Текст книги "Последний рыцарь короля"

– Вы ведь родились на юге Франции? – резко меняя тему, спросил он. Я заметила, как де ла Марш тревожно заерзал на кресле.

– Нет, сир, в Италии, но меня рано увезли во Францию, поскольку мой кузен Обер взялся воспитать меня после смерти отца, – невинная, как овечка, донна Анна смотрела на него небесным взором своих серо-голубых глаз.

– На юге Франции много лет процветает ересь, войны велись и ведутся даже сейчас. Как вы относитесь к альбигойцам, донна?

– Я к ним не отношусь, – я сделала нетерпеливый жест. – Сир, я католичка, в нашей семье никто не был связан с какой бы то ни было ересью.

Кажется, короля мой ответ удовлетворил. Он больше не возвращался к подобным вопросам и стал расспрашивать меня об Италии. Я с удовольствием рассказала про Неаполь, начиная с описания самого города и заканчивая особо произведшим на меня впечатление собором, где хранилась кровь святого Януария. Людовик сказал, что слышал от своего брата, что донна занимается благотворительностью. Донна Анна смиренно ответила, что то, что она помогает нескольким семьям, нельзя назвать благотворительностью и заботой о ближнем. Она лишь пытается сделать хоть кого-то более счастливым, и если Богу было угодно обеспечить ее всем, то она благодарна ему за это: у нее есть чем поделиться с людьми.

Сама я не совсем одобряла благотворительную расточительность донны, которой меня заставлял заниматься Герцог. Даже здесь, на Кипре, по вечерам у ворот собирались стаи нищих и попрошаек, и повар раздавал им еду, а донне приходилось подавать на пропитание направо и налево. Но в тот момент слова слетели с моих губ, будто ждали там своего часа. Королю скромность донны пришлась по вкусу, я заметила легкую улыбку, скользнувшую по его губам.

Когда мы шли домой, я спросила де ла Марша, как он думает, почему король вызвал меня и задавал такие вопросы. Де ла Марш ответил:

– Скажу вам чистосердечно, донна, как думаю, но могу ошибаться. Несомненно, некто из влиятельных особ недоволен вашим присутствием на Кипре. Кому-то сильно не по душе то, что вам уделяется столько внимания в городских сплетнях. Будьте осторожны.

Глава 12

Было очень жарко, и когда я наконец вошла в полумрак дома, прижалась к прохладной стене с облегчением. Катя сидела в кабинете, она заложила закладку в книгу, которую читала, и я рассказала про визит к королю.

Она ждала меня одна: Вадик пропадал в компании графини Артуасской, которая разгоняла скуку поклонением Уилфрида. Нам с Катей Вадик казался шутом, которого графиня держала при себе специально, чтобы позабавиться. Вадик действительно вел себя странно, полностью посвятив себя служению этой Даме. Не то, чтобы графиня была некрасива… но все же мы решили, что главным побуждением к подобному поведению является не красота графини, а желание Вадика во всем следовать пресловутым рыцарским кодексам.

– Донна Анна, – в дверях кабинета показалась Николетта, – к вам пришел герцог Бургундский. Передать ему, что вас нет?

С герцогом Бургундским я виделась в последний раз на похоронах Клементины. Мы не разговаривали, а лишь кивнули друг другу в знак приветствия. Что могло привести его вновь к дверям моего дома? Ведь я думала, что холодность, с которой я всякий раз встречала его, должна была герцога оттолкнуть.

Герцог Бургундский вошел в кабинет, поклонился мне, потом Кате и, к моему удивлению, сел возле нее сразу, как только я пригласила его присесть. Любопытно…

Я устроилась в самом дальнем кресле, чтобы посмотреть, как он выйдет из такого положения. Но было похоже, что он пришел не ко мне, а к Кате. По его изысканным и путанным фразам я не сразу распознала, в чем состояла суть дела, а когда поняла, то, вскочив, пересела сама поближе, чтобы участвовать в беседе.

