Текст книги "О Родине, времени и о себе… Воспоминания, рассказы, стихи"

В детстве я не была общительной. Свое свободное время проводила за чтением книг. Кроме того я занималась общественной работой – была пионервожатой в младших классах, где я, как БАК, баловала малышню сказками. Как-то мама одной из моих подопечных учениц Марины Дрожжиной дала мне на время интересную книгу с различными советами по проведению досуга с детьми. Меня заинтересовал раздел с азбукой Морзе. Там объяснялось, как запомнить алфавит с помощью простых слов, в которых слоги с буквой «а» обозначались точкой, а с прочими гласными – тире. Так, буква «а» должна была звучать как точка тире (Або), «б» – тире и три точки (бессарабка), «в» – Вавилон, т. е. точка и два тире, «г» – го-лова, т. е. тире, тире, точка, и так далее.

Однажды я сидела на балконе и читала книжку. Вдруг на балкон упала записка, что в ней было написано, не помню. Возможно предложение познакомиться, а может быть, и просто вопрос: «Как тебя зовут?». Оказалось, что ее бросил мальчишка из соседнего подъезда. Наш дом стоял буквой «Г» и окна его комнаты выходили на наш балкон. Я ему что-то ответила азбукой Морзе на двойном листе тетради. В дальнейшем мне его показали и сказали, что это Юрка Антонов, но это был не ныне известный певец, а лишь его тезка. Внешне он мне не понравился.

Я часто занималась в комнате с балконом за большим письменным столом. Забыла сказать, что в большой трехкомнатной квартире в 54 кв. м проживали я с родителями, семья из трех человек старшего брата и пока неженатый второй брат. По сути это тоже была коммуналка. Вот сижу я за письменным столом – готовлюсь к географии, а Саша – мой племянник-первоклассник – вышел в это время на балкон. Кстати, в первом классе, где учился Саша, были два Саши Майоровых, и потому их вызывали к доске – Саша Дорогомиловский и Саша Брянский – по месту проживания. Вдруг я слышу разговор Саши с Юрой. Тот спрашивает наш телефон. Саша обращается ко мне, я отсылаю Сашу к бабушке – не мешай, мол, заниматься, а сама слушаю, что будет дальше. Саша возвращается на балкон: «Она не говорит». – «Кто она?» – «Бабушка». В душе я веселилась и не знаю, как дозанималась, но на уроке я отвечала так же бойко, как милиционер из телефильма «Большая перемена», и получила пятерку.

Немецкий нам преподавала Мария Васильевна – высокая, субтильная, чуть сутуловатая и в очках особа. Она всегда была в одном и том же темно-синем платье с белым отложным воротничком. Почему-то ее не любили и прозвали «Вас ист дас – косой глаз» – злые же дети, они даже через ее очки заметили, что она косит.

Немецкий мы использовали на улице не по назначению: на асфальте писали мальчишкам латинскими буквами «дураки» и смеялись, думая, что они не прочтут.

В дальнейшем я поняла, что в изучении разговорного языка нужна практика – недаром дети в общении играючи осваивают чужой для них язык. А поняла я это после того, как собираясь поступать в аспирантуру после института, стала изучать немецкий на курсах иностранного языка. Там учились и очень способные девчата. Две из них были замужем за немцами из ГДР. Мне не очень давался язык и однажды не смогла ответить на простой вопрос, т. к. у меня что-то заклинило в голове: «Ихь вайс» – я знаю и «вайс» – белый. Два раза к нам в гости приезжали немцы из ГДР. Устраивалось чаепитие в «кафе» – столовой. За столиками усаживались двое гостей и двое учащихся. Первый раз инициативу в разговоре захватила моя соседка Нина, хорошо владеющая языком. Фактически я только присутствовала при разговоре и потому не получила никакого удовлетворения от такого общения.

