Текст книги "Девушка, которая ушла под лед"

– Лерой, у нас с Троем вышел спор. Серьезный спор. Можете нам помочь? Если бы вам осталось жить один-единственный день, что бы вы сделали?

Трой позеленел. Лерой улыбнулся.

– Вроде высказать наконец начальнику, что он дурак, или купить мотоцикл, к которому давно лежит душа?

– Да что угодно! Что бы вы сделали, останься у вас в запасе один-единственный поступок?

Лерой тяжело опустился на пластиковый стул, стоявший возле прилавка, пригладил поредевшие волосы.

– Я бы взял своего пса, – сказал он, указывая на шерстяной комок, свернувшийся в ногах, – и вместе с ним поехал на побережье, чтобы любоваться волнами.

– Вы серьезно? – спросил Трой, вставая и подходя к нам.

– Да, вполне, – подтвердил Лерой. Его язык двигался там, где должна была быть нижняя челюсть.

Покачав головой, Трой ушел. Я перегнулась через прилавок. Лерой гладил пса.

– Лерой, отправляйтесь к морю, – тихо сказала я.

Когда мы отъезжали от магазинчика, в горле у меня стоял ком. За стеклом давно не мытой витрины сидел Лерой и смотрел куда-то вдаль. Достаточно ли я сделала? Правильно ли поступила? Мне необходимо было убедиться, что смерть – это не конец. А вдруг есть еще небеса? Или что-то похожее на небеса.

Хотелось верить, что он возьмет собаку и поедет к океану. Хотелось верить, что у него еще достаточно времени. Воображение рисовало, как он сидит на серой скале, а у ног разбиваются белой пеной волны. Может, в рокоте океана он услышит что-то важное, ощутит неуемную силу. И поверит, что есть нечто большее. И поймет важные вещи. Что его небеса – на берегу океана, когда у ног, положив голову на колени, сидит пес, когда до самого горизонта – только безграничная морская пучина.

– Ты плачешь, Дилани? – тихонько спросила мама.

Я коснулась ладонью мокрой щеки, вытерла слезы.

– Не знаю…

Как я и просила, мама приготовила вечером сливочную помадку. Семейное гнездо Максвеллов отлично справлялось с имитацией счастья. Папа, как всегда, выиграл в «Скраббл», потому что мы с мамой согласились не засчитывать слова, значения которых мы не знали, хотя сами слова знали. Зато папа порадовался. А еще мама приготовила сливочную помадку, да. А я ее ела. Хотя шоколадный соус напоминал мне о Трое, а больше всего на свете я хотела подняться к себе в комнату и уснуть. Но прежняя Дилани Максвелл ни за что не отказалась бы от сливочной помадки. И от игры в слова с папой. А мама выглядела такой довольной.

Когда за пару часов до полуночи позвонили в дверь, я вздрогнула, сжав фишку с буквой, которую собиралась поставить на доску, с такой силой, что та готова была разломиться под пальцами. Где-то неподалеку бродил Трой. Я ощущала его присутствие. Я знала, что он рядом, как знала по затянутому тучами небу, что пойдет дождь.

Пока папа шел открывать, я не дышала. Выставив руку за дверь, в темноту, он втащил в дом Деккера и с улыбкой похлопал его по спине.

– Ну и где же ты был раньше? Джоанна, накорми парня! – приказал папа, подводя Деккера к дивану.

Широко улыбаясь, я протянула Деккеру тарелку с помадкой.

– Да его не прокормишь, папа! Так что не напрягайся.

Деккер в шутку пнул меня и уселся между мной и мамой на диване.

– И что ты здесь делаешь? – поинтересовалась я, наклонившись к нему.

Засунув в рот основательную порцию помадки, он ответил:

– Ровно то же, что каждый год.

Но все было не так просто, и мы оба знали это. Между прошлым годом и этим образовалась пропасть из сказанных слов, из несказанных слов – ни вернуться, ни двинуться вперед.

Но мы притворились, что все как обычно. Играли в настольную викторину: Деккер побеждал меня в категории «Спорт», а я легко обходила его на вопросах по искусству и литературе. Мы делали вид, что он не признавался мне в любви. Мы делали вид, что я не пренебрегала его признанием. Мы делали вид, что можем вернуться в прошлое и стать теми, кем были раньше.

