Текст книги "Десять поворотов дороги"

Глава 25. КОНТАКТЫ И КОНТРАКТЫ

Контора Гильдии актеров и комиков находилась в наименее приспособленном для этого дела месте – прямо над рыбной лавкой Косого Пью в Переулке неплановых зачатий. Часть просторного чердака, десятилетия служившего сушильней, в которой окуни и ельцы превращались в обожаемые народом мумии, была перегорожена дощатым простенком и снабжена всеми атрибутами офиса: секретаршей, столами и креслами на колесиках.

В угоду творческому началу профессии стены, потолок и предметы обихода были ярко раскрашены, а назначение иных вовсе переиначено. Так, объемистый напольный горшок, коему должно содержать худосочную пальму и окурки, был до краев наполнен ножницами, скрепками и обрывками бумаги, служа одновременно канцелярской укладкой и архивом. Прорезанное в крыше окно выходило на соседнюю крышу, где виднелся окруженный табуретами облезлый стол, за которым собиралось правление Гильдии в теплую погоду, чтобы выпить на свежем воздухе.

Когда, миновав пахучие рыбные гирлянды, в алую дверь конторы постучался Хвет, из-за нее ему ответил раздраженный женский голос, пожелавший пришедшему издохнуть в корчах, потому что лак на ногах еще не высох. Голос этот вскоре дополнил приятный мужской баритон, вступившийся за неизвестного визитера. Произошла незначительная перебранка, после которой все стихло. Кажется, о посетителе за дверью просто забыли. Хвет и Гумбольдт переглянулись. Последний пожал плечами, что в его случае означало прижать ими уши к голове.

Где-то внизу жена Косого Пью с невестками за несмолкаемой болтовней разделывали утренний улов, привезенный в корзинах с рынка. Цирковой артели, шедшей через двор к лестнице, кое-как удалось отделаться от назойливых предложений купить осетра, щуку или хотя бы ведро свежих потрохов:

– У вас ведь есть кошка, миссус? – атаковала Аврил неугомонная рыбница, стоя за разделочным столом. – У такой красивой девушки должен быть милый пушистый котик. Купите первоклассных кишок, и ваша киса будет улыбаться от счастья целую неделю! Миссус, у нас только самый свежий товар. Хотите, я выпотрошу карпа прямо при вас? – на стол со стуком плюхнулась живая рыбина размером с энциклопедию…

Даже теперь, приглушенный стенами, ее голос сверлил мозг, рождая в воображении неприятные виды кухонных застенков.

Хвет, отцепляя от куртки мелкую засушенную рыбешку, кивнул Бандону, которого решили пустить вперед, чтобы сразу произвести впечатление, получив тем самым фору в грядущих переговорах. Голова великана находилась под самой крышей, а плечи обильно покрывала рыбная чешуя, придавая потертому кардигану вид нарядного концертного реквизита.

Бандон согнулся пополам, осторожно потянул за полуоторванную ручку и шагнул в проем подобно тарану. В конторе раздался истерический женский крик. Что-то упало на пол и покатилось.

– Звиняйте… – пробубнил смущенный приемом Бандон, проваливаясь в освещенный прямоугольник.

За ним гуськом протиснулись остальные, заняв почти все свободное место в комнате, остальная часть которой была плотно заставлена разномастной несочетающейся мебелью.

Уже знакомые из предыдущего эпизода голоса последовательно спросили:

– Что за хамство, врываться в служебное помещение?! – то взвизгнула секретарша, лишенная отчасти подвижности из-за подсыхающего на пальцах ног лака и оттого еще более раздраженная.

Вопрос был, по всему судя, риторическим, поскольку неприветливая, но весьма благообразная девица в облегающей брючной паре, не дожидаясь ответа, вернула свои длинные ноги на столешницу, продолжив махать на них газетой.

– Что вам угодно? – поддержал ее давешний баритон с ноткой осторожного дружелюбия.

