Текст книги "Вечная философия"

Глава 7
Истина

Зачем ты пустословишь о Боге? Что бы ты ни сказал о Нем, ложно.

Экхарт

В религиозной литературе слово «истина» используется беспорядочно и по меньшей мере в трех различных значениях. Так, иногда это синоним слова «факт», как в тех случаях, когда подтверждается, что Бог есть Истина, то есть Он – первоначальная реальность. Но автор явно говорит о чем-то другом, когда предлагает «поклоняться Богу в духе и истине». Здесь «истина», очевидно, означает непосредственное восприятие духовной Сущности и противопоставляется обретению вторичного знания о реальности, оформленного в предложения и подкрепленного либо авторитетом автора, либо логически обоснованными аргументами в более ранних постулатах. И наконец, есть более обыденное значение этого слова – как, например, в предложении «Это утверждение истинно», – когда мы показываем, что вербальные символы, из которых сложено утверждение, соответствуют фактам, к которым оно относится. Когда Экхарт пишет, что «что бы ты ни сказал о Нем, ложно», он не заявляет, что все теологические утверждения не соответствуют действительности. В той степени, в какой вообще может быть какое-то соответствие между человеческими символами и божественной Сущностью, некоторые теологические утверждения настолько истинны, насколько это вообще возможно. Экхарт, который сам был богословом, несомненно, признал бы это. Но он был не только богословом, но и мистиком. А будучи мистиком, он предельно ясно понимал, что семантики его эпохи так сосредоточенно (и безуспешно) пытаются вбить в умы своих современников, – а именно, что слова не тождественны сущностям и что знание словесного определения сущностей никоим образом не эквивалентно прямому и непосредственному восприятию самих сущностей. Вот что на самом деле имеет в виду Экхарт: что бы люди ни говорили о Боге, это никогда и ни при каких обстоятельствах не может быть «истиной» в одном из двух первых смыслов этого неоднозначного слова, которым столь часто злоупотребляют. А значит, и святой Фома имел в виду в точности то же самое, когда, испытав на себе непосредственное соприкосновение с Божественной сущностью, отказался продолжать свои теологические изыскания и объявил, что все, что он написал, было лишь сухой соломой по сравнению с дарованным ему непосредственным знанием. За двести лет до того в Багдаде великий исламский богослов аль-Газали также рассуждал о божественных истинах, оставив сугубо интеллектуальную философскую дисциплину и обратившись к моральной и духовной дисциплине суфиев, к размышлению и непосредственному восприятию Истины-Сущности.

Мораль очевидна. Когда мы слышим или читаем что-либо об «истине», следует всегда сделать паузу и спросить себя, в каком из трех приведенных выше значений это слово используется в данном случае. Принимая эту небольшую меру предосторожности (а принять ее – это подлинно добродетельный акт интеллектуальной честности), мы убережем себя от огромного количества тяжелого и совершенно ненужного умственного смятения.

Желая увлечь слепых,

Будда шуткою дал словам сорваться с его златых уст,

И с тех пор небо и земля наполнены сплетениями терна.

Дайто Кокуси

Все вещи не имеют реальности,

Поэтому нужно освободиться от идеи реальности вещей.

Тот, кто верит в реальность вещей,

Живет в совершенно нереальном мире.

Тот, кто может обрести истинную реальность в самом себе,

Освобождается от иллюзорности феноменального мира,

Обретая истинное сознание.

Но если в собственном сознании не освободишься

От омраченности иллюзией,

То где найдешь реальность, когда все ирреально?!

Хуэйнэн

Действительно, Будда никогда не учил истине, ибо истину каждый должен постичь в самом себе.

Сутраламкара

Чем дальше идешь, тем меньше познаешь.

Лао-цзы

– Будда Татагата! – воскликнул Сунь У-кун громким голосом, когда они предстали перед престолом. – Нам пришлось перенести десятки тысяч страданий от злых дьяволов-мар, которые жалили нас своими ядовитыми жалами, прежде чем мы прибыли из восточных земель в твою обитель, чтобы ныне поклониться тебе. Ты удостоил нас своим вниманием и приказал выдать нам священные книги, чтобы мы распространили их в восточных землях, но твои ученики Ано и Цзяшэ ослушались тебя, потребовали от нас дары и, не получив ничего, пошли на преступление: они нарочно выдали нам книги с белыми листами, без письменных знаков, которые нам не нужны. Просим тебя, Будда Татагата, накажи их за это!

