Текст книги "Десять поворотов дороги"

Глава 41. ВОЗВРАЩЕНИЕ

Кожан скоро отстал по дороге, отправившись в свою деревню «напрямки». Где были эти «прямки» – знал он один, да и то знал ли… Но оставаться с остальными не стал, лишь поблагодарил за пищу и ушел с перевала вниз.

– Одичалый он какой-то. Зверообразный. А говорит – кузнец, – высказала свое мнение Аврил.

– Пленный, натерпелся. Хотя спорить не буду – диковат, – согласился Хвет.

– Мы-то теперь куда? – Гумбольдт, намотав на голову тюрбан, мрачно тащился за повозкой.

– Я в тот дом больше не пойду. Ну их с их волшебством! В чужих играх я не игрок, – заверил остальных Кир.

– Да мы уж и так по шею… Головы во льду не протухли? – поинтересовалась Аврил, и раньше не отличавшаяся сентиментальностью, а теперь твердо вставшая на путь воительницы, немало озадачив компаньонов.

Макак от греха подальше перебрался к ее брату, решив наблюдать сии метаморфозы личности со стороны.

– Не, я слежу. Нам бы их снести, что ль, в столицу? За них, думаю, награду дадут. Как-никак полководцы вражеской армии, – Хвет задумчиво разглядывал мух, вьющихся над лошадиным крупом. – Вот хоть бы мухи… – завел было он.

– Да-да! Еще самим бошки поотрубают. Не верю я этим говнюкам в перьях. Добра от правителей не жди, – ворчал Гумбольдт.

– Мы, может, войну выиграли, а вы развесили сопли бахромой. Я однажды читал: победителей не судят. Не дураком сказано! – бодрился Кир.

– Вот ты и иди в Зеленый дворец, раз читал, умник. Может, тебе там чего нового пропишут. Поперек спины! – напророчил Гумбольдт, решив держаться в оппозиции к оптимистам.

– Сам что предлагаешь? Пустить кобыле под хвост такой шанс? Такое не повторится, Гум!

– Надеюсь всей душой, – согласился с ним тощий клоун, сделавшийся желчным за дни похода.

***

Желая обогнуть Вестингард, труппа спустилась с гор чуть раньше того поворота, который бы привел их в поместье, свернув правее – на широкую дорогу, которой, судя по всему, активно пользовались в последние несколько столетий. Часть ее была вымощена стертыми каменными плитами величиной с кошку, часть – засыпана щебнем с песком и тщательно утрамбована между полусгнившими бревенчатыми бордюрами. На уцелевших кое-где столбах виднелись указатели и знаки: «Таверна Слепой заяц», «Жабий тупик – там», «Угодья св. Зудда», «Держись левее» и т. д.

Не было удивительным то, что дорога была пустынна: судя по следам, по ней недавно маршировало полчище троллей – отпечатки их лап тут и там виднелись на песке, и гномов в разрушительных кованых башмаках, на которые необходимо установить специальный налог.

Все до единого дома вдоль дороги были разрушены, словно по ним прошлись железным катком. За два дня пути путешественники не встретили ни одного обитателя, кроме облаявшего их бесхвостого пса, скрывшегося в диком малиннике у оврага.

Когда подошел к концу второй день пути по равнине, они вышли к большому перекрестку. Один из постоялых домов на нем выглядел почти целым, если пренебречь накренившейся террасой и парой выбитых окон.

Счастливым дополнением к сохранившемуся жилищу служил козлобородый старик в очках и телогрейке, благостно созерцавший пришельцев с резного балкончика на третьем этаже. Реликт даже приветственно помахал рукой, будто наблюдал с возвышения праздничную процессию.

– Что за сумасшедший дед? – спросила, ни к кому особо не обращаясь, Аврил.

Педант, в отношениях которого с хозяйкой наметилось потепление, подобострастно уукнул ей в такт, тряхнув грязным воротничком. Девушка уже сутки не чертыхалась налево-направо и не призывала никого обезглавить.