А когда на двенадцатом ударе часов Деккер сжал мою руку, я сделала вид, что не хочу взять его за руку в ответ и просидеть так вечно.

Я вообще оказалась отличной притворщицей. Я высвободила ладонь, сказала «С Новым годом», встала и собралась уйти спать.

Деккер тоже встал.

– Ты куда? – спросила мама.

Деккер растерянно замер, будто не понял, кому мама задала этот вопрос: мне или ему.

– Я? Домой.

– Ну нет. Даже если ты считаешь себя взрослым, это не значит, что ты можешь нарушать традиции, мальчик мой. Твои родители привыкли, что в новогоднюю ночь ты остаешься под моим присмотром. А я серьезно отношусь ко взятым на себя обязательствам. Рон, принеси чистое белье, пожалуйста.

Мама разложила диван, папа застелил спальное место, а Деккер при этом лыбился так, будто ситуация на самом деле была смешной. Но, честно говоря, я испытала облегчение: где-то в темноте бродил Трой. А мне так хотелось – нет, было необходимо, – чтобы все дорогие мне люди были рядом. Было необходимо знать, что они в безопасности.

Скоро все разошлись спать. На улице поднялся жуткий ветер. Он выл в узком проходе между домами, а стены потрескивали и стонали в ответ. Вдруг, после краткого шипения, во всем доме погас свет. Отключилось отопление. Перестал гудеть холодильник. Погас циферблат электронных часов. Я оказалась в полной темноте.

Даже луна скрылась за тучами. На улице погасли фонари. Осталась только беснующаяся темнота. Мир теней. Мир пустоты. Мир, лишенный света.

И Трой.

Глава 19

Я закрыла глаза. Темнота в доме не мешала мне. Я двигалась по памяти. Пять шагов до двери. Дверная ручка. Движение ладонью по стене до выключателя. На всякий случай. Нет, бесполезно. Еще шаг до лестницы. Ладонь на перила. Медленно спуститься. Третья ступенька снизу скрипнула под ногами. Ветер. Скрип. Дыхание.

– Деккер…

Он не ответил, но сквозь завывание ветра на улице я слышала его размеренное дыхание. Выставив вперед вытянутые руки, я шла в полной темноте, пытаясь вспомнить расстояние от лестницы до дивана. Я врезалась бедром в спинку дивана. Деккер перестал дышать. Но и не отозвался.

Не отрывая рук от дивана, я обошла его и присела на краешек. Старые пружины послушно прогнулись. Я забралась на диван, доползла до середины и села рядом с Деккером, скрестив ноги. Он обнял меня за ноги. И мы просто остались так сидеть. Я смотрела туда, где, мне казалось, он лежит, хотя ничего не видела. Думала, что сказать, что сделать. Думала слишком долго. Поэтому промолчала.

Дом начал остывать. Тепло уходило сквозь щель под входной дверью, через тонкие стекла окон, отопление не работало, и холод поглощал дом. Ничего ужасного, если подумать. Просто отсутствие тепла. Но его нехватка ощущалась очень сильно. Поэтому я скользнула под покрывало и свернулась калачиком рядом с Деккером, пытаясь согреться. Мы по-прежнему молчали.

Самым большим преимуществом темноты было то, что я не знала, открыты или закрыты у него глаза, а он не мог понять, о чем я думаю, поэтому я могла и дальше притворяться, что он не знает о моем присутствии, а он мог и дальше думать, что я просто напугалась темноты и спустилась в поисках компании. Моя голова лежала в ямке между его подбородком и плечом, рука – на груди, я слышала и чувствовала, как стучит его сердце.

В темноте он провел пальцами по контуру моего лица, спустился к шее. Это был рай. А меня мучали видения ада. Вот я смотрю из-под оболочки бесполезного тела, привязанного к больничной кровати, а надо мной склонился с мерзкой улыбкой Трой. Одной рукой он слушает мой пульс, а другой гладит меня по щеке. Я хочу оттолкнуть его. Но у меня нет сил. Он касается пальцами моего рта, обводит контур губ, сильно зажимает мне рот ладонью. А второй рукой зажимает нос. А я не в состоянии сопротивляться, царапаться или как-то иначе спасти себя. Я лежу, смотрю на него – и наступает темнота.