Будда в ответ только рассмеялся.

– Не надо шуметь! – мягко сказал он. – Священные книги с белыми листами, без письменных знаков, как раз и есть самые что ни на есть настоящие и верные книги! Но так как в ваших восточных землях живые существа глупы и суеверны, они ничего не поймут в них. Вы сможете распространять книги только с письменными знаками.

У Чэн-Энь

Философы и впрямь умны, хотя им не хватает мудрости,

Что же до других, они либо невежды, либо дети!

Они видят пустой кулак и верят, что в нем что-то реальное, и принимают указующий перст за указуемое.

Из-за того, что они принимают палец за Луну, все их усилия тщетны.

Ёка Дайси

То, что известно как учение Будды, на самом деле не учение Будды.

Алмазная сутра

«Какова главная доктрина Буддизма?»

«Ты не узнаешь этого, пока не постигнешь ее».

Ши-тоу

Предмет Вечной философии – это природа вечной, духовной реальности, но язык, на котором люди говорят о ней, был создан для описания временных явлений. Вот почему во всех этих формулировках есть элемент парадокса. Природа Истины-Сущности не может быть адекватно описана с помощью вербальных символов. В лучшем случае мы можем намекать на нее непоследовательно и противоречиво.

К этим неизбежным парадоксам некоторые писатели решили добавить намеренные и тщательно продуманные языковые излишества – вульгарные выражения, преувеличения, неуемную иронию и юмор, которые должны потрясти читателя, выбив его из самодовольного умиротворения, в котором заключается первородный грех интеллекта. Особенно любили эти приемы мастера даосизма и дзен-буддизма. Последние действительно использовали паралогизмы и даже абсурд как средство «штурма царствия небесного». Желавшие ступить на путь совершенства должны были практиковать дискурсивную медитацию на каком-нибудь абсолютно нелогичном утверждении. Результатом этого было сведение к абсурду всего дискурсивного процесса, сосредоточенного на себе и на мире, и неожиданный прорыв от «разума» (на языке философов-схоластов) к интуитивному «интеллекту», способному на подлинное озарение, открывающее божественную Основу всего сущего. Этот метод поражает своей необычностью и эксцентричностью, но факт остается фактом: он работал настолько успешно, что многие люди с его помощью достигали метанойи, то есть трансформации сознания и характера.

Использование в дзене почти комических преувеличений, чтобы подчеркнуть философские истины, считавшиеся наиболее значимыми, хорошо показано в первом из отрывков, процитированных выше. Никто не ожидает, что мы всерьез поверим в то, что Аватар проповедует, чтобы разыграть человечество. Но в то же время автору удается выбить нас из привычной колеи удовлетворенности нашей самодельной вселенной, в которой мы обычно пребываем большую часть жизни. Слова не тождественны сущностям и тем более первоначальной Сущности. Если мы будем воспринимать их слишком серьезно, то заблудимся в лесу, заросшем спутанным терновником. Но если мы, напротив, будем воспринимать их без должной серьезности, то так и не узнаем, что путь, с которого мы можем сбиться, или цель, которую нужно достичь, вообще существовали. Если бы Просветленный не проповедовал, никто не смог бы достичь освобождения. Но так как человеческий разум и человеческие языки такие, какие есть, эти необходимые и незаменимые наставления сопряжены с опасностями. История всех религий схожа в одном важном отношении: некоторые из их адептов обретают просветление и спасение, потому что они приняли решение правильно реагировать на слова, которые молвят основатели этих религий, другие обретают частичное спасение, отреагировав в какой-то мере правильно, а остальные причиняют вред себе и окружающим, потому что реагируют совершенно неверно на слова в целом или, что случается чаще, слишком серьезно их воспринимают и считают их тождественными Сущности, которую эти слова описывают.

