Текст книги "«Вернусь только с Победой…» Фронтовые письма 1941—1945 гг."

Из отдельных твоих слов в письмах, я себе представляю каким ужасам вы подвергались, и что вами пережито. Пожалуй, я согласен, что вам пришлось гораздо хуже, чем мне и вообще нам на фронте. Нам приходилось многое переживать и теперь, но нам легче было тем, что мы знали, что несладко приходится врагу и от нас. Я сейчас вспоминаю, как я бывало говорил о предстоящей войне и как я ее себе представлял. Все оно почти получилось так. Но от этого не легче…Будь здорова. Целую тебя крепко, крепко многократ (смотрю в это время на фотокарточку). Твой Котик.

06.04.1942 г. …Вчера, получил наконец от тебя письмо. Последние дни были полны томительного ожидания, так как 6 дней от тебя не было письма. Вообще-то я почти каждый день получаю письма, но самые дорогие письма для меня – это твои письма.

… Я тебе уже писал как реагирую на твои письма и что я переживаю в те минуты, когда получаю и читаю твои письма, и поэтому мне понятно также и твои чувства и переживания. Смотришь на твои «каракули» и читаешь слова твои, написанные из глубины души и ты становишься в это время такой близкой мне и закрывая глаза, я вижу тебя перед собой. Единственно, что поддерживает меня в тяжелые минуты это страстное желание тебя еще раз увидеть, а для этого скорей разбить врага и выжить. Бэлуська! Ты сейчас наверное будешь смеяться, увидев, что я опять изъясняюсь стихами, чего я никогда не делал в молодости, но я не виноват в том. Дело в том, что эти стихи лучше передают мои мысли и чувства, чем я это мог бы сделать сам прозой. Автор конечно не я, но я переменил ряд слов и выражений применительно ко мне и к тебе. Скоро такой возможности у меня уже не будет и я буду рад если буду иметь возможность написать хоть пару слов, но пока я еще могу, я в своих письмах распространяюсь о своих чувствах. Надеюсь, ты мне это простишь и не будешь считать, «что ему там наверное нечего делать» или «если б у него там было столько заботы как у меня, то он так не писал бы». Сделав все эти предупреждения, я тебе, наконец и само стихотворение начинаю писать:

 
Когда мне с почты полевой
Приносят весть твою, —
То неказистый почерк твой
Я сразу узнаю.
 

Все, до единого слова в этом стихе относится полностью к тебе и ко мне. Будь здорова, моя родная! До следующего твоего письма. Твой глупый Котик (если ты меня таким считаешь).

14.04.1942 г. …Как обычно, пока это возможно по истечению двух дней, пишу тебе очередное письмо. О моих новостях я тебе писал, а именно о том, что я сейчас нахожусь в зенитной батарее. Сейчас мы переживаем некоторым образом организационный период, и мой адрес пока остается старый, впредь до изменения, о котором своевременно сообщу. Сейчас я занимаюсь тем, что знакомлюсь с новыми людьми и первое мое крупное знакомство произошло вчера, когда я проводил митинг и проводил подписку на заем. Дело в том, что к нам еще не назначен комиссар, и я пока его замещаю. Кампания по подписке прошла очень организованно и почти все подписались на 2-х месячный оклад с выплатой в течении 2-х месяцев. Лично я подписался на 300 рублей, что значит, что я в течении 4-х месяцев не буду получать зарплаты. … Погода у нас до того мерзкая, что и описать трудно. Ходишь по колено в воде и грязи, сверху сыпит мокрый снег и холодный ветер дует в лицо. Я себе представляю, как там у вас погода и как ты страдаешь без обуви… Целую тебя крепко, крепко. Твой Котик.

