Текст книги "Сердце океана"

7

Теплая сухая погода, вернувшись, раскрасила небо и море ярко-голубыми красками наступающего лета. Белые пушистые облака, парившие над Ардмором, не предвещали дождя, а цветы впитывали солнечный свет так же жадно, как недавно – воду. Длинная тень круглой башни скользила по старым могилам. Высоко на утесе ветер ерошил траву и поднимал легкую рябь на воде в низком колодце источника Святого Деклана, а внизу, в деревне, мужчины работали в рубашках и футболках с короткими рукавами, и их руки, возводившие из балок и блоков остов здания, уже покраснели на солнце.

Тревор с удовлетворением смотрел, как его мечта обретает форму, и чем выше поднималось здание, тем большее внимание окружающих оно привлекало. Каждый день ровно в десять часов утра, хоть часы проверяй, появлялся старый мистер Райли. Он приносил складной стул, термос с чаем и усаживался, натянув кепку до самых бровей. Так он сидел и смотрел, сидел и дремал ровно до часу дня. Затем он вставал, складывал стул и ковылял к правнучке на дневную трапезу.

Частенько к мистеру Райли присоединялся кто-нибудь из его приятелей, и, степенно обсуждая стройку, они играли в шашки.

Тревор стал воспринимать мистера Райли как личный талисман.

Иногда прибегала ребятня. Дети рассаживались полукругом рядом со стариком и распахнутыми глазищами смотрели, как, покачиваясь, становятся на свои места огромные металлические балки, и каждый успех сопровождали шумными возгласами и аплодисментами.

– Праправнуки мистера Райли и их друзья, – сообщила Бренна Тревору, когда он выразил озабоченность тем, что дети сидят слишком близко к стройке. – Они не подойдут ближе его стула.

– Праправнуки? Значит, он так же стар, как выглядит.

– Зимой ему стукнуло сто два года. Все Райли долгожители, хотя их отец, упокой господь его душу, умер в нежном возрасте девяносто шести лет.

– Поразительно. И сколько же у него этих прапра?

– Дайте подумать… пятнадцать. Нет, шестнадцать. Если память мне не изменяет, зимой родился шестнадцатый. Но не все они живут в окрестностях.

– Шестнадцать? Боже милостивый!

– У него восемь детей, шестеро из них живы. Всего они подарили ему около трех десятков внуков, а уж сколько те нарожали, мне не сосчитать. Между прочим, два его внука работают на вашей стройке. И муж одной из его внучек.

– Вряд ли я мог этого избежать.

– Каждое воскресенье после мессы он ходит на могилу своей жены Лиззи Райли. Они были женаты пятьдесят лет. Он берет с собой этот ветхий стул и сидит около могилы два часа, успевая рассказать ей все деревенские сплетни и семейные новости.

– Как давно она умерла?

– О, думаю, лет двадцать тому назад.

Около семидесяти лет преданности одной женщине. Кое-кому это удается. Поразительно и трогательно, подумал Тревор.

– Мистер Райли очень милый, – добавила Бренна и заорала: – Эй, Деклан Фицджералд, поосторожней-ка с доской, не то разобьешь кому-нибудь физиономию.

Качая головой, Бренна бросилась к парню и подхватила второй конец доски.

Тревор собирался провести весь день, поднимая, перетаскивая, заколачивая, но его привлекла юная публика, словно загипнотизированная грохотом отбойных молотков, шипением компрессоров и непрерывным громыханием бетономешалки. Рядом с детворой, восседая на своем старом стуле и наблюдая за Бренной, пил маленькими глоточками чай древний мистер Райли. Тревор честно хотел последовать за Бренной, но, поддавшись порыву, подошел к старику.

– Что думаете?

– Я думаю, вы строите надежно и хорошо выбираете работников. Мик О’Тул и его чудесная Бренна, они разбираются в своем деле. – Райли перевел выцветшие глаза на Тревора. – Как, думаю, и вы, юный Маги.

– Если хорошая погода продержится, мы подведем здание под крышу раньше графика.

Улыбка добавила морщин изъеденному годами лицу старика.