Я проснулась, хватая ртом воздух. Глубокий вдох, еще один, еще, писк микроволновки, щелчок включившегося котла, гул заработавшего холодильника. Сквозь шторы просачивается утренний свет. Крепко и спокойно спящий Деккер по-прежнему обнимает меня одной рукой.

Я выбралась из-под покрывала, пока родители не обнаружили нас в такой компрометирующей ситуации и не сделали наши отношения еще хуже, заставив говорить о них. Мы и с Деккером-то были не в состоянии обсудить их, а уж с родителями…

Выглянув из-за шторы, я увидела на углу улицы черный автомобиль Троя. Но самого его внутри не было. Хотя с такого расстояния было не разглядеть.

Но я знала точно. Знала безошибочно, где он. Потому что чувствовала его. Я его чувствовала – именно так.

Отойдя от окна, я отпустила шторы – они медленно заняли прежнее положение. Я знала, где Трой. Всегда чувствовала, когда он рядом. Знала до этого момента, знала сейчас. Но старательно гнала от себя эту мысль.

В горле собрался ком. Дрожащими руками я натянула ботинки, кое-как застегнула ярко-красную куртку, напялив ее прямо поверх фланелевой пижамы, схватила с кухонного стола сотовый и вышла на улицу. Ветер будто застыл на мгновение, пока я держала дверь, затем вырвал ее у меня из рук и с силой захлопнул – да так, что задребезжали стекла во всем доме.

Я смотрела на машину Троя, оставленную по диагонали от дома миссис Мерковиц. Может, он прячется в ее доме? Закрыла глаза, сосредоточилась. Развернулась в противоположную сторону и вышла на середину дороги. Снег здесь растаял, и ветер гнал рябь по грязной жиже. Я пошла вниз по улице, до конца квартала, к озеру.

На перекрестке остановилась. Куда идти, было ясно, оставалось только выбрать маршрут. Я достала телефон и позвонила в «911».

– Служба спасения слушает. Что у вас произошло?

Голос ответил другой, не тот, что я слышала, когда умирал Карсон. Мужчина, усталый, равнодушный. Как будто он говорил, а голова его в это время лежала на столе.

– Пожалуйста, направьте помощь к озеру Фалькон.

– Что у вас…

Я сбросила звонок и направилась к вершине холма. Сверху открывался вид на берег озера. Кто-то воткнул там самодельный знак «ОПАСНО! ТОНКИЙ ЛЕД!» – красной краской на доске. А рядом стоял мужчина – он положил ладонь в перчатке на знак и наблюдал, как над ледовым пространством всходит солнце.

– Что ты делаешь, Трой?

Он повернулся ко мне, что-то сказал, но из-за шума ветра я ничего не услышала. Поэтому я медленно спустилась на берег озера и стала с противоположной стороны знака. Руки спрятала в карманы.

– Зачем ты пришел сюда?

– Думал о тебе. Почему ты не умерла. Никак не могу понять.

– Я расскажу тебе об этом, только пойдем со мной. Пойдем назад.

– Пойдем? Ты вернулась ко мне? А я думал, ты провела эту ночь на диване со своим соседом.

Он ехидно улыбнулся. Волосы у меня на затылке зашевелились – он действительно был рядом сегодня ночью. И я не зря боялась. Но времени не оставалось.

– Идем со мной.

– Ты хочешь помочь мне, Дилани?

– Да.

– Тогда помоги мне понять.

Отражавшийся от ледяной поверхности свет слепил глаза, поэтому я прищурилась. Показала на середину озера.

– Вот там я провалилась под лед. Не могла ни за что уцепиться. А потом Карсон нашел веревку и…

– Покажи.

– Показать?

– Да, где это было. – Он посмотрел на табличку. – Лед уже достаточно толстый. Правда ведь? – Он был прав. Не провались я, мы бы уже давно катались на коньках. Слова на табличке не соответствовали действительности. В это время года лед успевал набрать толщину, но вряд ли бы нашлись смельчаки, чтобы выйти на него. Одно чудо озеро нам подарило – и хватит.

Я взглянула на холм – может, кто-то наблюдает за нами. Найдет ли нас служба спасения? Дома и дорога отсюда были не видны. Мы оказались в котловане. Такое вот совпадение. Мой персональный ад. Котлован. Котлован озера, которое лишило меня стольких вещей. Дружбы с Деккером. Человеческой сущности. Чуть не забрало мою жизнь. И как же я была на него зла. Нет, страха не осталось – осталась только злость.