Баритон этот принадлежал маленькому, гладко выбритому человечку в коричневой «тройке», почти карлику, сидевшему в кресле за столом на возвышении из подушек.

– Мы… здравствуйте… артисты и хотели бы выступать в столице… Тут объявление было… – обращаясь сразу к обоим, неловко сказал Хвет, смущенный крашеными ногами на столе и всем прочим.

Бандон, упираясь лбом в бумажный фонарь, устроенный под скошенным потолком, стянул с головы зеленый кепи. Хряк как бы невзначай хрюкнул, явив подтверждение сказанного: да, они артисты, и не из худших, сами можете убедиться.

Обозрев пристально вошедших, коротышка пробубнил под нос: «Здравствуйте, господа артисты», – а затем переменился в лице и живо соскользнул со своего шаткого насеста, приветственно протянув им руки, будто намереваясь перехватать всех за лацканы пиджаков.

Хвет инстинктивно отпрянул, отдавив ноги Гумбольдту. При всей доброжелательной наружности в человечке читалось что-то хищное – так мог бы выглядеть гостеприимный кайман, решивший встретить овец у входа в мясную лавку.

– Рад! Весьма рад вашему появлению! – пробаритонил «кайман», поймав за пальцы Бандона, дергая за руку Хвета и старательно минуя Хряка, расплывшегося в улыбке. – О! Мое почтение прекрасной даме! Рад! Рад! Вы экстремально обворожительны, дорогая!

Человечек расшаркался в хорошо отрепетированных поклонах. Несмотря на малые габариты, двигался он с большим достоинством и, казалось, занимал места больше, чем вся стоящая у дверей труппа.

– Чем обязан счастливому визиту? Визи, приготовь, пожалуйста, печенье! – велел он секретарше. – Ах да, гастролирующая труппа! Гран плезир! Располагайтесь с комфортом в нашем скромном приюте, открытом для всех служителей искусства! Даже комиков и мимов, прошу заметить! Новые веянья, новые стандарты, новые возможности, наконец!

Секретарша обворожительно улыбнулась одним ртом, вдела ноги в ядовито-синие «лодочки» и достала из напольного горшка жестяную коробку, в коей действительно оказалось окаменевшее печенье с корицей. Коробка была водружена на один из многочисленных столиков, до которого было не дотянуться, если не опрокинуть мольберт с афишей. На сем «приготовление» завершилось, и красотка вернулась на свое место.

– Я, знаете ли… Ну, да что обо мне? – перебил сам себя «гостеприимный кайман» в «тройке». – Какими судьбами?.. Недурно нынче на улице! Уже неделю стоят прекрасные погоды! Уверен, вы получили боку де плезир от столицы! Немало удовольствия! Все эти бульвары, вернисажи, коктейли! Юная леди, этот город создан для вас! Прошу, прошу… Столько прекрасного в один день! Волшебство! Не так ли, Визи?

Он ловко овладел локтем стоявшей в углу Аврил, и через секунду она уже сидела на приземистом пуфе у стола, чувствуя себя белкой в водовороте. Прямо на нее с отчаяньем смотрел бронзовый дурно отлитый рыцарь, опирающийся на меч. Его братья разных калибров украшали полки над креслом, в котором каким-то чудом уже оказался хозяин кабинета с сигарой в одной руке и пачкой каких-то листков в другой.

– Я – Амм Тутт, глава Гильдии актеров и комиков, председатель Академии сценических искусств и прочее, и прочее, – незажженная сигара плясала в воздухе. – Уверен, наше знакомство окажется плодотворным и… взаимовыгодным! Не так ли, дорогая?

Человечек одарил каждого проницательным многообещающим взглядом. Секретарша продолжала кукольно улыбаться, деловито извлекая из ящика стола какие-то перепутанные шарфы. Казалось, улыбку просто забыли стереть с ее губ, и теперь она будет с нею до самой смерти.