Неслыханно! Вадик настолько увлекся своей игрой в рыцари, что попросил де ла Марша взять его под свое начало! Видимо, на это его толкнули постоянные упреки графини Артуасской, говорившей, что ей прислуживает не рыцарь, а паяц. Де ла Марш, уже достаточно обремененный рыцарями, не стал брать Вадика, но и отказывать ему не посмел – все же Вадик был единственным англичанином, прибывшим на остров, и, хоть и не был рыцарем, тренировался со всеми наравне. Хитрый граф поручил его герцогу Бургундскому, а тот, прекрасно понимая, что Вильямом Уилфридом движет желание понравиться графине Артуасской, решил прийти к его жене, чтобы узнать ее мнение по этому поводу. Если Катя откажет, то откажет и герцог, таким образом, Вадик окажется в еще более смешном положении, чем прежде. Но если он станет оруженосцем герцога, то впоследствии тот посвятит его в рыцари, и Вильям будет служить герцогу и Франции, сможет присягнуть на верность королю, участвовать в походе, служить своей Даме…

Катя слушала его спокойно, с непроницаемым лицом и восхитительным достоинством, а я еле сдерживала себя, чтобы не встрять в их разговор. Ясно было, что Катя попросит герцога отказать Вадику, но как?

– Благодарю вас, герцог, за то, что вы сочли необходимым узнать мнение супруги Вильяма, – раздался Катин голос, когда герцог умолк и наклонил голову в знак того, что она может повелевать им. – Думаю, что будет несправедливым лишать моего супруга удовольствия служить вам и французской короне…

Я и герцог удивленно уставились на Катю. Моя однокурсница в тот момент была похожа на величественную королеву: длинные рукава верхнего платья свисали с ручек кресел, где лежали руки, голова была высоко поднята, она сидела прямо и холодно улыбалась, читая в наших глазах удивление.

– В конце концов, им движет желание служить графине Артуасской, ведь так? Думаю, что надо дать ему возможность выслужиться. Нет ничего слаще запретного плода. Разрешив ему преклоняться перед нею, я сделаю этот плод горьким. Только об одном прошу, герцог, и надеюсь, моя просьба будет услышана.

– Все, что пожелаете, сударыня, посчитаю за честь служить столь мудрой женщине, – ответил герцог.

– Не торопитесь посвящать его в рыцари. Пусть побудет у вас оруженосцем.

– Но вы же понимаете, сударыня, что я смею считать его своим другом…

– Да, несомненно, вы можете обращаться с ним как с рыцарем, но не торопитесь посвящать его.

Герцог понял. Пообещав Кате, что сделает все, как она сказала, он нас покинул, сдержанно попрощавшись со мной.

Я осталась недовольна его визитом. Неужели он все-таки обиделся? Я решила немного приободрить его – не могу сказать, что его поклонение не льстило самолюбию – в этом я была похожа на тщеславную графиню Артуасскую. Впрочем, кому из женщин не льстило бы поклонение такого благородного мужчины, как Гийом Бургундский? От одного его взгляда, обращенного на даму, та горделиво приосанивалась, потому что герцог обладал благородной, королевской красотой, которая редко встречается у мужчин. Это была не та красота, что проходит с годами, а шарм, который усиливается с каждой морщинкой, шрамом, седой прядью волос. А этот голос, низкий, бархатный, который, как легкий ветерок, ласкает слух, заставляет сердце биться чаще? Не потому ли все вокруг с таким уважением внимали его словам?

На следующее утро, пока Катя и Вадик были в церкви на мессе, я, сказавшись больной, осталась дома одна и послала слугу в дом герцога Бургундского с просьбой прийти к нам вечером на ужин вместе с де ла Маршем, хотя я знала, что графа в городе нет. Я написала записку сама, что было в первый раз, поскольку раньше за меня писала Катя, и приглашение подписывалось герцогом д'Эсте. Теперь же там стояло «Анна Висконти». Я рисковала, ведь герцог Бургундский мог знать почерк настоящей донны Анны и раскрыть меня, но я подумала об этом уже после того, как отослала слугу.

В доме было тихо, все ушли в церковь, я рассматривала картинки в часослове, который Катя оставила на столе, на душе было необыкновенно хорошо. День был солнечный, в рассеянном от занавесей свете тело нежилось в тепле. Я сидела полулежа, подперев рукой щеку, лениво листала книгу и с улыбкой думала о предстоящем приятном вечере.