– Придет время, и все встанет на свои места. Таков ход вещей. А вы похожи на вашего двоюродного деда.

Как-то раз то же самое, правда не слишком уверенно, сказала ему бабушка.

Тревор, ты очень похож на брата твоего дедушки, который погиб молодым. Поэтому деду так тяжело смотреть на тебя… Очень тяжело.

Тревор присел на корточки, чтобы старику не приходилось вытягивать тощую шею.

– Вы его помните?

– О да! Джонни Маги. Я знал его и вашего деда тоже. Красивый парень был Джонни. Серые глаза, медленная улыбка. Стройный, как и вы.

– Каким он был?

– Спокойным он был и основательным. Много думал и чувствовал, больше всего о Мод Фицджералд. Кроме нее, он мало чего хотел.

– А получил войну.

– Да, так случилось. Многие юноши погибли в шестнадцатом году на полях Франции. И здесь тоже, в нашей маленькой войне за независимость Ирландии. Да и в других местах в другие времена. Мужчины уходят на войну, женщины ждут и оплакивают.

Старик положил костлявую руку, обтянутую пергаментной кожей, на голову сидевшего рядом ребенка.

– Ирландцы знают, что жизнь идет по кругу. И старики. Я и старик, и ирландец.

– Вы сказали, что знали моего деда.

– Знал. – Райли откинулся на спинку стула, скрестил в лодыжках худые ноги. – Деннис, он был посильнее своего брата и дальновиднее. Беспокойный, недовольный всем парень был Деннис Маги, не в обиду вам будет сказано. Тесновато ему было в Ардморе, и он стряхнул его песок со своих ног, как только смог. Хотел бы я знать, нашел ли он за океаном то, что искал, и обрел ли спокойствие.

– Я не знаю, – честно ответил Тревор. – Не сказал бы, что он был счастливым человеком.

– Жаль. Тяжело стать счастливым, если жил с несчастными. Его невеста была тихой, скромной девушкой. Мэри Клуни из Олд Пэриш, одна из десяти детей фермера, если память мне не изменяет.

– По-моему, у вас прекрасная память.

Райли хихикнул.

– О, мозги-то я сохранил. А вот чтобы встать, времени уходит все больше, да и бегать не очень-то получается. – «Парень хочет узнать прошлое, хочет понять, кто он и откуда, – решил старик. – А почему бы и нет?» – Вот что я вам скажу: мальчик, который стал вашим отцом, был красивым ребенком. Много раз я видел, как он топает по дорогам, держась за мамину руку.

– А отцовскую?

– Ну, пожалуй, не так часто, но бывало. Деннис зарабатывал на жизнь и откладывал на дорогу в Америку. Надеюсь, они построили там хорошую жизнь.

– Да. Мой дед хотел строить и строил.

– Тогда ему этого хватало. Я помню, как ваш отец, Деннис-младший, приезжал сюда юношей, только усы пробились. – Райли умолк, подлил себе чая из термоса. – У многих местных девушек дрогнуло сердечко, ведь он стал красивым и обаятельным. – Старичок подмигнул. – Как и вы, молодой человек. Он тогда никого не выбрал, оставил о себе лишь добрую память. Вы решили иначе. – Райли показал чашкой на стройплощадку. – Строите здесь что-то основательное, верно?

– Похоже на то.

– Ну а Джонни ничего не хотел, кроме домика и своей девушки, только война забрала его. Не прошло и пяти лет, как от разбитого сердца умерла его мать. Тяжело парню жить в тени умершего брата, вы согласитесь со мной?

Тревор заглянул в выцветшие проницательные глаза. Умный старик. Наверное, когда перешагнешь вековую отметку, приходится быть умным.

– Соглашусь. Тяжело, даже если убежал за три тысячи миль.

– Истинная правда. Гораздо лучше не прятаться и делать что-то свое. – Старик кивнул, на этот раз одобрительно. – Ну, как я и сказал, вы похожи на него, давно умершего Джона Маги. Лицом, глазами. Как только его глаза остановились на Мод Фицджералд, он полюбил ее. Вы верите в вечную любовь, юный Маги?

Тревор перевел взгляд на окно Дарси, снова посмотрел на старика.