В эту секунду в кабинет ворвался свирепого вида персонаж с перекошенным ртом и глазами, посаженными так глубоко, что еще чуть-чуть – и они бы смотрели уже назад. Росту в нем было почти как в Гумбольдте, но даже тот, больше похожий на палочника, чем на обычного человека, казался на фоне прибывшего раскормленным крепышом.

– Ах! Вот и ты! Как кстати! – глава Гильдии не дал явившемуся сказать ни слова. – Прошу жаловать моего заместителя по линии комических представлений! Кислый Гарри! Коллеги! И вы, прекрасные леди! – адресовал он секретарше и сидящей перед столом Аврил. – Поскольку, по счастливому обстоятельству, мы собрались здесь, то не будем терять драгоценное время. У нас, у людей искусства, людей – что скрывать?! – легкомысленных порою, в делах царит кавардак. Почетная обязанность Гильдии – помогать ее членам в достижении творческих целей, избавляя от перипетий бытия. Как ни тяжело признавать, увы, самому мне пришлось отказаться от многого ради этого служения… Но не будем о грустном! Вы, именуемые «труппой», и я, именуемый «глава Гильдии», – тут он виновато улыбнулся, словно прося прощения за оплошность, – заключаем контракт по роду деятельности… – Амм Тутт вопросительно поднял бровь.

– Вечно ты приваживаешь всякую шваль! – перебил его Кислый Гарри, мазнув взглядом по крадущемуся к печенью Хряку, коему судьбой назначалось быть громоотводом недоброжелательного отношения ко всей труппе. – А это что за гора черного мяса в чешуе? – желчный тип вздернул с вызовом подбородок, тыкая пальцем в грудь Бандона.

В любом другом случае наглец бы уже валялся на полу, баюкая сломанную руку, но загадочные силы официальной обстановки парализовали волю гиганта. Он лишь сильнее сжал кепи и вытаращил глаза, желая одного – стать меньше или совсем раствориться в воздухе.

– О, ты такой шутник, мон шер, – игриво произнес глава Гильдии, что вовсе не вязалось с его предыдущим тоном. Секретарша за столом презрительно хмыкнула. – Ну же… Дела не ждут! Давайте, давайте! У меня еще масса дел! Пустая формальность на пути к феерическому успеху! Через год-другой сможете уже никогда не работать! Поверьте мне!

Амм Тутт в нетерпении покинул насест, так что верхняя подушка свалилась на пол, и протянул каждому засаленный лист контракта, заставив в нем расписаться. Затем сунул все экземпляры в ящик стола, добавив:

– Ваше выступление сегодня вечером! Выметайтесь! Визи, дорогуша, сними с них мерки и скажи адрес.

Наконец, дверь с шумом захлопнулась, оставив ошарашенных артистов на чердаке посреди развешанной на просушку рыбы. Бандон, вышедший по принципу патронташа последним, держал в лапище обрывок упаковочной бумаги с нацарапанным на нем адресом: «Южная окраина, Овечье поле, дом Золотца-Скокка, полночь». Точка. Ни о реквизитах, ни о теме выступления не было сказано ни слова.

Секретарша, согнав картонную улыбку с оштукатуренного лица, только вяло пожелала удачи и посоветовала ни о чем не беспокоиться.

«Огорчительные ничтожества…» – краем уха расслышал Хвет из-за двери, покидая контору Гильдии.