То, что слова одновременно необходимы и часто могут оказаться губительными, признается всеми толкователями Вечной философии. Так, Иисус говорил, что принес в мир нечто худшее, чем терн и меч. Святой Павел разделял слово, которое убивает, и дух, который дарует жизнь. И сквозь века последующие мастера христианской духовности обнаружили, что необходимо снова и снова поднимать неустаревающую тему, потому что homo loquax, говорящее животное, все еще наивно восхищается своим главным достижением, все еще остается беспомощной жертвой собственных слов, как это было, когда возводилась Вавилонская башня. В последние годы были опубликованы многочисленные работы по семантике и целый океан националистской, расистской и милитаристской пропаганды. Никогда еще столько талантливых писателей не предупреждали человечество об опасностях, которые таит в себе неверная речь, и никогда еще политики не использовали слова так безрассудно, а публика не воспринимала их так серьезно. Это, несомненно, со всей основательностью доказывает, что под новыми формами проступают старые проблемы, которые всегда злободневны, но так и не решены и, судя по всему, неразрешимы в принципе.

Все, что может представить воображение и постичь разум в этой жизни, – это не средство прямого воссоединения с Богом и не может им быть.

Св. Хуан де ла Крус

Праздные и пустопорожние рассуждения могут приподнять наслоения одеяний Истины, но не могут раскрыть ее прелестного лика.

Джон Смит, платоник

Во всех лицах проявляется Лик, завешанный и загадочный. И все же, отринув завесу, его нельзя увидеть, доколе, свыше всех лиц, человек не проникнет в особую тайну, в мистическую тишину, где нет самой идеи лица. Этот туман, облако, тьма незнания, в которую тот, кто ищет Лик твой, проникает, выходя за пределы знания и идеи, – состояние, ниже которого нельзя найти твоего открытого Лика, но эта самая тьма раскрывает твое лицо подо всеми завесами. Так я признаю, как нуждаюсь в том, чтобы вступить во тьму и признать единство противоположностей, выходящее за пределы всякого рассудка, и искать там Истину, в которой мы встречаем невозможное.

Николай Кузанский

Когда душа приходит в безымянную обитель, там отдыхает она; где все вещи – Бог в Боге, там покоится она. Обитель души, которая есть Бог, – безымянна.

Экхарт

Поскольку Бог по сути своей недостижим, не упорствуй в рассмотрении объектов, которые можно понять ощущениями и пониманием. Поступать так значит довольствоваться чем-то меньшим, чем Бог, тем самым ты уничтожишь энергию души, которая необходима, чтобы идти с Ним.

Св. Хуан де ла Крус

Ты не сможешь сейчас или впредь найти или познать Бога в реальности через какие-то внешние свидетельства или любые средства, кроме самого Бога, который проявляется и самоочевиден в тебе. Ибо ни Бога, ни небеса, ни ад, ни дьявола, ни плоть нельзя познать в себе и собой иначе, нежели как в их собственном пребывании и проявлении в тебе. И все притворное знание о любом из этих явлений, кроме самопроявленного ощущения их зарождения в тебе самом, – это лишь знание слепого человека о свете, который никогда не входил в него.

Уильям Ло

Далее приведено краткое описание выдающегося ученого, специалиста по индийским доктринам, касающееся освобождающего знания Брахмана или Божественной основы.

Джнана вечно, всеобще, насущно и не является личным знанием того или иного человека. Оно здесь, как знание в самом Атмане, и лежит, сокрытое под всеми авидьями (невежествами). Оно неподвижно, хотя может быть сокрыто, недоказуемо, потому что самоочевидно, не нуждается в доказательствах, ибо само порождает возможность всех доказательств. Эти определения близки со «знанием» Экхарта и учением Августина о Вечной Истине-в-душе, которая, будучи абсолютно достоверной сама по себе, является основой любой достоверности и которая принадлежит не некому А или Б, но «душе».

Рудольф Отто

Эстетика как наука – это не практические художественные навыки, и не понимание искусства, и даже не их непосредственный источник. Как можно научиться разбираться в картинах или стать хорошим художником? Уж точно не читая труды Бенедетто Кроче. Чтобы научиться рисовать, нужно рисовать, а чтобы научиться разбираться в картинах – ходить в галереи и рассматривать картины.