Хлопнула входная дверь, я подняла голову, чтобы посмотреть, кто вошел. Обычно, если это была Катя, то она начинала с порога отчитывать Вадика, если Вадик, то он свистел какую-нибудь бравурную мелодию, если Николетта, то дверь хлопала еще громче, и она кричала «Я дома, госпожа!», если знала, что я одна, если же слуги, то они обычно покашливали и сопели на пороге. На этот раз было тихо. Я снова углубилась в чтение; возможно, дверь была плохо закрыта и хлопнула сама. Потом в гостиной раздались шаги, и я, отложив книгу в сторону, встала.

– Кто там? – спросила я, с тревогой вглядываясь в темную столовую.

– Это я, – и на пороге кабинета возник дон Висконти собственной персоной.

Вряд ли я могла выглядеть более испуганной и пораженной, если бы пол разверзся подо мной, и наружу через щель полезла пахнущая серой нечисть, а деревянные полы стали обугливаться от языков адского пламени. Я сглотнула комок, образовавшийся в горле от сильно подскочившего туда сердца, и запихнула сердечный механизм обратно в грудную клетку, где он забился, как пойманная птичка. Вот уж кто действительно был пойман, так это я… «Спокойствие, только спокойствие», – как говорил один тип с пропеллером. О, ему конечно, было хорошо, этому типу, ведь он только и делал, что ел варенье… Что бы с ним было, увидь он перед собой этого буйнопомешанного? Ибо из-под низкого лба Висконти на меня смотрели глаза сумасшедшего, он был возбужден, словно решился на отчаянный шаг.

– Чем обязана? – сухо и холодно произнесла я, еле справившись с волной страха.

– Вы не пришли сегодня на службу… – дон Висконти явно ожидал увидеть еще кого-то в комнате и был удивлен и обрадован, застав меня одну.

– Я неважно себя чувствую, – зачем-то объяснила я и действительно почувствовала, как по спине пробежал неприятный озноб. – А что вас заставило отложить разговор с Богом?

– То, что его отложили вы. Я подумал, раз уж мы пообещали друг другу быть всегда вместе, в горе и радости, пока смерть не разлучит нас, то я должен быть рядом с вами, – он явно старался, чтобы его речь звучала спокойно, но слова были налиты свинцовой тяжестью. Каждый шаг, который он делал мне навстречу, вызывал болезненный, бешеный кульбит моего сердца. А улыбка показалась и вовсе оскалом радостного садиста, готовящего неприятную пытку.

– Напрасная забота, – пожала я плечами. – С чего вдруг такая обеспокоенность моим состоянием? Помнится, совсем недавно вас устраивало то, что вы вдовец, и воскрешение жены вам явно пришлось не по вкусу.

– Вы до сих пор не можете мне этого простить, не правда ли? – Николо Висконти, не дожидаясь приглашения, сел в кресло и развалился в нем, посматривая на меня, как хозяин на слугу. Почувствовав себя глупо, я тоже села, хотя внутренний голос (или голос донны?) кричал: «Беги!»

– Конечно, и еще то, что вы соблазнили мою сестру!

Висконти расхохотался.

– Соблазнил! Я!

Его веселье удивляло.

– Я как раз пришел рассказать вам, сударыня, скольким вы мне обязаны и какой на самом деле была Клементина. Эта девчонка была совершенной противоположностью своей сестре. Если донна Анна была ангелом, сошедшим в этот мир случайно и воплотившимся в смертную женщину, то Клементина была сущим дьяволом, волчицей в овечьей шкуре. Когда я женился на донне, я женился по любви, меня привлекал этот ангелочек без крыльев, но вдобавок к нему я оказался отягощен чертенком Клементиной, которая, скучая в Неаполе, вдруг вбила себе в голову, что влюбилась в меня. Я мужчина, сударыня, сопротивляться женским чарам мне не под силу, особенно когда меня преследуют в собственном доме днем и ночью со страстью Везувия, не утихающей ни на миг. Это она соблазнила меня, маленькая колдунья, да так, что какое-то время было очень удобно жить с ними двумя, с огненной страстью одной и холодной покорностью другой. Донна Анна была прекрасной супругой, не могу сказать ничего против нее, и я жил бы так и дальше, но Клементина вдруг захотела избавиться от сестры.