Впереди за перекрестком селедочным боком серебрилась река, мост через которую отсутствовал. Из воды торчали лишь два ряда обломанных деревянных опор с остатками дощатого покрытия. Идти дальше на ночь глядя нечего было думать.

Старик еще раз помахал рукой со своего насеста и скрылся в глубине дома. «Прыгающая лягушка», поравнявшись с постоялым двором, остановилась.

Вопреки ожиданиям, жизнерадостный старикан не появился ни через две, ни через пять минут. Что-либо вообще перестало происходить. Единственным событием стало пришествие все того же пса с ополовиненным хвостом, который, судя по всему, скрытно преследовал экспедицию, не сумев побороть инстинкт, требовавший быть подле человека.

– Издох он там, что ли? – раздраженно спросил Гумбольдт.

– Эгей! – крикнул Хвет, сложив рупором ладони.

Отменный по громкости «эгей» пропал даром.

– Пошли, может, случилось что… – предложил он. – Ты, Бан, сиди тут.

Силач все еще маялся сломанными ребрами и с трудом ходил. По груди и бокам у него проступили сочные лиловые синяки, почти неразличимые на черной коже. Гумбольдт остался присматривать за повозкой.

В доме царил полнейший беспорядок. Когда Хвет, Кир и Аврил пересекли его, выйдя наружу сквозь задний ход, то узрели странного обитателя развалин, как ни в чем не бывало копающегося в огороде. В сумерках он походил на бесплотный дух в разношенных сапогах и в наблюдаемый момент дергал из земли морковь, кладя ее тут же между гряд, как тела поверженных врагов. На окрик Аврил земледелец даже не повел ухом, будто напрочь лишился слуха, спустившись на этаж ниже. Несколько секунд троица безмолвно созерцала борьбу старика с морковью, не зная, что лучше предпринять, пока сзади не раздался скрежет.

– Извините, добрые люди!.. – последнее слово заглушило долгое падение чего-то тяжелого. – Ах ты! Какой был комод! Изверги!

В длинном, пахнущем вареной капустой коридоре показалась фигура с масляной лампой – точная копия огородника, совладавшего таки с особенно крупным экземпляром. Морковь размером в свиную голень легла рядом с остальными.

– Пришлось обойти, но там не протолкнуться. Представьте, какой бардак! – человек говорил так, словно извинялся за неубранную к ужину столовую, а не стоял в единственном на сотни миль уцелевшем доме. – Теперь я пользуюсь приставной лестницей, но она упала, а Грум ни олова не слышит. Если только кинуть в него чем-нибудь… Но я решил подождать, он бы и сам понял, что мне нужно помочь. Позже или раньше… Пришлось столкнуть комод с лестницы.

Для древнего старика он был необыкновенно разговорчив.

В самом деле оказалось, что седина и небольшая бородка прилично старили незнакомца, которому едва исполнилось сорок пять.

– Я – энтомолог Друм. Мой брат – вы заметили, наверное, что мы похожи, – ботаник Грум. Нелепая шутка родителей – назвать нас так, но ничего не попишешь. Почему не Осел и Лев или Дуб и Клен? Да, странные люди. Оба живут за Круглым морем. Климат, климат, климат…

– У кого есть затычки для ушей? – Аврил начала закипать.

Почуявший возвращение воительницы Педант соскочил с ее плеча, споро ретировавшись.

– Ты можешь помолчать? – спросила она энтомолога, ткнув в него пальцем.

– Да.

– Отлично.

– Всегда считал, что априорная доброжелательность весьма облегчает коммуникации, – прокомментировал неунывающий Друм.

– Не хочу знать, как ты облегчаешься! Понятно? У каждого свои проблемы. Кто ты здесь? – голос Аврил предвещал недоброе любому, кто произнесет больше трех слов (желательно шепотом).

– Я. Здесь. Постоялец.

К всеобщему облегчению (опять это слово!), Друм верно угадал, чего не следует делать в данной ситуации.

– Он тоже?