Но это не значит, что Кроче и его собратья впустую тратили свое время. Мы должны быть благодарны за их труды: они построили систему мышления, с помощью которой можно оценить непосредственно осознаваемую значимость и ценность искусства в контексте общего знания, связанного с другим фактическим опытом, и таким образом в определенной степени объяснить их.

Сказанное об эстетике применимо и к теологии. Теологические умозаключения ценны тем, что позволяют людям, пережившим то или иное непосредственное божественное откровение, в доступной форме выразить свои мысли о природе божественной Основы и своем собственном опыте соприкосновения с ней, сопоставив его с другим опытом. А четкая теологическая система необходима, чтобы убедить изучающих ее в том, что в постулате божественной Основы нет никакого внутреннего противоречия и что для тех, кто готов выполнить определенные условия, этот постулат может реализоваться в Факте.

Однако ни при каких обстоятельствах изучение теологии или принятие на уровне разума богословских постулатов не может заменить то, что Ло называет «рождением Бога внутри». Ибо теория – это не практика, и слова не равны явлениям, которые они обозначают.

Богословие, каким мы его знаем, было создано великими мистиками, особенно святым Августином и святым Фомой. Многие другие великие богословы, особенно святой Георгий и святой Бернар, и даже Суарес, не получили бы озарения без мистического сверхзнания.

Аббат Джон Чапман

Обратного мнения придерживался доктор Теннант, утверждая, что религиозное переживание реально и уникально, но оно никак не обогащает знания человека, которому было даровано откровение об абсолютной реальности, и его всегда следует толковать через концепцию Бога, выведенную из других источников. Изучив факты, можно прийти к выводу, что оба эти мнения в определенной степени верны. Факты мистического откровения (наряду с фактами того, что считается историческим откровением) рационализируются через призму общего знания и становятся основой богословия. И соответственно существующая теология, изложенная в общих терминах, оказывает огромное влияние на тех, кто встал на путь духовной жизни, заставляя их, если это влияние слабо, довольствоваться низшей формой божественного переживания, а если сильно, то отрицать и считать ложным переживание любой формы реальности, чьи характеристики не совпадают с книжными описаниями Бога. Так, мистики порождают богословие, а богословие порождает мистиков.

Человек, который признает ложную догму или который сосредотачивает все внимание и все силы на одной-единственной истинной догме в понятной ему системе, отвергая все остальные (как многие христиане сосредотачиваются только на человеческой сущности Второго лица Троицы, пренебрегая Отцом и Святым Духом), рискует ограничить собственное непосредственное восприятие реальности. В религии, как и в естественных науках, опыт формируется только через опыт. Относиться к нему с предубеждением, подгонять его под шаблон, порожденный теорией, которая либо вовсе не соотносится с фактами, либо соотносится лишь с некоторыми из них, – это фатальная ошибка. «Не стремись познать истину, – пишет один из мастеров дзен, – просто прекрати дорожить мнениями». Есть лишь один способ излечиться от последствий веры в ложную или неполную теологию, и это же единственный известный нам путь от веры, пусть даже в самую истинную религию, к знанию или первоначальному Факту: самоотречение, послушание, готовность принять понятия Вечности. Мнения – это то, что мы порождаем и потому можем понимать, формулировать и обсуждать. Но «упорствовать в рассмотрении предметов, которые можно постичь ощущением и пониманием, значит довольствоваться, – говорил святой Хуан де ла Крус, – тем, что меньше Бога». Постижение Бога в единении доступно лишь тем, кто «прекратил дорожить мнениями», даже теми, которые настолько истинны, насколько вообще могут быть истинны вербализованные абстракции.

Воспрянь, благородная душа! Надень туфли для прыжков – интеллект и любовь – и перемахни через поклонение силе разума, через свое понимание и запрыгни прямо в сердце Бога, в его укрытие, где ты скрыта от всех существ.

Экхарт

Слова подобны источнику света в руках человека, несущего светильник в поисках того, о чем он сможет сказать: это – моя собственность. Именно так, посредством слов и речей, порождаемых различением, Бодхисаттва способен вникнуть в смысл учения Татхагат, а через смысл – войти в возвышенное состояние самовыявления Благородной Мудрости, коя сама по себе свободна от словесных различений.