– Для некоторых.

– Чтобы найти такую любовь, вам придется в нее поверить. – Подмигнув, Райли протянул чашку Тревору. – Можно построить что-то долговечное не только из дерева и камня. – Он снова погладил шишковатыми пальцами ближайшую детскую головку. – Вечное.

– Некоторые из нас лучше управляются с деревом и камнем, – заметил Тревор, рассеянно отпивая чай. Дыхание перехватило, зрение затуманилось. Горло обожгло смесью крепкого чая и виски. – Господи, – еле выдавил он.

Райли так расхохотался, что захрипел, а его сморщенное лицо порозовело.

– Да брось, парень, хотел бы я знать, кому нужен чай без доброго ирландского виски? Только не говори, что там, в Америке, так разжижили твою кровь, что ты не можешь справиться с каплей спиртного.

– Обычно я не пью в одиннадцать часов утра.

– Мы говорим о виски. При чем тут время?

Райли кажется древним, как Моисей, а уже час цедит сдобренный алкоголем чай. Чтобы сохранить лицо, Тревор опрокинул в себя остатки обжигающей жидкости и был вознагражден старческой дрожащей улыбкой.

– А вы молодец, юный Маги. Молодец. И раз уж вы молодец, я кое-что вам скажу. Та прелестная девушка из Галлахеров не согласится на меньшее в мужчине, чем горячая кровь, сильный характер и хорошие мозги. Я думаю, у вас все это есть.

Тревор вернул старику чашку.

– Я приехал строить театр или, если угодно, здание для концертов и выступлений. Вот зачем я здесь.

– Если так, я вот что скажу: говорят, молодость молодым не впрок, но я думаю иначе. Молодые зря тратят свою молодость. – Райли снова наполнил чашку. В его глазах замелькали веселые искры. – Придется мне самому жениться на ней. Берегитесь, мой мальчик, ибо у меня за плечами многолетний опыт обращения с красивыми женщинами.

– Я запомню. – Тревор поднялся. – А чем занимался Джон Маги до того, как ушел на войну?

– Чем на жизнь зарабатывал? – Если старик и счел странным, что Тревор не знает, вида не показал. – Он был рыбаком. Его сердце принадлежало морю и Мод, и больше никому и ничему.

– Спасибо за чай. – Тревор кивнул и пошел к своей команде.

На ланч Тревор не пошел. Слишком много предстояло сделать телефонных звонков, получить и отправить факсов, чтобы потратить час в пабе, пусть даже любуясь Дарси. Он понадеялся, что она его высматривала и хоть немного удивилась, почему он не пришел. Если он понимает ее так хорошо, как думает, она ждет его, уверена, что он не может не прийти. И, разумеется, она разозлится, если он не придет.

Отлично, размышлял Тревор, входя в коттедж. Полезно немного вывести ее из равновесия, хоть чуть-чуть поколебать ее небрежную уверенность и высокомерие. Смертельное оружие, надо признать, и чрезвычайно привлекательное.

Посмеиваясь над собой, Тревор расположился в крохотном кабинете и на полчаса забыл обо всем, кроме текущих дел. Он прекрасно умел отключаться от посторонних мыслей, а учитывая воспоминания Райли и не желающий отступать образ Дарси, это умение требовалось ему сейчас больше, чем когда-либо.

Разобравшись с самыми неотложными делами, отправив факсы, ответив на электронные письма, он задумался над будущим проектом и решил, что пора начинать.

На его звонок в паб ответил Эйдан. Отлично. Всегда эффективнее иметь дело с главой фирмы или, как в данном случае, главой семьи.

– Это Трев.

– В это время я уже привык видеть вас в пабе.

Эйдан повысил голос, стараясь перекричать неумолчный гомон, и Тревор живо представил, как, разговаривая, Эйдан одной рукой разливает по кружкам пиво. Где-то на заднем плане послышался смех Дарси.

– Накопились кое-какие дела. Я хотел бы поговорить с вами и вашими родными, когда вам будет удобно.

– Совещание? По поводу вашего проекта?

– Отчасти. У вас найдется час между сменами?

– Думаю, найдется. Сегодня?

