Текст книги "О Родине, времени и о себе… Воспоминания, рассказы, стихи"

Запоздалое признание

Посвящается доброй памяти Светланы Николаевны Низовцевой

Это случилось в уже далекие советские времена. Теперь, эти времена чаще всего в средствах информации ругают, а люди помнят и хорошее и плохое.

Как-то моя старенькая мама, в то время как я была на работе, упала, ударилась об угол буфета и расшибла себе голову. Хорошо, что в обед я прибежала домой и застала маму, лежащей на полу. Я вызвала скорую, и ее отвезли в нашу городскую больницу, там зашили рану, проверили, нет ли сотрясения головного мозга и сказали, что теперь все в порядке и можно маму везти домой. Я удивилась, как же я могу ее домой везти, если она только что падала и разбилась. Тогда мне подсказали, что недалеко от больницы есть стоянка такси. Я бегу к стоянке, а сама думаю, что вряд ли нас с мамой повезут на близкое расстояние: или цену заломят или вовсе не повезут. Я подхожу к первому, подъехавшему к стоянке, такси и объясняю водителю, что мне надо забрать маму из ближайшей больницы и отвезти домой, что совсем близко. К моему удивлению молодой симпатичный таксист сразу согласился везти нас домой. Мы подъехали к больнице, довели маму до машины. Едем, а я все думаю, как же мне маму на третий этаж без лифта доставить: ведь она может снова упасть. Когда мы подъехали к подъезду, я попросила шофера подождать, пока позову соседей, чтобы они помогли мне доставить маму домой. На что мне таксист ответил, что не надо никого звать и попросил принести крепкий стул. Ничего не понимая, я принесла ему стул. Он усадил мою мамочку на стул и понес ее на третий этаж. Когда я выходила из такси, я заметила, что на счетчике набило чуть больше рубля. Чтобы отблагодарить водителя, я дала ему три рубля. Но он взял только рубль и откланялся. Я была поражена и отблагодарила его только на словах.

А потом долго думала, как же мне его отблагодарить, ведь я не запомнила ни номер машины, ни парка, ни как его зовут. Куда написать мне о его добром поступке? Может быть в какой-то журнал? Думала-думала, да так ничего и не придумала – не собралась…

Мамы нет уж много лет, а я все вспоминаю с благодарностью того благородного молодого человека, что помог мне бескорыстно в трудную минуту. Иногда я и теперь рассказываю, какие замечательные люди были в советские времена. У меня как-то сложилось что-то вроде стихов:

ОДА ТАКСИСТУ

 
Хороших людей у нас уйма.
Но только одно не пойму я:
То было весною иль летом,
Но дело не в этом…
Таксист молодой на Победе
Старушку доставил до двери.
Но не до двери подъезда,
А прямо на третий этаж.
Старушку привез из больницы
И лишние деньги не взял…
Не помню ни номер машины,
Ни парка, ни имени даже.
Хотелось ему не однажды
Сказать мне «Большое спасибо».
И память та греет мне душу
Я часто его вспоминаю
И каждому встречному даже
Историю ту повторяю…
 

Я хотела послать эти стихи в районную газету и тем отблагодарить того молодого человека, который возможно уже не работает таксистом да и не живет в нашем районе. Когда я пожаловалась кому-то, что не отблагодарила молодого человека хотя бы письмом на его работу, мне ответили, что моя благодарность могла бы сослужить ему недобрую службу: к нему начали бы придираться и т. д. Не знаю, правда ли это, но этого молодого человека никогда не забуду. Побольше бы таких добрых, хороших людей.

Отрывочные воспоминания

Как-то после войны 1941—1945 гг. мой старший брат Владимир Николаевич Майоров рассказал историю о его пребывании в одном из прибалтийских санаториев вскоре по окончании войны. Где конкретно это случилось, не знаю. Но 15 сентября 2013 года смотрела по телевизору передачу «Искатели», в которой рассказали историю, случившуюся в городе Калининграде (бывший Кёнигсберг Восточной Пруссии). Там в 1947 году в течение одного месяца были убиты 5О советских молодых военнослужащих, в основном офицеров. Оказалось, что под одним из зданий был оборудован бункер, где скрывались немцы из команды Вервольф, которые и после войны уничтожали наших бойцов. Как удалось так долго скрываться там немцам, неизвестно, но и как погибли наши воины выяснилось только в 2013 году, а прежде были всякие версии, которые не подтвердились, ведь бывшее население этих территорий, которое могло бы мстить, было в основном после войны выслано, а в городе располагались уже граждане нашей страны и военнослужащие.