В другой раз я оказалась один на один с немецкой парой. Я с трудом подбирала слова и извинялась, что плохо знаю немецкий.

А они меня подбадривали, что, мол, все хорошо. На следующий день я пошла к зубному и мне уже хотелось сказать «Гутен таг» вместо «Здравствуйте» и «Данке шен» вместо «Большое спасибо». – Вот результат одного вечера общения на немецком. Я обменялась адресами с этими немцами, а потом переписывалась с их дочкой, к сожалению на русском. В тот вечер встречи я все задавала им вопрос: «Почему немцы воевали против Союза и так жестоко расправлялись с населением?»

После Марии Васильевны в школу пришла молодая учительница немецкого – Аэлита Владимировна. Она, очевидно, была из обеспеченной семьи и всегда была одета «с иголочки», демонстрируя нам свои модные наряды. К ней дети относились лучше, но это нам не прибавило знаний. Повторяю, что нужна практика.

Почему-то мне кажется, что дети с каждым годом становятся не только более развитыми – компьютерами и другой премудрой для нас техникой они овладевают с малых лет и даже какой-нибудь карапуз рассуждает уже по-взрослому, но и более жесткими и жестокими – такова жизнь. Хотя ясно, что не все. Мне по жизни приходилось встречаться и с теми и с другими. Конечно, и в современных фильмах это показывается. Когда я была пионервожатой, я мечтала стать учительницей младших классов. Но меня стала отговаривать от этих намерений сама учительница Таисия …, говоря, что дети жестоки и ты с ними намучаешься. А моя учительница биологии Мария Николаевна советовала мне идти в науку…

За все время учебы в школе, помимо драмкружка и вечера с приглашенными к нам мальчиками из военного училища – предполагалось, что мы будем танцевать с ними бальные танцы, ведь у нас были и уроки танцев (к сожалению, я так и не научилась танцевать и мне было скучно), я вспоминаю два мероприятия: – конкурс на чтение стихов. Я читала стихотворение М. Ю. Лермонтова «На смерть поэта»: «Погиб поэт – невольник чести…», а Касимова – свой стих о себе. Были и другие чтецы. Но результаты конкурса остались неизвестными, хотя предполагалось нас как-то отметить. Позже мне кто-то сказал, что стих Касимовой забракова-ли, а мое чтение вроде отметили; – бал-маскарад. Родители не собирались мне шить или покупать костюм к этому дню. Поэтому я нарядилась в военную форму брата – она оказалась мне впору. Только воспользоваться его знаками различия брат не разрешил. Особенно отличилась своим костюмом Ляля Лебеденко. У нее были шикарные длинные, чуть ли не до пят, волосы, а ее мама ухитрялась их укладывать короной на голове. На маскараде ее сначала не узнали, т. к. корона была запрятана под «шапку» цветка подсолнечника, из-под которой выбивались две коротенькие тоненькие косички.

Как-то в школе была организована встреча комсомольцев с Героем Советского Союза А. Маресьевым, о котором уже тогда была написана книга «Повесть о настоящем человеке». Я еще не была членом ВЛКСМ и потому зря мерзла у порога своей родной школы.

На выпускной мне купили не белое, а светло-серое платье с рисунком из букетов мелких роз и такой же букет был прикреплен к вороту платья фасона «Татьянка» – рукава фонариком и от талии присборенное. Это шелковое платье мне очень нравилось. Оно было у меня выходным, и я в нем по окончании школы сфотографировалась с Таней и Галей – моими двоюродными сестренками.

Они в то время уже отрезали свои косички и были на фото с прическами, а я все не решалась отрезать волосы и сфотографировалась с бантиками.