16.04.1942 г. Здравствуй, родная!.. Очень тебе благодарен за обилие писем, получаемых от тебя. Значение этих писем для меня ты знаешь и повторять поэтому, я не буду… Ты пишешь, что получила мои деньги и я очень этим доволен. Только, почему ты не пишешь сколько… Ты меня успокаиваешь, что у вас все хорошо. Я этим очень доволен и очень тебе благодарен, что ты стараешься, чтоб я меньше волновался, я ведь сам понимаю, что у вас происходит. Если даже деньги тебе сейчас не нужны, то они пригодятся потом, а мне деньги не нужны и держать их у себя мне незачем. То, что я продал часы, то я меньше всего об этом жалею и советую тебе их не жалеть, буду жить, все приобрету, а если убьют, то и часов не жалко. Чего бы я только не сделал, чтоб вам хоть немного помочь! Очень благоразумно вы поступили заготовив себе продукты на зиму. Жаль только, что ваши запасы уже иссякают, а сейчас что-нибудь приобрести не так легко будет. Из твоих слов я понимаю, что на мою книжку раньше ничего не выдавали, и она была мертва. Очень хорошо, если теперь начали по ней выдавать. Я всю свою жизнь думал делать как лучше, предвидя очень многое, что сейчас происходит, но если кое-что получилось не так, то в этом не виноват. То, что ты не смогла много с собой захватить вещей и все это пропало, мне совсем не жалко, так как самое ценное вы успели вывезти, т. е. вы вывезли ваши жизни.

…Должен тебе написать новость. Я уже опять в своем полку и вся моя «зенитная карьера» закончилась. Вчера вечером, прибыл приказ из штаба полка, о немедленном переводе меня, обратно в полк и я опять уже на старом месте. Дело в том, что мое отсутствие на участке, где я проводил работу, стало ощутимым, и военком полка распорядился, чтоб меня вернули обратно. Получилось так, что за меня «дрались» командиры, стараясь, чтобы я был в их части. Мне это делает честь, но я уже хотел остаться в зенитной и изучить новую технику. Бойцы очень рады моему возвращению и с восторгом меня встречали, а зенитчики с сожалением отпускали. Сам не знаю, чем я завевал себе такой авторитет и у бойцов и у командиров. Теперь мне будет намного труднее работать, так как раньше на том же участке работал комиссар и я, а теперь я должен буду сам все вытягивать. Это, конечно, не страшно, с работой справлюсь.

Часто я также как и ты вспоминаю нашу природу, и сравниваю ее с той, которая меня сейчас окружает. Как будто весна, но ты ее не чувствуешь. Погода сумрачная, грязь по колено, но я шагаю напрямик, благо сапоги ничего не боятся и воды не пропускают. С удовольствием тебе их отдал бы, зная как они тебе нужны (себе я мог бы достать другие) …

…Пиши мне обо всем подробно, так как ты это делала в последних твоих письмах…

22.04.1942 г. …Урвал опять несколько свободных минут во время дежурства и пишу тебе. … Я очень доволен тем, что ты мне описываешь некоторые подробности ваших последних дней в Киеве…

В последний раз, когда я тебе описывал свои приключения (я и теперь не знаю, или ты получила мои письма, в которых я тебе описывал мой приезд в Львов и дальнейшие события) я кажется, остановился на том, как мы проезжали Бердичев и за Бердичевым остановились на ночевку. Пробыв там одни сутки, мы наш путь продолжали по направлению через Житомир. Въехали в Житомир под вечер. Город был уже пустой. Многие дома горели. Многие улицы проезжали как через огненные ворота. Нашей задачей было скорей прорваться через опустелый город, опасаясь налета вражеской авиации. Но не успели доехать до центра города, как появилась первая группа стервятников «Ю-88». Нас ехало около 10 машин. Нас заметили, и стервятники начали разворачиваться по направлению к нам. Мы соскочили с машин и спрятались в подворотне одного дома. Началась бомбежка и как очень часто бывало, бомбы упали далеко от нас. Мы немедленно вскочили на машины и дав полный газ помчались дальше. Не успели отъехать пару кварталов, заметили, как самолеты вторично развернувшись, опять повторили бомбежку и на этот раз попали в тот дом, где мы раньше спрятались, но нас уже там не было. Не доезжая окраины города, появилась вторая группа бомбардировщиков и сразу взяла курс на нашу группу. Мы только успели соскочить с машин. Я прижался к дверям какого-то домика и сейчас же раздался резкий свист падающей бомбы. Думал, конец. Меня резко толкнуло, двери раскрылись, и меня бросило на пол. Со всех сторон начало меня засыпать штукатуркой, щепками и прочим. Думал, вылезу ли из этих обломков? Стало тихо. Поднялся, отряхнулся, – жив. Вышел из коридорчика на улицу. Напротив, через улицу метров за 10–15 от меня был домик, но вместо него увидел только черный столб дыма. Из нашей группы один ранен. Быстро сели на машины, сдали раненого в санчасть и поехали дальше. Ехали почти всю ночь и к утру прибыли к пункту И. в бывшие военные лагеря. Это было числа 4 или 5 июля. Дальнейший ход событий, постараюсь описать в следующих письмах.