Ланкаватара-сутра

Экхарт использует слово «интеллект» в схоластическом смысле, имея в виду неопосредованную интуицию. «Интеллект и рассудок, – говорит Фома Аквинский, – это не две силы, но они различны, как совершенное отличается от несовершенного. Интеллект означает сокровенное постижение истины, рассудок – исследование и дискурс».

Человек обретает возможность вступить на интеллектуальный, или интуитивный, путь «самовыявления Благородной Мудрости», начав с рационального и эмоционального пути «слов и речей, порождаемых различием», а затем сойдя с него. И все же, несмотря на предупреждения тех, кто с помощью самоотречения перешел от буквы к духу и от теории к непосредственному постижению, организованные христианские церкви продолжают упорствовать в губительном заблуждении, принимая средство за цель. Вербальные выражения более или менее адекватных теологических рационализаций божественного переживания воспринимаются слишком серьезно, с ними обходятся с трепетом, который надлежит испытывать лишь к Факту, который эти слова должны описывать. Считается, что душа будет спасена, если принимать то, что на местном уровне считается верным догматом, и пропадет, если не принимать этот догмат. Два слова, филиокве, возможно, были не единственной причиной раскола между Восточной и Западной церковью, но они, несомненно, были преддверием и casus belli, формальным поводом к началу войны.

Переоценивание слов и формул можно считать особым случаем переоценивания преходящего, что печально характерно для христианской истории. Постичь Истину-как-Факт и постичь ее в единении, «в духе и в истине-прямом-восприятии» – вот освобождение, в котором «заключена наша вечная жизнь». Ознакомиться со словесным выражением истин, которые символически соотносятся с Истиной-как-Фактом настолько, насколько ее можно постигнуть как истину-прямое-восприятие или истину-историческое-откровение, – это не спасение, а лишь изучение одного из философских течений. Даже самое обыденное переживание явления или события во времени нельзя полностью или адекватно описать словами. Переживание, испытываемое, когда человек видит небо или страдает от невралгии, невозможно выразить средствами языка. Лучшее, что мы можем сделать, – это сказать «синее» или «боль», в надежде, что те, кто нас слышит, когда-то испытывали нечто подобное и смогут соотнести это с собственным опытом. Бог, однако, – это не явление и не событие во времени, и привязанные к времени слова, которых не хватает даже на то, чтобы описать бренные сущности, еще меньше подходят для того, чтобы передать сложную натуру и наш собственный опыт единения с тем, что находится на несоизмеримо ином уровне бытия. Предположить, что человек может обрести спасение, изучая формулы и принимая их, – это как считать, что можно попасть в Тимбукту, изучая карту Африки. Карты – это символы, и даже лучшие из этих символов приблизительны и несовершенны. Однако тому, кто всерьез намерен достичь пункта назначения, карта служит незаменимым подспорьем, поскольку указывает, в каком направлении путешественнику отправиться и какие пути избрать.