Так вот, как начал свой рассказ о «санаторном» лечении мой брат, который после войны поступил в артиллерийскую академию имени Ф.Э.Дзержинского и его сразу направили в санаторий укрепить здоровье после войны: «Из поезда вышли на перрон вокзала несколько советских офицеров. Пока я осматривался, слышу выстрелы справа и слева, куда направилась группа военнослужащих, которые спросили у местных, как пройти к санаторию, и пошли в указанном направлении, а их там перестреляли. Тогда я решил никого не спрашивать, а идти прямо по центральной улице, где был народ, и благополучно добрался до санатория. В санатории всех вновь прибывших предупредили, что за территорию санатория ни в коем случае выходить нельзя.

Но после недельного пребывания в санатории мне захотелось ознакомиться с окрестностями. Только я вышел за ворота, как мне на шею накинули петлю из веревки и два здоровенных парня стали тянуть за концы веревки в разные стороны, затягивая петлю. Мне пришлось собрать всю свою волю и силу, чтобы одного из них подтянуть к себе за ту же верёвку и сильно ударить ногой в его пах. Тот вскрикнул и оба бросились бежать, а я вернулся на территорию санатория и стал писать письмо жене, что я соскучился, что мне надоело отдыхать и я хочу вернуться домой. А жена отвечает, что мне необходимо долечиться…». Только спустя несколько лет он поведал о своём «лечении» жене и мне.

Учёба в академии тоже оказалась с сюрпризами. Однажды по пьянке его друг признался Володе, что он приставлен наблюдать за ним и доносить о его взглядах и настроениях. Вова был коммунистом ещё с войны и был идеологически выдержан, поэтому его другу нечего было докладывать. Единственно, что Вова, как и папа был остёр на язык и любил шутить. Тогда было принято в своих работах, в частности, курсовых ссылаться на классиков марксизма-ленинизма. При защите курсовой Вова сослался на работу К. Маркса, произнеся: «Так сказал великий еврей Карл Маркс».

А у папы шутки были такие, что из-за них у него могли быть неприятности. Так, уже после смерти папы, старшая двоюродная сестра спросила у меня: «Знаешь ли ты, что твой папа сидел в тюрьме?» Я конечно ничего не знала, но о некоторых своих шуточках папа рассказывал мне со смехом.

Однажды после парада папа вместе с другими офицерами ехал на машине и, проезжая мимо нескольких домов, говорил, что этот дом был мой и этот, и этот… На другой день папу вызвали к начальству за объяснением: «Не враг ли он советской власти?». А папа им отвечает: «Я был комендантом этих зданий, когда служил в такой-то части, поэтому и назвал их своими». Проверили – всё верно.

В другой раз ему предъявил претензию его начальник, что у папы такая же зарплата, как и у него. На это папа ему ответил: «Конечно, ведь и часы работы у нас одинаковые: Вы работаете с 9 часов утра до 6 часов вечера, а я с 6 часов утра до 9 часов вечера». Как-то папа пошутил, что какая-то помещица – его однофамилица, владелица больших земельных участков и садов, – его родственница. И опять проверка, и опровержение.

Когда папа служил в Песках Московской области, его как-то вызвали на товарищеский суд за пьянство. Оказалось, что кто-то донёс, что у Майорова каждый день на подоконнике стоит начатая бутылка водки. Один из командиров в защиту папы сказал, что тот, кто пьёт, никогда не оставит бутылку на видном месте. Оказывается, что врач прописал маме толи компресс водочный, толи протирание. Папа до войны был язвенником и не пил совсем. Он даже есть мог не всё, и мама варила ему молочную кашу. И только в войну и то не сразу папа стал выпивать положенные ему 100 грамм, выливая их во фляжку с чаем. И язва затянулась. А прежде он отдавал свою порцию другим командирам.

