Текст книги "Алмазный лабиринт"

– …Это ты-то – новорожденный ягненок? – невесело усмехнулся Конан. – Скорее уж старый козел…

– Пускай козел, – с готовностью согласился Зелтран. – Но сердцем чую

– не разыщем мы ничего хорошего, и сами сгинем!

Северянин ничего не ответил, крутя в руке небольшой кинжал-дагу и время от времени подбрасывая его в воздух. Клинок неизменно вонзался по рукоять в ставшую уже довольно глубокой ямку в плотно слежавшемся мокром песке.

– Это же Дарфар! – отчаявшись, напомнил боцман. – Дарфар, а не что-нибудь!

– Ну, Дарфар, – неохотно согласился киммериец. – Что с того? Дарфарцы не страшнее пиктов, да и прячутся не на каждом шагу. Пройдем…

– Без карты?

– Карта есть, – северянин кивнул на Крысенка, с выражением мрачной решимости метавшего тяжелые ножи в ствол тонкой раскидистой пальмы. Зелтран пожал плечами, отказываясь что-либо понимать и совсем расстроенным тоном сказал:

– Взяли б хоть Сигурда с собой…

– Я еще собираюсь вернуться, – буркнул Конан. – Мне нужен корабль. Вы вдвоем сохраните его. Надеюсь, ты не дашь подпалить себя во второй раз?

Сигурд, узнав, что его оставляют с частью команды на борту немедленно впал в ярость и схватился за меч. К величайшему удовольствию всего экипажа, тут же начавшего делать ставки, на корме «Вестрела» произошло небольшое сражение, закончившееся полетом ванахеймца на нижнюю палубу. К сожалению, никто не понял и половины мудреных северных слов, которыми обменялись капитан и рулевой, хотя смысл был ясен и без перевода. Обозленный и побитый Сигурд напоследок выкрикнул что-то уж совсем заковыристое, а на зингарском заявил, что больше никогда не встанет за штурвал этого проклятого корыта, а всех киммерийцев при рождении Кром явно бил по голове, причем очень тяжелым предметом. Потом ванахеймец отряхнулся и, зло ворча в бороду, отправился к своему ненаглядному рулю.

Трое сбежавших сами выбрали свою судьбу: по законам ли Братства или вольных корсаров, наказание за предательство было одно – смерть. Подозрительным, на взгляд киммерийца, было то, что беглецы не прихватили с собой ничего, кроме шкатулки – ну, это понятно – и лодки, на которой далеко не уплывешь. Сунуться в Стигию бывшие пираты зингарского короля не посмеют – с равным успехом они могут надеть себе на шею петлю и затянуть ее потуже. Значит, побег был рассчитан заранее и неподалеку (наверняка неподалеку – на шестивесельном яле втроем много не нагребешь) их поджидают.

О пропавших камнях Конан пожалел лишь одно мгновение. Куда досаднее было, что поход, похоже, срывался, а связанные с ним надежды летели Сету под хвост. Троица, укравшая карту, навлекла на себя шквал проклятий именно потому, что почти вынудила капитана «Вестрела» скомандовать поворот на север – без карты или проводника в подземельях делать было нечего. Никому не хочется признавать, что его обставили, но такие уж, как говорится, кости выпали…

Но кто мог подкупить, либо еще каким способом переманить на свою сторону людей киммерийца? Имела ли к этому отношение шедшая за «Вестрелом» галера или вмешался граф Боргеса? Судя по содержимому шкатулки, затерянная в стигийских джунглях вещь стоит немало, и неудивительно, что отыскались другие желающие ее раздобыть. Северянин уже убедился, что цель их путешествия известна не только в городе, но и на борту корабля, правда, в несколько искаженном виде.

Двое знавших все обстоятельства – Зелтран и Крысенок – молчали будто рыбы, значит, кто-то из веселившихся в «Девяти стрелах» молодцов, достаточно трезвый, чтобы частично подслушать разговор капитана и неприметного зингарца, потом растрепал всем то немногое, что понял.

