Текст книги "Десять поворотов дороги"

Глава 36. ОБЕД В ВЕСТИНГАРДЕ

Как вы уже поняли, дом был настоящей громадиной – гораздо больше, чем могло в принципе понадобиться для жизни в далеком загородном имении и даже для весьма светского пребывания в столице, если вы, конечно, не собирались открыть собственное министерство чего-нибудь, превратив жилище в учреждение.

Камень, из которого состояло это чудовище, то ли потемнел от времени, то ли таким и был изначально, так что в целом оно, лежащее, обнимая подковой двор, смотрелось как не выветрившийся с рассветом остаток ночи, помешанной на квадратном. Множество дверей и окон были распахнуты. Кое-где за ними трепыхались белые занавески. Время от времени то одно, то другое с силой хлопало о раму от сквозняка, а затем снова распахивалось, следуя той же прихоти воздушных потоков.

Нигде не было видно ни малейших следов запустения или порчи, чего бы следовало ожидать от каменного колосса, стоящего среди леса. Даже вездесущие вьюны не тронули его стен и водосточных труб, хотя деревья вокруг были буквально увиты ими. И, конечно, грифельно-черные, как само здание, крыши были щедро заселены горгульями, каждая из которых так сурово глядела на пришедших, что хотелось попросить извинений за беспокойство.

Вся команда, включая двух лошадей и одну притихшую обезьяну, остановилась у правого крыла дома, прижавшись к какой-то засаженной ирисами обширной клумбе.

Прямо над головами раздалось очередное оконно-сквозняковое «бах!», так что все невольно пригнули головы, ожидая сверху потоков битого стекла. Но никаких осколков на них не сверзилось, а коварное окно, отдавая наружу вдох, снова распахнулось, прилично скрипнув.

Матушка Весна, уйдя куда-то за угол, не возвращалась уже с четверть часа. Это, учитывая размах постройки, могло означать, что она все еще идет туда и не далее как к ужину вернется обратно, чтобы предложить гостям чашку чаю (и желательно горячую ванну с хорошим куском мыла).

– Ну и домина… – покрутил головой Бандон, выражая в кои-то веки общее для всех мнение.

– Сколько же человек здесь живет? – поинтересовался Кир, внезапно получив ответ:

– Зависит от способа подсчета.

Сперва Киру показалось, что с ним заговорил большой куст, почти перекрывающий дорожку, ведущую вокруг дома. Довольно неприятное впечатление, тем более для уставшего в пути человека с натянутыми нервами. Все дружно посмотрели на растение, но не получили от него ни малейших комментариев.

После небольшой паузы среди пробивающейся листвы показался невысокий круглоголовый человек в синем комбинезоне и с садовыми ножницами в руках. Если он и мог быть кем-либо, то в первую очередь смертельным врагом того самого куста, подкравшимся к нему сзади. Словно в доказательство незнакомец щелкнул инструментом, оттяпав торчащую вбок ветку.

– Весна сказала, что у нас гости. Это вы? – осведомился предполагаемый садовник.

– Думаю, да, – продолжил диалог Кир, уже отчасти разочарованный тем, что беседовал не с кустом.

– М-м… Она не сказала, что с вами лошади. Дорожку я недавно почистил, – предупредил незнакомец, недобро поглядывая на животных.

Словно для того, чтобы усилить надвигающийся конфуз, Кляча счастливо облегчилась на подметенный кирпич двора.

– Хм! – только и сказал круглоголовый, живо раздвигая локтями ветви. Его высоко поднятые ножницы совершили судорожное движение, словно он поддевал ими чью-то голову, и клацнули перед носом Кира. – Меня зовут Чорвер Крикк. И я прошу вас от имени владельцев имения соблюдать известные приличия. Если же они вам неизвестны, буду рад втолковать в доходчивой и короткой форме. Первое и главное – следить за собой и своими, – он пожевал губами, подбирая нужное слово, – подопечными! Все должно оставаться таким, как есть! Ничего не портить и не пачкать! Второе – никакого шума. Надеюсь, ваше пребывание здесь будет непродолжительным.