«Подумай только, – говорила она, – мы больше не будем прятаться и выискивать скупые минуты для встреч, нам будет принадлежать вся жизнь».

Я не думал, что она решится на убийство сестры… Когда они пропали, я решил, что они действительно погибли, но потом, когда она появилась, я понял, что она все же сделала то, о чем мечтала. Не старайтесь убедить меня, что вы донна, – вдруг сказал он, поднимаясь с кресла и прохаживаясь по комнате. – Я знаю, что это не так.

Он был возбужден, оживлен, словно готовился к чему-то. Мне было неудобно следить за ним, и я тоже поднялась.

– Едва вы появились, я понял, чего хотят от меня дяди Анны. Денег. Наследства, которое она оставила в моих руках. Для этого им понадобилась женщина, похожая на Анну, и вы подходите на эту роль как нельзя лучше. Вы прекрасно подготовились, за одним исключением: вам неизвестно, как относилась ко мне Анна, и по одному жесту, по одному взгляду, брошенному на меня, я бы мог догадаться, что это она.

Я молчала, потому как утверждать, что я – Анна, казалось сейчас несусветной тупостью.

– Итак, вы незнакомка, с другим именем, с другой фамилией, претендующая на богатство, размеры которого вам, наверно, неизвестны. Я тоже не беден, но и не столь богат, ведь теперь вам принадлежит и половина, предназначавшаяся Клементине. Но вам невдомек, сударыня, что вы, сыграв свою роль и добившись развода, станете не нужны герцогам д'Эсте, и они, уплатив вам скромное жалование, отправят вас восвояси. Я же предлагаю другой вариант.

Он остановился напротив.

– Какой же? – спросила я, с трудом найдя в себе возможность говорить. Он парализовал меня взглядом, возвышаясь надо мной, словно змея над кроликом, и мне вдруг очень захотелось, чтобы в дом вошел хоть кто-нибудь, потому что я казалась себе совершенно беззащитной перед этим мужчиной. В тот момент я пожалела, что, вопреки указанию Августа, не носила кинжала.

– Вы красивы, – он схватил меня за подбородок и резко повернул лицо к свету. Его пальцы надавили на щеки, отчего губы приняли форму утиного клюва. – У вас миленькая мордашка, и вы похожи на мою жену, и формы у вас, что надо, – он бесцеремонно пощупал мою грудь, в то время как я пыталась освободить лицо. Я гневно замычала и резко одернула его руку вниз, отступая на шаг, задыхаясь от возмущения.

– Как вы смеете!

– Вы могли бы продолжать играть свою роль и жить припеваючи, если бы согласились жить со мной. Вы наверняка бедны, раз пошли на участие в подобном фарсе, подумайте хорошенько!

– Вы все подсчитали, не правда ли? – негодуя, воскликнула я. Голос обрывался от гнева, я была обозлена. – Думаете, я шлюшка? Думаете, мне заплатили? Решили перекупить?

– Разве нет? – спокойно спросил Висконти. – Я заплачу куда больше. И вы получите благородного мужа впридачу.

Я едва сдержалась, чтобы не засмеяться. Благородство так и прет!

– Вам нужна я, дон Висконти, или деньги донны? Откуда мне знать, что вы не убьете меня, останься я вашей супругой?

– Мне нужно и то, и другое. А убивать вас мне незачем, более того, я уже спас вам жизнь.

– Что?

– Это я поменял бокалы, пока вы с Клементиной несли блюдо с фруктами. Она сразу поняла, что спорить с тем, донна Анна вы или нет, бесполезно, как только увидела вас. Могло возникнуть слишком много вопросов, благоразумнее было вас признать. Вы даже украли ее идею с отшельником, она не раз повторяла, что это была именно ее идея – чудесное спасение в хижине. Я не знаю, как вам это удалось.

У меня озноб пробежал по коже. Эту историю придумал Герцог!