На этот раз энтомолог ограничился кивком.

С другой стороны заскрипели доски: Грум взобрался на низкое крыльцо с охапкой добытых корнеплодов, которые держал как дрова. На последней ступеньке он вдруг встал как вкопанный, заметив глядящую на него компанию. Друм радостно замахал руками, показывая глухому брату, что все в порядке. Масляный фонарь ударился о стену, подпалив единственное пережившее набег здание…

Оказалось, что двое братьев-близнецов, путешествующих по Кварте в поисках новых видов, слишком занятых своими исследованиями и близоруких, буквально не заметили, что хозяин постоялого двора превратился в толпу разъяренных гномов, ломающих террасу. Очень трудно вызвать любопытство у гнома, если только вы не держите в кулаке золотую монету, – что опасно и для кулака, и для монеты. Однако братья вели себя настолько необычно, не выражая ни страха, ни агрессии, и настолько упорно втолковывали оккупантам про особенности симбиоза жесткокрылых и водной зелени, что гномы прекратили свое занятие и уселись послушать лекцию. Нет уверенности, что они бы прошли после этого университетский курс биологии, но братья остались живы, чем вписали себя в главу о выживании видов в крайне неблагоприятной среде.

– Неужели стрекозы действительно…

– Нет! Нет! И нет! Прекратите! – Аврил замахала руками. – План такой: спать, собирать манатки и искать брод через эту реку. Нет?

– Но ведь интересно… – не сдавался Кир, став на путь самоубийцы.

– Ничуть не интересно, – отрезала Аврил, давая понять, что обсуждение закончено.

– Я расскажу в дороге, – заговорщицки подмигнул Киру Друм.

Грум радостно закивал, воздев большой палец вверх.

Глава 42. ХРЯК ПРЕОБРАЖЕННЫЙ

Прошло больше полугода после возвращения в Сыр. Крыши домов белели первым неловким снегом, который нападал клочьями как попало, даже не закидав лужи на мостовой. Кир торопливо семенил по улице, спускающейся прямо от дверей его новой квартиры к широкой каменной набережной. Пара сотен шагов – и ты уже стоишь у кованых перил на берегу Вены с сосиской в тесте в руке, сам не понимая, как она там оказалась. Вокруг – деревья, гуляющие пары, малышня с ядовито-красными леденцами, ждущие клиентов извозчики… Одним словом, не район, а блеющая гобоем романтика, причина простуды и лишних мыслей.

Одевшись не по погоде, уже на полпути он продрог, жалея о том, что выбрался из дома, но еще недостаточно для того, чтобы признать безоговорочно поражение. О том, что на вожделенной набережной, по которой гуляет ветер, еще холоднее, чем в переулке, не хотелось думать. Может, оно как-то устроится само собой, если просто выбросить холод из головы? А если зайти куда-нибудь по дороге и там погреться, то можно будет вполне рассчитывать на приятную прогулку…

В такой ранний час многочисленные забегаловки и кафе были наглухо закрыты. «Наглухо» – это значит, что даже если стучать в окна и сулить золотые горы, тебе никто не откроет: внутри не было ни души, ни завалящего поваренка, который бы приветил путника чашкой травяного чая.

На всей улице одна только дверь овощной лавки, крашеная зеленым, то и дело хлопала, впуская-выпуская очередного покупателя и с ним – блаженное облачко мучнистого пара, говорившего лучше любого указателя о том, что посетить ее в такую погоду стоит. Было бы прекрасно, если б там разливали горячий чай и давали пироги с рубленым яйцом… На такую благодать в лавке зеленщика рассчитывать не приходилось. Максимум, что предложат, попробовать крепкую оранжевую тыкву, из каких выходят отличные пугательные маски. Кир не раздумывая двинулся на приступ зеленой двери, готовый из приличий даже купить что-нибудь ненужное вроде пучка спаржи или редиски.

***

В небольшой лавке, пахнущей картофелем и какими-то трудноопределимыми травами, среди стоящих ступенями лотков пребывала пара закутанных в кофты домохозяек.