Словно в подтверждение его слов хлопнули сразу два окна. С одного действительно посыпались осколки, что, видимо, побудило Чорвера Крикка немедленно скрыться в доме.

– Эх, Кляча-Кляча… – Бандон потрепал по загривку немолодую кобылу, ткнувшую мордой ему в плечо.

Все постояли в ожидании еще немного. Хвет опасливо покосился на лужайку и садиться на нее не стал, дабы не получить от кого-нибудь отповедь в свой адрес. Наверняка такой вот Чорвер Крикк прятался здесь за любым кустом.

В скором времени место малоприятного садовника заняла матушка Весна с коротким сообщением:

– Идемте. Лошадей можете оставить здесь, за ними проследят.

Бандон, исполнявший в компании роль лошадиного куратора, недоверчиво посмотрел на женщину и пробурчал:

– Я лучше тут останусь.

– Надо, так оставайтесь, – без всякого выражения ответила матушка Весна. – Не беспокойтесь насчет Чорвера, он и мухи не обидит. Если хотите позаботиться о животных, то конюшни там, – она показала куда-то в сторону рощи. – Чуть направо, и увидите сами. Там есть все необходимое. Для них. Для вас, если соблаговолите, мы накроем в доме.

На сем компания разделилась.

***

Вопреки ожиданиям, они, миновав несколько галерей, оказались не на господской кухне, а в небольшой, удобно обставленной столовой с белой мебелью и несколькими неяркими безделушками вдоль стен, подобранными с большим вкусом.

Всюду в доме было светло и необыкновенно свежо, а все краски словно пропущены через фильтр – приглушенными и глубокими с явным предпочтением черного, фиолетового и синего. Полутонов, как видно, не допускалось. То, что было белым, давало фору пастырскому воротничку, черное – казалось чернильным отсутствием чего-либо, не отражающим ни искринки. Про фиолетовое и синее придумайте сравнения сами.

– Здесь вы можете умыться и привести себя в порядок, – матушка Весна показала на боковую дверь, которую бы никогда не заметить, если не искать специально, стуча по стенам.

Когда все, не считая Бандона, уже на две трети насладились обедом, то есть съели почти недельное количество от обычного, в столовой была замечена дама в сопровождении громадного черного кота с золотым колокольчиком на шее. Колокольчик этот по какой-то причине также вел себя беззвучно и промолчал, даже когда котяра вспрыгнул на край стола. Именно это бестактное поведение животного отвлекло всех от трапезы и стало причиной того, что была засвидетельствована фигура в черном же бархатном платье, сидящая в неглубоком кресле у буфета. Сколько времени она уже находилась здесь, никто не мог сказать.

Судя по надменному выражению лица и какой-то особенной манере смотреть на окружающих, это не могла быть никто иная, как хозяйка дома.

Кот между тем улегся, прислонившись боком к горячей супнице, и благостно замурлыкал с громкостью, перекрывавшей все остальные звуки.

Гости немедленно встали, стараясь вознаградить учтивостью столь благополучный прием. Прием, прямо скажем, немало удививший странствующих артистов, которых с сомнением на лице встречали даже собственные родные.

– Итак, вы – гастролирующая труппа, – утвердительно кивнула леди Ралина, вставая с кресла. – И вы в Вестингарде.

Гумбольдт с сожалением посмотрел на солидный кусок утки, лежащей на его тарелке, словно говоря взглядом, что, вот, мол, сейчас за этими ненужными разговорами мы потеряем друг друга навсегда.

– Прошу вас, присаживайтесь и продолжайте. В наши намерения не входило вас оставить голодными с дороги. Господин кот, освободите, пожалуйста, супницу для гостей, – обратилась она к задремавшему на столе животному, которое и не повели ухом. – Барон… – повторила она, словно пытаясь усовестить оккупанта.

Тот с ленивой грацией, присущей только кошачьим, воздвиг себя по частям – от головы до хвоста – и аккуратно проследовал меж тарелок, мягко соскочив на пол вместе с соусницей, чья судьба на этом оборвалась.