– Что и говорить, вы копия моей жены. Даже интересно, во всем ли вы так похожи, – Николо с любопытством посмотрел на меня и продолжил разглагольствовать: – Она вынудила меня признать вас женой, стала вашей подругой, вы стали доверять ей. При этом она практически у вас под носом была моей любовницей и строила планы убийства. Но меня всегда пугала ее страсть и жестокость. Признаюсь, я побаивался болезненного блеска ее черных глаз, когда она расписывала возможные варианты этого убийства. Я посоветовал самый человечный из тех способов, что она предлагала, но вдруг осознал, что если однажды она разлюбит, то поступит со мной так же жестоко. И тогда я решил, что сперва должен устранить ее, а уж потом решить вопрос с вами. Поэтому, когда она подсыпала яд в ваш бокал, я переставил их местами, воспользовавшись тем, что она отвлеклась. Она поняла, что это я убил ее, когда посмотрела на меня перед тем, как испустить дух. Мне стало жаль тебя, девочка моя, пастушка!

– Какая еще пастушка! – у меня голова шла кругом.

– Ты наверняка бедная девчонка!

– Я донна Анна Висконти д'Эсте!!! – вдруг прогремела я, да так, что дон Висконти на секунду обомлел. – А вы мерзкий негодяй, да к тому же убийца моей сестры!

– Я спас вам жизнь, донна! – запротестовал Висконти.

– Вы не горели желанием спасать меня, когда я просила о помощи!

– В тот момент мне показалось, что избавление от вас обеих будет неплохим выходом. Однако же вы живы!

– Простите великодушно, что не желаю лезть в могилу следом за вашей любовницей!

Мне казалось, что он сходит с ума вместе со мной. Мы носились по комнате, разъяренные и отчаянно жестикулирующие, и любой, кто увидел бы нас в тот момент, мог, прищелкнув языком, сказать: «Ну, чем не пара! Милые бранятся, только тешатся!» Казалось, что мое сопротивление еще больше разъяряет Висконти, и он уже окончательно сомневался в том, приму ли я предложение стать содержанкой, и его хорошее настроение улетучивалось на глазах. Он мрачнел и зверел, но я тоже была крайне взвинчена и не понимала, чего может стоить мне его гнев.

– Ты донна Анна?! – взревел он, наконец.

– Да!!! – крикнула я ему в лицо.

– Ты моя жена?! – продолжил он, подступая.

– Да!!! А вы негодяй!!!

Он зажал меня в угол и, схватив в свои лапы, пытался обнять. Я упиралась руками в его грудь, пытаясь оттолкнуть. Дон Висконти снова схватил меня больно за волосы и прижал к себе. От него пахло потом и луком, я отвернулась, брезгливо морщась.

– Как хочешь, – пробормотал он, целуя меня в шею, – донна Анна так донна Анна. Хочешь быть моей женой, тогда будь покорной, как она. Если ты моя жена, то почему отвергаешь меня?

– Вы сами прекрасно понимаете, почему! После того, что вы мне рассказали здесь, после того, как предлагали постыдную роль содержанки, я не могу и не хочу быть рядом с вами! Я потребую развода!

– Ты не посмеешь! – он засмеялся. Я выскочила из угла, куда он меня зажал, и бросилась к выходу, но он одним прыжком преградил мне дверь.

– Куда-то направляемся, донна?

Я испугалась. Отступив к столику, схватила огромный бронзовый подсвечник и заняла в оборонительную позицию.

– И вы что же, убьете меня, донна? – шагая ко мне с раскрытыми руками, спросил Висконти. – Неужели у вас поднимется рука на безоружного человека?

– Если вы нападете, клянусь, я вас убью, – сказала я.

Он приблизился вплотную, а я стояла с этим подсвечником, словно приклеенная к полу, не имея сил отступить назад. Все так же широко раскрыв руки, он наклонился, подставив голову под удар.

– Бейте, – приказал он.

Я вопросительно уставилась на него.

Он повторил:

– Бейте!

Я не могла пошевелиться, чувствуя себя полной дурой с этим подсвечником в руках. Он, воспользовавшись моей растерянностью, выхватил подсвечник и отбросил в сторону. Бронзовый канделябр с оглушающим грохотом упал на пол.