Трой, который никогда не давал мне времени на принятие решения, схватил меня за руку и потащил на лед.

Он двигался по льду, как Деккер, уверенно ступая. Идти было скользко из-за того, что снег сверху подтаял. Для января стояла нетипично высокая температура. То есть было холодно, но не так холодно, как обычно. В какой-то момент я испугалась, что лед растаял, но вспомнила, что вода не сразу принимает температуру воздуха – для этого нужно время. Поэтому даже в июне вода в озере Фалькон обжигала холодом, а осенью ледок появлялся значительно позже заморозков.

Каждый шаг, когда под ногой хлюпал растаявший снег, ввергал меня в панику, а потом я чувствовала твердый лед и успокаивалась. Смотреть под ноги не получалось. Солнечные лучи отражались от поверхности, преломлялись в тонком слое воды так, что ничего было не разглядеть.

Я налетела на внезапно остановившегося Троя.

– Здесь? – спросил он.

Мы стояли посреди озера, в точке невозврата, откуда до земли было дальше всего. Взглянув на противоположный берег озера, я вспомнила, как там ждали меня Деккер с Карсоном, – до них было чуток ближе.

– Еще немного вперед, – ответила я. Будет безопаснее, если берег окажется не так далеко. Прикрыв глаза ладонью наподобие козырька и прищурившись, я всматривалась в противоположный берег, где стоял домик мистера Мак-Говерна. – Вот здесь.

Я смотрела вниз, сквозь толщу льда. В глубины, где был ад. Кажется, подо льдом я разглядела движение: вода плескалась, билась изнутри.

Я отступила.

– Слишком тонкий лед.

Трой схватил меня за плечо.

– Нормально. Если не падать, он выдержит.

Жуткая идея. Здесь взялась молодая корочка. То место, где я нарушила целостность ледового покрова, провалившись, еще не восстановилось. Я посмотрела на точку на берегу, от которой мы двинулись сюда, посмотрела в сторону дома и попыталась мягко освободиться от хватки Троя.

– Расскажи мне, как все случилось.

– Я шла слишком быстро. И упала. Минуту ничего не происходило – я лежала неподвижно, не пыталась подняться. А затем подо мной все стало рассыпаться на куски.

– Говорят, смерть в воде – очень умиротворяющая смерть.

Я смотрела на берег и думала только об одном: когда же прибудет помощь? А вдруг они уже приехали, ничего не увидели и уехали? Вдруг приняли мой звонок за розыгрыш? Смерть в воде не умиротворяет. Мной овладел ужас. Меня сковал холод. Я была бессильна. Но я не стала ничего говорить Трою. Я вообще больше не хотела говорить с ним о смерти.

– Но ты не умерла. Почему?

– Я уже рассказывала: Карсон принес веревку. Деккер спас меня.

– Если бы не Деккер, ты бы умерла. Вот, значит, как. – Он разжал пальцы у меня на плече. Картинным жестом указал на меня. – Так вот это все случайность. Ошибка.

– Видимо.

Чудо, аномалия, счастливый случай. Впервые мою жизнь назвали ошибкой.

– Выходит, – медленно, явно обдумывая что-то, произнес Трой, – выходит, ты не умерла только благодаря Деккеру.

– Не знаю…

Меня мог спасти кто-то другой. Маловероятно, но возможно.

Трой, прищурившись, смотрел, как всходит солнце.

– Трой, идем со мной, пожалуйста.

– Забавно, да? Кажется, что поднимается солнце, а на самом деле это мы движемся.

– Трой…

– Хотя мы вообще не ощущаем движения.

– Я прошу, ответь мне.

Не отводя взгляда от солнца, он глубоко вздохнул и покачал головой. Потом повернулся ко мне.

– Просите, и дано вам будет, – с ухмылкой ответил он.

Прочистив горло, я задала вопрос:

– Если бы тебе осталось жить один-единственный день, что бы ты сделал?

– Я не стану играть в твою дурацкую игру, Дилани!

Резким жестом он рассек воздух между нами.

– Это не игра.

Я вынула руки из карманов, вытянула перед ним. Пальцы дрожали – так, в физической форме, находил выход зуд, нарастающий в моей голове.