– Приятного вечера. Мы продолжим беседу позже, – ответила хозяйка на слова благодарности и скрылась за украшенной мозаикой дверью.

На мозаике длинноволосый мальчик с палкой отгонял от белых овец на синем пастбище черную ворону размером с собственную бабушку. Очень необычный сюжет, если вы разбираетесь в искусстве…

Глава 37. ВЕЧЕРНИЙ РАЗГОВОР

Вечером того же дня вся компания, включая Бандона, оставившего подопечных местному конюху – угрюмому человеку с настороженным взглядом, к которому лошади отчего-то сразу прониклись большим доверием, – собралась в просторной зале с видом на закат.

Прямо у раскрытых дверей размером с речной шлюз начиналась тщательно прополотая лужайка, ковром уходившая с холма на запад. Падающее за холмы солнце выглядело частью удивительной декорации на бирюзово-золотом куполе, обрезанном ровной зеленой линией. Из-за этого, при всех странностях места, теперь создавалось впечатление чего-то вовсе нереального.

Леди Ралина устроилась в изящном фиолетовом кресле за чайным столиком у камина. Ей прислуживала матушка Весна, сменившая свой дневной наряд на такой же, но уже черного цвета с алой розеткой на груди, на которую хозяйка весь вечер предосудительно косилась.

Бандон неуклюже уселся на резной стул, подобрав ноги, стараясь не шевелиться и держась для верности за края сиденья огромными благоухающими лавандовым мылом лапищами. Создавалось впечатление, будто горилла твердо решила высидеть голубиное яйцо и теперь держалась над ним из последних сил, пытаясь не раздавить.

Аврил скромно расположилась на кушетке рядом с книгой, раскрытой на гравюре, где женщина в длинном платье бросается под исходящую дымом одноглазую громаду, похожую на дилижанс с винной бочкой. В гравюре было много неясного, ибо никаких таких дымящих штуковин в Кварте не встречалось, но от нее веяло безутешностью и отчаяньем, какая свойственна истым неврастеникам. Аврил невольно представила себя на месте этой женщины, но тут же отбросила идею как полный бред. «Надеюсь, после того, как повозка переедет эту дуру, им все-таки удастся продать вино», – заключила девушка и тихонько прикрыла томик.

Хвет с Гумбольдтом абонировали два огромных кожаных кресла, бывших скорее маленькими домами, чем предметами интерьера. Погруженные в подушки и тень от глубоких спинок, они по сути отсутствовали на сцене, беспомощно выставив наружу тощие ноги в пыльных разношенных башмаках.

Киру достался крутящийся высокий табурет от секретера, на который тот взгромоздился, подобно встревоженному кукушонку, глядя на огонь в камине и весьма открытый наряд хозяйки. Со спинки ее кресла лениво взирал на происходящее все тот же огромный кот, используя для столь малоинтересной сцены попеременно то один, то другой глаз. Глаза эти, как заметил Кир, каждый раз меняли свой цвет, будто животное забывало, каким было недавно, наплевав на мнение окружающих.

Была в обстановке и еще одна странность, которая сразу бросалась в глаза человеку, много прожившему на природе: во всем доме им ни разу не встретилось ни одно насекомое, хотя уж чего-чего, а мух, мотылей и пчел над каждым лугом всегда кружат мириады. Приятно, конечно, кто бы спорил, но, согласитесь, довольно необычно.

Некоторое время в зале сохранялось абсолютное молчание. Из внешнего, отлетающего в ночь мира доносились лишь отдаленные шорохи да потрескивал поленьями камин, устроенный в форме каменного бутона. Где-то на границе слуха продолжали хлопать незапертые двери и окна, атакуемые полчищем сквозняков, – но теперь гораздо тише, чем днем, будто их накрыло апатией.

– Так, значит, ты тот самый мальчишка из Трех Благополучных Прудов, которого выгнали из деревни за болтовню? – спросила наконец хозяйка, пристально посмотрев на Кира.

