Текст книги "Московские загадки"

Не зная обстоятельств первоначального обучения поэта, ни даже с уверенностью имен его воспитателей и педагогов, можно тем не менее констатировать его широчайшую образованность и в области литературы, и в области театра. По словам Я.К. Грота, лично знакомого со многими товарищами Пушкина по лицею, «Пушкин, вступая в лицей двенадцати лет от роду, по своим занятиям и связям уже был литератором с девятилетнего возраста он зачитывался в библиотеке отца французскими поэтами и лично познакомился с известнейшими русскими писателями – Карамзиным, Дмитриевым, Батюшковым, Жуковским». Скорее всего, ему все же удалось побывать и в профессиональном театре. Детство Пушкина – это время становления императорской казенной сцены в Москве. В 1806 году здесь начались спектакли казенной сцены, образовавшейся из артистов сгоревшего театра Мадокса и крепостных актеров, купленных у А.Е. Столыпина и князя М.П. Волконского. Первое представление состоялось в театре Пашкова на Моховой (ныне церковь Татьяны). Отзвуки этого репертуара будут давать о себе знать в творчестве поэта. Это балет «Дон Жуан» Стелято. С 1801 года в Москве шла «Волшебная флейта» Моцарта, с 1806-го – его же «Дон Жуан», с 1810-го – «Похищение из сераля». Тогда же должно было возникнуть материализовавшееся через годы в маленькой трагедии противостояние Моцарта и Сальери.

В 1806 году в двух шедших в Москве трагедиях Княжнина – «Дидона» и «Титово милосердие» – использовались музыкально-вокальные номера Сальери. В 1809 году была поставлена его опера «Училище ревнивых».

«Русалка» – еще одно из детских впечатлений. Начиная с 1806 года опера Н.С. Краснопольского «Днепровская русалка» не сходит с московской сцены, имея оглушительный успех. Во всех московских гостиных распевали отдельные мотивы из нее, особенно арии «Приди в чертог ко мне златой…» Пушкин вспоминает о ней в «Евгении Онегине»: «Мужчины на свете, как мухи, к нам льнут». Строки из II главы:

 
Взойдет ли он, тотчас беседа
Заводит слово стороной
О скуке жизни холостой;
Зовут соседа к самовару,
А Дуня разливает чай,
Ей шепчут: «Дуня, примечай!»
Потом приносят и гитару:
И запищит она (бог мой!):
Приди в чертог ко мне златой!..
 

Как установлено исследователями, Пушкин в работе над своей «Русалкой» исходил из известной ему русской редакции этой оперы Генслера.

В московские долицейские годы Пушкин должен был столкнуться и с постановкой шекспировского «Отелло» в прозаическом переводе Вельяминова и знаменитым трагиком Яковлевым в заглавной роли, о котором поэт будет писать как о «диком, но пламенном» исполнителе. «Ромео и Джульетта» была представлена одноименной оперой Стейнбельта. Шиллера можно было узнать по постановкам «Разбойников» в сокращенном переводе Иванова и «Коварства и любви» в переводе Смирнова. Что же говорить о вольтеровских пьесах, особенно любимых отцом и дядей. 31 декабря 1808 года поэт мог видеть «Магомета». 18 сентября 1811 «Альвиру, или Американцев» ему уже увидеть не удалось, но несомненно о подготовке ее он знал.

А так любимый Пушкиным сам Мольер, в недостаточном знании которого он упрекал Гоголя! Здесь и «Мещанин во дворянстве» (1808), и «Скопиновы обманы» («Проделки Скапена» – 1809), и «Ханжаиев, или Лицемер» (1810).

Действовал театр в дома Пашкова, но был выстроен и превосходный, окруженный колоннадой театр на месте нынешнего памятника Гоголю на Арбатской площади. «Сражение» Жорж и Семеновой разыгрывалось именно на его подмостках. Но увидеть это поражавшее воображение москвичей здание поэту больше не пришлось: театр сгорел в пожар 1812 года.