Трой удивленно открыл рот, криво усмехнулся – на мгновение.

– Да, что-то такое я предполагал.

– Я думаю… думаю, умирающим всегда был ты, – произнесла я.

Я помнила это ощущение, ощущение падения, где оставался только он, а все остальные чувства отступали.

Трой коснулся лба:

– Головные боли. Наверное, последствия аварии. Может, гематома, кровоизлияние или что-то в этом духе. – Он говорил ровным, обыденным голосом. – Но я не был уверен, что это на самом деле. Не мог поверить, что наконец мне позволят умереть.

Раз он знает, в чем проблема, может, еще есть время? Может, спасатели успеют? Надежда. И еще надежда.

– Может, есть шанс? – шепотом спросила я.

Трой схватил меня за руку. Сильный ветер заглушал все звуки, но я все же разобрала его слова:

– Думаю, я должен забрать тебя с собой.

– Что?

Он решительно кивнул.

– Избавить тебя от страданий.

– Я не страдаю. Я жива.

– Ты ошибка. Все наоборот. Ты умираешь. От тебя разит смертью. – Я затрясла головой, попыталась вырвать руку. – Ты больна.

– Я поправляюсь.

– Здесь ад. Зачем ты хочешь остаться в нем?

Дернув рукой, я развернулась: с холма бегом спускался к озеру Деккер.

– Нет!

Я выставила вперед свободную руку в жесте, призывающем его остановиться, в надежде, что он поймет меня.

– Стой там! – крикнула я, хотя из-за ветра Деккер не мог меня слышать.

Но он понял. Он не бросился на лед, а метался по берегу, пытаясь разобраться, что происходит. Обернувшись к Трою, я отрицательно покачала головой. Здесь был не ад. Ад был не везде. Вдалеке завыли сирены. Трой усилил хватку. Притянул меня к себе – чтобы заглянуть ему в глаза, мне нужно было отстраниться, запрокинуть голову.

– Ты что удумала, дура?! – выплюнул мне в лицо обвинение.

– Вызвала помощь.

– Какого черта? Ты сама сказала: я умираю. И этого не изменить.

– Всегда есть надежда.

Он отпустил меня, оттолкнул. Я поскользнулась, но удержала равновесие.

– Дура! Ну ты и дура! Надежда убивает тебя.

Он расставил руки – как Иисус на распятии. Я отступила. Сомнений не оставалось. Трой медленно покачал головой.

– Я же делаю тебе одолжение.

Я медленно шагнула назад. Шаг. Еще шаг. Трой запрокинул голову и отдался силе тяжести. Он упал на спину, плашмя. И лед треснул, разбежался тысячами, миллионами трещин. Трещины достигли моих ног, проникли под меня, окружили.

– Беги! – донеслось с берега.

Под ногами трескался лед. Он разошелся под лежащим Троем, и вода поглотила его. Я рывком развернулась. И побежала. Забыв об осторожности. Я неслась к берегу, а лед трещал под ногами. Я работала руками, чтобы побороть дувший в лицо ветер. И каждый мой шаг отдавался треском. Лед ломался, трещина готова была поглотить меня.

Я не смотрела под ноги. Я смотрела вперед. На Деккера, который ждал меня на берегу.

– Беги! – снова заорал он.

Теперь я была ближе к нему. Настолько близко, что видела выражение лица. Паника. Такое лицо было у него, когда мы возвращались после «Отверженных» и нас занесло. Настолько близко, что видела его протянутую руку.

Руку мою возьми – к спасенью меня отведи.

Настолько близко, что видела мольбу на его лице: беги быстрее. Ту же мольбу, что была на его лице, когда он признавался мне в любви.

Любовь мою возьми, ведь вечна любовь.

И я побежала еще быстрее. Когда я отрывала ногу ото льда, он трескался. Я бежала прочь от Троя, погружавшегося в ад.

И помни истину всегда, что сказана была…

Трой был прав. Здесь мог быть ад. Но мог быть и рай. Сегодня ночью мы с Деккером слышали одни и те же слова.

Кто любит, тот Богу смотрит в глаза.

Трещина настигла меня. Я упала. С широко открытыми глазами.

Глава 20

Снова. Сначала пришла боль. Тысячи игл вонзились в кожу, внутренности скрутились в узел, сжались спазмом все мышцы сразу, лишь бы не впустить холод. Затем хлынул шум. Вода накатывалась и откатывалась, вдавливала льдом барабанные перепонки.