Такого определения его персоне еще никто не давал. Кое-кто мог выразиться гораздо грубее (и делали это, включая его собственного отца), но сам он лелеял некоторый более солидный образ самого себя, сейчас подвергшийся значительному испытанию на прочность. Грубостью пренебречь было гораздо проще, чем такой вот откровенной издевкой. Тем паче, она казалась весьма близкой к истине.

Отдадим должное сообразительности молодого человека, не ставшего спорить и отпираться:

– Если называть вещи своими именами, то да, госпожа. Очень верно подмечено, хотя есть и кое-какой нюанс.

– Хм! Для рыбацкого сынишки ты очень изысканно выражаешься. Что-то определенно есть, теперь я вижу это яснее… – последняя фраза была совершенно непонятна и, судя по всему, адресовалась коту.

Тот лишь на секунду приоткрыл оба глаза, сверкнув на Кира двумя продолговатыми рубинами, и решил больше не растрачиваться, спрыгнув с кресла и величественно удалившись из залы.

– Есть разговор. И он тебе может не понравиться. Всем вам, – поправилась леди Ралина, только сейчас будто вспомнив про остальных присутствующих.

Под Бандоном жалобно скрипнул стул. Вероятно, горилла проигрывала в борьбе со своей природой, и ставки, сделанные оптимистами, не стоили выеденного (в данном случае раздавленного) яйца.

– Мне желательна одна услуга, хорошо оплачиваемая и несколько необычная… для вас, – снова поправилась хозяйка. Что называется, взявшись поправляться, тут уж только держись.

– Что от нас потребуется? – полюбопытствовало левое кресло, по размеру обуви судя, содержавшее в своих недрах Гумбольдта.

Его вопрос был мягко проигнорирован. Раздалось недовольное сопение: левое кресло никак обиделось, пребывая, однако, не в том совершенно положении, чтобы это открыто демонстрировать.

– Мы должны кого-то убить? – попытало счастья правое кресло голосом страдающего от переедания Хвета.

В обед он несколько перестарался с пудингом и теперь его одолевали самые неприятные предчувствия насчет сегодняшней ночи и места, в котором он ее проведет. «Надеюсь, у них сортир не в соседнем лесу», – мрачно подумал акробат, прислушиваясь к подозрительным завываниям в животе. Тот зычно пробурчал, подтверждая худшие опасения.

Леди Ралина звонко рассмеялась. Но как-то слишком уж откровенно, не так, как смеются, когда хотят скрыть досаду от несвоевременно разгаданного секрета. Так мудрые смеются над деревенскими дурачками, взявшимися толковать Талмуд.

– Поверьте, для этого я бы нашла кого-нибудь другого! – сквозь смех воскликнула она. – Кто знает толк в деле.

Матушка Весна презрительно фыркнула, метнув на Хвета суровый взгляд. Все это время она стояла за спинкой хозяйского кресла, наподобие огромной совы. Только сейчас Кир увидел, насколько много в ней от этой ночной птицы. Вот-вот, и произойдет конфуз: немолодая экономка, отринув платье, вылетит на улицу в поисках зазевавшейся полевки.

– Вы могли слышать кое о чем по дороге сюда. Я бы сказала, не могли не слышать. И многих бы удивило то, что вы все равно продолжали двигаться на север, – сказала леди Ралина, отпивая подозрительно густого бордового вина из высокого бокала. Вино стекало по хрусталю, словно патока, составляя неприятное впечатление.

Судя по размерам бокала, в него легко помещалась добрая бутылка и сам он весил не меньше. При этом дама держала его двумя пальцами за массивную ножку, словно рюмку с ликером.

Кир лишь кивнул. Он и сам не мог объяснить, почему именно, несмотря на известие о надвигающейся войне с грозной и многочисленной армией, несмотря на поток бегущих на юг людей, они оказались здесь. В начале пути это казалось вполне логичным, а вот сейчас… Сейчас он никак не мог восстановить в мыслях извилистую цепочку, которая привела к таким соображениям. Так протрезвевший гуляка, пытаясь разгадать, что веселого было убегать от официанта по столам, не может этого сделать, сидя в полицейском участке.