Одна – кряжистая и низкая, тянулась к связке луковиц на самом верху, полностью игнорируя десяток ее сестер, в оправданном ожидании того, что продавец – мошенник, а лучший товар положен дальше от покупателей.

Вторая бесцветная, как осенняя лужа, не снимая вязаных грязно-серых перчаток, перебирала в корзине яблоки без видимого намерения их купить. Вполне возможно, она зашла убедиться, что товар в лавке несносно плох, как плоха снаружи погода и мир вокруг.

Кира одолела неожиданная робость: правил поведения в овощной лавке он не знал и как себя вести представлял с трудом. Перво-наперво он потянулся и помог женщине достать вожделенную связку лука, чем снискал полный негодования взгляд из-под клетчатого платка. Дама, поджав губы, свирепо шмыгнула носом и отвернулась, демонстративно переключившись на редис.

Тогда Кир, не смея положить лук обратно, проследовал к корзине с яблоками, доверительно обронив подле серой дамы: «Мда… не первый сорт яблочки-то…» – тут же сконфузившись при виде вошедшего хозяина лавки, потому что яблоки были отменны и радостно блестели вощеными боками, просясь в руки. Ни порчи, ни вмятин на плодах не наблюдалось.

Хозяин, несмотря на унылый вид покупательниц, выглядел бодро и приветливо кивнул Киру, бросаясь, как тому показалось, на сущее самоубийство: подойдя вплотную к кряжистой недоверчивой женщине, он что-то такое сказал ей и даже поддел локтем для выразительности. К удивлению Кира, суровая дама расцвела улыбкой, показав два ряда крепких желтых зубов. После чего, взяв пучок редиса и приняв из рук хозяина связку рыжего, бодрого, как болонка, лука, расплатилась и вышла, обещав передать привет «старику Гнутту», которого «зеленщик счастлив будет увидеть у себя в лавке, если почки позволят тому выбраться из дома».

Аналогичная судьба постигла вторую из покупательниц, счастливо обретшую кошель яблок.

Кир дрейфовал среди овощного моря со связкой лука и откуда-то возникшей в руке большой круглой репой.

Что-то в манере зеленщика казалось ему знакомым. Когда тот поспешил на помощь робкому посетителю, готовому, похоже, до вечера простоять тут колом, Кира пронзила неожиданная догадка:

– Хряк?.. Это ты?..

Сомнениями Кира можно было размочить камень. Сам он стоял, оцепенев, с репой в ладони перед собой, напоминая датского принца на шутовской могиле[30]. Оставалось только заговорить с корнеплодом и отправляться в окружную психушку.

– Да, – просто сказал зеленщик. – Здравствуй, Кир. Как поживает Хвет и его сестра?

– Но ты же…

– Я отчаянно похудел с тех пор, как умер. Ты это хотел сказать?

Кир кивнул. Он бы, впрочем, согласился сейчас с любыми словами друга, ибо не успел еще переместить того в своей внутренней картотеке из разряда «мертвых комедиантов» в разряд «здравствующих огородников».

– Ты глупо выглядишь, Кир. Сейчас же положи репу. Люди смотрят.

Тот безмолвно повиновался, по чуть-чуть приходя в себя. В лавку вошло еще двое покупателей, требовавших внимания продавца.

– Ну ты даешь! Мы ведь были уверены, что ты погиб!

– Вы, имея в виду большинство, и сейчас в этом уверены. Очень буду рад, если так все и останется – между нами. Ведь ты не расскажешь остальным, что видел меня? Да? Кир? – в голосе зеленщика проступила мольба, смешанная с угрозой.

С похожей интонацией молится большинство прихожан большинства храмов множественной вселенной, кому бы они ни поклонялись: «Дай мне здоровья и удачи в делах, а не то…».

– Вообще-то я уверен, что это всех обрадует.