– Чем скорее, тем лучше.

– Отлично. Тогда приходите ко мне домой. Мы любим проводить семейные собрания за кухонным столом.

– Спасибо. Вы не могли бы пригласить Бренну?

– Конечно. – То есть снять ее с работы, подумал Эйдан, но не стал уточнять. – До скорой встречи.

За кухонным столом… Тревор вспомнил, как собиралась за кухонным столом его семья. Перед первым школьным днем, перед поездкой в бейсбольный лагерь, перед экзаменом на водительские права и так далее. Все важные вопросы, приводящие к новому этапу в его жизни или в жизни его сестры, серьезные наказания и похвалы обсуждались за кухонным столом.

Как ни странно, о своей разорванной помолвке он сообщил родителям на кухне и там же рассказал им об ардморском проекте и о своем намерении поехать в Ирландию.

Прикинув, который час в Нью-Йорке, Тревор понял, что застанет родителей за завтраком, и позвонил домой.

– Доброе утро. Резиденция Маги.

– Привет, Ронда, это Трев.

– Мистер Тревор. – Домоправительница семейства Маги всегда обращалась к нему только так, даже когда в детстве грозилась отшлепать. – Вам нравится Ирландия?

– Очень. Вы получили мою открытку?

– Получила. Вы же знаете, как я люблю получать открытки. Только вчера я говорила поварихе, что мистер Тревор никогда не забывает, как я обожаю открытки для своего альбома. Неужели Ирландия такая зеленая?

– Еще зеленее. Ронда, вы должны прилететь сюда.

– Ох, вы же знаете, что я поднимусь в самолет только под дулом пистолета. Ваши родители завтракают, они будут счастливы поговорить с вами. Подождите минутку. Берегите себя, мистер Тревор, и возвращайтесь поскорее.

– Не волнуйтесь, Ронда. Спасибо.

Тревор ждал, с удовольствием представляя, как худющая чернокожая женщина в накрахмаленном до хруста фартуке спешит по белым мраморным полам мимо антикварной мебели, произведений искусства и бесчисленных ваз с цветами в недра элегантного городского особняка. Ни за что на свете Ронда не стала бы сообщать о звонке Тревора по внутреннему телефону – все, что касалось семейных дел, она всегда передавала лично.

В кухне наверняка пахнет кофе, свежеиспеченным хлебом и любимыми мамиными фиалками. Отцовская газета, как обычно, раскрыта на финансовом разделе, а мама читает передовицы и возмущается состоянием окружающей среды и падением нравов.

И ничего общего с гнетущей вежливостью, царившей в доме деда и бабушки. Каким-то образом Деннису-младшему удалось сбежать из дома, но не географически, как старший Деннис из Ардмора, сохранить жизнерадостность и построить в этой жизни что-то совершенно свое.

– Трев! Малыш, как ты?

– Хорошо. Почти так же хорошо, как и ты, судя по голосу. Я рассчитывал поймать тебя с папой за завтраком.

– Мы порождения привычек, но с разговора с тобой приятнее начинать день. Расскажи мне, что ты видишь.

Старая просьба, старая привычка. Тревор машинально подошел к окну.

– Перед домиком есть сад. Удивительный для такого крохотного участка. Цветов море, все самых разных оттенков, форм, ароматов. Тот, кто его создавал, точно знал, чего хочет. Он похож на… сад колдуньи. Нет, скорее волшебницы, которая освобождает девушек от злых чар. За забором дорога, узкая, как канава, с торчащими из земли корнями. На скорости больше тридцати миль в час хочешь не хочешь стучишь зубами. Вдоль дороги тянутся живые изгороди выше моего роста – ярко-красная фуксия в густой листве. Невероятно зеленые холмы волнами спускаются к деревне с разноцветными домиками и опрятными улочками. Над крышами торчит церковный шпиль и чуть дальше древняя круглая башня, где я еще не был. И все это окаймлено морем. Сегодня солнечно, так что оно голубое. Здесь очень и очень красиво.

– У тебя счастливый голос.

– А почему бы нет?

– Ты так давно не был счастлив или, скажем, был не очень счастлив. А теперь я передам трубку твоему папе, который слушает меня и закатывает глаза. Полагаю, вам нужно обсудить дела.