– Именно что – многочисленной, – подняла палец леди Ралина, все также глядя ему в лицо. – В этом и состоит некоторый вопрос. Дай ему немного выпить, матушка. В конце концов это негостеприимно, когда наслаждается одна хозяйка.

Матушка Весна без лишних вопросов налила в бокал какой-то переливающейся зеленым жидкости из графина и поднесла на подносе Киру. Остальная четверка смирилась с ролью молчаливых зрителей и демонстративно не подавала признаков заинтересованности в содержимом множества разнокалиберных бутылок, стоящих на сервировочном столике.

– Сначала, однако, я хочу получить ответ. Веселье чуток подождет.

– А… что именно?.. – попытался собраться с мыслями Кир, насколько это возможно в подобной ситуации. Ему все же удалось овладеть собой и ровным голосом ответить: – Да, конечно, веселье подождет. Но все же что именно желательно для вас сделать?

– Вот! Барон! Я же говорила! – воскликнула хозяйка в потолок, будто там среди подвижных теней висел невидимый собеседник. – Правила иногда работают. А иногда нет, – добавила она веселым тоном.

Мало сказать, что присутствующие сочли это странным. Однако пара волшебных слов – «хорошо оплачиваемая» – заставляют людей проявлять чудеса терпения.

– Мне желательно, чтобы вы выяснили точную численность наступающего на Кварту войска. «Без аптеки», плюс-минус сотня голов. И чтобы вы приступили к этому сейчас же.

Кир молча посмотрел на леди Ралину. Та выразительно кивнула, подтверждая свои слова.

Из-за спинки кресла снова появилась матушка Весна, положив на стол туго набитый звякнувший кошель без всяких инициалов и гербов. По зале разлился неуловимый запах дюжей компании золотых монет, решивших устроить вечеринку.

– Здесь не меньше сотни золотых старика Неважнеца – при нем казна еще не мухлевала со свинцом, как при нынешнем, – вступила в диалог матушка. – Они ваши. Лошади запряжены и ждут во дворе. Я укажу направление, куда идти, дальше справитесь сами.

Глава 38. ПЛЕНЕННЫЕ КОРОЛИ

Следуя указаниям, повозки, миновав лес, шли по усыпанному щебнем гребню над долиной. Путь пролегал словно по границе двух непохожих друг на друга миров: справа от него вздымались скалы, почти голые и безжизненные, а слева и далеко вниз росли миллионы сосен, миллиард папоротников и ни одной банановой пальмы, чем был немало разочарован Педант.

Время от времени в тяжелых мучнистых облаках происходили важные изменения: перевернутые вверх ногами овцы превращались в слонов, которые очень скоро сбивались в супницу без крышки, становившуюся на миг улыбающейся кошачьей мордой размером с город, тут же разлетавшейся клочьями шерсти вокруг истончающейся улыбки. Небо вблизи Гряды, простиравшееся тусклым полотнищем с востока на запад, вообще было каким-то странным, словно не решившим до конца, ночь или день вокруг. Да и сама местность походила на шкуру некоего гигантского спящего животного в складках холмов и скал, вершины которых едва не дотягивали до снегов.

Лошади одна вслед другой понуро тянули свои ноши, не обращая внимания ни на сомнительных овец в небе, ни на собственных захребетников, устроившихся на мешках со скарбом. Вообще, если вам нужно веское непредвзятое мнение, основанное на здравом взгляде на вещи, всегда обращайтесь к лошадям.

– Какая-то странная дорога, – заметил Кир в полудреме.

Никто ему не ответил, и в течение следующего часа вообще никто не сказал ни слова.