– А вот я не уверен, что это обрадует меня, – прошипел зеленщик Киру, мягко выталкивая его в дверь. – С тех пор, как я умер, жизнь, наконец, наладилась.

Из-за холщовой шторы, перекрывавшей внутренний выход лавки, явилась молодая, пышущая здоровьем женщина, напоминавшая хорошо сложенную и отполированную тыковку. Глаза ее светились добротой и лукавством, и сама она была кругла и мила, словно розовое облачко на рассвете.

– Что бы вы хотели еще купить, славный господин? Мы с моей женой продаем только самые лучшие овощи и фрукты! И по самой выгодной цене!

В глазах экс-Хряка читалась легкая паника. Так, возможно, ведет себя сорокалетний повеса, которому в присутствии благоверной встретилась подруга давешних грез, вот-вот готовая поделиться общими воспоминаниями и уже закатившая мечтательно глаза. Кир, впрочем, был умным малым, и не подвел нежданно ожившего товарища, отчеканив:

– Вы неизменно держите марку! Лучшего лука не найти во всей Кварте!

Супруга-тыковка счастливо улыбнулась, обратив внимание доброжелательного клиента на «кабачки деликатнейшего сорта, которые тают во рту и отменно идут как в гарниры, так в отдельное блюдо, хоть на праздничный обед».

Кир вежливо поблагодарил, пообещав непременно заняться кабачками в другой раз, и навсегда попрощался со старым другом – теперь уже очно и даже получив увесистого дружеского тычка в спину, когда пытался задержаться в дверях. В качестве моральной компенсации в руках он держал все тот же лук, тыкву и целый сундук поводов к размышлению о смысле жизни. К тому же он согрелся, так что по всем статьям оказался в итоге в плюсе.

Глава 43. ОТЦЫ ГОРОДА

Четверо мужчин расположились в небольшом, богато обставленном кабинете, надежно укрытом в глубине здания, занимавшего целый квартал на западе столицы, в районе настолько дорогом, что даже голуби там старались стоять на одной ноге, чтобы меньше платить за землю.

Какое-то время в комнате царила тишина, прерываемая лишь треском поленьев в причудливо украшенном камине. В углу страдали тиком часы с циферблатом в виде золотого улыбающегося солнца. Множество книг за цветными стеклами навевали уютные мечты, а за окнами словно по заказу синел вечер над чудесным парком, припорошенным первым снегом… Пока вы не понимали, что высокие окна с резными рамами – талантливая фальшивка, а пейзаж за ними – дело рук художника.

– Соленая голова тролля с майораном… – мечтательно произнес жилистый усач в кресле. – Свежая куда лучше, но теперь их нет! Наши деды не для того основали эту страну, чтобы…

– Полно те, Зафар! – брезгливо перебил его дородный господин в халате на фрачной паре. – От твоих кулинарных предпочтений коробит даже Баожэй, а она готовит пудинги из улиток.

Гурман поерзал на подушках и громко сглотнул слюну.

– Это не те ли, м-м-м, актеришки, што, м-м-м, сбешали тогда от Шкокка?

Похожий на жабу старик сидел сутулясь на древнем облезлом табурете. Его широкие бесформенные брюки собрали на себе больше пятен, чем задница леопарда. Их первоначальный цвет был окончательно утрачен с четверть века назад, как и цвет слишком большого пиджака, подвязанного под мышками веревкой. Единственное, что выдавало в сидящем богача, – булавка с бриллиантом в сотню карат, приколотая к засаленному шейному платку. Если ее убрать, вы обнаружите перед собой старого городского нищего, живущего с помойки и подаяния. Да, и еще: табурет за ним таскал специальный слуга[31].

– Скокк – шакал! – раздраженно взвизгнул Зафар, резанув взглядом по серебряному подносу, накрытому куском бархата.

Поднос располагался на столике у книжного шкафа, весело отражаясь в цветных стеклах. Черная ткань скрывала два массивных предмета округлой формы, которые могли быть головами или, скажем, большими кочанами капусты. На углах столешницы курились палочки благовоний, и все же комнату наполнял терпкий запах гнилого мяса.