– Есть только один способ проверить, моя ты жена или нет… – пробормотал он мне на ухо, обхватывая за плечи руками. Я сопротивлялась, но тщетно: он подхватил меня и с размаху бросил на диван. От сильного удара головой о подлокотник в глазах на мгновение потемнело. Я закричала, ощутив тяжесть его тела на себе, начала отбиваться, зрение вернулось, и я увидела, как он ослабляет свой ремень.

– Нет! Пожалуйста! – слезы щипали щеки, голос охрип, сил хватало лишь на то, чтобы бесполезно трепыхаться под ним.

Навалившись на меня, он попытался зажать мне рот рукой, чтобы приглушить отчаянные вопли, но я укусила его за палец, и он на мгновение отпрянул, тут же снова бросаясь в атаку. Но той секунды мне хватило, и я, оттолкнув его ногами, ускользнула.

«Дрянь!» – тряся раненой рукой, заорал он.

Затягивая ослабленную шнуровку на груди, не веря своей удаче, я бросилась с криками о помощи к входной двери, но даже не успела выбежать из комнаты, как Висконти снова сбил меня с ног.

– Моя маленькая! – скорее кусая, чем целуя, мне шею и грудь, бормотал он. Потом схватил за волосы и приблизил мое лицо к своему.

– Ты не моя жена, – тихо сказал он, целуя меня. – Она всегда любила, когда я был жесток с ней. Она получала от этого удовольствие, – прошептал он мне на ухо, и я содрогнулась. Его рука поднимала юбки, он тащил меня к дивану. – Не брыкайся так, милая!

– Пусти, пусти меня! – кричала я, лягая его, что есть силы ногами, прекрасно понимая, что меня уже ничто не спасет. И в момент, когда я уже совсем отчаялась, раздался громкий голос:

– Отпустите ее!

Николо повернулся вместе со мной, и я, болтаясь у него в руках, пытаясь отцепить его руки от талии, увидела стоящего в дверях герцога Бургундского. Я, наверно, имела тогда жалкий вид: растрепанная, с почти раскрытой грудью, измятым платьем, испуганная и заплаканная.

– Не вмешивайтесь, сударь! – зарычал Николо. – Это моя жена! У меня на нее есть все права!

Герцог бросил на меня взгляд, значение которого я не поняла, и испугалась, подумав, что он послушается Николо.

– Гийом, умоляю вас! – хрипло крикнула я. Одного моего возгласа было достаточно, чтобы герцог решительно вошел в комнату.

– Отпустите ее, – ледяным тоном повторил он.

Висконти отбросил меня на диван и взялся за меч. Герцог спокойно обнажил свой. Рывком затянув на груди шнурки, я бросилась между ними.

– Нет! Вы с ума сошли! Прекратите! Гийом, – я с ужасом представила, как они будут крошить друг друга и мебель в этом доме. – Гийом, ради меня, умоляю, уберите меч!

– Ну же, герцог! Что же вы колеблетесь! – Висконти, казалось, радовала перспектива драки.

Я, умоляюще глядя в лицо герцога, коснулась его плеча и, скользнув по руке, дотронулась до кисти, сжимающей меч. У меня в голове в тот момент была такая мешанина, что мысли, словно фары далеких машин, мелькали и исчезали в темноте. Вся эта ситуация казалась и страшной, и смешной, и невероятной одновременно, и я не знала, читаю ли роман или действительно стою между двумя вооруженными мужчинами, сдерживая порыв герцога заступиться за мою честь.

– Уберите меч, – произнесла я, встретившись с ним взглядом. Меня била сильная дрожь. Долго я не продержусь.

– Донна Анна!!! – раздались крики и топот, в комнату вбежали конюх, Вадик и Катя, они своим появлением прервали дуэль, и герцог, подчиняясь моей просьбе, убрал меч в ножны.

– Я вижу, что теперь, донна Анна, вы оказываете внимание герцогу, – слащаво протянул Висконти.