Болтали разное: часть команды была твердо убеждена, что капитан лет десять назад, во времена Белит и «Тигрицы», припрятал кое-что в здешних краях, а теперь решил забрать; другие утверждали – наконец-то отыскалось место, где хранил свои сокровища Ригелло Барахский, третьи – о якобы предстоящем вскорости очередном налете на Стигию… Сходились в одном – добыча, если сумеем ее взять, будет богатой. Такой богатой, что можно с чистой совестью бросать опасное ремесло и доживать век в достатке и покое.

Поэтому любой из корсаров лез из шкуры вон, стремясь доказать, что на прогулку по джунглям к неведомой цели следует взять его и только его. Конан отобрал восемь человек, хотя поначалу собирался не брать никого. Варвар давно уже убедился на собственном опыте – в любом неизведанном месте одиночке пройти намного легче, чем отряду, даже малочисленному. Особенно если одиночка привык справляться с неожиданностями не только на море, но и на суше.

Кроме того, не следовало ни на мгновение забывать про слова боцмана – невдалеке лежал Дарфар, самый гиблый и опасный край во всех землях Юга. С пиктами еще можно договориться, с обитателями Дарфара – нет.

Охотник и жертва никогда не найдут общего языка, для дарфарцев-иогитов же все остальные люди были не более чем желанной редкой дичью. Иог, их божок, выродок Сета, всякой другой пище предпочитал человеческое мясо, его последователи придерживались аналогичных вкусов в выборе пищи. Восемь человек, выбранных северянином, были (если не брать в счет Вайда) лучшими на корабле, однако кто может с уверенностью сказать, справятся ли они с непредсказуемыми джунглями? Дарфарцы, может, и не прячутся за каждым кустом, но опасностей в южном лесу хватает и без людоедов…

Ял, пересекавший бухту, последний раз взмахнул веслами и ткнулся в берег. Вместе с бочками да мешками на нем прибыла Санча, с интересом озирающаяся по сторонам. Выбравшись на белый горячий песок, она от неожиданности подпрыгнула, затем достала из лодки какую-то вещь и решительно зашагала мимо лагеря по направлению к стоявшим в отдалении валунам, возле которых расположились капитан и боцман.

Когда она подошла поближе, Конан разглядел, что девушка несет большую оплетенную бутыль. Санча молча вручила сосуд киммерийцу, присела рядом и стала смотреть, как он привычными движениями, кончиком ножа извлекает туго забитую пробку. Наконец, кусочек дерева глухо чмокнул, вылетел, описав дугу, и покатился по песку. Отхлебнув, северянин передал сосуд все еще раздосадовано сопевшему Зелтрану, и мельком подумал, что всю жизнь попадает в компании людей, которых ничто, на первый взгляд, не должно связывать между собой.

Вот сидят они сейчас на берегу – коренной зингарец Зелтран, родившийся в забытой Митрой приморской деревеньке, герцогская дочка, напрочь позабывшая о благородном происхождении, и он сам, наемник, пират и прочее… Одни называют это судьбой, некоторые – стечением обстоятельств, но Конан почти никогда специально не искал приключений – они сами находили варвара, и оставалось только следовать их прихотливыми путями да поглядывать по сторонам – какую еще загадку судьба подкинет по дороге и нельзя ли ее обратить в золото? Загадки, не приносившие дохода, всегда оказывались куда менее интересными…

Кора пальмы, послужившей Вайду вместо мишени, превратилась в разлохмаченное мочало, ножи глубоко увязали в стволе – получалась не проверка меткости, а сплошное мучение. Последний кинжал Крысенок с досады метнул в большую изумрудно-золотистую ящерицу, выползшую на прокаленную солнцем макушку валуна и пристальным немигающим взглядом наблюдавшую за человеком. Клинок проскрежетал по камню, перепуганная ящерица зеленой молнией метнулась прочь. Вайд вздохнул, выдернул засевшие в дереве ножи и отправился за последним, улетевшим за валуны. На душе было тоскливо – он добился своего и вместе с остальными уходил в джунгли, но никакой радости от этого не испытывал. Если бы время можно было повернуть назад, Вайд ни за какие сокровища не полез бы смотреть проклятую карту… И сейчас бросал кинжалы с такой яростью, будто злейшему врагу мстил.