Глава 26. ОВЕЧЬЕ ПОЛЕ

Около одиннадцати вечера вся труппа растерянно стояла на продуваемом четырьмя ветрами пустыре, недавно занявшимся собственным озеленением. Робкая трава, похожая на щетину, пружинила под ботинком, еще не скрывая землю. Никаких признаков разумной жизни вокруг не было видно, если не считать далеких огоньков городской окраины, да и те один за другим гасли как по команде: в рабочих районах, просыпающихся с рассветом, ценят возможность отдохнуть от дневных забот. Весеннее солнце, усердно согревавшее в полдень, еще не пропекло землю, на пустыре было холодно, как в мясницком погребе. Всюду виднелись лужи, схваченные тонкой ледяной коркой. Челюсти отбивали чечетку. А тут еще этот контракт, который, по всему видно, провалился на первом выходе. Все основания для паники и уныния, скажете вы – и не ошибетесь…

– Ты ничего не перепутал, папаша?! – обернулся Гумбольдт к вознице, но того уж не было и следа. В сотне шагов за спиной, накренившись, повозка ложилась в поворот грунтовой дороги, чтобы исчезнуть из виду за деревьями. – Эй! Смотрите! Этот хлыщ завез нас, сам не зная куда, и смотал уду!

– Пять монет! Ублюдок! Вернись!

– И хотел еще взять за обезьяну: мол, оплата по головам…

Педант, сидящий за пазухой у Аврил, выставил луне свой хвостатый зад, ясно показав, что «по головам» – это не о нем.

– Посмотри еще раз в записке, – попросила брата Аврил.

Все повернулись к Хвету, который заведовал в труппе всякими путаными штуками вроде счетов и писем. Телесные габариты парня ни в какую не шли в сравнение с остротой ума. Хвет был, что называется, голова – так что одну из монет пронырливый возница уж точно заработал по-честному. Хряк, сопя, чиркнул спичкой:

– Южная окраина… Овечье поле… поместье Гнидта Скокка, – в десятый раз повторил Хвет, уткнувшись в бумажный клок.

– Вот видишь: дом! А где здесь поместье?! Я же говорю: мерзавец бросил нас в поле! Только бы найти его завтра – скормлю ублюдку каждый медяк. Потом подожду сутки – и скормлю еще раз! – не унимался Гумбольдт. – Куда мы денемся с этим? – показал он на три громадных чемодана с реквизитом. На одном из них скрючилась Аврил, сюсюкая с обезьяной.

– Погоди голосить, Гум. Слышишь: там кто-то едет? – Хряк тут же запалил полудюжину спичек и начал орать во всю глотку, подавая знак невидимому спасителю.

– Ты идиот, свинина?! Это может быть кто угодно! – взвился Гумбольдт, хватая его за руку. – Мало ли здесь шатается по ночам?

– Ты слишком нервный для сухостоины. Отвали! Это люди, а нам нужна помощь. Просто спросим дорогу. Сначала покажем им Бандона, а потом спросим… Бандон, прими героический вид, а то не напугаешь и огурец.

К месту, где стояли, сбившись в кучу, артисты, приближался уверенный стук копыт. Не одна и даже не две лошади. Казалось, на них несется целый табун. Все напряглись, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь, готовые бить или бежать. От напряжения момента заткнулся даже докучливый макак. Прятаться на пустыре было некуда. Зато бежать – лишь бы ноги несли.

Вскоре из невидимой в темноте низины прямо на них вынырнула карета с пятнами ярких фонарей по углам. Казалось, она движется сама по себе: кони были черны как смоль, и виднелись только их крупные здоровые зубы да белые манжеты над копытами с мелкими золочеными гербами. Тот, кто надевает такое лошадям на ноги, явно не заботиться о стирке.

Мягко подъехав к труппе, повозка остановилась. Хряк открыл рот от удивления. Такой громадины они еще не встречали в жизни, хотя считали, что видели все на свете, кроме сухой воды. Верх обрезиненного колеса был вровень с плечами Бандона, а вся карета, вестимо, не меньше прогулочной яхты. Восьмерка крупных холеных жеребцов, не запыхавшись, тянула за собой целый дом, в котором нашлось бы место для небольшого семейства.