Герцог хотел было вновь броситься на него, возмущенный, похожий на величественного льва с косматой гривой, но я уже крепко держала его руку, сжимавшую рукоятку меча. Повернувшись к Висконти, на глазах у изумленной публики, вне себя от гнева, дрожа от пережитого потрясения, я процедила:

– Замолчите, Висконти! Вы и так показали себя трусом и мерзавцем, напав именно тогда, когда знали, что я буду одна. Я еще очень мягко поступаю, но прощать вас впредь не намерена. Я потребую от короля и Церкви права стать независимой от вас и позабочусь о том, чтобы никогда больше вы не прикоснулись ни ко мне, ни к моему имуществу. Это дом отныне закрыт для вас. Убирайтесь прочь!

Висконти побледнел от ярости и, скрипнув зубами, вышел. Я медленно повернулась к герцогу, держа его за руку, скорее, чтобы не свалиться самой, нежели чтобы остановить его.

– Благодарю вас, сир, за помощь и благородную выдержку. Отныне вы мой друг, и я прошу у вас прощения за то, что была порой так суха с вами. Я боюсь всех, потому что не могу доверять даже очень близким людям. Как видите, они порой оказываются чудовищами, – я все еще сжимала на груди ткани платья, чувствуя себя невыносимо жалкой в том положении, в каком оказалась.

– У вас, донна, прекрасные друзья, – деликатно глядя в сторону и придерживая за руку, пока меня не прижала к себе заботливо Катя, сказал герцог Бургундский. – Я пришел сюда, потому что вместе с вашим приглашением на вечер мне передали записку, в которой некто просил заступиться за вас. Я бросил все, донна, и пришел вовремя.

– Записка? – Катя, одной рукой поглаживая меня по спине, взяла из рук герцога листок, на котором было коряво написано: «Донна Анна в беде. Если вас действительно беспокоит ее судьба, прошу вас, приезжайте как можно скорее. Не медлите, герцог. D.C.R.».

– Опять этот таинственный D.C.R., который все о нас знает. Совершенно непонятно, как он понял, что Висконти хочет причинить Анне вред, – задумчиво сказал Вадик, глядя на записку так пристально, будто от его взгляда на бумаге должен был проступить портрет моего анонимного заступника.

– Достаточно было увидеть Висконти, чтобы понять, что он не собирается со мной вышиванием заниматься, – я поежилась.

– А может, это она? С чего ты взял, что это мужчина? – возразила Вадику Катя.

– Я, пожалуй, оставлю вас, и если ваше приглашение, донна, остается в силе, то вечером я приду проведать вас.

– Приходите, герцог, – в первый раз искренне улыбнувшись ему, ответила я, прячась тут же у Кати на плече.

Через некоторое время, приведя себя в порядок и немного передохнув, я спустилась вниз к Кате и Вадику. Друзья, шумно ругаясь, выжимали в столовой сок из апельсинов.

– Ты попала мне в глаз! – орал Вадик, жмурясь, а Катя прыгала вокруг него с полотенцем, смоченным в воде.

– Прекрати орать и вертеться, я вытру тебе!

– Что? Мой глаз?!

Завидев меня, они немного успокоились. Вадик помог мне сесть за стол, чинно протянул первый стакан сока. Я была польщена таким вниманием. Видимо, сцена несостоявшегося изнасилования однокурсницы произвела на Вадика впечатление. Так и оказалось, только несколько иначе, чем я предполагала. Едва мы втроем уселись за стол, а Николетта, шумно ворча по-итальянски, убрала остатки апельсиновой бойни, Вадик произнес:

– Знаешь, а ты, когда Висконти и герцога разнимала, была похожа на картину, с этими, как их, самаритянками…

– Сабинянками, – поправила Катя.

– Ну да, теми, что римлян со своими мужьями разнимали, принеся детей на поле боя. Там такая блондинка в центре картины стоит, раскинув руками, полуголая, так вот…

– Можешь не продолжать, – вздохнула я. Он был неисправим! Даже после такого стресса при разговоре с ним хотелось смеяться.

– Я только хотел сказать, ты совсем неплохо смотрелась! – в глазах Вадика искрился смех, хоть он и старался казаться серьезным.

– Дай мне слово, что больше не останешься дома одна, – сказала Катя. – Ты вечно находишь приключения…

– Да будете просить – одна не останусь! – решительно сказала я.