После Огородной слободы достоверные сведения о местопребывании Пушкиных исследователям пока выявить не удалось. Можно предполагать, что очередная семейная ссора разделила семью зимой 1808 года, когда имя Сергея Львовича фигурирует в доме на Поварской без семьи, но с четырнадцатью дворовыми. Но, с другой стороны, почти невозможно представить себе «Прекрасную креолку» вдали от жизни высшего света, в деревенской глуши, которой она тяготилась нисколько не меньше мужа.

Дальше возникают предположения о лефортовских адресах. Пушкины безусловно переехали в тот район, но куда именно, остается неизвестным. Есть много позднейших сведений, что семья устроилась «подле самого Яузского моста, т. е. не переезжая его к Головинскому дворцу, почти на самой Яузе, в каком-то полукирпичном и полудеревянном доме» или же «где-то за Разгуляем, у Елохова моста, нанимали там просторный и поместительный дом», имя владельца которого забылось. Попытки связать эти дома с графами Бутурлиными, родственниками «Прекрасной креолки», бесполезны. Другое дело, что Пушкины постоянно бывали в графском доме, библиотеке, в великолепном саду. И это гувернер Бутурлиных, некий ученый француз Жилле, якобы предугадывал талант и славу поэта: «Дай Бог, чтобы этот ребенок жил и жил; вы увидите, что из него будет!» Реми Жилле в дальнейшем во время Отечественной войны 1812 года командовал одним из калмыцких отрядов и умер в 1840 году в чине статского советника.

Июнь 1811 года становится переломным в жизни Пушкина. Его собирают в лицей, куда сопровождать племянника направляется Василий Львович, и без того ездивший в столицу на Неве почти каждый год навещать своих приятелей. Для отца поэта такое путешествие, скорее всего, было слишком обременительным в материальном отношении. Все, чем могут наградить мальчика в путь родные, – сто рублей, которые в складчину дают ему тетушка Анна Львовна и сестра бабушки Ольги Васильевны Пушкиной-Чичериной, Варвара Васильевна. Но, как напишет со временем с горечью Пушкин в письме Вяземскому: «Дядя Василий Львович по благорасположению своему ко мне и ко всей моей семье во время путешествия из Москвы в С.-Петербург взял у меня взаймы сто рублей», так и не вернув их племяннику. Как иронически заметил поэт, с процентами эта сумма успела вырасти до двухсот рублей, но только в мечтах.

Во второй половине июля 1811 года путешественники выехали из Москвы по Тверской дороге. Им предстояло провести четыре-пять дней в пути. Никто не знал, что Пушкин расставался с Москвой на пятнадцать лет.

Отвергнутый жених

Кто бы мог подумать: возвращение в родную Москву после пятнадцатилетнего отсутствия, после южной и псковской ссылок – и мысль о женитьбе. Немедленной. Без рассуждений. Без проблеска, по собственному признанию, здравого смысла. Позади такое множество увлечений, ответных и безответных. Вспыхнувших и все еще не остывших чувств. А тут письмо новому приятелю Василию Петровичу Зубкову о его свояченице: «Я вижу раз ее в ложе, в другой на бале, в третий сватаюсь». Софья Федоровна Пушкина, дальняя родственница поэта, действительно была одной из первых красавиц старой столицы, отличалась живым умом, образованностью и знала истинную цену таланта поэта, так что пушкиноведы вряд ли обоснованно стараются не обращать внимания на это первое московское «увлечение».

8 сентября 1826 года фельдъегерь привозит, согласно воле императора, Пушкина в Москву, в Кремль, в канцелярию дежурного генерала. Разговор с императором, а он происходил в Николаевском дворце, должен был предшествовать встрече поэта с знакомыми и родными. Только после разговора с монархом и отныне венценосным цензором всего его творчества поэт получает возможность заехать в гостиницу на Тверской, которая располагалась в бывшем дворце князя Гагарина, оставить вещи и направиться к дядюшке Василию Львовичу на Старую Басманную. Слух о приезде ссыльного поэта мгновенно распространяется по Москве, о ней узнает на балу С.А. Соболевский и успевает застать друга за ужином у Василия Львовича. Именно к нему и предпочтет переехать поэт – в холостяцкую квартиру на Собачьей площадке.