– Шакал, конечно. Но талантливый шакал, – отозвался фрачник, чтобы поддержать беседу.

– Талантливый, да? Но сначала ведь все-таки шакал, а потом все остальное? Например, идиот. Как было можно упустить горстку безоружных простофиль? Но вы правы, друзья: не все ли нам равно? К делу ведь это не относится?

Четвертый, предпочитавший говорить вопросами, сидел на пуфе лицом к камину. Ни наружности, ни комплекции его мы уточнить не сможем. Отметим лишь узкую глубокую залысину в каштановой шевелюре – словно ото лба до затылка прошелся языком поедающий волосы монстр (возможно, после он умер в муках). Его голос и фигура словно сочилась ядом. От «доброго утра» такого типа вянут фиалки и кошки страдают несварением до июня.

– Пусть это унесут, ладно, Влобс? – попросил он дискантом, от которого хотелось прочистить уши.

Фрачник дернул за шнур и в дверях вырос брат-близнец Гумбольдта – более ухоженный и менее загорелый, но почти неотличимый от последнего, если не придираться к мелочам.

– Унеси, – тихо скомандовал хозяин.

Через мгновение столик был пуст, как тарелка в бедняцком доме.

– Все же, Скокк или не Скокк… Эти ребята герои, так ведь? – продолжал четвертый, ковыряя что-то в каминной пасти длинным чугунным стержнем.

– На это можно смотреть и так, – весомо подтвердил хозяин.

– Тогда, Влобс… Ты ведь понимаешь, о чем я?

По скучающему лицу фрачника невозможно было сказать наверняка. Вместо ответа он зевнул, повертел в пальцах рюмку, а затем поставил ее и потянулся за графином.

– Он ведь уже стар, очень стар? – продолжил четвертый.

Хозяин поперхнулся коньяком.

– Не вишу нишего плохого в стариках, – просипел «нищий» на табурете. – Окромя одышки… – на секунду повисла тишина. – Ты прав, однако. Пусть кукленыш попотеет на благо общества. Он, слыхал, пошти эльф к тому жа.

«Нищий» порылся в бездонном кармане пиджака. На ковер упало несколько замызганных бумажек и носовой платок в чудовищном состоянии. В пальцах старика оказался колокольчик, на звон которого в комнате появился дюжий молодец в живописных и очень недешевых лохмотьях. Бережно подобрав мусор, он водворил его обратно в карман патрона, взял табурет и стоявшую рядом миску для подаяний, украшенную рубином. Оба, не прощаясь, выволоклись вон. В кабинете осталось трое.

– Можно ли считать наш вопрос решенным? – выдохнул совсем уж безнадежным тоном четвертый (ставший теперь третьим).

Названный Зафаром резко кивнул, просыпая табак из трубки. Спросивший, хоть и сидел спиной, кивнул в ответ. Хозяин холодно улыбнулся и опрокинул вторую рюмку, закусив столетний коньяк лимоном, которому и года не было.

– Что может порадовать больше, чем встреча старых друзей и добрая беседа? Если не возражаешь, Влобс, я посижу тут еще немного?

– Конечно! Чувствуй себя как дома. Не желаешь перекусить?

– Хочешь предложить мне троллью голову, Влобс? Нельзя ли как-нибудь воздержаться… от этой манящей перспективы? Ха-ха. Спасибо. Если вдруг появятся новости, вы ведь не преминете поставить меня в известность? Увидимся позже, господа.

Четвертый остался в комнате один.

***

На следующий день Кир оказался в Зеленом дворце и, так сказать, по уши в новостях. Во-первых, ночью умер старик Ганглий – человек, по общему убеждению, правивший Квартой почти полвека. Над воротами и вдоль всего здания висели черные флаги с золотой полосой вдоль древка. Смотрелось очень торжественно. А во-вторых, его, то есть Кира – во всем великолепии коротких срамных штанов и неудобного сюртука, будто сделанного из овечьей кишки, – ждали какие-то заоблачные «шишки».