Сначала через верхушку камня перелетел и наискось воткнулся в песок метательный нож с черной резной рукояткой, а затем явился притихший в последние дни Крысенок. Заметив откупоренный кувшин, уставился на него, как заблудившийся в пустыне – на появившийся вдали оазис. Убедившись, что остатки вина никому не нужны, Вайд забрал свой клинок, заодно прихватил полупустой сосуд и быстро ушел, провожаемый неприязненным взглядом киммерийца. Конан уже не раз повторял себе, что совершил непростительную ошибку, приведя мелкого воришку с улиц Кордавы на борт своего корабля.

В день пропажи карты, когда северянин высказал все, что думает о происхождении, привычках, а также дальнейшей судьбе похитителей, и уже собрался поворачивать «Вестрел» назад на север, как подошел вылезший откуда-то Крысенок. Пристально глядя на носки своих сапог и палубные доски, мальчишка, с трудом выдавливая слово за словом, признался, что сумел открыть шкатулку и видел карту.

А затем брякнул такое, чему ни один здравомыслящий человек, а тем более Конан Киммериец, в жизни бы не поверил. Вайд клялся именами всех богов, что помнит карту наизусть, пускай и видел ее всего несколько мгновений. Конан и Зелтран прежде разглядывали лист старого папируса довольно долго, но не могли с уверенностью сказать, что помнят даже самую малую часть здания, изображенного на нем. Однако Крысенок настаивал на своем и выглядел насмерть перепуганным. Если бы Вайд был хоть немного не уверен в собственных словах, киммериец тут же послал бы его подальше, а заодно отвел душу, хорошенько всыпав ему за лазание в каюту. Но Крысенок трясся так, будто видел Нергала во плоти, что заставило северянина поверить ему, пускай и не до конца. Выглядел Вайд странно, и его необъяснимое поведение наводило Конана на мысли об истинности услышанного.

Карта приснилась Вайду вечером того же дня, когда он рискнул наведаться в каюту к капитану. Пожелтевший и обгоревший по краям лист лежал перед ним как наяву, а привидевшийся план казался даже более подробным, чем настоящий. Проснувшись, Крысенок подивился странному сну, но удивление быстро переросло в страх – стоило прикрыть глаза и сосредоточится, как невидимый лист с готовностью развертывался перед ним. Это было жутковатое и одновременно захватывающее зрелище – Вайд двигался по загадочному лабиринту, заранее зная, где и куда следует повернуть, но не имея ни малейшего представления, кто может поджидать его за очередным поворотом. Почему-то Вайд был уверен, что лабиринт населен, а наклонности у обитателей подземелий самые жуткие и опасные для человека. Еще в лабиринте метались по стенам странные тени, а разглядеть, кто их отбрасывает, было невозможно. Крысенок шел по узким коридорам, следуя за начерченной на полу тонкой белой линией и старался не отрывать от нее взгляда. Это было очень важно – не смотреть по сторонам и не сходить с неведомо кем проложенной тропы. Не выполнявшие этого правила нежданные гости навсегда оставались бродить по гулким пустынным коридорам, спускаясь все ниже и ниже.

…Что-то маленькое и черное выскочило прямо перед ним, завертелось под ногами, вереща и не давая идти. Вайд попытался отпихнуть назойливое существо ногой, промахнулся, шатнулся в сторону… Твердый каменный пол под ним тотчас провалился, лохматое существо довольно захихикало, перевесившись через край бездонного колодца и помахивая лапой вслед падающему человеку. Вайд закричал, проснулся и с удивлением обнаружил, что в него уже раз пять кинули подвернувшимися под руку тяжелыми предметами, в основном сапогами. Заснуть снова он больше не смог – постоянно казалось, что стоит задремать, и снова попадешь в лабиринт с крадущимися по стенам тенями и притаившимися в темноте чудовищами…