Объяснение с Софьей Федоровной, скорее всего, происходит у Василия Петровича Зубкова, снимавшего квартиру в доме Соковниных у Никитских ворот (Малая Никитская, 12). Воспитанник Муравьевского училища колонновожатых, Зубков еще в 1819 году вышел в отставку и перешел на гражданскую службу. К приезду Пушкина он советник и товарищ председателя Московской палаты уголовного суда, но главное для поэта – Зубков до 1825 года принадлежал к кружку, близкому к декабристам, за что поплатился, хотя и недолгим, заключением в Петропавловской крепости, и был близок с И.И. Пущиным, устроителем объединившего их «Практического союза», иначе – «Общества Семисторонней, или Семиугольной, звезды». В него входили, помимо И.И. Пущина, А.П. Бакунин, Б.К. Данзас, Б.П. Оболенский и др.)

Предложение не было принято, но и не было отвергнуто. Софья Федоровна ставит Пушкину условие – явиться перед ней в начале зимы. И этот приказ заставляет Пушкина пуститься в путь на Псковщину, который оказывается для него неудачным. Его возок опрокинулся в пути, и поэту пришлось какое-то время приходить в себя в Пскове. 1 декабря он пишет с дороги Зубкову: «Не личное мое счастье заботит меня, могу ли я возле нее не быть счастливейшим из людей, – но я содрогаюсь при мысли о судьбе, которая, быть может, ее ожидает, содрогаюсь при мысли, что не смогу сделать ее столь счастливой, как мне хотелось бы, жизнь моя, доселе такая кочующая, такая бурная, характер мой – неровный, ревнивый, подозрительный, резкий и слабый одновременно, – вот что наводит иногда на меня тягостные раздумья. Следует ли мне связать с судьбой столь печальной, с таким несчастным характером – судьбу существа такого нежного, такого прекрасного». К этому можно было бы прибавить и полную материальную неустроенность поэта, но о ней Пушкин просто не думал.

Дочь Воронежского губернатора Федора Алексеевича Пушкина, Софья Федоровна вместе с сестрой Анной Федоровной сразу после ранней смерти матери перешли под опеку Екатерины Владимировны Апраксиной. Покровительница заботилась об их замужестве. Старшая Анна уже в 1823 году была выдана за Зубкова, младшая Софья еще ждала своей судьбы. Современница, всегда и всем интересовавшаяся Елизавета Петровна Янькова, в своих «Рассказах бабушки» писала: «Я знавала… двух молодых девушек – Софью Федоровну и Анну Федоровну (Пушкиных); обе они воспитывались у Екатерины Владимировны Апраксиной, и она выдавала их замуж. Первая была стройна и высока ростом, с прекрасным греческим профилем и черными, как смоль, глазами, и была очень умная и милая девушка; она вышла потом за Валериана Александровича Панина и имела трех сыновей и дочь. Меньшая, Анна Федоровна, маленькая и субтильная блондинка, точно саксонская куколка, была прехорошенькая, преживая и превеселая, и хотя не имела ни той поступи, ни такой осанки, как ее сестра Софья, но личиком была, кажется, еще милее. Она была за Василием Петровичем Зубковым; у них было две или три дочери и сын».

Впечатление, произведенное на Пушкина, было очень сильным.

Свидетельствами постоянных посещений Пушкиным Зубковых становятся несколько рукописей и зарисовки поэта. Здесь два пушкинских автопортрета, портрет четы Вяземских, Пестеля, Рылеева, Юшневского, Давыдова, шаржи на Веневитинова и бывшего царскосельского лицеиста В.П. Пальчикова. Поэта явно задевает посвященное Софье Федоровне стихотворение его одесского знакомца поэта Федора Туманского:

 
Она черкешенка собою,
Горит агат в ее очах,
И кудри черные волною
На белых лоснятся плечах.
Любезна в ласковых приветах,
Она пленяет простотой,
И живостью в своих ответах.
И милой резвой остротой.
В чертах лица ее восточных
Нет красоты – видна душа
Сквозь пламень взоров непорочных.
Она, как радость, хороша.
 

Современники утверждали, что между поэтами возникал иногда род поэтического соревнования. Во всяком случае, подобные примеры сохранились. Ответ Пушкина в альбоме Зубкова допускает подобную возможность. Пушкин пишет о «своей» Софье Федоровне:

 
Нет, не черкешенка она;
Но в долы Грузии от века
Такая дева не сошла
С высот угрюмого Казбека.
Нет, не агат в глазах у ней,
Но все сокровища Востока
Не стоят сладостных лучей
Ее полуденного ока.
 