С «шишками» в последние дни он уже навстречался до тошноты. И главным их свойством оказалось то, что стоило дойти до определенной грани, как очередной шишак превращался в ничтожество перед лицом начальника пострашнее. Вы бы видели, что произошло, когда очередной из них обнаруживал у себя на столе отрезанные головы королей…

В это утро вся королевская рать словно набросилась на Кира, выволокла ни свет ни заря из гостиницы, впихнула в карету, а теперь вела, как на казнь, широкими коридорами дворца, увешанными портретами стариков. В какой-то момент он подумал, уж не положено ли приносить кого-нибудь в жертву, когда умирает очередной правитель? И не тот ли он самый парень, которому пустят кровь во имя традиций?

Желудок прыгнул к подбородку, но как следует развить идею о жертвоприношении Киру не дали, настойчиво подтолкнув «агнца» к дверям. Парень даже выставил вперед руки, чтобы не влететь лбом в золотые вензеля, но те бесшумно разошлись в стороны, открыв за собой показавшуюся бескрайней залу с рядами столов и кресел. Запах старого дерева, пропитанного законом и табаком, ударил в ноздри и чуть не повалил новоприбывшего. Кир пошатнулся, чья-то сильная рука сзади не позволила ему упасть.

– Начальник личной охраны капитан Волоссандр[32], – тихо сказал голос. Кир предпочел за лучшее не оглядываться.

Множество богато разодетого народа с брезгливым выражением лица встало при его появлении. К своему облегчению, Кир заметил на многих такие же дурацкие панталоны, как на нем самом. «Хоть не засмеют за штаны», – пронеслось в его голове, одарив ощущением благодати. Никто не ведет статистики, но с уверенностью можно сказать, что парень был не первым, кто подумал в торжественный момент о своих штанах.

– Не поприветствовать ли нам господина Кира Ведроссона, господа? – сказал кто-то громким сверлящим голосом. Каждую сказанную им букву хотелось поскорее вытряхнуть из уха, как забравшегося в него жука.

Зал наполнился топотом и жидкими аплодисментами. Кто-то присвистнул с хорошо известной интонацией «ну ты даешь!». На свистуна зашипели. От этой базарной выходки Киру сразу же стало легче. Видать, перед ним тут собралась куча обыкновенных людей, а не сказочных единорогов.

– Не занять ли вам, герою войны и спасителю Кварты, подобающее место? – спросил все тот же голос, что мог перепилить балки. В зале воцарилась тишина. – Господин Ведроссон, прошу вас! Пора начинать собрание.

Кир согласно кивнул: сопротивляться голосу было невозможно. Однако остался стоять столбом, потому что, хоть убей, понятия не имел, где его «подобающее место». Может, ему следует развернуться и побыстрее валить обратно? Он представил себе гостиницу и весьма неплохое местечко за столиком у окна. Сковорода с яичницей отлично бы дополнила натюрморт… Но тут его снова подтолкнули – гораздо деликатнее, чем предыдущий миллион раз, что пришелся на это утро.

Навстречу Киру двинулся широкий жизнерадостный человек в бирюзовом одеянии – сплошь кружева и орденские лены. В его руках Кир казался щепкой, упавшей в реку.

– Прошу вас, правитель Ведроссон! Время открывать собрание! Сегодня очень плотный график! Увы, увы!

Что происходило дальше, Кир не вспомнил бы и под пыткой. Кажется, он сидел за широченным столом лицом к лицу с толпой разодетого народа и – о боги! – что-то говорил им, подначиваемый все тем же бирюзовым, которого все называли «канцлером» и господином с зудящим голосом, что именовался «спикером».

Вечером он получил заслуженную яичницу с какими-то подозрительными комочками вместо обжаренных помидоров. Госпожа Баожэй заверила, что это «восхитительно полезно молодому правителю», и в дальнейших разъяснениях отказала. Так прошел его первый день в Зеленом дворце.