Поданный в доме леди Ралины напиток наполнил его голову совершенно незнакомыми мыслями, которые толкались, не помещаясь враз на небольшой ментальной площадке, что можно окинуть взглядом. Приходилось пропускать их очередями, составляя кусок за куском общую ни на что не похожую картину, в которую вплетались сосны, лошади, короли и какая-то огромная шахматная доска с множеством фигур, расположенная в гулком полутемном нигде… Иногда Кир вообще переставал ощущать себя привычным собой, будто растворяясь в чем-то большем, где уже не требуется воспринимать как-то, а достаточно просто бесстрастно наблюдать за происходящим. Лишь в такие моменты появляется истинная ясность, которая, увы, тут же исчезает, стоит только о ней подумать.

***

Голод – извечный источник беспокойства – давал все сильнее о себе знать и в конце концов исколол иголками шар всепоглощающей дремы, раздувшийся было до горизонта.

Из-за бортов повозок показались заспанные лица, тут же со вздохом завалившиеся обратно: пейзаж вокруг нисколько не изменился, не считая надвигавшихся с востока сумерек – сырых и темных, как кошачий желудок. Необходимо было остановиться и разбить лагерь, ибо потом это уже будет невозможно сделать в темноте – и в результате, что случалось уже не раз, они окажутся ночующими под телегами, встретив утро разбитыми, мокрыми и замерзшими.

Да и лошади уже смертельно устали и больше ковыляли на одном месте, чем волокли ношу. Кир и Гумбольдт спустились по склону за дровами, пока Бандон распрягал их, а Хвет чинил какую-то мелочь из рюкзака, щурясь на клонящееся солнце.

Там, немногим ниже импровизированной стоянки, под шевелюрой перекрещенных колючек из пологого склона выступала каменная плита. Любопытный, как лисица, Гумбольдт тут же полез в их гущу, увлекая за собой спутника.

Облепленные паутиной и запыхавшиеся, они склонились над необычной для чащобы находкой – фрагментом массивной каменной кладки с поросшими лишайником зубцами, который, по-видимому, был давно опрокинут оползнем и застрял здесь среди глины и мелких камешков, став пристанищем для целого семейства енотов. Последние бросились врассыпную, спасаясь от незваных гостей.

– Похоже на обломок стены какой-то… или башни.

– Ага. Только башни торчат вверх, а эта вроде зарыта в землю, – отдал дань очевидному Гумбольдт, слюнявя проколотый колючкой палец.

Кир осмотрелся вокруг. Они стояли на засыпанной щебнем прогалине под скалой, возвышавшейся с другой стороны гребня, вдоль которого продвигалась экспедиция. Очевидно, скатываясь с вершины, камни выбили этот узкий, как змеиный язык, пустырь, благодаря чему и был обнаружен съехавший по склону фрагмент некоего древнего укрепления.

– Знаешь что… Мне кажется, дорога, по которой мы тащимся от дома той странной дамочки, – это какая-то древняя засыпанная до кромки крепостная стена. Что думаешь? Может такое быть?

Гумбольдт посмотрел назад, словно примеряя к пройденному пути высказанную Киром мысль.

– Такая длиннющая? Не слышал, чтобы кто-то строил такие стены. Да и за ней только горы. Был бы хоть город какой… На кой хрен огораживать стеной горы? Или кто-то решил так поразмяться?

– Ну, может, она наоборот – защищала долину от гор? – предположил Кир. – Мало ли. В старые времена всякое могло быть?

Гумбольдт лишь пожал на это плечами.

Из интереса часть находки раскопали, получив звание почетных придурков от своих товарищей.

Что было, то было: перед ними лежала упавшая на бок часть сторожевой башни с двумя узкими бойницами и зубцом. Предположение о том, что они все время пробирались вдоль заброшенной крепостной стены, ушедшей в землю словно брошенный кладбищенский памятник, казалось теперь не таким уж глупым.

– Только давайте не будем искать сокровища! Я не готова рыть землю по всему лесу, – запротестовала Аврил.

***

Как выяснилось немногим позже, путешественники весьма вовремя остановились и весьма предусмотрительно развели костер в небольшой пещере, где его не было видно издалека, потому что, подойдя к обрыву, в наступившей темноте они увидели целое поле огней, раскиданных по долине[26].