Погода продолжает быть хорошей. Снега кругом уже не видно, грязь подсыхает и по улице можно уже пройти, не выпачкав сапоги. Надо полагать, что скоро опять начнем нашу лесную жизнь. Когда вспоминаешь, сколько зла и несчастья принесли нам фашисты и сколько они еще натворят, находясь еще на нашей территории, то рвешься скорее в бой, стремясь быстрее избавиться от этих зверей, чтоб наша страна могла опять свободно дышать и развиваться и тем самым, чтоб мы опять могли зажить прежней, полной жизнью. Целую тебя крепко. Котик.

01.05.1942 г. Здравствуй, моя Бэлуся! Итак, сегодня 1-ое Мая. Как будто и природа за нас. Только лишь вчера была отвратительная погода, а сегодня равно утром проснулся и увидел яркое солнце, светящее в окно. День выдался исключительно хороший. День 1 мая объявлен рабочим, занятия проводились, но настроение было праздничное. Рано утром стал, привел себя в порядок, переоделся в летнюю форму. Одет я сейчас не плохо. Достал себе хорошие сапоги, из синего материала (полусукно) полученного еще осенью на портянки, сшил себе брюки, достал рубашку и также перешил ее себе по размеру и сделал себе пилотку из зеленого сукна. (Я стоял на квартире у портного, а я не курящий, так что все это мне было доступно). Сегодня побрил голову, побрился, вчера был в бане. Осталось мне подшить подворотничок, почистить сапоги и я перед тобой в полном весеннем наряде, празднично одетый. Провел сегодня как всегда политзанятия и после этого занялся работой, связанной с праздником, как, например, выпуск боевых листков и пр. Кроме того, мы сегодня получили подарки, и я их распределял для бойцов своей батареи. Подарки эти состояли из разных продуктов, как то: пряники, колбаса, ветчина, рыба, сыр и пр. И я тоже конечно полакомился, получив свой подарок. Из вещей ничего не было, но они абсолютно не нужны, так как у меня все есть, что только необходимо. Вечером был у меня еще целый ряд работ, как то: организация самодеятельности и пр. Кроме того вечером выдавались партийные документы вновь принятым в партию и мне опять была работа (я заместитель парторга). Таким образом весь день не мог выбрать свободной минуты, чтоб тебе написать. Весь день у меня сегодня был заполнен и я не имел времени думать и вспоминать о том, как проводил 1 мая раньше и в каких условиях приходится теперь. Сел писать и тогда лишь все это выплыло наверх.

Вспоминая, как праздновал первое Мая последние годы, как в 1940 году приехал как раз к 1 мая с курорта, как в прошлом году праздновали и все это связано с воспоминаниями о проведенных днях с тобой. Сколько вспоминается хорошего, которого мы не замечали и не ценили. Только лишь теперь отдаешь себе отчет, как хорошо и радостно мы жили (продолжаю писать другим чернилом). Я не сомневаюсь в том, что следующий Май мы будем опять праздновать в своих родных местах, но что быстро вернется прежняя жизнь, у меня уверенности нет. Все ведь приходится начинать с начала, а для этого уже не хватит сил и времени. Но пусть будет какая угодно жизнь, но лишь бы жизнь в свободной стране, вместе с тобой. Если нам не удастся еще пожить прежней жизнью, но зато это вполне удастся нашим детям. И за будущее наших детей следует бороться и за их счастье готов отдать свою жизнь… Первомайский день близится к концу, скоро стрелка перевалит за 12 часов и начнется 2-й день Мая месяца, еще на один день, приближающий нас к победе, приближающий нашу встречу. На нашей улице еще раз будет праздник, и мы еще радостней будем отмечать этот день, вспоминая ужасы гитлеровского нашествия, как тяжелый кошмар. Так пусть же здравствует 1-ое Мая!..