Пушкин даже не заметил, как осторожно, но упрямо противостояли близкие его чувству. 1 ноября все того же 1826 года он оставляет у Зубкова строки, которые тот должен передать Софье Федоровне. Самому это сделать по условиям света не представлялось возможным:

 
Зачем безвременную скуку
Зловещей думою питать
И неизбежную разлуку
В уныньи рабском ожидать?
И так уж близок день страданья!
Один, в тиши пустых полей,
Ты будешь звать воспоминанья
Потерянных тобою дней:
Тогда изгнаньем и могилой,
Несчастный, будешь ты готов
Купить хоть слово девы милой,
Хоть легкий шум ее шагов.
 

Да, строки были написаны много раньше, но все равно Зубков не счел возможным передать их адресату: Софье Федоровне не пришлось их прочесть. А между тем имя Софьи Федоровны мелькает во многих письмах этих месяцев. С княгиней Верой Федоровной поэт поделится, что «С.П. – мой добрый ангел». Князю Вяземскому сообщает, что решил не ездить в Петербург, тем более не задерживаться в Михайловском: «Она велела!» Соболевского поэт просит переслать письмо Зубкову «без задержания малейшего. Твои догадки – гадки, виды мои гладки».

Но назначенный срок его возвращения в старую столицу оказался всего лишь пустой шуткой. По возвращении поэт узнает, что Софья Федоровна не изменила своему более давнему поклоннику и дала слово Валерьяну Александровичу Панину. Поездки к Зубковым прекратились. Оставалось пережить шутки Москвы над незадачливым женихом.

Которая из двух?

Исследователи почти сразу отказались ото всяких сомнений. Конечно, старшая. Конечно, Екатерина Николаевна Ушакова. Это к ней оказался неравнодушным поэт почти сразу после своего первого неудавшегося сватовства. Оно не наделало в Москве особого шума: все разыгралось в достаточно узком кругу лиц, не заинтересованных в огласке, а сам Пушкин слишком серьезно отнесся к своему чувству, примеряя возможные перемены в своей жизни к благополучию и счастью невесты.

Софья Пушкина замужем. Пушкин продолжает ездить по балам и домам. Знакомых множество, но среди них почти сразу занимают едва ли не первенствующее место Ушаковы. Ушаковы с «Пресни», как их называли знакомые.

Отец семейства – помещик средней руки Калязинского уезда Тверской губернии. По службе – всего лишь чиновник Комиссии для строения, занимавшейся отстройкой Москвы после пожара 1812 года. Дом Ушаковых достаточно далек от центра и привычных районов столицы – на Средней Пресне, за знаменитыми Пресненскими прудами, где обычно бывали гулянья и москвичи ездили любоваться красотой закатов. Зато обстановка дома была удивительной. Книги, ноты, разговоры о литературе. Главное – две красавицы дочери, образованные, знакомые с литературой, остроумные и располагавшие к себе естественностью и простотой общения.

Увидев на балу Екатерину Николаевну, первый раз поговорив с ней, Пушкин начинает откровенно искать ее общества. Современницы отмечают, что только присутствие на балу Ушаковой-старшей способно его оживить. Если Екатерины Николаевны нет, он ждет ее, молча отсиживаясь в углу и не скрывая своей досады и нетерпения. По несколько раз в день он способен мчаться на Пресню, где, впрочем, бывала вся музыкальная Москва, завсегдатаями были и Петр Андреевич Вяземский, и князь П.И. Шаликов, и Н.Д. Иванчин-Писарев. Поэт каждый раз попадал в обстановку не просто дружелюбия – прямого обожания и восторгов. Его талант, исключительность ни у кого не вызывали сомнения. Здесь «он царствовал», по выражению одной из современниц.