До войны в части, где служил папа, произошло ЧП: во время учёбы был убит очень хороший командир – муж племянницы М.И.Калинина – Рогачёв. Это случилось будто бы так: Рогачёв объяснял бойцам, что с оружием надо обращаться осторожно, и в этот момент прозвучал выстрел, который смертельно ранил командира, Говорят, что перед смертью Рогачёв просил не наказывать виновного в его смерти бойца. Папа и другие командиры стояли в почётном карауле у гроба Рогачёва. Был сильный ветер и у папы слезились глаза. Кто-то из недоброжелателей папы ехидно заметил, что он плачет так, словно родного отца хоронит, На что папа, который с детства был сиротой, довольно резко ответил, что когда буду хоронить тебя, не пророню ни слезинки. Так и случилось.

Ещё в гражданскую папа подшутил над своим денщиком, поручив ему выгуливать коня, а на другой день сам оседлал коня и тот пошёл тем же маршрутом, что и вчера, останавливаясь там, где и накануне. Вернувшись, папа рассказал денщику, как он провёл вчерашний день. Ты, говорит, там-то попил молока, а там – напоил коня, а затем зашёл к скорняку и починил сбрую. Ординарец был смущён, как папа мог всё это узнать. А папа пошутил, что ему всё конь рассказал.

После войны папа рассказал, что как-то ехал по путёвке на курорт и поспорил в купе с молодым офицером, с какой стороны брали какой-то город. В результате оказалось, что оба были правы, поскольку папа брал этот город в гражданскую войну, а молодой офицер – в Великую Отечественную.

Было ещё два случая, когда папа мог погибнуть, но оба раза, как говорят, Бог миловал. Один раз его вызвали из землянки к начальству, а когда вернулся, – землянки уже не было. В другой раз его вызвали из госпиталя к начальству на доклад, а вернувшись, он его не увидел – разбомбили.

Как-то вскоре после войны в квартире на Большой Дорогомиловской раздался ночной звонок. Виктор – мой брат -открыл дверь. Перед ним стояли три здоровенных мужика, которые увидев несколько офицерских шинелей на вешалке поспешили удалиться, сказав, что они ошиблись адресом. Это было время, когда зверствовала банда «Чёрная кошка» – вспомните фильм по произведению братьев Вайнеров «Место встречи изменить нельзя». Брату повезло, поскольку дома кроме него никого не было, – его спасли шинели. А мы ребятня, где-то прослышав про эту банду, пугали друг друга во дворе страшными историями про чёрную кошку.

Когда я уже работала в Министерстве стенографисткой-машинисткой, как-то поздним вечером в 21 или в 22 часа за мной заехала машина якобы для стенографирования на совещании в министерстве. Родители меня не отпустили, и я до сих пор не знаю, было ли там совещание, или меня просто кто-то хотел похитить.

Во время моего отпуска, проведённого в Пицунде, было много экскурсий морских и автобусных. Помимо самих экскурсий нам давали время для посещения местных магазинчиков. Не помню точно, где это было, может быть и в Сухуми – врать не буду. Но меня поразило внимание ко мне продавцов, какого нигде и никогда я больше не встречала: из торгового зала они пригласили меня в служебное помещение на склад, где я могла выбрать себе, понравившийся мне вельветовый халат – в Москве таких халатов тогда не было.

Когда мы уже вернулись из эвакуации, мама часто усаживала нас за обеденный стол перебирать гречневую крупу, обещая лучшим какую-нибудь награду: конфетку или печенье. «А как вы узнаете, кто лучше работает?», – спросила Галя. Тогда мама, не задумываясь, ответила: «А у кого больше мусора будет». Тут уж было не до переборки крупы, а борьба за кучки выбранного сора.

Как жаль, что я так мало знаю о жизни моих родных…

Опять про Пензу

Мы, трое трёхлетних девчат, выловили из бочки с водой, что стояла возле дома на случай пожара, несколько рыбок, выпущенных туда мальчишками-рыболовами. Рыбки конечно же плавали уже вверх брюхом, иначе бы мы их не поймали. С уловом мы побежали домой. Почему-то никого из взрослых дома не было. У нас ещё с довоенного времени были детские маленькие, но настоящие чугунные сковородочки (Потом они где-то затерялись). Мы достали, встав на стул, с подвешенной на кухне полки сливочное масло соседки и поджарили выловленную нами рыбку, конечно не выпотрошив и не очистив от чешуи и не прожарив. Но всё равно было очень вкусно. А после этого мы все заболели дизентерией. Врач взяла на себя ответственность и оставила нас лечиться дома, выписав лекарство, которое давали и при воспалении лёгких, и, поставив всем троим, такой диагноз.