А когда утром выяснилось, что подлинная карта пропала, окончательно растерявшийся Крысенок поступил так, как показалось ему наиболее разумным – сообщил капитану о творящемся, заранее соглашаясь с любым решением – продолжат они путь или вернутся. Капитан, похоже, не поверил ни единому слову, но предпочел, как всегда, использовать даже самый ничтожный из шансов, прежде чем окончательно отступить. «Вестрел» шел на юг, Вайд по приказу Конана безуспешно пытался начертить план по памяти, команда строила предположения о цели пути. Наконец, в клюзах залязгали якорные цепи и карак встал на якорь в бухте Красных Скал.

* * *

Кто бы ни был подлинным нанимателем команды «Вестрела», время для организации похода за необходимой ему вещью он выбрал совершенно верно. Если бы Конану пришла в голову мысль наведаться в Стигию, то лучший момент вряд ли бы подвернулся. В Стигии опять воевали (впрочем, там воевали всегда – если не с собственными мятежными провинциями, то с Шемом или Аргосом), а потому южные морские границы стояли совершенно неохраняемыми. Да что охранять: на стыке трех стран – Куша, Стигии и Дарфара – начинались знаменитые южные леса, а зловещая слава Дарфара с успехом заменяла любые пограничные отряды.

Киммериец рассчитывал как можно быстрее преодолеть десяток лиг вдоль южных пределов Стигии, затем предполагал еще пару дней на поиск гор, которым должно там находиться. Вряд ли это настоящие горы, наверняка просто высокие холмы или несколько скал, затем – спуск вдоль реки, и, если все пойдет как задумано – отряд у цели.

Дальше грядет полнейшая неизвестность.

Допустим, у них есть карта или нечто, ее заменяющее. Любитель чужих тайн Вальдрио ни полсловечком не обмолвился о том, чего можно ожидать от пещер – киммериец и Зелтран, посоветовавшись с Вайдом, решили, что на плане все же изображена система пещер и подземных тоннелей. Кто создал это сооружение – природа или люди? Живет ли внутри кто-нибудь – если не люди, то звери наверняка давно облюбовали подземелье. А если люди – как они отнесутся к явлению неизвестных, пришедших за хранящейся в пещерах вещью? Может, она – их родовое сокровище или хранится в святилище некоего неизвестного божества? Сомнительно, что тогда отдадут миром… Да и кто знает, какую новую опасность представляет из себя этот таинственный предмет, и не будет ли лучше оставить его на месте? Конан знал по многолетнему опыту, что вышедшие из стигийских дебрей вещи никогда не приносили добра. Никому.

Впрочем, незачем гадать и зря ломать голову – доберемся, на месте сообразим, что к чему… Нет на свете непреодолимых опасностей. Даже если они с Зелтраном да Вайдом ошибаются, и на карте не пещеры, а, скажем, брошенный древний город – тоже не беда. В конце концов, Конан не так давно сумел в одиночку выбраться из нефритового Ксутала, города потерявших разум и волю людей, а заодно отправить обратно к Сету – или откуда он там взялся? – зажившегося на свете кровожадного божка…

Задерживаться на берегу дальше не имело смысла – достаточно одной случайно занесенной сюда стигийской боевой галеры, чтобы поход закончился, едва начавшись. Пусть «Тигрица» побывала здесь больше десяти лет назад, но память она оставила долгую, и стигийцы вкупе с Сетом от души порадуются, узнав о потоплении корабля Конана из Киммерии заодно с ним самим. А потому отряду следовало как можно скорее отправляться в дорогу, кораблю – пополнить запасы воды и уходить в море.

Маленькое ослепительно-белое солнце неторопливо ползло к полудню, посреди тихой бухты покачивался на волнах двухмачтовый карак, на берегу, возле наспех разбитого лагеря, толпились и переговаривались люди. Подгонялось и проверялось снаряжение, как всегда, в последний миг выяснилось, что нечто совершенно необходимое в спешке позабыли на корабле или вовсе не прихватили с собой… Наконец, нужное было собрано, сложено в мешки, увязано, и десять человек пересекли белую полосу песка, один за другим исчезая в буйной зелени джунглей.