– Она об этом говорила? – спросил Кира Хвет.

Тот пожал плечами:

– Думаю, да. О чем еще?

– До этой минуты я надеялся, что та дамочка с канделябрами пошутила, – отозвался Гумбольдт.

– Ага, пошутила за сто золотых монет. Мне бы такие шутки каждое воскресенье! – отозвалась темнота в глубине пещеры, слепившаяся вдруг в Бандона. – Туалет готов.

В долгой цепи везения слабым звеном оказалось то, что буквально в паре сотен шагов за поворотом скалы из земли росла приземистая башня с провалившейся внутрь крышей и не в лучшем состоянии пристройкой. Прямо-таки настоящая рыцарская башня, наверняка принадлежавшая настоящим и давно мертвым рыцарям. Можно было полагать даже, что они сложили головы в праведном бою и во славу прекрасной дамы, стабильно отвечавшей им взаимностью.

В башне нагло полыхал костер. Вероятно, ее нынешние постояльцы нисколько не были смущены наличием целой армии в долине, которой вдруг окажется до них дело.

С одной стороны, это, конечно, ставило точку в археологическом диспуте, подтверждая гипотезу профессора Кира, а с другой – давало доктору Гумбольдту основание полагать, что странствующая труппа очень скоро и весьма болезненным путем может присоединиться к бывшим хозяевам башни и уточнить у них все детали.

Бандон отреагировал на происходящее единственным проверенным поколениями путешественников способом: подобрал среди сухостоя приличных габаритов дубину и тщательно обжег ее над костром.

Дальнейшее же, как мы увидим, к категории разумного и даже условно неглупого никоим образом не подходит. На языке вертятся определения, самым безобидным из которых будет «идиотская авантюра». А именно: подкрепленные остатками горлодера из «Лукового Джима» и возбужденные азартом ночного приключения друзья решили взять в плен этих, вероятнее всего, караульных, резонно полагая, что уж они-то точно знают, сколько ихнего войска присутствует в долине… Пара слов – и дело в шляпе. Дамочка ведь хотела знать именно это, не так ли? Час-другой возни и можно спокойно возвращаться в Вестингард за второй порцией звонкой монеты.

***

Под свисающим козырьком кусками держащейся на стропилах крыши за каменным столом сидели главы двух соединенных армий и бросали кости между бутылок (большая часть которых была пуста).

Время от времени один отыгрывал у другого золотую чушку с насечками, кидая ее в одну из двух кучек на полу. (О реформе денежных отношений в Северном кантоне знали только вблизи столицы. Многие проживали целую жизнь, так и не увидев ни одной купюры. А в дальних деревнях заезжих торговцев, пытавшихся дать сдачу «бумажкой», отчаянно били за мошенничество. В этих глухих местах добрый кусок золота всегда оставался таковым и пользовался неизменным успехом. Проблема возникала только с его владельцами: иногда они слишком часто менялись, так что даже не успевали пересчитать свои сокровища[27].)

Никого из охраны военачальников не было видно. Судя по огням, мерцавшим лишь вдалеке за деревьями, все войско осталось внизу в долине в ожидании своих предводителей, решивших устроить суровый мужской пикник на отшибе новых владений, где, по их убеждению, никто не мог представить для них угрозы. Эта самоуверенность сыграла с парнями дурную шутку.

***

Хвет змеей просочился между камнями и хорошенько рассмотрел перспективную добычу…

Поскольку выиграть честный бой с любым из игроков было под силу только Бандону, и то лишь один на один и скорее в теоретическом, нежели в практическом плане, то действовать необходимо было решительно, быстро и на первом этапе скрытно – то есть наиболее подлым образом, который так превозносят историки военных кампаний.

Как можно тише он подобрался к арке узкого входа, когда-то забранного решеткой. Сейчас ее острые заржавленные останки торчали из земли, заставляя подумать о желательности прививки от столбняка. Хвет и Гумбольдт забрались через развороченный оконный проем на верхнюю площадку узкой каменной лестницы, идущей по периметру башни. За ними с земли следили Кир с Бандоном.