Как-то мама гуляла с нами. Вдруг одна из женщин стала ее уговаривать отдать ей Таню – уж очень она ей понравилась, а своих детей у неё не было. Она де ни в чём не будет нуждаться, а вам ведь с тремя трудно. Мама, конечно, ей отказала, ведь близнецов нельзя разлучать, а кроме того, говорит, что я скажу брату – их отцу. Вот какие бывают дела…

Мои командировки

Работая во ВНИИ, мне часто приходилось бывать в командировках. Сначала меня эти командировки пугали, но освоившись, стала в свободное от работы время ходить по музеям, по городу, рассматривая старинные дома, иногда бывала и на экскурсиях. Но дважды я навестила своих однокурсников. Это были Саша Серов и Рая Перевертунова.

Когда я была в командировке в Ростове-на-Дону, я навестила Сашу, найдя его через справочное бюро. Он работал экономистом на обувной фабрике. Тогда трудно было достать красивую обувь, и я рассчитывала через Сашу достать таковую. Но толи у него не было такой возможности, а, может быть, их фабрика выпускала не очень красивую или недоброкачественную обувь. Но в Ростове мне не удалось приобрести обувь.

Саша жил в частном секторе, снимая комнату у хозяйки. Наверно поэтому он предложил мне пойти в ресторан. Мы там с ним посидели, выпили, закусили, потанцевали. Забыла сказать, что Саша был инвалидом с детства. Говорили, что у него горб, но я этого не замечала – просто он был много ниже ростом всех нас, а так он был хорошим человеком и неплохо учился. Вдруг он стал вспоминать такие случаи из нашей студенческой жизни, о которых я не помнила. Как же избирательна человеческая память. Только тогда я поняла, что раз он помнит такие мелочи, значит, он был в меня влюблён. Я же всех мальчишек с курса считала просто друзьями. Было, правда, два парня, которые мне нравились, но я не показывала виду, боясь, что меня засмеют, а я была гордою.

Потом была командировка в Краснодар. В выходные я решила найти Раю Перевертунову, о которой я только знала, что она работала где-то там в зерносовхозе Кущёвский. Возле вокзала в Краснодаре ко мне пристала группа цыганок. Как всегда они завели «свою песню», мол, какая ты хорошая, а у тебя много недругов, сейчас мы тебе погадаем. Они ведь тонкие психологи. Но я их «отшила», сказав, что сама умею гадать, – так отвечать меня научила мама.

Покупаю билет, а меня спрашивают: «Вам совхоз „Кущёвский“ или станицу»? А я сама не знаю и говорю, что там разберусь. Приехала на станцию Кущёвская. Иду к автобусной кассе. Там рассказываю о своей проблеме, что сама не знаю, куда мне дальше ехать, а ищу я свою однокурсницу Раю Перевертунову. Тут кассирша как закричит: «Райку, что ли»? Оказалось, что она её прекрасно знает, ведь Раиса работает в совхозе экономистом и участвует в художественной самодеятельности, руководя хором. Я купила билет на автобус, мне подсказали, где выйти. Вышла. Иду по длиннющей улице и всё у людей спрашиваю, где экономист Раиса живет.

Наконец нашла её дом. Мне открывают: «А Раи дома нет. Ждите». Конечно, подожду, столько ехала. Перенервничала. Оказалось, что дома хозяйничает её мама и сразу ко мне обращается со своими проблемами: «Как быть не знаю. Дочка зовёт сюда, чтобы я свой дом продала (где-то в другом районе), а я боюсь. Она ведь не расписанная живёт, а у него ребёнок, сын есть. Уживёмся ли? А то вдруг выгонят и останусь я ни с чем». Я не могла тогда такого представить, чтобы свою мать выгнать на улицу. А сейчас при капитализме это происходит сплошь и рядом.