05.05.1942 г. …Аккуратно через каждые 2 дня тебе писал. Сегодня в моем письме я передаю тебе радостную весть. Наш полк награжден правительственной наградой – Орденом Красного Знамени. Это стало нам известно вчера по радио и из газет. Сегодня утром по этому поводу я провел митинг в своем подразделении. Все гвардейцы с воодушевлением встретили это известие. Награда нам вручена за образцовое выполнение боевых заданий в боях с фашистами, в которых мы участвовали летом и осенью и частично зимой (до ордена). Эта награда возлагает на нас большую ответственность и в грядущих боях, которые не за горами, нам нужно будет своими боевыми действиями оправдать доверие, которое нам оказали партия и правительство. Настроение у всех нас теперь очень приподнятое, но погода его портит.

Вчера вечером, поднялся ветер, ночью ударил мороз, а сейчас крупными хлопьями падает снег и все кругом опять становится белым. Правда, снег быстро растает, но неприятно само напоминание о зиме, которая довольно надоела. Вот все те новости, о которых я хотел с тобой поделиться… Да, я забыл написать. Сегодня мы получили еще немного запоздалых, первомайских подарков в индивидуальных посылках и я их распределял среди лучших бойцов своего подразделения. В этих посылках кроме всяких необходимых вещей, лежали теплые письма наших патриотов, и ребята сейчас заняты писанием ответов на эти письма. Для нас, сквозь тучи нависших над нами, скоро выглянет солнышко, и опять заживем на старых местах радостно и счастливо. Твой Котик.

11.05 1942 г…Родная! Разве можно описать ту радость, которая меня охватывает, когда я получаю твои письма? … Правда, ваше положение «особого удовольствия» не может предоставить, так как оно пока что довольно еще неясное, но сам факт, что я держал ваши письма в своих руках, для меня было дороже всего. Особо радостно было мне читать твои строки, в которых ты пишешь, о том как ты меня ждешь. Чувства твои, мне очень понятны и я их часто переживаю. 10 лет проведенных вместе с тобой, оставили глубокий след в моей жизни и еще больше привязали меня к тебе. Мысли мои только с тобой, только о тебе. Удастся ли мне еще увидеть тебя или нет, но это так. Я вместе с тобой хочу верить в благополучный исход моего участия в войне, но после виденного, это кажется страшно невероятным, так как из такого ада, который представляет собой сейчас война, трудно выйти целым. Но будем надеяться! Основная цель, конечно не это. Основная цель, это изгнать подлых захватчиков, чтобы дать возможность нашим детям жить свободными в свободной стране. Это за это нужно бороться и я буду бороться. Останусь ли я жив или нет, это второстепенный вопрос. Но зато, если я останусь жив и мы опять будем вместе, то какой радостной, при любых невзгодах, будет казаться жизнь. В моем письме я хотел охватить целый ряд вопросов, затронутых тобой, в твоих последних письмах, но в настоящее время, у меня нет этой возможности, так абсолютно нет времени и я закончу, фактически, это письмо завтра, а это отправлю сейчас же (почта ждет), чтобы ты пока получила хоть начало письма. Будь здорова. Целую тебя крепко.

07.06.1942 г. Здравствуй, Бэлуня!