Сидящий под самым небом возница с бородой, достойной божества, посветил фонарем на сбившихся у колес нищебродов и знаком показал лезть в карету. На «добрый вечер!», «здравствуйте!» и «вы точно приехали за нами?» он ответил лишь высокомерным молчанием, свойственным слугам значительных персон более, чем их собственным господам.

***

– На все это, – Хряк обвел пухлыми руками внутренности кареты, – можно купить деревню, в которой я родился, вместе с жителями…

– Включая пасечника?

– Исключая. Со старым перхуном Бзы деревня обойдется дешевле.

– Ха-ха.

– А все же сколько стоит такая милая развалюха? Даже если без золотых гербов? Я бы обошлась, будь спок.

– Лучше спроси, сколько стоит дворец, в котором ее держат. Может, срежем немного бархата на рубашку?.. Бьюсь об заклад, эти раздолбаи даже не заметят. А если и заметят – просто поменяют карету.

– Живут же люди… Откуда берется такое охренительное богатство?

– Ладно вам о чужом. Может, нам самим как следует заплатят? Все-таки перлись за город ночью. Они нам просто должны удвоить! Сейчас бы пригодилось что-нибудь из репертуара Кира – типа почему именно должны.

– Ага, растяни мошну! Эти богатеи – конченые жмоты, поголовно. У него слуги, поди, с голоду пухнут.

– Если какие-то и пухнут, то точно не тот дядька на облучке.

– А сколько нам обещали заплатить, кстати?

– Да, как-то вылетело из головы. Сколько?

– Хрен его знает, нам отдали только записку. Договор остался в конторе.

– Думаешь, этот Амм Тутт или как его – честный малый?

– Ты, Бан, меньше поднимай свою гирю, а то выкашляешь последний мозг…

– Вот и мне он сразу приглянулся. Такой открытый…

– Бан!

– А?

– Этот скользкий, отвратительный, прожженный мерзавец не может быть честным человеком!

– Ясен пень, он же работает с артистами! Кто вообще с ними будет иметь дело, если не конченый прощелыга и извращенец?

– Кхм…

– Ты так себя ценишь, Хряк…

– А что? Что я сказал?! Я просто говорю, что…

– Закройся, а?

– Хорошо, что переднее сиденье слишком далеко. Я бы до тебя дотянулся, свиная рожа.

– Ну так дотянись! Тащи свои оглобли сюда, кривое удилище.

– Хватит, а? Ну, кончайте. Без вас тошно. Куда нас везут вообще?

– Ее – в тайный гарем султана-инкогнито. Его, – Хряк показал на Бандона, – запрягут вместо жеребца возить повозку. Только подкоротят между ног, чтоб не брыкался. Меня, вестимо, на сало. А вас обоих – на утеху старой вдове, бабке того султана.

– Выпей теплых слюней, Хряк. С тобой только гороху наевшись…

Карета плавно остановилась.

Когда дверца открылась, в глаза ударил яркий свет. Внутренний двор какого-то особняка, в котором они оказались, был освещен жаровнями с полыхающим маслом. Тошнотворный запах мешался с лошадиным потом, создавая поистине сногсшибательный эффект. Под макинтошем Аврил забился в конвульсиях Педант.

– Фу!

– Зато тепло.

В узком, вытянутом пеналом между стен дворе действительно было гораздо теплей, чем на пустыре, и сухо, как на пороховом складе. Хвет посмотрел наверх: там, на высоте третьего этажа, поблескивал стеклянный купол с тонкими рамами, отдраенный так, что видны были звезды.

Экипаж снялся с места и исчез в противоположной въезду стороне – под аркой, перегороженной черными воротами с гербом, на которых змей обвивал руку в стальной перчатке. Они зловеще разошлись и тут же сомкнулись, отрезав путь наружу. Даже ничего разглядеть не удалось.