Догадки о предстоящей женитьбе поэта быстро переросли в уверенность. Современница записывает: «Вчерась мы обедали у Уш. (Ушаковых), а сегодня ожидаем их к себе; чем чаще я с ними вижусь, тем больше они мне нравятся! Меньшая очень, очень хорошенькая, а старшая чрезвычайно интересует меня, потому что, по-видимому, наш поэт, наш знаменитый Пушкин, намерен вручить ей судьбу жизни своей, ибо уже положил оружие свое у ног ее, то есть, сказать просто, влюблен в нее. Это общая молва, а глас народа – глас Божий. Еще не видавши их, я слышала, что Пушкин во все пребывание свое в Москве только и занимался, что на балах, на гуляньях говорил только с нею, а когда случалось, что в собрании ее нет, то Пушкин сидит целый вечер в углу, задумавшись, и ничто уже не в силах развлечь его!..»

Для друзей дома не секрет, что альбомы обеих барышень исписаны рукой поэта. Это Екатерине Николаевне он пишет:

 
Когда я слышу голос твой
И речи резвые, живые, —
Я очарован, я горю
И содрогаюсь пред тобою,
И сердца пылкого мечтою
«Аминь, аминь, рассыпься!» – говорю.
 

Простое увлечение? Легкий флирт? Но в их среде это было возможно только с замужней дамой. Постоянное общение с девушкой означало только стремление к браку, иначе вред, наносимый репутации барышни, мог оказаться непоправимым. Пушкин это знает, как знает и то, что хочет создать семью. Предложение? Он делает его – и все остальное остается загадкой. Что заставляет увлеченную поэтом Екатерину Николаевну медлить с ответом? Во всяком случае, не противодействие родителей – их уважение к поэту слишком велико, чтобы пускаться в меркантильные расчеты. Да и обиход их среды не требует таких затрат, как у Софьи Федоровны Пушкиной. Их можно назвать дворянской интеллигенцией, обеспеченной, но и не претендующей на великосветский образ жизни. Ответ, скорее всего, заключен в стихах, которые поэт посвящает предполагаемой невесте перед отъездом в Петербург:

 
В отдалении от вас
С вами буду неразлучен,
Томных уст и томных глаз
Буду памятью размучен;
Изнывая в тишине,
Не хочу я быть утешен, —
Вы ж вздохнете ль обо мне,
Если буду я повешен?
 

Двадцать четвертого апреля 1827 года Пушкин обращается к шефу жандармов Бенкендорфу за разрешением приехать в Петербург «по семейным обстоятельствам». Этими обстоятельствами могло быть, скорее всего, выяснение материального положения поэта. Пушкин ищет какой-то определенности. Затруднения подобного рода несомненно затруднялись и страстью к игре, которая манит Пушкина возможностью приобретения сразу и большого богатства. Разрешение на выезд в Петербург Николай I ему дает, а Бенкендорф получает в то же время сообщение жандармского генерала Волкова, что поэт «не столько теперь занимается стихами, как карточной игрой и променял музу на муху, которая теперь из всех игр в большой моде».

Девятнадцатого мая, в день отъезда, Соболевский устраивает поэту проводы на своей даче в Петровском парке. Среди собравшихся был и Адам Мицкевич. Но Пушкин сильно запоздал. Он появился уже в сумерках, невеселый, рассеянный, и, еле закончив ужин, приказал подавать дорожную коляску. Мыслями он был далеко от друзей. Впереди была разлука с Москвой на целых полтора года.

Двадцать шестого мая Елизавета Николаевна напишет брату Ивану Николаевичу: «По приезде я нашла в Екатерине большую перемену; она ни о чем другом не говорит, как только о Пушкине и о его прославленных сочинениях. Она знает их все наизусть. Прямо совсем одурела; не знаю, откуда эта перемена». Младшая сестра кривила душой: о причине перемены она знала. И чуть-чуть ревновала. Самую малость. Переписки не было. Да в ней, вероятно, и не было сердечной необходимости. Существовали причины, по которым Пушкин задерживался в столице на Неве. Через год пребывания на берегах Невы начнется его увлечение Анной Алексеевной Олениной. И снова с единственной целью – брака.

«Ты» и «вы»

Кто знает, насколько глубоким было уязвленное чувство поэта после неудачного сватовства к Софье Пушкиной. Было понятным: только не стать предметом насмешек, только уйти от неизбежных приятельских подтруниваний, тем более соболезнований. Выход представлялся единственным, и Пушкин им воспользовался: отъезд в Петербург. Какие бы слухи ни дошли до северной столицы, они все равно теряли свою остроту и даже убедительность.