Выпускной. Мы всем классом, вернее толпой из всех выпускников, идем от школы на Красную площадь, а потом обратно. Почему-то это не произвело на меня яркого впечатления, может быть, потому, что я была одинока в этой толпе. Я просто сильно устала. Однажды была на встрече одноклассников – и опять не получила удовлетворения. Больше я не была в своей школе, хотя учителей и учеников иногда вспоминаю. Кстати, мне очень нравилась Люда Небучинова. Кажется, кто-то из ее родителей был из Смоленска. У нее сначала умер отец, а вскоре и мать. Мне очень хотелось, чтобы ее удочерили мои родители, тем более что наш сантехник сказал, что она может попасть в дурную компанию.

Но я не смела им об этом сказать… Сразу после школы Люда вышла замуж – ее «окрутили» родители жениха, ведь у нее оставалась великолепная по тем временам трехкомнатная квартира. Все это я узнала на нашем вечере встречи, где ее расспрашивала о жизни наша учительница по географии Нина Исааковна. Больше мы, кажется, не встречались, я только слышала, что она куда-то переехала.

В нашем классе из офицерских домов учились также Алла Мусатова, Надя Кустова и Инна Бутова. Отец Инны был врачом кремлевской больницы. Инна была начитанная девочка и рассказывала нам много интересного, например легенду о происхождении названия Москва-реки: будто жили любящие друг друга парень и девушка, которых звали Мос и Ква, а родители не разрешили им пожениться, и те бросились в реку и утонули. У меня получилось даже что-то похожее на стихотворение:

 
Легенда говорит, что жили Мос и Ква,
Любовь у них хорошая была,
Но вдруг погибли оба любящих и вот
С тех пор Москву-реку Москвой-рекой зовут.
 

Еще она рассказала нам житейскую историю о своем соседе, у которого была очень полная жена, и она ложилась на операцию по удалению жира, но он ее так любил, так любил, что после операции каждый день кормил пирожками.

Школу я закончила в 1956 году. Бабушка с дедушкой умерли в 1955 году. А наш вождь Иосиф Виссарионович Сталин – в марте 1953 года. Мы все плакали и думали, как же мы будем жить без него, нашего любимого вождя.

Я тогда не задумывалась, что муж маминой сестры Анны Степановны Герман Карлович, прибалтийский немец, находился где-то в лагерях, куда он был сослан вроде из-за того, что задолго до смерти И. В. Сталина у кого-то спросил: «А кто будет после смерти Сталина?». Может быть, это была только легенда. Но после смерти Сталина Герман был освобожден из лагерей или к тому времени из поселения, но в семью не вернулся, так как там создал уже новую семью. Анна Степановна этого не знала и регулярно втайне от своего отца посылала ему посылки с провизией, надеясь на его возвращение. Герман после освобождения уехал с новой женой куда-то на юг.

Но это я упомянула попутно, так как в те времена мы ничего не знали о репрессиях и любили Сталина, нашего вождя, от всего сердца. Он нам казался очень добрым, красивым и мудрым, ведь он победил Гитлера и противостоял Америке в их игре с атомными бомбами. Только одна девочка в классе Ира Игнатова прошипела сквозь зубы: «Наконец-то, подох». Это меня возмутило, но я промолчала, так как, когда взрослые собирались за праздничным столом и вели разнообразные разговоры, они меня предупреждали, чтобы я нигде не болтала, о чем они говорят. Хотя, я и не помню их разговоров, но, по-моему, ничего предосудительного в них не было.

Я до сих пор помню, как мы (Таня, Галя и я) с папой ходили на первомайскую демонстрацию, пристроившись к колонне демонстрантов, шедших на Красную площадь. Мы выходили из своего многоквартирного дома на Большой Дорогомиловской улице и вливались в шумную, красивую и веселую толпу. Боевого офицера, полковника с тремя детьми все охотно принимали в свои ряды.

Папа поочередно нес нас на руках, а когда мы вступили на Красную площадь, он поднял всех нас троих на плечи, и мы ясно видели, как Сталин улыбнулся нам и помахал рукой. Этого не забыть никогда. Мне как-то в детстве Сталин даже приснился.