Санча, сидевшая на борту вытащенного на прибрежный песок яла, смотрела им вслед. Южные леса невольно внушали почтение – она была уверена, что заблудилась бы, не пройдя и пары десятков шагов, и не представляла, как можно придерживаться нужного направления в таких жутких дебрях, не говоря уж о том, чтобы отыскать необходимое место. Кроме того, Санча слышала множество наводящих ужас историй про обитателей Дарфара и судьбе немногих рискнувших пройти через владения чернокожих людоедов. Даже если удача будет на стороне маленького отряда и он незамеченным преодолеет земли дарфарцев, кто знает, что ждет людей с «Вестрела» в дальнейшем? Они собирались лезть в неизвестные подземелья и искать там что-то – такой вывод сделала девушка из немногих подслушанных разговоров да редких обмолвок Конана. Киммериец, как всегда, рассказал ей только то, что считал нужным, еще о кое-чем Санча догадалась сама. За год жизни на пиратском корабле она привыкла ко многому, в том числе к тому, что в любой из дней карак может натолкнуться на боевые галеры или команда прослышит о каких-нибудь затерянных в неимоверной глуши кладах и, также как сегодня, уйдет и не вернется. Что тогда будет?

Под чьими-то тяжелыми шагами захрустел песок, и Санча оглянулась. Мрачный Сигурд с такой завистью смотрел на раскинувшийся за полоской песка лес, что девушке стало не по себе.

– Сигурд, – нерешительно окликнула Санча, и, поскольку ванахеймец не отозвался, позвала погромче: – Сигурд!

– А? – можно подумать, он только теперь заметил ее. – Чего?

– Мы остаемся здесь?

– Нет, – он помотал головой. – Переночуем на берегу, а завтра уйдем в море. Тут опасно.

Об этом Санча и сама знала – Стигия, не терпевшая на своих землях чужаков, была слишком близко.

– Будем ждать в море? Сколько?

– Два раза по десять дней, – неохотно отозвался Сигурд. Санча подумала, что проще разговорить камни на берегу, чем не желающего разговаривать северянина. Все же она спросила, хотя язык не поворачивался высказать подобное предположение:

– А если они не придут через десять дней, что тогда?

– Тогда? – неожиданно рассвирепев, переспросил Сигурд. – Тогда я переверну эту треклятую страну с ног на голову и найду их, понятно, женщина?!

– Понятно, – покорно сказала бывшая дочь герцога и вздохнула. Лучше бы Конан возвращался поскорее, а то закончится тем, что Санча одна останется на корабле, а остальные будут бегать по джунглям и разыскивать друг друга!

ГЛАВА ПЯТАЯ

Стигия и Дарфар

Ночью прошел дождь. Тугие струи обрушились на плотный слой листьев, изо всех сил пробивая дорогу вниз, к земле, превращая толстый пласт палой листвы и глины в липкую и вязкую кашицу. К утру ливень прекратился, но оставались промозглая сырость да водопады холодных капель, летящих с каждой случайно задетой ветки. Тонкие стволы здешних деревьев, напоминавших гигантскую траву, и без того плохо горели, а сейчас настолько пропитались водой, что любая попытка поджечь их заканчивалась неудачей. В третий раз стукнув вместо кремня себе по пальцам, Вайд от души проклял мокрые дрова, собственное неумение и мрачно уставился на лежавшие возле будущего костра тушки маленьких зверьков, смахивающих на раскормленных и перекрашенных в желтый и зеленый цвета поросят. Кабанчиков следовало приготовить, а Вайд не имел ни малейшего понятия, как это делается. С чего хотя бы начинать? Шкурки с них ободрать, что ли?