Пока мы разговаривали, Рая подошла. Я так её маме ничего не посоветовала. А что я ей могла посоветовать с моим малым житейским опытом? Рая не очень мне обрадовалась, ведь мы не были подругами, а всего лишь однокурсницами. «Вот, если бы ко мне Наташа Дунаева приехала, тогда другое дело», – сказала она. Я не обиделась, ведь у меня с ней действительно мало было общего… Всё равно мы посидели за столом, потом она мне показала совхозный клуб, где в это время шла репетиция концерта, и проводила на электричку. Больше мы с ней не виделись. Оказывается и с Наташей у неё связи оборвались, о чём я узнала впоследствии на одной из встреч однокурсников. Причину я не знаю.

В Краснодаре в командировках я бывала не раз, ведь там был филиал нашего НИИ. Но с размещением в гостиницу всегда были трудности. Мне дали место в комнате на 10 человек, и там постоянно шла смена «квартирантов» – одни уезжали, новые поселялись. Очень шумно. А мне после работы в управлении надо было обдумывать, какой материал мне потребуется завтра и как лучше его собрать. Приходилось работать не только в управлении, но и в архиве.

И вот как-то в управлении я сталкиваюсь с Василием Александровичем, с которым я работала по окончании курсов стенографии в журнале «Экономика сельского хозяйства». Я обрадовалась знакомому лицу и пожаловалась на свои проблемы. Он мне тут же предлагает поселиться в его номере в другой гостинице, так как номер будет пустовать, пока он будет ездить по совхозам, собирая материал для статьи. Одновременно он даёт мне записку на имя известного тогда секретаря крайкома партии Медунова и говорит, чтобы я отдала эту записку помощнику Медунова в крайкоме и что мне обязательно помогут с гостиницей, так как он в свое время помог Медунову с написанием кандидатской диссертации.

Так оно и вышло. Несколько дней я прожила без документов в номере Василия Александровича, а потом официально была переселена в другой номер. Командировка удалась, я собрала и привезла во ВНИЭСХ весь необходимый материал.

Василий Александрович был очень симпатичным мужчиной средних лет. Я знала, что он женат. И вдруг он предлагает мне отблагодарить его за труды поцелуем. Я растерялась, так как ещё никогда никого из мужчин, кроме братьев и папы, не целовала, да и меня никто не целовал – я была слишком домашней. Что делать? Поразмыслив, я ему говорю, что могу поцеловать его только как отца. Он отказался, но мы остались с ним хорошими друзьями, и я до сих пор его вспоминаю добрым словом.

Как-то в командировке я очутилась в одном номере со специалистом Министерства сельского хозяйства РСФСР Митиной. Я когда-то, ещё до поступления в институт, работала у них в Главке секретарём-стенографисткой, а теперь была научным сотрудником НИИ. Вначале я обрадовалась этой встрече. Но потом оказалось, что она ездила по совхозам с проверкой и собирала с них «оброк» виноградом.

Это был не один килограмм, а несколько десятикилограммовых ящиков. Так она пожалела меня угостить хоть одной гроздью винограда, хотя, может быть, она везла это не себе, а начальству, не знаю.

Житейские истории в командировках

Как-то стояла в очереди в гостиничное кафе одной из южных республик. Когда подошла моя очередь, буфетчица помимо заказанных мной блюд, подала что-то не заказанное мною, может

быть это был пирожок или бутерброд, не припомню. Я стала отказываться, а она сказала, что это блюдо уже оплачено. Я испугалась, но взяла это блюдо и скорей убежала в свой номер.

В другой раз я предложила своей соседке по столу разделить какое-то большое блюдо пополам, как это не раз делалось в буфете в Москве со своими сослуживцами. Споров не было: расходы делились пополам. А тут в командировке девушка посчитала, что я её просто угощаю. Пришлось промолчать и уплатить самой.

Опять же, в какой-то южной командировке оказалась за столиком с двумя мужчинами, которые ели и выпивали. Я же в меню выбирала, что подешевле, экономя командировочные – вдруг что-нибудь придётся купить… Так как я была культоргом в своём отделе, на мне была обязанность покупать подарки именинникам к дням рождения сотрудников. Все, кроме именинников, сбрасывались по 50 копеек, набиралась сумма в 6 рублей, на которую и покупался подарок и цветы. А тут юг, цветы дешевле, самолётом утром доставлю их свеженькими имениннице. Когда я поела и собиралась расплачиваться, мои соседи по столу сказали, что они за меня заплатят. Я не возражала, поняв, что это обычай южного гостеприимства. Об одном я только пожалела, что не заказала себе что-нибудь повкуснее и подороже.