Прошло еще несколько дней после того, что я отправил последнее письмо, а жизнь продолжает еще «мирно» протекать. Люди рвутся в бой. Хочется скорее уже сразить врага, показать ему, что 1942 год, это не 1941. Наши бойцы стали злее, ненависть к захватчикам с каждым днем становится все большей и большей. Хочется скорее отомстить кровавым извергам за все содеянное ими в наших городах и селах, за издевательство над нашими советскими людьми, над нашими родными и близкими, над всем человечеством. Трудно нам отделить непосредственных исполнителей всех творимых зверств и разрушений от их подстрекателей, живущих в немецких городах, в свое время аплодировавших небывалым разрушениям, содеянных фашистской авиацией над английскими городами, и считавшими, что война это есть разрушение чужих только городов и убийства чужих только женщин и детей; от тех, которые в письмах своим «фрицам» и «гансам», писали, чтоб им побольше высылали награбленное у советских людей добро и чтоб не смущались того, что на некоторых вещах будут следы крови – их «можно будет отмыть».

И поэтому с таким большим удовлетворением всеми нами воспринимается весть о крупных бомбардировках английскими самолетами немецких городов. Пусть они там тоже почувствуют – что такое война! Пусть они сейчас бегают как затравленные мыши, спасаясь от дождя свистящих осколков, сыпящихся на их головы и вспоминают русскую пословицу «Что посеял то и пожнешь». Еще и еще раз прочитываем газету, еще и еще раз с довольным видом подбегаем к товарищу поделиться этой радостной вестью и в конце все приходим к одному общему выводу – скорее нас в бой!

Мы им уже показали русскую зиму, а теперь покажем русское лето. Каждый из нас знает, что существует генеральный план разгрома немцев составленный товарищем Сталиным, что все делается по этому плану и раз тов. Сталин сказал – значит так и будет. Раз тов. Сталин приказал «1942 г. сделать годом полного разгрома немецко-фашистских войск и полностью освободить советские земли от гитлеровских мерзавцев» – значит так и будет. И мы терпеливо ждем приказа – в бой! Чтоб затем в общей победе над врагом была доля и нашей заслуги, чтоб в общей славе советского оружия, была частица славы нашей артиллерии, часть которой и составляем. Это все впереди. А пока я опять вернусь к описанию нашей жизни, в том порядке, как я это делал в своих предыдущих 4-х письмах.

Теперь у нас сухо и тепло. Дождь снова начинается и льет целый день. Сидим в шалаше, дежурим у телефона и выходим только лишь за получением обеда и ужина. К ночи дождь перестал. Подул ветер с северо-востока и тучи, под могучим напором ветра, отходят на запад, как на запад отходят немецкие захватчики под могучим напором Красной Армии. Становится холодней, но это нам не страшно. Еще плотней прижались друг к другу, укрылись единственной шинелью (вторая подстелена) и нам тепло. Ночь подходит к концу. Звезды, появившиеся к концу ночи начинают бледнеть. Луна, не успевшая за короткую ночь скрыться с горизонта, начинает терять свои очертания и меркнет побежденная светом, еще не показавшегося солнца. На северо-востоке, откуда ветер продолжает дуть, на краю неба появляется багровое пятно, которое все более и более разгорается, как будто тоже подгоняемое ветром и вот уже весь горизонт полностью освещен, ночь полностью побеждена. Из-за горизонта, крадучись появляются первые лучи солнца, и начинает вырисовываться огромный огненный шар. Вот солнце совсем выползло, и все выше подымаясь по небу, показалось из-за ранее скрывавших его деревьев. Движение солнца по небосклону можно уже проследить, не поднимая головы, следя за его отображением в многочисленных больших лужах дождевой воды, почти в сплошную покрывших вокруг нас землю.