Двор был совершенно пустым – ни скамейки, ни брошенного ведра или приставленной к стене лестницы. Только ровная каменная кладка с фальшивыми проемами, тяжелые ворота и пылающие чаши на цепях. Сбоку в самом центре стены – узкая железная дверь, в которую уже колотил кулаками Гумбольдт, кляня хозяев, Гильдию и собственную судьбу.

Хвет внимательно огляделся, прикидывая, как в случае необходимости можно было эвакуировать собственную задницу из этой западни. Выходило не очень: даже петли у ворот были сделаны впотай, не зацепиться. Он слышал о таких растениях, которые жрут мух, с гладкими, как стекло, стенками. Тот, кто построил это, был явно знаком с идеей. Если сорвать цепи, впрочем, можно попробовать их закинуть…

За дверью в стене послышался щелчок.

Глава 27. НОЧНОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ

На пороге стоял коротышка в зеленом колпаке, куртке до колен и кожаных шароварах. Хвету сначала показалось, что это и есть тот мерзавец – глава Гильдии актеров и комедиантов собственной персоной, приготовившийся к вечернему маскараду. Он уже двинулся к нему, чтобы въехать как надо по физиономии… Но если тот был чрезвычайно мал ростом, то этот – сущий карлик, к тому же вдвое шире в плечах.

Хвет с удивлением посмотрел на блестящую полоску под съехавшим кожаным колпаком: на голове полумерка сидел начищенный стальной шлем. Маленькие, широко посаженные глаза, плоский нос, нависающий над усами и клочьями стриженой бородой… Дверь открыл настоящий гном!

Явившийся проигнорировал взглядом всех, уставившись снизу вверх на Бандона. Тот проявил чудеса сообразительности, сказав:

– Я не тролль, – и снял свою памятную кепи.

Из-за ворота Аврил показалась обезьянья мордочка. Незнакомец уставился на нее, как на призрака с бубенцом, отпрянув за дверь.

– Это не гном, – в тон громиле съязвила девушка и, воспользовавшись моментом, проскочила в открытую дверь.

Гном мрачно кивнул и отошел в сторону, пропуская труппу вперед. Затем раздраженно махнул на чемоданы, которые артисты попытались протащить внутрь. Гумбольдт, поставив чемодан, угрожающе водрузил на лысину парик. Дорогой сердцу скарб пришлось оставить на улице на съедение, не иначе, алчности хозяина этого места, приторговывающего на досуге старьем со всего кантона.

Помещение внутри было чем-то вроде большой прихожей с рогатой люстрой и пустыми стенами, откуда вели несколько массивных дверей. Если кто-то решил устроить из дома неприступную крепость – то он в этом, безусловно, преуспел.

Провожатый, прихватив стоящий на полу фонарь, направился к одной из них и молча поманил за собой гостей. Гости эти, заметим, все больше чувствовали себя пленниками. С другой стороны, происходящее интриговало до колик. Странствующие комедианты – тертый народ, привычный к неожиданным па судьбы. Их не удивишь летящим в лицо камнем, пьяным крестьянином, метящим в живот вилами, или подлым торгашом, решившим надуть с платой за выступление. Но в такой переплет, ей-ей, труппа еще не попадала.

Идти за гномом пришлось довольно долго – вверх и вниз по галереям и лестницам. Все оконные ставни на их пути были плотно заперты. Кое-где за ними слышались голоса, звуки возни, стук, квохтанье кур и цокот копыт. За одной из дверей явно происходило что-то из репертуара заправского гарема. Собрав все вместе, можно было озвучить город. А если добавить шум прибоя – весь известный мир.

Вероятно, слуги в этом громадном доме отличались то ли хорошо тренированной немотой, то ли изрядным высокомерием. На попытки выспросить хоть что-то гном только хмурился и тряс бессмысленно бородой. От него отстали.

Аврил зачарованно смотрела на древние гобелены и рыцарские доспехи, за провинность владельцев поставленные в углы. Что-то такое рассказывают в сказках. Еще немного – и, будь спок, из-за угла вылетит холостой принц с набором хрустальных туфелек для примерки!