Аврил осталась с животными в арьергарде, готовясь оказывать медицинскую помощь или сматываться – смотря как пойдет. Лошадям и макаку было строжайше воспрещено издавать звуки, помимо дыхания и умеренного бульканья в животе.

Отсчитав два раза по двадцать пять, Хвет бросил знаменитый отвлекающий камень, одновременно дающий сигнал к действию. Бандон бросился под арку, замахиваясь дубиной. Кир последовал за ним, пытаясь что-нибудь придумать на ходу…

Как ни странно, наибольшие проблемы возникли с королем под горой, звавшемся у друзей Забоем, а не с королем над горой, в той же компании называвшем себя Склонном. Последний был немногим крупнее Бандона, что по меркам троллей считается сущим карликом. Верховный же гном был ростом с Аврил, что делало его бесспорным лидером гномьей баскетбольной команды, если вы способны себе такое представить. Короче, судьбе было угодно, чтобы на самый верх (для гномов – в самый низ) попали наименьший из больших и наибольший из меньших.

Ближайшим к входу сидел Склонн. Отключив его ударом дубины (хорошо, двумя приличными ударами, от которых дубина разлетелась в щепки), безоружный Бандон оказался нос к носу с широким, как винная бочка, и очень недовольным Забоем, выхватившим топор.

Основная отличительная черта троллей – каменность, давала им в бою значительные преимущества перед людьми. Возможно, поэтому на короле над горой была лишь узкая набедренная повязка, правда, украшенная поясом со множеством дурно ограненных рубинов. Удары Бандона пришлись по незащищенной ничем, кроме нее самой, голове тролля. В то же время важной частью традиционной гномьей культуры является склонность не снимать доспехи даже в постели. В результате чего Забой представлял собой миниатюрную версию еще не изобретенного в Кварте танка.

«Думаю, дипломатия здесь бессильна», – прощальным выдохом пронеслось у Кира, прыгнувшего гному на закорки в том момент, когда Гумбольдт с Хветом отлетели от него к стене, хрустнув всеми известными науке костями и еще парой, до сих пор скрывавшихся от хирурга.

Это задержало короля под горой ровно на полсекунды, которых хватило Бандону, чтобы ударить его столом (картинно отламывать от мебели ножки и произносить речь просто не было времени). Во все стороны полетели пузатые бутылки. Послышался хруст ломаемого чего-то, в чем предстояло разобраться потом. За спиной Бандона в каменную стену по рукоять вошел обоюдоострый топор, брошенный Забоем.

Кир едва успел пригнуть голову, содрав шлем с гномьей башки, в чем и состоял его боевой маневр, ибо справиться с ним в открытой борьбе рыбацкому сыну в принципе не светило. С таким же успехом карась мог напасть на лошадь. В общем и целом, если подсчитывать шансы на успех в сражении, то один к миллиону будет самое оно.

Из-под расколотой надвое каменной столешницы торчали две пары ног: одна – в тяжелых кованых башмаках, которыми можно дробить булыжник, и другая – тощие отростки худосочного тела, обутые в рваные гимнастические тапочки[28].

Бандон, пошатываясь, обошел образовавшуюся кучу обломков и потянул за вторую пару ног, казавшуюся более безобидной. Под столешницей кто-то отчаянно задергался, изрыгая проклятия.

– Это я, – сказал здоровяк ногам, отчего ругань под завалом не стихла, лишь переменив интонацию.

Тело Кира было извлечено наружу со всей возможной деликатностью. Даже ни одна конечность не оторвалось.

Где-то в темном углу мученически стонал Гумбольдт. В его стонах, помимо отзвуков боли, слышалось требование вина и куска свинины. С ним уже возилась Аврил, периодически отгоняя Педанта, пытавшегося укусить раненого за нос. Дружба этих двоих не сложилась, и макак, в свойственной всем приматам манере, пытался использовать момент чужой беды, чтобы окончательно доконать противника.