– Мама! – Он так много хотел сказать ей. Утренняя беседа со стариком Райли и его многочисленное потомство что-то всколыхнули в нем, и он сказал то, что остро чувствовал в эту минуту. – Я скучаю по тебе.

– Ой, ну посмотри, что ты наделал, – всхлипнула мама. – Поговори с папой, а я пока поплачу немного.

– Ты отвлек ее от редакторской статьи о свободной продаже огнестрельного оружия, – прогрохотал в трубке голос отца. – Как продвигается строительство?

– По графику, в рамках бюджета.

– Рад это слышать. Хочешь остаться там?

– Во всяком случае, поблизости. Я бы хотел, чтобы ты, мама и Доро с семейством выкроили недельку следующим летом. Все Маги должны быть здесь на первом представлении.

– Назад в Ардмор? Должен признаться, никогда не предвидел ничего подобного. Судя по отчетам, там мало что изменилось.

– И не должно было меняться. Я пришлю тебе новейшую информацию, но позвонил я не из-за театра. Пап, ты когда-нибудь бывал в коттедже на Эльфийском холме?

Короткое молчание, вздох.

– Да, полюбопытствовал, что за женщина была помолвлена с моим дядей. Думал, вдруг из-за нее отец так редко говорил о брате.

– И что ты выяснил?

– Что Джон Маги умер героем, не успев пожить на этой земле.

– И дед чувствовал себя оскорбленным?

– Жесткая формулировка, Трев.

– Он был жестким человеком.

– Он ни с кем не делился своими чувствами к брату, к остальным родным, а я и не пытался узнать. Какой смысл? Я знал, что никогда не достучусь до него, не узнаю, что он чувствует, что думает, не говоря уж о том, что он оставил в Ирландии.

Тревор услышал в отцовском голосе эхо давнего разочарования.

– Прости, я не должен был заговаривать об этом.

– Не извиняйся. Ты же там, и у тебя неизбежно возникли вопросы. Теперь, оглядываясь назад, я думаю, что отцу суждено было стать американцем, воспитать американцем меня. Он хотел оставить свой след в Нью-Йорке. Здесь он мог стать самим собой, он и стал.

Суровый замкнутый человек, уделявший бухгалтерским книгам больше внимания, чем своей семье, но зачем бередить старые раны? Кто, если не его отец, знает это лучше всех?

– Папа, что ты нашел в Ирландии, когда был здесь?

– Очарование, сентиментальность. Почувствовал связь, более тесную, чем ожидал.

– И у меня так же. Точно так же.

– Я хотел еще слетать в Ирландию, но каждый раз возникали какие-то неотложные дела. И, честно говоря, я городской парень. Неделя в деревне, и хочется сбежать. Тебя и твою маму никогда не волновало отсутствие комфорта, но для меня Хэмптонс – единственная провинция, где я не сойду с ума. Не смейся, Кэролин, – кротко попросил Деннис. – Это невежливо.

Тревор снова посмотрел в окно.

– Ардмору далеко до Хэмптонса.

– Вот именно. Пара недель в том домике, что ты снимаешь, и я созрел бы для психушки. Я не любитель такой экзотики.

– Но ты навестил Мод Фицджералд.

– Боже милостивый, прошло уже лет тридцать пять. Ей было хорошо за шестьдесят, ближе к семидесяти. Тогда все, кому за шестьдесят, казались мне дряхлыми стариками, а она была легкой, изящной, чего я никак не ожидал. Мод угостила меня чаем с кексами, показала старую фотографию моего дяди. Она держала ее в коричневой кожаной рамке. Я помню, потому что это напомнило мне балладу, как она называется… Кажется, «Вилли Макбрайд». А потом Мод повела меня на могилу Джона. Он похоронен на холме у круглой башни и руин.

– Я там еще не был. Обязательно схожу.

– Не помню в точности, о чем мы разговаривали. Это было так давно. Но кое-что я отчетливо помню, потому что тогда мне это показалось странным. Мы стояли над его могилой, Мод взяла меня за руку и сказала: «То, что придет от тебя, вернется и все изменит. Ты должен гордиться». Думаю, она говорила о тебе. Люди считали ее ясновидящей, если, конечно, верить в такие вещи.