В начале 1828 года поэт на берегах Невы и – в доме Олениных. Среди многих других. И сразу же поразившее его знакомство. Дочь Олениных он видел в доме ее родителей совсем девочкой, которая могла как-то запомниться или не запомниться вообще – поэт не слишком расположен к детям. Но здесь перед ним предстала красавица, дань очарованию которой отдавали самые модные портретисты: Соколов, Гагарин, Гау, Гампельн, Кипренский. Ей посвящают свои стихи Иван Андреевич Крылов и Козлов. Она начитанна, образованна, остроумна и, впервые увидев приехавшего в Петербург Пушкина, отзовется, что перед ней предстал «самый интересный человек своего времени».

Так ли прав Вяземский, когда пишет жене в начале мая: «С девицею Олениной я танцевал попурри и хвалил ее кокетство… Пушкин думает и хочет дать думать ей и другим, что он в нее влюблен». Что же в таком случае значили написанные в его рукописях слова «Анетта Пушкина», портретные зарисовки на рукописи «Полтавы»?

В ответ на стихи князя Вяземского появляются «Ее глаза»:

 
Она мила – скажу меж нами —
Придворных витязей гроза,
И можно с южными звездами
Сравнить, особенно стихами,
Ее черкесские глаза.
Она владеет ими смело,
Они горят огня живей;
Но сам признайся, то ли дело
Глаза Олениной моей!
Какой задумчивый в них гений,
И сколько детской простоты,
И сколько томных выражений,
И сколько неги и мечты!..
Потупит их с улыбкой Леля —
В них скромных граций торжество;
Поднимет – ангел Рафаэля
Так созерцает божество.
 

Эти строки написаны в первые дни мая. Около девятого появляются новые:

 
Увы! Язык любви болтливой,
Язык и темный и простой,
Своею прозой нерадивой
Тебе докучен, ангел мой.
Но сладок уху милой девы
Честолюбивый Аполлон,
Ей милы мерные напевы,
Ей сладок рифмы гордый звон.
 

23 мая помечены блистательные строки «Ты и вы»:

 
Пустое вы сердечным ты
Она, обмолвясь, заменила
И все счастливые мечты
В душе влюбленной возбудила.
Пред ней задумчиво стою,
Свести очей с нее нет силы;
И говорю ей: как вы милы!
И мыслю: как тебя люблю!
 

Достаточно Олениным сменить свой Зимний дом на Фонтанке на летнее обиталище – мызу Приютино в семнадцати верстах от Петербурга, как Пушкин оказывается и там. 12 июня при совершенно особых обстоятельствах рождаются строки: «Не пой, красавица, при мне». Мелодию этой песни А.С. Грибоедов привез с Кавказа и показал М.И. Глинке, у которого брала уроки прекрасная Анна Алексеевна. В обработке «Анетта Пушкина» напела ее поэту, а Пушкин через день привез написанные для нее строки. Дальше появляются «Предчувствие», «Город пышный, город бедный…», «Вы избалованы природой…» и посвящение Олениной «Полтавы».

Доказательств серьезности увлечения поэта было слишком достаточно, но Анна Алексеевна, хотя и могла решиться на прогулки с поэтом вопреки воле не благоволившей к нему матери, сама не испытывала к нему никакого серьезного чувства. Она обсуждает возможность матримониальной перспективы не с кем-нибудь – с Иваном Андреевичем Крыловым, сказав ему: «Уверена, что вы не пожелаете, чтобы я вышла за Краевского или Пушкина». «Боже избави», – сказал он. Так выглядит дневниковая запись красавицы. Понимал ли это поэт? Скорее всего нет, потому что в августе обратился к матери Анны Алексеевны с предложением и получил категорический отказ. Со временем Оленина признается своему племяннику, что «не была настолько влюблена в Пушкина, чтобы идти наперекор семье». Для семьи же поэт был вертопрахом, без положения в обществе и денег. К тому же имя Пушкина в это время связывается с «Гаврилиадой» – вещью совершенно недопустимой для глубоко религиозной Олениной-матери.