Крысенок озадаченно потыкал в ближайшего зверька ножом и поскреб в затылке. Воровать было не в пример легче… Куда все, кстати, подевались, к демонам прямиком провалились? Выкопать яму в мягкой земле не так сложно, а они возятся, точно решили построить вторую пирамиду Кеми…

Отряд шел через джунгли уже третий день. Собственно, здешние леса не были настоящими джунглями – непроходимые чащи начинаются южнее, в Куше и Черных Королевствах. Тут, в Стигии, за полосой буйно разросшейся зелени вдоль морского побережья, через которую пришлось прорубаться, начались вполне проходимые заросли. Солнце в Стигии вставало совершенно так, как и в иных землях, сбиться с нужного направления было почти невозможно, и отряд, по примерным подсчетам капитана, преодолел уже почти половину пути до гор. Ни дарфарцы, ни следы их близкого пребывания на глаза не попадались, отчего некоторые самоуверенно решили, что и дальнейший путь будет столь же легким. Киммериец в ответ на подобные замечания ворчал, что болваны-корсары заметят дарфарцев, только когда дикари свалятся им прямо на головы, и что лично ему, Конану, не по душе такое благополучие.

Ожидаемые неприятности начались вечером третьего дня. На выбранной киммерийцем незаметной полянке разбивали стоянку и ждали возвращения нырнувших в окрестные заросли Кореми и Марчо по прозвищу Коротышка, собиравшихся подстрелить дичи на ужин. Когда добытчики вернулись, помахивая связанными за лапы пестрыми птицами, похожими на короткохвостых фазанов, все заметили, что Коротышка заметно прихрамывает. От расспросов он небрежно отмахнулся, заявив, что наступил в начинавшем темнеть лесу на какую-то колючку.

Принесенных охотниками птиц еще не успели как следует ощипать, как Коротышка растерянно протер глаза и пожаловался, будто плохо видит. Затем ему неожиданно стало холодно, да так, что сидевшие рядом отчетливо расслышали стук зубов. Пока соображали, что делать, да искали в поклаже теплые вещи, Марчо трясло все сильнее и сильнее. Кореми неуверенно предложил разогреть прихваченного с собой вина и влить в глотку Коротышке, но тут незадачливый корсар задергался наподобие припадочного нищего, выпрашивающего медяки на ступенях храма Митры, выкатил глаза, захрипел, пытаясь что-то выговорить непослушным языком, и мешком опрокинулся на спину. Руки и ноги беспорядочно и мелко тряслись, его выгибало, как словно больного падучей, лицо медленно меняло цвет на синевато-серый. Опешивший отряд стоял кругом, не представляя, что можно сделать и чем помочь. Коротышка скрючился едва не вдвое, судорожно дернулся и затих, уставившись остановившимися глазами в пляшущий костер. Кто-то вполголоса, но от души выругался.

Позже Конан, вспомнив слова Марчо, осмотрел его сапоги. «Колючка», на которую наступил впотьмах Коротышка, оказалась кривым заостренным шипом неизвестного растения. Она без труда проткнула мягкую кожу насквозь, оцарапав стопу. Киммериец на всякий случай выбросил ее в огонь, подумав, что никто не сможет теперь сказать – наткнулся Марчо на шип случайно или такие колючки намеренно разбросаны в лесу: вдруг кто-нибудь, животное (или человек) наступит?

Так или иначе, но отряд уменьшился на одного человека.

Утром на берегу лесного ручья выкопали яму, опустили в нее завернутое в старый плащ тело Марчо и завалили могилу вывороченными из русла ручья камнями.

Спустя еще четыре дня, обогнув выдавшийся далеко на юг язык Великих Болот Стигии, девять человек пересекли невидимую черту границы Дарфара. Болота, почти непроходимые и населенные малоприятными на вид и злобными тварями, служили природной защитой южных пределов Стигии, а также неиссякаемым источником ядовитых и магических растений для здешних колдунов. На Болотах раз в год цвел пурпурный лотос, и тогда маги Стигии и Черных Королевств готовы были задушить друг друга, но лишь бы раздобыть щепотку буроватой, сладко пахнущей пыли. Конан однажды испробовал на собственной шкуре, что может натворить крупица измельченных листьев лотоса: тебя будто обернутой тряпьем кувалдой шарахнули по голове, а потом мучительно вспоминаешь, как тебя зовут и что произошло. Если остался жив, конечно…