Хвет мрачно озирался, пытаясь запомнить дорогу к выходу. Хотя, имея представление об этом «выходе», проще было проломить стену, чем выбраться через него на волю. Чем дальше их вел провожатый и роскошнее становились галереи, тем напряженнее становилось его лицо.

Хряк непрестанно улыбался, стреляя глазами по безделушкам. Струйку слюны на подбородок – и выйдет готовый имбецил на прогулке.

Бандон тяжело шагал, не выражая ничего, кроме раздражающе полного спокойствия.

Гумбольдт, идущий сзади, таки не удержался и помусолил в пальцах очередной гобелен, на котором преобладали тусклое золото и чернила – все те же рыцари, дамы, лошади, вытканные в прихотливом порядке… Краски на ткани выцвели, отдавая глазу благородный блеск древнего материала. Любопытные руки комедианта скользнули с изнанки, выловив там на ярлыке неожиданное «Карманни гобилинз, Сыр-на-Вене, Швыркий переулок, 1».

– Ха! Смотри! Это ж новодел! Обманка! – выпалил неучтиво Гумбольдт, забывая, что поддельная древность нередко стоит дороже оригинала.

Аврил лишь хмыкнула, другие оставили открытие без внимания.

Наконец труппа оказалась в небольшом удобно обставленном помещении с несколькими одинаковыми шкафами в ряд и большим зеркалом во всю стену.

Тут же испарился безмолвный гном, а Гумбольдт принялся обшаривать шкафы и тумбы в поисках чего-нибудь ценного.

– Никак не можешь забыть основную профессию, Гум? – подтрунил над ним Хряк, развалившись в широком кресле.

Он бы походил на магната, если бы не полосатый шутовской сюртук – будто сумасшедшая пчела, перепутавшая в какую сторону рисовать полосы на брюхе.

В молодости будущий комедиант на пару с закадычным другом промышляли воровством: неудачливый карманник, слишком заметный в толпе, и домушник, не пролезающий в форточку… Их карьера, и очень скоро, стала весьма определенной: спасаться бегством куда глаза глядят или до конца дней ковыряться в соляной шахте в чугунных браслетах на ногах. На таких курортах конец обычно не заставлял себя ждать. Друзья, вестимо, выбрали первую перспективу, переодевшись в гороховых шутов…

Большая часть шкафов в комнате была пуста, но пять крайних содержали одинаковую обтягивающую одежду из черной кожи с вышитым золотым гербом на загривке. Одна из «пижам» имела характерный вырез на груди и, безусловно, предназначалась женщине.

Хвет, обшаривший стол с напитками, держал в руках надушенную записку:

«Дорогие друзья! Рад приветствовать вас в своем загородном доме! Надеюсь, все вам понравилось и показалось удобным, включая ваши сценические костюмы, которые я прошу незамедлительно надеть, ибо ровно в полночь начнется долгожданное представление. Буду рад встретить вас лично как дорогих гостей моего сердца в обществе ближайших друзей! Повеселимся на славу! Ваш З.-С.»

– Ваш, на хрен, зэ-эс! – выругался Хряк, исследуя содержимое стола вслед за Хветом. – Может, сначала дал бы нам перекусить и выпить с дороги?! Тут ни капли спиртного! Вода и тыквенный сок, Гум! Такого скандального обмана не было в моей жизни!

Где-то за стеной прозвучал гонг.

***

Наряженные в предоставленные костюмы, они в полнейшем недоумении шагнули на открытую сцену, уже готовые произнести реплики приветствия. Приветствие – универсальный способ потянуть время и расположить к себе зал, если тот не слишком пьян, чтобы слышать. Вернейшее средство, когда не остается ничего другого. Пользуйтесь, этот совет бесплатен.