В философии позднего буддизма слова считаются одним из первичных определяющих факторов творческой эволюции человечества. В этой философии выделяются пять категорий существования: Имя, Проявление, Различение, Верное Осознание, Таковость. Первые три связывают со злом, последние две – с добром. Проявление различают органами чувств, затем определяют наименованием, и таким образом слова принимаются за явления, а символы используются как мера реальности. Согласно этой позиции язык – это главный источник чувства изолированности и крамольного представления о личной самодостаточности, которые неизбежно сопровождаются алчностью, завистью, жаждой власти, гневом и жестокостью. А эти пагубные страсти порождают необходимость бесконечного и циклического изолированного существования все в тех же условиях неутолимой жажды и безрассудной страсти. Единственное спасение кроется в творческом волевом акте, ведущем благодаря милосердию Будды через бескорыстие к Правильному Осознанию, которое в числе прочего складывается из правильной оценки Имен, Проявления и Различения. Приобщившись к Правильному Знанию, человек высвобождается из пучины страстей и видений, имя которым «я», «меня», «мое». Он не поддается на соблазн отречься от мира в состоянии незрелого и одностороннего экстаза или, наоборот, задержаться в миру в жизни обыкновенного чувствующего человека – и наконец приходит к преображающему осознанию, что сансара и нирвана суть одно, или к постижению чистой Таковости абсолютной Основы, которую можно лишь обозначить, но нельзя описать вербальными символами. Говоря о взглядах махаянистов, согласно которым слова играют важную и даже сотворительную роль в эволюции грешной человеческой природы, можно упомянуть аргументы, которые Юм приводит в пользу иллюзорности причинности. Он начинает с постулата, что все события «отдельны и независимы» друг от друга, и путем безупречной логики приходит к выводу, который полностью лишает смысла любую организованную систему мышления или целенаправленные действия. Ошибка, как указал профессор Стаут, кроется в изначальной предпосылке. И когда мы спрашиваем себя, что же заставило Юма сделать это странное и весьма нереалистичное предположение, будто все события «отдельны и независимы», мы видим, что это противоречие непосредственному восприятию кроется в том, что в наших мыслях вещи и события символически представлены в виде существительных, глаголов и прилагательных и что эти слова по сути своей «отдельны и независимы» друг от друга в отличие – что очевидно – от событий и предметов, которые они отражают. Используя слова как мерило вещей, вместо того чтобы использовать вещи как мерило слов, Юм перенес дискретную и потому пуантилистическую структуру языка на континуум реального переживания, получив известный нам, в корне парадоксальный результат. Большинство людей – не философы, и их не заботит последовательность в мыслях и действиях. А потому при некоторых обстоятельствах они считают само собой разумеющимся, что события не «отдельны и независимы», но сосуществуют или следуют друг за другом в рамках организованного и организующего поля космического единства. Но в других случаях, когда противоположная точка зрения более созвучна с их страстями и интересами, они совершенно бессознательно принимают позицию Юма и считают, что события, подобно символизирующим их словам, независимы друг от друга и от остального мира. Так обычно происходит во всех случаях, когда дело касается понятий «я», «меня», «мне». Материализуя эти «отдельные и независимые» наименования, мы рассматриваем сами явления как отдельные и независимые, неподвластные закону, не вовлеченные в сеть взаимосвязей, которые в действительности опутывают их, включая физическую, социальную и духовную среду. Нам кажется абсурдной мысль о том, что в природе нет случайных процессов и что не существует органической связи между событиями и вещами в жизнях людей. Однако в то же время мы принимаем как аксиому концепцию, согласно которой наше собственное драгоценное эго «отдельно и независимо» от вселенной, что оно – само себе закон, который выше моральной дхармы и даже во многих случаях выше природного закона случайностей. И в буддизме, и в католицизме монахам и монахиням следовало избегать личного местоимения и говорить о себе иносказаниями, подчеркивая тем самым свою подлинную связь с реальностью космоса и с существами вокруг них. Какая мудрая предосторожность! Наши реакции на знакомые слова – результат условного рефлекса. Изменив стимул, мы можем изменить реакцию. Нет колокольчика Павлова – нет слюноотделения. Нет игры на словах, таких как «меня» и «мое», – нет машинального и необдуманного эгоизма. Когда монах, говоря о себе, использует не местоимение «я», но иносказания «грешник» или «бескорыстный слуга», он обычно не воспринимает свое «отдельное и независимое» «я» как нечто само собой разумеющееся и напоминает себе о своей подлинной, органической связи с Богом и ближним.

На практике слова используются не только для построения утверждений о фактах. Очень часто их используют риторически, чтобы пробудить страсти и направить волю слушателя в угодном говорящему направлении. Кроме того, порой их используют поэтически, то есть так, чтобы, помимо высказывания о реальных или воображаемых предметах и событиях, помимо риторического призыва к воле и страстям, показать читателю красоту самих слов. Красота в искусстве или природе строится на связях между вещами, которые сами по себе не красивы. Например, нет ничего красивого в словах «жизнь» или «буква». Но во фразе «вплоть до последней буквы в книге жизни» связь между звучанием слагающих ее слов, между нашими мыслями о явлениях, обозначенных этими словами, и между отзвуками ассоциаций, вызванных каждым словом и фразой в целом, воспринимается непосредственной интуицией как нечто прекрасное.