Второе сватовство оказалось таким же неудачным, как и первое, хотя… Софья Федоровна, по-видимому, никогда не вспоминала поэта, да и Пушкин не искал встреч с нею. Другое дело – Анна Алексеевна. До конца жизни поэта она не выходит замуж, а обиженный Пушкины будет раз за разом вспоминать нанесенную ему рану. 12 мая 1830-го он без приглашения появляется в доме Олениных с группой лиц «в домино и масках», а в 1833 под ранее вписанным в альбом Анны Алексеевны текстом «Я вас любил, любовь еще, быть может…» делает достаточно обидную приписку: «в далеком прошлом».

И некоторые подробности всех этих обстоятельств. В «Онегине» строка: «Тут был отец её пролаз Нулек на ножках» – имелся в виду почти карликовый рост президента императорской Академии художеств и его незаурядные службистские способности – была исключена из окончательного варианта. О «маскарадном визите» сохранилась дневниковая запись графини Дарьи Фикельмон, внучки Михаила Илларионовича Кутузова: «Вчера, 12-го, мы доставили себе удовольствие поехать в домино и масках по разным домам. Нас было восемь – маменька, Катрин, г-жа Мейендорф и я, Геккерн, Пушкин, Скарятин и Фриц. Мы побывали у английской посольши, у Лудольфов и у Олениных. Мы всюду очень позабавились, хотя маменька и Пушкин были всюду тотчас узнаны, и вернулись ужинать к нам». Январь 1830 года. И все же по-прежнему оставалось непонятным, почему красавица Анна Алексеевна никому не отдала руки и сердца.

Так складываются обстоятельства, что как раз в период матримониальных проектов поэта решается на замужество его единственная сестра Ольга Сергеевна. Как бы ни были привязаны к ней родители, положение Ольги Сергеевны в семье было сложным и тяжелым. Выбор в качестве супруга Николая Ивановича Павлищева меньше всего подсказывался сердцем. Это была единственная и едва ли не последняя реальная возможность вырваться из-под гнетущей родительской опеки, даром что жених был на пять лет моложе невесты и обучался в Благородном пансионе при Царскосельском лицее вместе с ее младшим братом до сентября 1817 года. Его интерес к литературе не отличался глубиной, а служба – какими бы то ни было значительными заслугами. Чиновник Департамента народного просвещения, он стал впоследствии управляющим канцелярией генерал-интенданта Царства Польского.

Не испытывая к Павлищеву никакой симпатии, Пушкин тем не менее выступает в поддержку сестры, поскольку замужество ее складывалось совсем не просто. Единственный сын Павлищевых Лев Николаевич рассказывает об этих обстоятельствах: «Формальное предложение отца моего, Павлищева, встретило со стороны родителей Ольги Сергеевны Пушкиной решительный отказ, несмотря на красноречие Александра Сергеевича, Василия Львовича и Жуковского. Сергей Львович замахал руками, затопал ногами и – Бог весть почему – расплакался, а Надежда Осиповна распорядилась весьма решительно: она приказала не пускать отца моего на порог. Этого мало: когда две недели спустя Надежда Осиповна увидела на бале отца, то запретила дочери с ним танцевать. Во время одной из фигур котильона отец сделал с нею тура два. Об этом доложили Надежде Осиповне, забавлявшейся картами в соседней комнате. Та в негодовании выбежала и в присутствии общества, далеко не малочисленного, не задумалась толкнуть свою тридцатилетнюю дочь. Мать моя упала в обморок. Чаша переполнилась. Ольга Сергеевна не стерпела такой глубоко оскорбительной выходки и написала на другой же день моему отцу, что она согласна венчаться, никого не спрашивая. Это случилось во вторник, 24 января 1828 года, а на следующий день, 25 числа, в среду, в час пополуночи, Ольга Сергеевна тихонько вышла из дома; у ворот ее ждал мой отец, они сели в сани, помчались в церковь святой Троицы Измайловского полка и обвенчались в присутствии четырех свидетелей – друзей жениха. После венца отец отвез супругу к родителям, а сам отправился на свою холостую квартиру. Рано утром Ольга Сергеевна послала за братом своим Александром Сергеевичем, жившим особо в Демутовой гостинице. Он тотчас приехал и после трехчасовых разговоров с Надеждой Осиповной и Сергеем Львовичем послал за моим отцом. Новобрачные упали в ноги родителей и получили прощение. Однако Надежда Осиповна до самой кончины своей относилась недружелюбно к зятю. По этому случаю Александр Сергеевич сказал сестре: „Ты мне испортила моего Онегина: он должен был увезти Татьяну, а теперь… этого не сделает“.