Когда я ехала в командировку в Дагестан, меня предупредили, что могут быть трудности с устройством в гостиницу и потому на всякий случай дали адрес одной семьи. В гостиницу меня устроили, но в конце пребывания в Махачкале я всё же решилась сходить по указанному адресу и поблагодарить их за готовность меня принять – их ведь обо мне предупредили. Приняли меня хорошо. В это время у них была пасха и к столу подавались изысканные блюда, но совсем не такие как у нас на 7.Пасху. Меня только смущало, что жена не садится с нами за стол, а только подаёт еду. Я несколько раз приглашала её сесть с нами, но она отказывалась. Оказывается у них так принято, что едят мужчины и гости, а жена обслуживает, Теперь уже не помню, разрешил ли ей муж, в конце концов, сесть вместе с нами за стол.

Когда я была впервые в длительной командировке то ли в Ростове, то ли в Краснодаре, я экономила деньги, боясь, что их мне не хватит. А кроме того у меня обострился гастрит, и потому в столовой я питалась очень скромно: какую-нибудь кашку на завтрак и что-нибудь лёгкое на обед. К концу командировки я заметила, что юбка, что держалась на широкой резинке, крутится вокруг меня. Я решила, что просто растянулась резинка. Но когда вернулась в Москву поняла, что похудела и очень обрадовалась.

Это мало кому будет интересно. Я часто маялась животом – это ещё с детства, когда я с моими сёстрами съела дохлую и не прожаренную рыбешку, а в результате заболели дизентерией. Я страдала от сильных болей живота, а врач не дал мне больничный, прописав энтеросептол, который в дальнейшем был отменён то ли из-за его вредности, то ли ещё из-за чего-то, как и красный стрептоцид, которым меня пичкали в детстве.

Я только что перешла на новую работу. Большой коллектив, все сидят в одной комнате. Мужчины пытаются заигрывать с новой сотрудницей, шутят, а мне не до шуток и не до улыбок, еле сдерживаюсь, чтобы не скорчить болезненную гримасу. В следующий раз я уже не обращалась к врачу, а перешла на выдуманную мной диету, которая щадила мой живот. В неё входило одно яйцо, сваренное вкрутую, гречневая каша размазня на воде и без масла и кусочек отварной курицы. Я брала на работу пол-литровую банку гречневой каши, яйцо и кусок курицы. Начинала есть кашу – невкусно, съем две ложки и отставлю. Так, в течение восьми дней работы и дома. Так продолжалось месяц или больше. Я похудела и чувствовала себя уже хорошо. Но тут другая проблема: у меня стала трескаться кожа на пальцах рук, будто бы от моей самодельной диеты, как сказал врач дерматолог.

Одним словом, чтобы похудеть, надо невкусно готовить.

*

Я здорово похудела, когда мой папа летом попал в Зарайскую больницу с острым панкреатитом. Мне приходилось ежедневно ходить чуть ли не по 20 км, считая дорогу до больницы и обратно в деревню к маме, ведь она была в возрасте и тоже требовала ухода. Когда, наконец, врачи разрешили забрать папу из больницы, возникла проблема, как его довезти до Москвы. Да, когда я пешком ходила в больницу, мне приходилось заходить к двоюродной сестре Ирине Германовне Протц и переодеваться в чистую одежду. В это время Ира уже была на пенсии и сильно болела, а врачи ей не смогли поставить правильный диагноз. Когда же она пришла лечь в больницу на обследование, устроив свои домашние дела, то было уже поздно – она в тот же день умерла от рака.

Чтобы отвезти папу из больницы в Москву, мне пришлось побегать в прямом смысле этого слова. Дело в том, что в Зарайске жили дети папиной сестры Евгений, Владимир и Александр Кулевские. Сестры папы Александры Ивановны уже не было в живых, а её детям папа помог во время войны – они служили под его началом. Казалось бы, у кого искать помощи, как не у них. Евгений работал в школе преподавателем, и у него был друг, который в школе обучал детей вождению автомобиля, но Женя меня направил к брату Владимиру, который работал на автобазе. Владимир в эту ночь уезжал в санаторий и отправил меня к брату Шуре. Тот – к Жене и опять по кругу. Называются родственники…