О риторическом использовании слов можно сказать совсем коротко. Есть риторика во благо и риторика во зло, риторика, которая в достаточной степени отражает факты и в то же время затрагивает эмоции, и риторика, которая намеренно или ненамеренно искажает истину. Неотъемлемая часть интеллектуальной морали – умение различать эти виды риторики, и это умение столь же необходимо для духовной жизни, как умение контролировать волю и усмирять сердце и язык.

Теперь нам нужно рассмотреть более сложную задачу. Как должно соотноситься с духовной жизнью использование слов в поэзии? (И конечно, это же относится и к использованию красок в живописи, звуков – в музыке, глины и камня – в скульптуре, то есть ко всем искусствам.)

«Красота – это истина, а истина – это красота». Но к сожалению, Китс не уточнил, в котором из основных значений он употребил слово «истина». Некоторые критики предположили, что он использовал третье из значений, которые мы приводили в начале главы, и потому заклеймили этот афоризм бессмыслицей. Zn + H₂SO₄ = ZnSO₄ + H₂.

Вот истина в третьем значении этого слова, и очевидно, что ни о какой красоте здесь речь не идет. Но не менее очевидно и то, что не такую «истину» имел в виду Китс. Он использовал это слово главным образом в первом его значении, как синоним «факта», и дополнительно в том смысле, который придавал этому слову Иоанн, говоря о поклонении Богу «в истине». А потому высказывание Китса имеет два значения. «Красота – это Первоначальный Факт, а Первоначальный Факт – это красота, источник всех отдельных красот» и «Красота – это непосредственное переживание, и непосредственное переживание тождественно Красоте-началу, Красоте-Первоначальному-Факту».

Первое из этих утверждений совершенно созвучно доктринам Вечной философии. В числе всех троиц, в которых проявляет себя священное Единство, есть троица Добра, Истины и Красоты. Мы постигаем красоту в гармонических промежутках между частями целого. В этом контексте священная Основа может парадоксальным образом описываться как Чистый Промежуток, независимый от того, что отдельно, и пребывающий в гармонии с целым.

Если рассматривать утверждение Китса во втором значении, последователи Вечной философии будут с ним категорически не согласны. Переживание красоты в искусстве или в природе может обладать качественным сходством с непосредственным переживанием в единении божественной Основы и Божественной сущности, но оно не тождественно этому переживанию, и постижение каждой отдельной сущности красоты, хотя и несет в себе определенную божественную природу, все же на несколько порядков отстоит от Божественной сущности. Поэт, натуралист, эстет постигают реальность, аналогичную той, что дарована бескорыстным созерцателям, но так как первые не потрудились полностью отринуть корысть, они не способны постичь священную Красоту во всей ее полноте и самодостаточности. Поэт рождается со способностью сочетать слова таким образом, что некоторые отблески полученных им благодати и вдохновения могут ощутиться другими людьми, так сказать, «между строк». Это великий и драгоценный дар, но если поэт довольствуется только этим, если он упорно продолжает поклоняться красоте искусства и природы, не пытаясь через бескорыстие развивать в себе способность постигать Красоту как таковую в божественной Основе, – тогда он лишь идолопоклонник. Да, это одна из высших форм идолопоклонничества, на которую способны люди, но все же это идолопоклонничество.

Переживание красоты, чистое и самоочевидное, слагается из равных частей радости и осознанности, свободно от примесей любого другого восприятия. Оно – брат-близнец мистического переживания, жизненная сила сверхъестественного восторга. Им наслаждаются те, кто знает о нем, подобно тому как образ Бога – это радость, с которой узнают его.

Вишвантха

Далее приведено последнее сочинение монахини дзен, которая в молодости обладала несравненной красотой и была состоявшейся поэтессой.

Шестьдесят шесть раз узрели эти глаза, как лето сменялось осенью.

Я довольно говорила о лунном свете, не спрашивай меня боле.

Лишь слушай голос сосен и кедров, когда нет ни дуновения ветра.

Рё-нэнь

Тишина под сенью неподвижных деревьев – это то, что Малларме назвал бы «безмолвием, рождающим музыку». Но в то время как музыка, которую слушал поэт, была лишь эстетической и воображаемой, самозабвенная созерцательница открыла себя чистой Таковости. «Остановитесь и познайте, что я – Бог».