Хряк выставил живот и надул губы. (У каждого в профессии своя боевая стойка, так что прошу без критики.) Хвет с каменным лицом смотрел прямо перед собой, ломая голову над тем, что все это значит и почему оно не кажется ему добрым. Гумбольдт с Бандоном растерянно озирались, словно выискивая знакомые лица перед сценой. Аврил, нацепив улыбку, выбрала место для реверанса. (Ну и что, что ее одежда больше похожа на кожаную пижаму с двусмысленным вырезом? Она останется леди даже в таком виде! И пусть леди эта росла впроголодь на задворках старого шахтерского городка… Короче, этот вечерок они запомнят надолго.)

Раздался грохот оркестра и аплодисменты. В основном работали ударные, так, что хоть вытряхивай из ушей медь.

Вопреки ожиданиям, никаких слов и реверансов от артистов не потребовалось: на сцену с другой, зрительской стороны рысцой взбежал плотный мужчина за шестьдесят в черном фраке с широким лицом и золочеными волосами до плеч. Под фраком у него, разбивая вдрызг все идеи стиля и приличий, красовалась ядовито-желтая майка в блестках. Сам он ослепительно улыбался, глядя то вниз на публику, то на смешавшихся за его спиной артистов. Публика же, коей собралась целая площадь, ревела и рукоплескала ему в восторге.

Поскольку реверанс не пригодился, Аврил постаралась сфокусировать вдребезги разлетевшийся взгляд, чтобы рассмотреть ряды зрителей перед сценой, – занятие, не обижайтесь, не самое популярное у артистов.

Такого разнообразия нарядов девушка не могла себе даже представить. Похоже, присутствующие выгребли и нацепили на себя все, что обнаружили в гардеробе, добавив к этому перья и клочки меха… Аврил вопросительно посмотрела на брата. Тот пожал плечами, не зная, что ответить. Не пожелавший сдаваться Хряк промямлил какое-то приветствие, но и сам себя не расслышал – потому что позолоченный фрачник воздел руки и двинулся к краю сцены.

Оркестр грянул, зрители перешли на визг, а затем по толпе от сцены покатилась волнами тишина, в которой конферансье прокричал, кривляясь:

– Здравствуйте! Здравствуйте! Здравствуйте все!!! Собрались только близкие друзья! Зажжем!!!

В ответ ему радостно загугукали.

– С кем мы еще не знакомы, меня зовут… – кривляка-фрачник замер, приложив к уху ладонь, словно ожидая ответ от хора на детском утреннике.

«Золотце!!! Скокк!!!» – заревела публика в восторге.

В первых рядах смеялись разодетые в пух и прах женщины с бокалами игристого вина и коктейлями невообразимых оттенков. Чтобы одеть каждую из них, извели минимум пятерых страусов и семью горных леопардов.

– Благодарю! Благодарю всех и каждого, кто не отверг мое скромное приглашение! – Акустика в окруженном стенами пространстве была отличной. Каждый шорох, произведенный на сцене, тут же доставлялся задним рядам зрителей. – А теперь позвольте представить наших сегодняшних героев «Бегущего человека»! – тут фрачник обернулся к труппе.

Ситуации глупее было невозможно представить.

Публика вновь взревела от восторга, когда Золотце-Скокк стал зачитывать имена «героев», достав из кармана лист бумаги. Каждому из них досталось по несколько сочных эпитетов: Хряк оказался «порочным весельчаком», Хвет «ловким и убежденным убийцей», Гумбольдт «пережившим детскую болезнь отчаянным головорезом», Бандон «бесчувственным варваром-арахнидом», Аврил «обворожительной сладострастной садисткой». Висящий над сценой на канате Педант остался без комплимента.

Толпа взревела. В ее гуще появились люди в зеленых фраках – начался прием ставок.

Кажется, Хвет начал понимать, для чего они оказались здесь… Обычно понимание чего-либо обнадеживает. Но не в этом случае.