Лагерь наш начинает пробуждаться. Вот пробежал, разбрызгивая вокруг себя воду, повар, который спешит к своему котлу, чтоб не опоздать с завтраком. Вот, вылезая из шалаша, показались несколько бойцов с еще заспанными глазами. Подойдя к большой луже с зеркально чистой водой, они из нее поспешно умываются. Через несколько минут они проходят мимо моего шалаша, направляясь на смену ночным часовым, которые в свою очередь проходят мимо меня и закутанные в плащ-палатку, уставшие, с чуть побледневшими лицами, отправляются отдохнуть. В скорости в лагере начинается утренний подъем. Из всех шалашей по одному выползают все бойцы, и, поеживаясь от утреннего холода, после тепла созданного от плотно лежащих друг к другу спящих тел, бегут скорей умываться. Умывшись, хватаются за котелки и бегут за завтраком. Мимо меня проходит множество шлепающих по воде ног; мокрая земля под ногами расползается и ранее светлые лужи приобретают бурый цвет. Скоро они возвращаются с полными, дымящимися котелками с вкусно пахнущим супом, и этот запах раздражает мой аппетит. Я бужу товарища и сам тоже бегу за завтраком. После завтрака начинается обыкновенный трудовой день, но сегодня ничего такого нельзя делать, пока хоть немного не подсохнет. Вокруг шалашей набрасываются ветки и хворост, таким образом, образуя сухие площадки, на которых все теснятся, занимаясь чисткой оружия, поржавевшего от дождя. День был солнечный. Вода быстро испарялась, подымаясь вверх ощутимым туманом. Не прекратившийся ветерок относил туман на запад, не давая ему опять собираться в тучи. Целый день отогревались на солнце, и день незаметно быстро прошел. Наступила следующая ночь. Погода установилась; небо было безоблачное. Но эта ночь также не была совсем спокойной.

Пользуясь летней погодой, наши самолеты совершали беспрерывные налеты на передовую линию противника. Всю ночь, без перерыва, над головой слышен был рев моторов. Почти без передышки била зенитная артиллерия и все чаще и чаще были слышны разрывы бомб, сбрасываемых нашими самолетами над противником. Не успел я под утро заснуть (свалился в 3 часа ночи) как проснулся от резкого толчка и сильного грохота раздавшимся надо мной. В отместку за ночную бомбардировку, немецкие самолеты предприняли налет на нашу территорию и сбросили в беспорядке несколько бомб в открытое поле и пустой лес. Одна из них упала недалеко от нас, и мы слыхали вой ее падения и свист пролетевшего осколка. Сильный звук этого разрыва и взрывная волна сотрясавшую землю, меня разбудила. Выяснив причину шума, я повернувшись на другой бок, опять заснул. Перед тем как отправится на завтрак для нас, товарищ меня будит. И этот день был солнечным. Ветерка уже не было и воздух, насыщенный испарениями, душил своей густотой. Трава уже подсохла, большинство луж исчезли. И сегодня уже можно было заняться каким-нибудь делом.

Бойцы, свободные от несения службы, пошли на занятия. Сегодняшними занятиями все особо интересуются. Нам сверх всего вооружения дали новый вид его – противотанковое ружье, которое мы называем «бронебойкой». Этот вид оружия для борьбы против немецких танков нам еще не знаком и поэтому с таким интересом все относятся к его изучению. Я отрываюсь от дежурства и не менее всех интересуясь, присутствую на занятиях. Слушали объяснения командира о правилах стрельбы из противотанкового ружья, но спокойно усидеть на месте не могу и все двигаюсь, беспрерывно делая разные движения руками, то устремляя их к лбу, то к затылку, а то просто ударяя руку об руку. Это я веду борьбу с новым врагом, появившимся после дождя в большом изобилии. Этот враг – комары. Целыми тучами они летают вокруг нас, безжалостно жаля и высасывая нашу кровь. Все лицо, лоб, затылок, руки в сплошных буграх. На лице и руках следы крови, но я не ранен и никто не убивал; это только лишь следы комаров напившихся нашей кровью и раздавленных руками во время беспрестанной борьбы с ними. Единственное спасение от них, это костры, но их раскладывать нельзя, так как дым может быть замечен пролетающими вражескими самолетами, тем самым выдавая наше присутствие здесь. Но небольшой костер в густой чаще мы все-таки раскладываем, и следя за воздухом, вокруг костра читаем, пишем и делаем ряд других работ, а то просто беседуем на разные отвлеченные темы. Только отойдешь от костра, и комариный рой опять тебя окружает. Ночью они также пробираются в шалаш и к утру просыпаешься весь искусанный, то с опухшей губой. Начинаем продумывать средства борьбы с ними. Устраиваем дверь из палок, обтянутых имеющимся у меня материалом для портянок и прилаживаем ее к входу в шалаш; кроме того устраиваем коптилку из пустой консервной банки, которая целый день дымит и образует у входа в шалаш дымовую завесу. Частично и этот враг нами побежден.