– Здесь начинаешь верить во что угодно.

– Не стану спорить. Помню, как однажды ночью я пошел прогуляться по берегу. Могу поклясться, я слышал флейты и видел всадника, летящего по небу на белом коне. Правда, перед этим я выпил несколько пинт в «Пабе Галлахеров».

Отец рассмеялся, но у Тревора мурашки бежали по позвоночнику.

– Как он выглядел?

– Паб?

– Нет, мужчина на коне.

– Пьяная галлюцинация. – Тревор услышал восхищенный смех матери. – Ну вот, твоя мамочка теперь не уймется, – пробормотал Деннис.

– Ладно, пап, завтракай, не буду больше тебя задерживать.

– Развлекайся, а когда сможешь, пришли отчет. А мы, так и быть, освободим недельку следующим летом. Не забывай нас, Трев.

– Как я могу!

Закончив разговор, Тревор продолжал задумчиво смотреть в окно. Галлюцинации, иллюзии, реальность. Похоже, в Ардморе они тесно переплелись.

Он сделал все, что смог, пока не открылся нью-йоркский офис, и отправился на могилу Джона Маги.

Вершина холма продувалась всеми ветрами, а захоронения были очень старыми. Многие надгробия покосились, склонившись к клочковатой траве, колышущейся над усопшими, но надгробие Джона Маги стояло прямо, как стойкий солдат, каким он и был. Годы и бури не пощадили простой могильный камень, однако еще можно было различить буквы и цифры.

Джон Доналд Маги

1898–1916 гг.

Слишком молод, чтобы умереть солдатом.

– Его мать заказала эту надпись, – произнес Кэррик. – По мне, так любой слишком молод, чтобы умереть солдатом.

Тревор повернулся к стоявшему рядом эльфу.

– Откуда вы знаете?

– О, я мало что не знаю, и еще меньше на свете того, что я не могу узнать. Вы, смертные, ставите памятники мертвым. Любопытная традиция. Человеческая. Камни и цветы – символы того, что было и прошло, не так ли? Но почему здесь ты, Тревор Маги? Почему навещаешь тех, с кем не был знаком при их жизни?

– Кровные узы, вероятно. Не знаю. – Тревор раздраженно повернулся к Кэррику. – Да что это, черт побери?

– Под этим ты подразумеваешь меня? В тебе больше от твоей матери, чем от деда, поэтому ты знаешь ответ. Твоя разбавленная американская кровь отрицает то, что просто лезет в глаза, а ведь ты много путешествовал. Ты видел больше, чем многие люди твоего возраста. Неужели до сих пор ты никогда не сталкивался с магией?

Тревору нравилось думать, что материнского в нем гораздо больше, чем от деда, а Кэролин Маги никогда не была легкой добычей.

– До сих пор я никогда не разговаривал с эльфами и призраками.

– Ты разговаривал с Гвен? – Веселье Кэррика улетучилось, синие глаза потемнели. Он крепко ухватил Тревора за руку. – Что она тебе сказала?

– Не вы ли говорили, что все знаете или можете все узнать?

Кэррик выпустил его руку и отвернулся. И заметался по маленькому кладбищу, чуть ли не натыкаясь на надгробия. Воздух вокруг него зашипел, заискрился.

– Только она важна для меня, и только ее я не могу видеть ясно. Представляешь ли ты, Маги, как всем сердцем стремиться к своей единственной и знать, что она недосягаема?

– Нет.

– Ослепленный гордостью, я совершил страшную ошибку. Но не только я виноват. И Гвен тоже. Хотя в таких делах вряд ли имеет значение, кто виноват больше. – Кэррик резко остановился, обернулся. Воздух вокруг него успокоился. – Не молчи. Что она сказала тебе?

– Она говорила о вас, о своих сожалениях, о страстях, которые вспыхивают и угасают, и о любви, которая длится. Она тоскует по вас.

Глаза Кэррика вспыхнули от волнения.

