорил. Стоит такой страх возле мотоцикла и смотрит на тебя, уперев руки в боки, а рация журчит, и в оглушительном журчании этом и словах словно не из рации, а с того света, чудится конец твоей молодой жизни: «Дельта! Дельта! Ипсилон». Прямо имена дьяволов из преисподней.

Эти рации мы, с моей лёгкой руки, окрестили музыкальными шкатулками.

В Мадриде постоянно воют сирены: пожарные, полицейские, «скорой помощи», но я привык к этому непрекращающемуся вою, и он уже не вгонял меня в тоску, в отличие от услышанного мимоходом неизвестно откуда прозрачного, переливчатого, ледяного, как Смерть, журчания музыкальной шкатулки, к которому привыкнуть невозможно.

Ещё один нагонявший на меня смертную тоску звук – постоянный рокот вертолётов в небе. В любом городском районе с раннего утра до глубокой ночи можно увидеть в небе белый вертолёт с синей полосой на боку, а если он летит днём и пониже, то можно прочесть и надпись: «POLICIA». Рокот накатывается волнами, он то сильнее, то слабее, то исчезает, то наползает откуда-то вновь… за два года надоел необычайно.

Ну, конечно, они высматривают оттуда, из своей горней выси, не нелегальных иностранцев. Наверно – террористов. И всё-таки, глядя на очередное вертолётное брюхо, мы говорили: «Вон она, смерть наша летит».

Классификация. Главный комиссариат «Полисии Насьональ» находится в центре Мадрида, на улице Мадрасос, 9 (метро Севилья, линия 2). Именно туда возят задержанных нелегальных иностранцев, причём, конечно, не на метро, а на прекрасном такси с синим боком. Недостатки этого такси таковы, что сидеть в нём жёстко, дверь изнутри не открывается, никуда не выйдешь, а везёт оно всегда почему-то по одному и тому же адресу, указанному выше, хотя и бесплатно.

Словосочетание «нелегальный иностранец» длинно и неудобно, и мы – я, Шосс и Тушкан, – ввели термин гадина.

Мы как-то вообразили себе, что неплохо было бы снять квартиру на улице Мадрасос напротив комиссариата и, увидев из окна, как туда ведут очередного пойманного нелегального иностранца, выскочить из дому и, потрясая над головой кулаками или, к примеру, стулом, в негодовании на оную персону заорать:

– Что, поймали ГАДИНУ?!! В наручники его! Ремень вытаскивай!! КОРЯЧЬСЯ В КАМЕРЕ, СВОЛОЧЬ!!!

Таким образом, мы ввели в обращение термин гадина, обозначающий нелегального иностранца. В будущем мы составили классификацию правонарушителей и, наряду с термином гадина, ввели также такие термины, как сволочь – мелкий торговец без лицензии (к примеру, негр, торгующий сигаретами в метро или араб, торгующий платками и сумочками на улице); нехороший человек – торговец наркотиками, вор, грабитель; не очень хороший человек – убийца, крупный бандит, насильник, террорист и т. д.

Юмор здесь в том, что шкала тяжести преступлений перевёрнута (этот приём, конечно, изобрели задолго до нас), и самым ужасным исчадием зла оказывается гадина, всё преступление которой состоит в том, что она живёт в стране нелегально.

Как выглядит гадина. Мы также тщательно обсудили, какой облик и какие повадки присущи гадине. Так вот, гадину полиция видит за версту. Причина тому – хвост гадины, который достигает такой длины, что временами мешает уличному движению. Спрятать гадина его, конечно, никуда не может. Хвост же у неё вовсе не гладкий, а шершавый, как напильник. Полиции и делов-то: хвать за хвост! – и гадине уже не вырваться. И даром что гадина по своей гадской натуре очень нахальна, она ещё при виде полиции становится крайне трусливой и сразу делает под себя. Таким образом, гадину можно распознать и по запаху.

У Тушкана хвост был более гладкий, чем у нас с Шоссом, так как он имел всё-таки бумагу от адвоката, в которой значилось, что его дело кем-то там где-то там якобы рассматривается. Полиция не хочет иметь дело с адвокатами. Тушкана несколько раз забирали, но быстро отпускали.4242
  Один раз полицейские всё-таки пожелали видеть тушканьего адвоката. Тушкан позвонил, адвокат приехал, поговорил с полицейскими, и Тушкана отпустили. За эту услугу Тушкан заплатил адвокату 5.000 песет.


[Закрыть]

У нас же с Шоссом хвосты были самые что ни на есть шершавые и для полиции удобные.

Гадину – на Родину. Шосс ранее уже являлся гадиной во Франции, и полиция, поймав его, депортировала в Россию. Причина отрастания хвоста была та же – кончилась виза. Французская полиция, равно как и бельгийская, голландская, немецкая и т. д., действует жёстко. Гадину – на Родину! (Это выражение придумал Тушкан).

Испания, хоть и входит в Европейский Союз, но считается страной не столь богатой, как, к примеру, Франция, Германия, Бельгия, страны Скандинавии, и отношение к гадинам там поэтому до поры до времени более снисходительное. Ясно, что депортировать гадину – дорого, и массовая депортация гадин на их Родины тяжким бременем ложится на государственный бюджет, который и так трещит.

В то же время отпустить пойманную гадину просто так – тоже не годится, ибо как же так, она же незаконная. Гадина просила политического убежища, как Шосс, и ей отказали; либо она его и вовсе не просила (как я); резиденции у неё нет (как у всех нас троих), а российский паспорт сам по себе, в отличие от германского, бельгийского, французского и т. д., не даёт права находиться в Испании.

Опять-таки, если гадин не ловить, то чем же тогда будет заниматься «Полисия Насьональ»? Баскские террористы из группировки ЭТА4343
  ЭТА (баск. Эускади Та Аскатасуна – «Страна Басков и Свобода») – баскская организация, ведущая борьбу за предоставление независимости испанской автономии Страна Басков; регулярно устраивала террористические акты.


[Закрыть] далеко не каждый день ловятся.

В связи с этим и возникают полицейские парадоксы, которые я испытал применительно к себе.

Шесть задержаний. В главном комиссариате на улице Мадрасос, 9 я лично побывал шесть раз. Разумеется, все шесть раз меня туда привозили на такси с синим боком. Встреч же с полицией, после которых меня отпускали сразу, не катая на такси, было неизмеримо больше. Трудно их все припомнить, но я думаю, что не менее тридцати. Самые интересные встречи уже были описаны в предыдущих главах и будут описаны в последующих.

В этой же главе я расскажу только о тех моих встречах с полицией, которые завершились задержанием и транспортировкой моей персоны в комиссариат на Мадрасос.

Внимательно рассмотрим эти шесть случаев, а потом попробуем сделать из них выводы.