На следующий день я сходила к отцу Джакомо, рассказала ему о нападении Висконти и наконец убедила его в необходимости развода. Теперь меня ждал долгий и мучительный процесс, а ведь нужно было торопиться: со дня на день все должны были отплыть в Египет, шли последние приготовления. По всему острову разбирали ранее сложенные на берегах бочки с вином, поставленные друг на друга, и их было так много, что издалека эти склады напоминали здания. Когда мы гуляли по окрестностям города, то замечали на полях словно нарочно сделанные горки с росшей на них густой травой. Это оказались припасы ячменя и пшеницы, которые насыпали на поля, накапливая королевский резерв. Со временем от дождя, долго поливавшего зерно, оно проросло, и видна была только зеленая трава. Теперь, когда его собрались везти в Египет, с этих гор снимали верхнюю корку с зеленой травой, и пшеница и ячмень оказались такими свежими, будто их недавно обмолотили. Король готовился к походу несколько лет, основательно запасаясь средствами и провиантом.

– Она была извращенкой! – сделала вывод Катя, когда я поведала ей о словах Висконти, что до сих пор звенели в ушах: «Она всегда любила, когда я был жесток с ней». Про совпадение легенды с отшельником я просто не могла рассказать друзьям. У меня на сердце скребли кошки от всей этой истории с близнецами. Не хватало еще, чтобы и ребятам все это показалось таким же странным и подозрительным, как и мне. Но я знала, о чем спрошу Герцога, как только увижу, и знала, что сделаю все, чтобы этот разговор был для него не из приятных.

– Возможно, ты не права, многие женщины, которые по жизни являются воспитанными, милыми и сдержанными, влюбляются в грубых и никчемных мужчин, потому что восхищаются их возможностью выплескивать эмоции, не скрывая их.

– О, да ты просто знаток души донны Анны! – иронично воскликнула Катя. Я смутилась. – Насколько ты похожа на ту, кого играешь, Ольга? Тебе нравятся такие мужланы, как Висконти?

– Такие, как Висконти, мне не нравятся, и вообще, я не представляю себе отношений с мужчиной этого времени. Ведь это же прошлое, Катя. Здесь все немного не по-настоящему! Ведь это все было очень давно…

– А с мужчиной нашего времени? Ты, по-моему, к себе ни тех, ни других не подпускаешь.

– Они сами не подходят, – возразила я.

– Мне все это кажется сном, и я, всякий раз ложась спать, надеюсь проснуться в Москве. А когда засыпаю по-настоящему, мне снится универ, преподы, родные, и кажется, что там продолжает идти наша настоящая жизнь.

– Неплохой у нас коллективный сон получился, – усмехнулась я. – Меня вот уже один раз чуть не убили и один раз чуть не изнасиловали. Страшно подумать, что будет дальше…

Я сняла с ног туфли и прошлась по мягкому ковру босиком, разминая уставшие ноги. Мы долго гуляли по полям в то утро. Поймав снова свое отражение в зеркале, я вдруг удивленно уставилась на себя, словно впервые увидела. Женщина, которая стояла передо мной, была печальна, темно-зеленое платье заставляло ее светлые волосы ярче блестеть в солнечном свете.

«Тебе никогда не выйти из Зазеркалья, Анна», – вдруг грустно подумала я. Отражение слегка кивнуло.

– Как думаешь, мы еще долго здесь пробудем? – спросила Катя, кладя на стол ожерелье. – Я очень хочу домой, уже начинаю забывать, каково это, жить в XXI веке.

– Как думаешь, донна Анна любила герцога Бургундского хоть немного? – поменяла я тему, все еще вглядываясь в свое отражение.

– Почему ты спрашиваешь? – я поймала в зеркале Катин изучающий взгляд.

– Просто интересно, – пожала я плечами. – Я все больше начинаю задумываться над тем, какой именно была донна Анна, почему она вышла замуж за Висконти, а не за герцога… Подозревала ли о связи мужа со своей сестрой? Или для нее это действительно было неожиданностью? – я поежилась, представив похожую на меня женщину в руках Клементины. – Мне так жаль герцога, потому что он не знает, что донна, в которую он влюблен, давно мертва…