– Если… если она снова заговорит с тобой, не передашь ли, что я жду и что никого, кроме нее, не любил с тех пор, как мы встретились?

Почему-то просьба передать послание призраку не показалась Тревору странной.

– Я скажу ей.

– Она красива, правда?

– Да, очень.

– Иногда мужчина, ослепленный внешней красотой, забывает заглянуть в душу. Я забыл и дорого заплатил за это. Ты не повторишь мою ошибку. Вот почему ты здесь.

– Я здесь, чтобы построить театр и понять, кто я и откуда.

Снова повеселев, Кэррик подошел к Тревору.

– Ты сделаешь все это и еще кое-что. Твой предок был прекрасным юношей, немного мечтателем и с сердцем, слишком чувствительным для солдата и того, что война заставляет мужчин делать друг с другом. Но долг позвал его, и он оставил свою любовь.

– Вы его знали?

– Разумеется. Я знал их обоих, но только Мод знала меня. На прощание она подарила ему амулет. – Кэррик щелкнул пальцами, и Тревор увидел свисающую с них цепочку с маленьким серебряным диском. – Думаю, она хотела бы, чтобы теперь амулет был у тебя.

Забыв от любопытства об осторожности, Тревор протянул руку и взял амулет. Серебряный диск был теплым, словно только что соприкасался с живой плотью, и на нем едва различались какие-то буквы.

– Что здесь написано?

– Это древнеирландский язык, а надпись очень простая: «Вечная любовь». Мод подарила талисман любимому. Джонни носил его не снимая. Война оказалась сильнее защитных чар, но не сильнее любви. Джон Маги мечтал о простой жизни, в отличие от брата, уехавшего в Америку. Отец твоего отца хотел большего, много работал и добился своей цели. Достойно восхищения. А чего хочешь ты, Тревор Маги?

– Строить.

– И это достойно восхищения. Как ты назовешь свой театр?

– Я еще не думал об этом. Почему вы спрашиваете?

– Мне кажется, ты выберешь правильное название. Ты из тех, кто выбирает с осторожностью. Вот почему ты до сих пор живешь один.

Тревор сжал в кулаке амулет.

– Мне нравится жить одному.

– Возможно. Однако больше всего тебе не нравится совершать ошибки.

– Верно. Ну, мне пора. У меня встреча.

– Я провожу тебя немного. Прекрасное будет лето. Если прислушаешься, услышишь кукушку. Хороший знак. Желаю тебе удачи с твоей встречей и с Дарси.

– Спасибо, но я и сам справлюсь и с тем, и с другим.

– О, не ершись. Я верю в тебя, иначе не был бы так весел. И она с тобой справится. Не в обиду тебе будь сказано, вы оба меня развлекаете и скрашиваете конец моего ожидания.

– Я не часть вашего плана.

– Суть не в планах. Суть в том, что есть и что будет. От тебя зависит больше, чем от меня.

Кэррик остановился, печально глядя на домик с кремовыми стенами и соломенной крышей, на переливающийся всеми красками садик.

– Когда она выходила ко мне, ее сердце билось часто-часто, глаза сияли. Но страх и любовь так сплелись, что ни она, ни я не смогли их разделить, а я, в уверенности, что сумею ослепить ее дарами и обещаниями, не предложил ей единственного имевшего значение.

– А как же второй шанс?

Саркастическая улыбка тронула губы Кэррика.

– Может, он и был бы, если бы я не ждал слишком долго. Дальше я не пойду. Мне нельзя, пока не закончится ожидание. Разберись с Дарси, Тревор, прежде чем она разберется с тобой.

– Моя жизнь – мое дело, – отрезал Тревор, быстро спускаясь по склону к домику и машине, а когда оглянулся, почти не удивился исчезновению Кэррика.

Зеленый холм был пуст, а неподалеку заливалась какая-то птичка. Кукушка, предположил Тревор. Больше ничего в голову не пришло.

И не надо. Хватит тратить время и душевные силы на давно умерших родственников, эльфийских принцев и послания прекрасным призракам. И без того дел по горло.

Однако Тревор надел на шею цепь, спрятал под рубашкой серебряный диск и опять почувствовал его тепло.