Когда, наверное, я уже делала третий круг, возле школы я случайно столкнулась с Леонидом – приятелем Евгения. Он как-то уже отвозил моих родителей из Москвы в деревню. Выслушав меня, он тут же взял свой учебный грузовик и поехал со мной в деревню, ведь надо было помочь маме собрать вещи и заколотить на зиму дом. И тут со мной опять случилось непредвиденное. Когда Леонид стал заколачивать окно во двор, ему стали докучать осы, и он попросил меня побрызгать на них водой. Я не ожидала неприятностей и сделала, как мне посоветовали. Но, то ли осы не знали, что так их пытались успокоить или отогнать, но они набросились на меня и две осы укусили меня: одна в шею, а другая в предплечье. Я сразу почувствовала себя плохо, бросилась в дом, села на стул, опустив голову на стол. В это время мама была в другой комнате, собирала вещи в дорогу и не слышала, что мне стало плохо.

Очнулась я уже на раскладушке: меня обмахивала полотенцем Мария Яковлевна Бычкова. Она оказывается, увидев машину возле нашего дома, решила, что мы забудем ей отдать ее миску из-под творога и поспешила к нам. А войдя, увидела меня за столом «неживую». Кто и как перенёс меня на раскладушку, я и не почувствовала… Встал вопрос, не нужно ли меня везти в больницу. Я только представила себе, что папа лежит в больнице, я, а как же мама будет в деревне одна? И я отказалась. Договорились, что завтра Леонид приедет к нам, а там видно будет, ведь утро вечера мудренее. Так и сделали. Наутро мне стало лучше, и Леонид повез нас опять в неизвестность, так как мы не знали, где нам разрешат переночевать, чтобы наутро забрать папу из больницы. Остановились мы у Владимира, который ночью уехал в санаторий, но не сомкнули глаз от волнения. Пока забрали папу из больницы, в Москву мы приехали затемно. Вещи, оставленные в сарае у Владимира, Леонид привёз позже, Отсюда вывод, что порой чужие люди бывают ближе родных.

*

Вспоминается случай на курорте. Тогда, не знаю как сейчас, практиковалось лечение по курсовке. Это означало, что курортников распределяли в частном секторе, а хозяева за это получали деньги от государства. Питались такие отдыхающие в столовой и получали необходимые процедуры по назначению врачей, как и прочие курортники, живущие в корпусах санатория. Сначала мне понравилось, что я буду проживать в большой комнате дома, расположенного в саду, ещё с четырьмя женщинами. Правда, хозяйка сразу предупредила, что мы за пользование утюгом и ягодами должны будем платить ей лично.

Срок моего пребывания в санатории по курсовке, как и моих соседок, подходил к концу. Мои соседки, торопясь к семьям, съехали на два-три дня раньше. Я как ни в чём не бывало прихожу после ужина к хозяйке ночевать, а комната уже заселена мужчинами. Не зря хозяйка всё время проговаривалась, что ей больше нравится сдавать комнату мужчинам. Как же мне быть? Ведь это с её стороны подлость. Я бросилась в санаторий к начальству, а его вечером уже след простыл. Дежурный администратор смог мне предоставить для ночлега только процедурную комнату, но я уже не помню, дали ли мне тогда чистые постельные принадлежности. Там я и ночевала две ночи перед отъездом. Наутро я пошла за своими вещами к хозяйке. Она стояла надо мной как надсмотрщик, будто боялась, что я возьму что-нибудь чужое.

Только дома в Москве я обнаружила свою пропажу – красивую импортную шерстяную кофту. Что делать? У меня сохранился адрес хозяйки, ведь я вела оттуда переписку с родителями. Я написала ей письмо, что я забыла у неё такую-то кофту. Получаю ответ: вышли деньги на пересылку. Пришлось так сделать, и я получила свою любимую кофту, ведь тогда с промтоварами было сложно: приходилось выстаивать длинные очереди. Чуть ли не эту кофту мне помогла купить в ГУМе жена брата Тоня. Помню, что я заняла очередь. Отстояла два часа, а потом подъехала Тоня и сменила меня в очереди. И приходилось брать то, что достанется. Вот такие дела: деньги есть, а товару нет, но не лучше ведь и так. Когда товару полно, а денег нет. Палка о двух концах.