Мой товарищ, также большой любитель во время дежурства заниматься чтением или письмом и чтоб ночных несколько часов не пропало даром, он из двух консервных банок, сконструировал коптилку. К этому времени мы уже успели наш шалаш полностью разобрать и сызнова построить, сделав его более удобным, обширным. Итак, «наш дом» теперь уже утеплен, освещен, воды не боится и от комаров защищен. Это самый благоустроенный шалаш во всем лагере, если добавить ко всем благам, что я все-таки раздобыл немного соломы, и ложе стало относительно мягким.

После обеда я собираю бойцов, и мы устраиваем уборку леса от фашистской нечисти. Это мы собираем в большом количестве разбросанные вокруг нас немецкие листовки! Листовки эти различны по виду и по тексту, но одинаково мерзки по содержанию, состоящему из различных измышлений и несусветной лжи и пропуску, по которому нам советуется сдаться в плен на милость фашистских палачей. Мы расходимся в разные стороны, пробираемся через чащу, заходим в кустарник, выходим в открытое поле и везде мы находим эту гадость, где пожелтевшую от долгого времени и как видно по содержанию разбросанную еще осенью; где мокрую, не успевшую просохнуть после прошедшего дождя, а где листовки совсем свежие, разбросанные в эту ночь. С разных сторон сходимся обратно в лагерь, и каждый несет в руках большую кучу разноцветной и разнокалиберной бумаги. Раскладываем костер и начинаем их сжигать. Почуяв запах этой горящей мерзости – комары разлетаются в разные стороны. Фашистские листовки все-таки сослужили нам службу, – на короткое время спасли нас от комариных укусов.

День близится к вечеру. Все стараются развлечься, кто как умет и любит. Опять раздаются кругом звуки музыки, исполняемой разными инструментами – от бубна до пианино, слышен стук костяшек азартных игроков в домино и размеренное пощелкивание передвигаемых на доске фигур, заядлыми шахматистами, ничего вокруг себя не замечающими кроме коня, который в настоящую минуту угрожает королю. Один из них с замиранием сердца следит затем, какой ход сейчас сделает противник, а второй сосредоточенно думает как отразить атаку и самому перейти в наступление. Большинство ничего не делает, переходит от группы до группы, постоит, «поболеет», иногда даже посоветует неуместный ход и пойдет дальше, пока окончательно не остановится возле музыкантов. Солнце совсем скрылось, сумерки сгустились. Время отбоя. И все опять замирает до следующего утра…Писем еще нет. Жду терпеливо, хотя с большим нетерпением! Твой Котик.

09—10.06.1942 г. Здравствуй, Бэлуська! Свое письмо я сегодня начинаю с предисловия, посвященного нашей артиллерии. С каждым днем растет слава Советской артиллерии. Вести с фронтов отечественной войны приносят новые и новые факты героических подвигов славных артиллеристов. Наши артиллеристы стали грозой немецко-фашистских войск. Ничего они так не боятся как сокрушающего действия нашего артиллерийского огня. На первом этапе войны наибольшие потери немецкие войска несли от огня нашей артиллерии. Натиск фашистских орд на Москву, в основном задержала артиллерия и дала возможность нашим войскам перейти в наступление, гоня врага далеко на запад. Грозным оружием против немецких танков является наша противотанковая артиллерия. Тысячи немецких танков уничтожались ее огнем, создавая на полях битв целые кладбища железных громадин; ее огнем упорно сводилось на нет преимущество немцев в танках.