После демонстрации папа повел нас к себе на службу – в Академию имени М. В. Фрунзе. Там в столовой нас накормили вкусным обедом, а окружившие нас официантки все спрашивали: «Это все ваши?». И папа отвечал: «Да, все мои».

Как-то я была с папой по пригласительным билетам на трибунах и смотрела парад Победы прямо на Красной площади. Видно мне было не очень хорошо, но чувство гордости осталось. Еще раньше, чуть ли не сразу после Победы, мы с папой ходили на Красную площадь смотреть салют. Народу было так много, что папа боялся, что меня раздавят, и оберегал обеими руками. Все это было в далеком детстве, но эти воспоминания греют мне душу до сих пор.

Дядя Коля (Николай Степанович Тарелкин) был великолепным рассказчиком. Его интересно было слушать как взрослым, так и малышам. Однажды он рассказал, что, будучи студентом, «снимал угол» у одной женщины в Москве. Это было давно, где-то в тридцатых годах двадцатого века. Женщина эта порой заходила к нему в комнату, где он готовился к занятиям, ложилась на диванчик и моментально засыпала, начиная храпеть. Когда же просыпалась, рассказывала, что побывала в родных краях, видела всю родню и кто чем занимается: кто корову доит, кто сено косит и т. д. Согласитесь, в это трудно поверить. Не верил и мой дядя – тогда еще студент. Хозяйка квартиры, видимо, чувствовала, что ей не верят и чтобы доказать свои необыкновенные способности, подошла к розе, стоявшей на подоконнике с еще нераспустившимися бутонами, и начала «колдовать» над одним из них. Она что-то шепча водила руками над этим бутоном. И о чудо! Цветок распустился, но был очень маленьким, с ноготок.

Прослушав рассказ, я подумала, почему бы не использовать таких людей для разведки, если, сидя на одном месте, они могут «слетать» за сотни километров и добыть интересующие государство сведения?

Много позже, где-то в шестидесятых годах прошлого столетия, уже опытным инженером дядя Коля был послан в командировку с группой товарищей, тоже инженеров-проектировщиков, в Афганистан для строительства аэродрома в Кабуле. Их приняли как важных гостей чуть ли не в резиденции самого падишаха (короля) Афганистана Мухаммеда Захир-Шаха.

Наши инженеры никогда не видели такого изобилия. Сначала их пригласили в один зал, в котором был накрыт стол со всевозможными угощениями и напитками. Все, хоть и не хотели показаться голодными, набросились на еду и наелись почти «до отвала». Тут открываются двери в другой зал – и там тоже вкусная еда.

Снова едят, пьют и думают, что все. Но их приглашают в третий зал, где также стол полон всевозможных яств. Так многим чуть плохо не стало, а наутро болели животы.

Почему я так отчетливо помню этот рассказ? А потому, что семья дяди Коли жила небогато, а он привез подарки из-за границы не только своей семье, но и мне – его племяннице – отрез из редкой тогда капроновой ткани на блузку и свои рассказы о заграничной командировке.

Про дядю Казю (Кузьму Степановича Тарелкина) я знаю очень мало – родители не дружили. Знаю только, что он был драчлив, грубоват, но влюбчив. Работал инженером. Высшее образование получил, конечно же, при советской власти. Он был завидным женихом по тем временам. Девушки так и кружили возле него, но он никак не хотел жениться. Только приводил к родне на смотрины своих «невест». Моим родителям надоело, что каждый раз он приводит к ним разных девушек. В очередной раз они накрыли праздничный стол и сказали ему, что если он не женится и в этот раз, то ему придется возместить все затраты родни. Он и женился. Жена его, Мария Леонтьевна Черемушкина, была очень красивой, но не чуралась любой работы, даже в деревне у нашего дедушки делала черную работу – месила глину для печки в нарядном платье, о чем я узнала от старших двоюродных сестер Иры и Иды, которые сами это видели. Кстати, она удивительно умела с ним ладить, несмотря на его ужасный характер, от которого плакали даже его сестры. Кроме того, я ребенком всегда удивлялась, как такая красивая тетя Маруся могла выйти замуж за такого некрасивого дядю Казю.