В лесу по-прежнему не замечалось никаких тревожных признаков, но киммериец не сомневался, что отряд заметили. Вопрос в том, достаточно ли у дикарей нахальства, чтобы напасть на вооруженных до зубов людей, быстро продвигавшихся через их земли. Еще есть надежда, что дарфарцы примут нежданных гостей за охотников за рабами, иногда забирающихся далеко на юг. В «охотники за головами» чаще всего шли поиздержавшиеся наемники, которым было нечего терять, и в последние годы таковые сумели навести страху на обитателей полуденных джунглей. По слухам, часть племен даже покинула обжитые места и подалась на юг, подальше от стигийцев и прочесывающих леса отрядов… Впрочем, слухи слухами, но ночью кто-нибудь обязательно стоял на страже, а во время дневных переходов никто не забывал о необходимости смотреть не только себе под ноги, но и по сторонам. Под ноги, кстати, посматривать было просто необходимо – дикари очень любили устраивать ловушки на тропах.

Утром пятого дня отряд перебрался по обросшему лишайниками стволу давно рухнувшего дерева через медленную реку с водой почти черного цвета. Лес постепенно менялся, солнечные лучи совершенно не могли пробить пышную листву, и внизу стоял мягкий зеленый полумрак. Подлеска здесь было меньше, но зато все стволы и пространство между ними опутывали толстые длинные лианы. Сначала люди попытались пролезать между ними, потом кто-то, застряв, сплеча ударил ножом по скрутившемуся в петли стеблю и немедля поплатился – из перерубленной лианы во все стороны брызнул желтоватый едкий сок.

Пострадавший, забыв об осторожности, заорал, с перепугу решив, что на него напала змея. Возник небольшой переполох, заметно усилившийся, когда прятавшееся в зарослях стадо крохотных антилоп, испуганных людскими голосами, врассыпную бросилось наутек, выскакивая из самых неожиданных мест. Пока наводили порядок и выясняли, что случилось, отошедший в сторону Альси наткнулся на хорошо утоптанную тропу, проложенную ходившими к реке животными. Тропа вилась между деревьями, минуя завалы из упавших стволов, непреодолимые на первый взгляд заросли лиан, и вела в нужную сторону – на восход. Однако, пройти по ней можно было, лишь выстроившись цепочкой.

«Слишком тихо, – Конан, шедший впереди, оглянулся на бодро топавших за ним корсаров. – И подозрительно хорошо все складывается. Коротышка не в счет, скорее всего, он сам виноват. Ну не верю я, что мы посейчас никому не попались на глаза, не верю и баста! Вот только как дикари захотят от нас избавиться – нападут ночью или попытаются заманить в ловушку? Если новость о чужаках дошла до нескольких поселков, тогда придется жарковато – сюда сбежится вся округа, сколько их не есть. Еще бы – отличная добыча, сама в котел лезет, не упускать же случай! Ночью надо ставить на стражу двоих, и чтобы костер все время жгли…»

Быстрые ноги прошлепали по скопившимся на тропе лужицам, и перегнавший остальных Крысенок негромко сказал:

– Капитан, ребята спрашивают – на дневку будем становиться или нет? Скоро дождь будет…

Дождь во влажных, наполненных духотой и множеством диковинных запахов лесах Юга шел дважды – около полудня и ночью, почти в полночь. Короткий ливень проносился над вздыхающими деревьями, почти не долетая до земли, не принося прохлады, или облегчения. После дождя и вовсе становилось напрочь невозможно дышать, над всеми крошечными болотцами и ручьями поднимались звенящие тучи мошкары, превращая путешествие в затянувшуюся и особо изощренную пытку. Киммериец однажды слышал, будто в Черных Королевствах существует интересная казнь: оставление на съедение насекомым. Порой от обреченного за считанные мгновения оставался один начисто обглоданный скелет.

– В болоте, что ли, сидеть? – буркнул северянин. – Пройдем подальше, и встанем.