Но ворвались новые ощущения. Гравий под ногами. Странный голос откуда-то сверху. Я успела добежать почти до берега, здесь было достаточно мелко, чтобы я выпрямила ноги, достала до дна, встала. Пробив головой корочку льда, я вдохнула холодный воздух. Разломила плечами лед и локтями стала прокладывать себе путь к берегу.

На следующем вдохе я закашлялась и… рассмеялась. Запрокинув голову, я улыбалась, будто надо мной взошло самое яркое, самое жаркое летнее солнце.

Деккер, счастливо улыбаясь, упал на берегу на четвереньки и протянул мне руку. Я схватилась за нее, и он вытащил меня.

Медленно, очень медленно мы отходили от озера. Оба тряслись. Я от холода. Деккер от страха – скорее всего. Добравшись до деревьев, мы услышали, как сверху кто-то откашлялся.

– Ребятки, вы что, запретительного знака не видели?

Это спрашивал полицейский, поджидавший нас. Руки в боки. Мы направились к нему. Но он ждал не один. За пригорком стояла пожарная машина, за ней полицейская и еще скорая. Похоже, в службе спасения решили предусмотреть все сразу, потому что я в звонке не сказала, что именно случилось.

– Помощь не мне, – ответила я, показывая пальцем вдоль линии разлома льда, которая заканчивалась зияющей черной полыньей посреди озера. – Мой друг провалился. – Я икнула и подавила в себе волну ужаса от произнесенных слов.

Полицейский перевел взгляд на Деккера:

– Он вроде в порядке.

Я медленно покачала головой и прошептала:

– Не он…

У офицера расширились глаза. Он развернулся и криком передал мои слова пожарным и медикам. Те сорвались с мест. Они побежали к озеру с тросами, шестами, ручными рациями. Побежали со спасательным кругом, одеялами, оборудованием. Деккер взял мои руки в свои и согревал дыханием мои посиневшие пальцы. И пальцы понемногу перестали трястись.

Больше ничего нельзя было сделать. Трой умер.

На обочине сразу за скорой остановилась машина. Водитель вышел посмотреть, что случилось, уставился на нас с Деккером. Еще чуть-чуть – и начнут собираться зеваки. Поэтому мы с Деккером пошли к нему домой. Если родители увидят меня в таком состоянии, они сойдут с ума.

Когда мы проскользнули в дом через заднюю дверь, у меня снова руки ходили ходуном. Но на этот раз от холода, от ледяного ветра, проморозившего меня сквозь мокрую одежду. Зубы так стучали, что я не могла говорить. Я пыталась объяснить Деккеру, что мне нужен горячий душ, а слова не складывались. Но это не имело значения: он отвел меня в ванную, включил горячую воду, стащил задубевшую верхнюю одежду.

Деккер вышел, только когда ванную заполнил горячий пар, но по щели под дверью было видно, что он ждет меня снаружи, расхаживает туда-сюда. Я стояла под горячими струями, пока синие пальцы не порозовели, пока не ощутила, что кровь вновь побежала по жилам. Казалось, что костям еще холодно, и я изо всех сил гнала от себя это ощущение. По-настоящему такого быть не может, убеждала я себя. Это просто нехватка тепла. Отсутствие тепла. Темнота – лишь отсутствие света. Смерть – лишь отсутствие жизни. А может, ад – лишь отсутствие чего-то еще. Пустота, которую требуется заполнить.

Я вышла из душа, завернулась в тонкое бежевое полотенце. Деккер, наверное, приоткрывал дверь, пока я грелась под душем, потому что у двери лежали вещи. Я надела его огромную пижамную кофту, слишком длинные штаны, серые шерстяные носки и мысленно поблагодарила Деккера за любовь к мешковатой одежде.

Прошла по коридору до открытой двери в его комнату. Он сидел на кровати, уставившись на пустую стену над столом. Я села рядом, тогда он встал и отошел к окну. Вытянул шею, вглядываясь в улицу, в озеро. Но мы оба прекрасно знали, что отсюда ничего не рассмотреть – слишком далеко.

– Что ты там делала? – спросил он, не поворачиваясь.