Мои сестры Ира и Ида, как и моя семья, жили в это время в Москве. Точные годы их рождения я не знаю. Знаю только, что они были примерно погодки моим родным братьям Володе и Виктору.

Когда старшая Ира пошла получать паспорт, паспортистка спросила, кто мать, кто отец, и записала в графе «национальность» ее немкой по отцу. Это ей навредило во время и сразу после войны. Не знаю точно, училась ли она в университете или в педагогическом. Но знаю, что во время войны это учебное заведение было переведено в Саратов, где она и закончила учебу, получив профессию педагога по химии и биологии. Вместе с нею туда переехала и ее мама Анна Степановна – по мужу Протц. После войны им не разрешили вернуться в Москву. Тетя Аня поселилась в подмосковной деревне у родителей – муж ведь был сослан на поселение, как немец и еще потому, что он как будто как-то спросил, кто будет руководить страной, если Сталина не будет. Кто-то донес, вот его и сослали. По окончании вуза она несколько лет отработала учительницей в каком-то селе под Саратовом и только после этого ей разрешили вернуться в подмосковный город Зарайск – поближе к матери, где она проучительствовала практически до конца своей жизни, получив звание «Заслуженный учитель». Она была членом компартии, но когда начались пертурбации: Горбачев развел демагогию, а потом и Ельцин изменил коммунистическим принципам, она положила свой партийный билет на стол секретарю райкома как несогласная с новой политикой.

Когда пришла очередь получать паспорт Иде (Иде Германовне Протц), в паспортный стол с ней пошла мать Анна Степановна и добилась, чтобы ее записали русской. Благодаря этому у нее не было никаких проблем: во время войны она училась в московском мединституте и стала врачом-терапевтом. Потом она вышла замуж и переехала в Ленинград к мужу. Отец ее, Герман Карлович Протц, вскоре после смерти И. В. Сталина был реабилитирован и приехал к своей старшей дочери Ирине в Зарайск. Его жена – Анна Степановна – к тому времени уже умерла. С дочкой он не ужился и уехал в Пятигорск – к своей второй жене, с которой познакомился еще на поселении. Вот такая история про двух сестер, одна из которых была немкой, а другая русской.

Дядя Казя достиг определенных успехов по службе, работая в торгпредстве. Он после войны с семьей – женой Марией Леонтьевной и сыном Сашей, которого мы звали Шуриком, жил и работал в Германии. У моей сестры Гали есть даже фотография, где маршал Голованов пожимает руку дяде Казе. Кстати, Галя сейчас проживает с дочкой и внуками на улице, носящей имя этого маршала.

После возвращения из-за границы дядя Казя приобрел малогабаритную кооперативную квартиру, а сын Саша остался в коммуналке. Потом Саша сдал эту комнату в коммуналке государству и как перспективный научный сотрудник получил однокомнатную квартиру в новом тогда районе Москвы от своего НИИ, защитив кандидатскую по сложной специализации на стыке двух наук. В связи со смертью родителей он потерял право на их квартиру – такие тогда были правила – и получил только мизерные деньги взносов за квартиру, ведь и тогда деньги обесценивались. Самое обидное, что закон вскоре изменился, но уже ничего нельзя было сделать – печальная история.

Саша был симпатичным молодым человеком, несколько похожим на С. Есенина или даже на какого-то известного певца. Девушки и женщины за ним бегали, но он всех отвергал, вероятно боясь своего скверного характера, унаследованного от отца. А еще он, вероятно, был тайно влюблен в свою двоюродную сестру Ольгу, так как в конце концов жил в гражданском браке с женщиной, очень похожей на Ольгу.