Но история с Ушаковыми была еще далека до завершения. Шестого декабря 1828 года Пушкин наконец-то оказывается в Москве. Останавливается в гостинице. Читает свою «Полтаву». Постоянно бывает у Ушаковых. Исследователи относят к 1830 году историю с ответом поэта на потерянное письмо Екатерины Николаевны:

 
Я вас узнал, о мой оракул,
Не по узорной пестроте
Сих неподписанных каракул,
Но по веселой остроте,
Но по приветствиям лукавым,
Но по насмешливости злой
И по упрекам… столь неправым,
И этой прелести живой.
С тоской невольной, с восхищеньем
Я перечитываю вас
И восклицаю с нетерпеньем:
Пора в Москву! В Москву сейчас!
Здесь город чопорный, унылый,
Здесь речи – лед, сердца – гранит;
Здесь нет ни ветрености милой,
Ни муз, ни Пресни, ни харит.
 

Письма Екатерины Николаевны к брату говорят о другом. В середине мая 1830 года она уже не сомневается, что отношения с поэтом никогда не восстановятся: «Скажу про себя, что я глупею, старею и дурнею, что еще годика четыре, и я сделаюсь спелое дополнение старым московским невестам, т. е. надеваю круглый чепчик, замасленный шлафор, разодранные башмаки и которые бы немного сваливались с пяток, нюхаю табак, браню и ругаю всех и каждого, хожу по богомольям, не пропускаю ни обедню, ни вечерню, от монахов и попов в восхищении, играю в вист или бостон по четверти, разговору более не имею, как о крестинах, о свадьбах и похоронах, бью каждый день по щекам девок, в праздничные дни румянюсь и сурмлюсь, по вечерам читаю Четьи-Минеи или Жития святых отцов, делаю 34 манера гран-пасьянс, переношу вести из дома в дом…» Литературным даром Ушакова-старшая несомненно обладала. Но ясно одно, что письмо, вызвавшее стихотворный ответ Пушкина, явно должно было быть написано раньше, скорее всего, перед первым приездом. На этот раз для Екатерины Николаевны роковой оказалась встреча поэта с младшей ее сестрой.

В этот месяц, проведенный в Москве (всего месяц!), Пушкин находится в смятенных чувствах. Вяземский замечает в письме А.И. Тургеневу: «Он что-то во все время был не совсем по себе, не умею объяснить, ни угадать, что с ним было, но он не был в ударе. Постояннейшие его посещения были у Корсаковых и у цыганок; и в том и в другом месте я видел его редко, но видел и с теми и с другими, и все не узнавал прежнего Пушкина».

В отличие от серьезной и словно замкнувшейся в себе Екатерины Николаевны, Елизавета Ушакова веселее, общительнее, кокетливее и… равнодушнее к поэту. Его увлечение льстит ее самолюбию – не больше. Между тем поэт не расстается с ее альбомом. Из двух ее альбомов от первого сохранились отдельные листы с автографами поэта, зато во втором из ста пятидесяти страниц сто заполнены рисунками и записями поэта. Он подписывает один портретный набросок Елизаветы Николаевны, сделанный 5 октября, в надписи около другого: «Елизавета Миколавна в день Ангела Д. Жуана». И именно здесь Пушкин составляет свой «Донжуанский список» – перечень имен женщин, которыми в своей жизни увлекался. Странная фантазия, но несомненно долженствовавшая произвести впечатление на владелицу альбома, которая, поэт это понимал, не поддавалась его мужским чарам. Об этом знали все окружающие, почему когда в 1830 году Елизавета Николаевна выйдет замуж за С.Д. Киселева, супруг не будет испытывать ревности к свидетельствам увлечения поэта и не потребует их уничтожения. Зато именно так поступит супруг Екатерины Николаевны, которая решится выйти замуж только после смерти поэта.