Я во все глаза смотрела на Деккера. Хотела было замять этот вопрос, соврать, сказав «не знаю». Но Деккер не заслуживал лжи. Поэтому я сказала ему правду, по крайней мере, ее часть.

– Он пытался спасти меня. Вернее, думал так.

Деккер вскинул в воздух руки.

– Серьезно? И это твой ответ? – Он постучал указательным пальцем по стеклу. – Они придут к нам. И спросят, что мы там делали. Лучше бы тебе придумать другую версию.

– Деккер…

От отмахнулся от меня.

– Слушай, я рад, что ты в порядке. Нет, не просто рад. Но я больше не в состоянии слушать твое вранье.

А поверит ли он мне? Поверит, в кого я превратилась и продолжаю превращаться? Поймет ли, что было в моих силах, а что нет? И вдруг осознала, что мои страхи – пустое. Деккер не раз верил в самое невероятное: что я жива, когда я умерла, что в августе может пойти снег, что любить меня – достаточно.

– Я не стану тебе врать, – пообещала я и ему, и себе.

– Зачем ты обещаешь это сейчас? Так еще хуже.

Он прав. Я не сказала ему, что люблю. А сейчас, наверное, стало поздно.

– Он был болен, – прошептала я.

– Я догадался.

– Нет, физически болен. Он бы скоро умер. Мы оба знали это. И он решил… решил, что я тоже должна умереть. Что так он окажет мне услугу. Что ты помешал мне погибнуть, а я теперь несчастна.

Деккер несколько раз закрыл и открыл глаза. Он был поражен.

– Ты правда несчастна?

Я встала, подошла к окну. Мы вместе смотрели вдаль, пытаясь увидеть то, что увидеть нельзя. Троя в центре озера, зияющую трещину. Карсона, умирающего на обочине. Деккера, целующего меня у дерева.

Как нам с Деккером вернуть нас? Как забыть о Трое, о Карсоне, о Таре? Как мне отмотать время назад и забрать все произнесенные слова? Как сказать все то, что я не сумела, но должна была? Осталось ли нам что спасать? Будет ли смысл это спасать?

Я прислонилась лбом к стеклу. От теплого дыхания образовалось запотевшее пятно, и ничего не было видно.

– Деккер…

Я выпрямилась и посмотрела на Деккера, потому что наконец поняла: сейчас важен только он.

– Деккер, – позвала я снова. Он оторвался от окна и смотрел мне в глаза.

– Если бы тебе оставалось жить один-единственный день, что бы ты сделал?

Не отрывая от меня взгляда, он прислонился к стене.

– Бессмысленный вопрос…

Но я повторила – медленнее, увереннее:

– Если бы тебе оставалось жить один-единственный день, что бы ты сделал?

Деккер склонил голову набок:

– К чему эти предположения? К чему эти игры?

Но это не была игра. И даже не вопрос. Деккер не знал, какой день станет для него последним. Карсон не знал. Трой не знал. И я – я тоже не знала. Этот день может случиться сегодня. Поэтому я попросила:

– Просто сделай.

И он не стал мешкать. Притянул меня к себе за пижаму – его же пижаму – и поцеловал. Безупречное решение, потому что я бы сделала ровно то же самое. Сейчас он целовал меня совсем не так, как тогда у дерева ночью, – тогда это был вопрос. Теперь это был ответ.

А поцеловав, Деккер не выпустил меня. Все вокруг было таким ярким и ясным, что я забыла о темноте, о холоде, о пустоте. Я видела только лицо Деккера и ослепительные рассветные лучи. Я чувствовала только тепло, исходящее от него и от меня.

Это был не ад – это была его полная противоположность.

Как же забавно все может измениться за одно мгновение. Смерть стать жизнью. Пустота – заполненностью. Темнота – светом.

А может, я не так смотрела? И не знала, что свет можно чувствовать, что звуки имеют цвет, что поцелуй бывает ответом на вопрос. Что небеса могут быть океаном, или человеком, или мгновением, или еще чем-то совсем неожиданным.

Но сегодня небеса были здесь – в комнате с деревянным полом, голубыми стенами и заваленным хламом столом, в комнате, где Деккер не выпускал меня из объятий. Где Деккер продолжал держать меня.

Меня – чудо, аномалию, недоразумение. Меня – и все то, чем и кем я могу стать. Меня, Дилани Максвелл, живую.