С наступлением лета, возобновились крупные танковые бои. Враг с остервенением бросает против нас волна за волной сотни танков, но все эти волны разбиваются о железный несокрушимый вал артиллерии. По танкам сейчас бьют все виды артиллерии, и все танковые атаки врага захлебываются и танки откатываются назад в сильно уменьшенном количестве. В развернувшихся в последнее время боях, на разных направлениях, в борьбе против танков наши артиллеристы проявили исключительный героизм. Имена ст. лейтенантов-артиллеристов Быкова и Крадина, получивших звание Героев Советского Союза, и их героические подвиги известны всей Советской стране, а в особенности нам, артиллеристам. Первые ордена, вновь учрежденного «Ордена Отечественной войны», вручены славным артиллеристам. Это все наполняет нас гордостью за нашу артиллерию, к которой и мы принадлежим и в которую и мы вписали немало славных страниц, заслужив за это гвардейское звание и орден Красного Знамени.

Бои еще не закончены – они еще впереди. От нас страна ждет славных дел и в своих ожиданиях она не ошибется. На наших участках, где мы не находились бы, сколько бы танков против нас не бросили – мы им ходу не дадим! Славное имя советских артиллеристов мы не опозорим, только лишь возвысим. Мы гордимся высоким званием – гвардии артиллеристов. Я горжусь, что и я нахожусь в этих рядах.

Сегодня я проводил политинформацию на эту тему и потому я эту тему посвятил предисловию сегодняшнего письма. Мы прекрасно знаем, какие бои нас ждут и мы последние дни усиленно занимаемся, чтоб еще больше овладеть нашей техникой, чтоб еще лучше громить врага. Наши батареи, не принимающие сейчас участия в боевых действиях, усиленно тренируются и выезжают на стрельбы, только не на какой-нибудь полигон, а непосредственно на передовую и стреляют не по учебным мишеням, а по вражеским блиндажам. Так, мы увязываем учебу с боевой жизнью и наши снаряды, предназначенные для учебной стрельбы, уничтожили несколько вражеских укрепленных точек. Занятия нашего подразделения мы также увязываем с нашей текущей работой, которая по роду нашей специальности в любых условиях не прерывается. Как во время боя, так и до боевых действий, линию связи нужно подводить ко всем подразделениям и эту связь нужно беспрерывно поддерживать. Линии зачастую рвутся, в особенности в местах, где большое движение и на линию линейным надо выходить. Другим приходится дежурить у телефонных аппаратов и к таким принадлежу я и мой товарищ, дежуря на этом месте, все время у коммутатора. Сейчас эта работа относительно спокойная и я – как я уже писал – свои дежурства увязываю с работой, готовясь к политзанятиям, читая разный материал и ухитряясь еще писать письма, а когда, днем, товарищ меня меняет, я провожу политзанятия или политинформацию, или же нахожусь среди бойцов, читая им газету или беседуя, занимаюсь партийными делами и пр. Это все я успеваю, потому что стараюсь как можно меньше времени уделять на сон. Сплю я обыкновенно или от 10 часов вечера до 3-х ночи, или же от 3-х ночи до 8-ми утра. Все остальное время, чем-нибудь заполняю.

Возвращаюсь к последовательному описанию дней, проводимых нами здесь, событий, связанных с нашим пребыванием и моих наблюдений.

Следующие дни оказались также солнечными. Природа после прошедших дождей еще больше оживала, бурно изменяя свой вид. Листва на деревьях стала уже густой и еле-еле пропускает солнечные лучи, создавая под собой сплошную тень. Трава буйно растет и шагая по ней, запутываешься ногами, которые становятся по колена мокрыми от обильной долго не высыхающей росы. Все стремятся на полянку, где солнце ничем не скрыто, где в свободные минуты, полуобнажившись можно полежать на солнце, подставляя поочередно то спину, то грудь. Некоторым такая погодка обошлась дорого, так как комары, воспользовались случаем и знакомились с новыми частями человеческого тела, ранее им недоступными. Впоследствии пришлось от этого удовольствия отказаться и на полянке лежать только лишь одетым, обливаясь потом от жары. Я при виде солнца, забиваюсь поглубже в шалаш или прячусь в тень, опасаясь его лучей – для всех приятных, а для меня очень опасных. Вообще находиться долго на открытой полянке не приходится, так как приближающийся шум враждебного самолета заставляет маскироваться под деревья.