– Понял, – кивнул Крысенок, но не вернулся на свое место в цепочке, а пристроился на пару шагов сзади, выспрашивая что-то у шедшего вторым Альси. Для не умеющего помалкивать Крысенка строжайший приказ держать язык за зубами был равносилен запрещению дышать, и сейчас он снова забыл о нем. Конан приостановился, чтобы шедшие сзади поравнялись с ним, да собираясь сгрести неугомонного болтуна за шиворот и встряхнуть разок-другой, чтобы напомнить о необходимости молчать. И вдруг земля под ногами начала медленно проседать.

Киммериец действовал, не рассуждая, успев сделать три вещи: отпихнуть во сторону первого попавшегося под руку, рявкнуть «Стоять!» и изо всех сил прыгнуть вперед. Конан приземлился на тропинку, слыша, как хрустят и ломаются под тяжестью людей ветки, прикрывавшие яму-ловушку, и с шорохом осыпается рыхлая земля. Убедившись, что проскочил опасное место, северянин вторым прыжком вломился в кусты, выхватывая меч, и только тогда оглянулся – позади остался темнеющий глубокий провал длиной в три-четыре шага. Привычные к нежданно сваливающимся на голову неприятностям и опасностям зингарские пираты поступили совершенно правильно – рассыпались и затаились вдоль тропы, ожидая возможного нападения. Крысенок, улетевший от толчка в заросли и единственный оставшийся на виду, запутался в лианах, но даже не пытался пошевелиться или выбраться, уставившись расширенными от ужаса глазами на мечущегося в яме человека.

В ловушку угодили двое – Альси и Гимец, прозванный за способность увиливать от любого дела Ужом. Альси повезло больше – он умер сразу, рухнув на вкопанные в дно ямы короткие острые колья, с легкостью, словно игла тонкую ткань, проткнувшие его насквозь.

Гимец успел заметить, как земля перед ним начала проваливаться, но не решился прыгнуть вперед. Он съехал в ловушку боком, переломав ноги и с размаху ударившись о торчащие жерди. Потеряв от боли остатки разума, Уж хватался за торчащие из стен ямы корни, не замечая, что из его рта и носа льются струйки густой яркой крови, а все старания выбраться наверх приводят к тому, что он сползает все ниже и ниже. Очередной корень с треском оборвался, Гимец опрокинулся на заостренные вершины кольев, с хрустом пробивших человеческое тело, и бешено задергался, точно угодившая в густую смолу муха. Из раскрывшегося в беззвучном крике рта темной волной хлынул поток крови, и, неестественно изогнувшись еще раз, бывший корсар с «Вестрела» затих.

Стояла такая плотная тишина, что хоть ножом режь ее на кусочки. Даже неугомонные птицы, возившиеся и пересвистывающиеся на вершинах, притихли. Мгновение уходило за мгновением, но никто не рушился из укрытий на деревьях и не выскакивал из зарослей. Дикари, если они поджидали неподалеку от устроенной ими ловушки, упустили наилучший миг для внезапного нападения – никто из опешившего отряда не смотрел по сторонам.

Запутавшийся в покрытой колючками лиане Крысенок неуверенно пошевелился, выбираясь на свободу, подкрался к осыпавшемуся краю ямы, вытянул шею и посмотрел, чем все закончилось. Затем поднял руку, дважды ткнул большим пальцем вниз и начал медленно обходить провал в земле, стараясь не свалиться.

– Идиот, – рыкнул Конан, выбираясь на тропу и наблюдая, как попрятавшиеся корсары, ругаясь и подозрительно поглядывая на притихший лес, выдираются из зарослей, оставляя на ветвях клочья одежды. – Язык опять зачесался?

– Я…. – начал было Крысенок, но вовремя сообразил, что оправдываться бесполезно. Если бы он не заболтался с Альси, то, может, все обошлось и ветки, прикрывавшие яму, выдержали бы вес проходящих поодиночке людей. Но над ловушкой остановилось несколько человек, и неудивительно, что она провалилась.