Все дети моего деда Степана Ивановича Тарелкина, кроме моей мамы и тети Ани, получили высшее образование при советской власти и стали инженерами, а тетя Вера – финансистом-экономистом и работала всю жизнь в Агенстве печати «Новости».

Итак, дядя Казя, дядя Коля и дядя Вова стали инженерами, хотя учеба им давалась нелегко. Мама рассказывала, что дядя Вова хотел бросить институт из-за того, что никак не мог сдать какой-то экзамен, а мой папа спросил: «А у других студентов как дела?» – Оказалось, не лучше. «Так и ты учись», – посоветовал мой папа.

Мама моих двоюродных сестер-двойняшек Тани и Гали, урожденная Наталья Ивановна Блинова, умерла вскоре после родов.

Говорят, что виновата в этом была нянечка, которая не подошла к ней и не позвала врача, когда той было плохо. Наташа сама попыталась приподняться в постели, сорвался тромб и ее не стало. Дядя Коля не стал подавать в суд, ведь жены не вернуть…

Дети оказались в Доме малютки, где более слабую при рождении Галю кормили женским молоком, а более сильную Таню какими-то смесями – заменителями женского молока. И в результате Галя выросла более сильной и здоровой, чем Таня, обогнав ее и в росте.

Девочек из Дома малютки будто бы забрала к себе тетя Маруся. Но поскольку у нее самой был маленький ребенок – сын Саша, наняла няньку – деревенскую девушку. Нянька с детьми проживала отдельно в пустующей из-за постоянных командировок комнате отца девочек, однако она не утруждала себя заботой о детях. Когда пришли родственники, оказалось, что малышки лежат на голой клеенке, а не в пеленках… Нянька же из худой стала толстой. Пришлось отказаться от ее услуг, и дети снова оказались у тети Маруси. В качестве няньки у нее на даче была наша тетя Вера, она и ухаживала за девочками. Из-за хлопот с детьми от Веры отказался ее ухажер – тоже студент.

Когда стали откровенно говорить о тридцать восьмом годе двадцатого столетия – годе моего рождения, тетя Вера сказала, что действительно были такие случаи, когда после летних каникул некоторые студенты не возвращались на учебу, и есть подозрение, что их забрали.

Когда началась война, мама взяла девочек к нам, и все вместе мы были в эвакуации в Пензе. Война продолжалась, но когда враг был отброшен от Москвы, мы сначала не вернулись в свою квартиру на Большой Дорогомиловской улице, а жили где-то на Кутузовском проспекте. Потом папа, уже работая в Академии им. М. В. Фрунзе, получил трехкомнатную кватиру на Дорогомиловской и мы все жили вместе, пока девочкам, и мне пора было идти в школу. В это время их папа Николай Степанович Тарелкин вновь женился на молодой учительнице младших классов Татьяне Ильиничне Хохловой родом из деревни Дмитровское Московской области, и девочки переехали жить к отцу. Тетя Таня была, как многие в те времена, из многодетной семьи и потому не побоялась выйти замуж за вдовца с двумя детьми. Кроме того, после войны мужчин соответствующего возраста было мало и их на всех не хватало… Вскоре, в 1948 году, у Тани с Галей появилась сводная сестренка Оля.

Жили в тесноте, да не в обиде в малогабаритной квартире деда по матери на Божедомке, теперь это улица Достоевского. Дом был старый деревянный двухэтажный. Теперь на этом месте выросли многоэтажные дома.

При сносе их старого дома дядя Коля получил на семью с двумя детьми, так как Галя к этому времени вышла замуж, всего-на-всего двухкомнатную квартиру-распашонку в одной из «хрущоб» нового района Тушино, где мы раньше катались на лыжах в лесу.

«Хрущобы» – это пятиэтажки без лифта, построенные для решения квартирного вопроса по распоряжению Хрущева.