Текст книги "Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1914 год. Начало"

«Мобилизация протекала быстро, – вспоминал командир 18-й пехотной дивизии, располагавшейся на линии Люблин – Ивангород – Седлец, – без особых шероховатостей, и мы с нетерпением ждали прибытия подкреплений из внутренних округов Московского и Казанского. План немедленного наступления в Австрию, о котором думали раньше и средства к которому подготовляли в Люблине, уже несколько лет как был составлен, и решено было ограничиться оборонительными действиями до прибытия и развертывания армии на намеченном фронте»³²¹. Подступы к нему на фронте свыше 50 км прикрывали 13-я кавалерийская дивизия и бригада гвардейской кавалерии под общим командованием генерал-лейтенанта князя Г А. Туманова. Между тем 4-я армия развертывалась не без проблем. Вместе с крепостными войсками перед войной были упразднены и обслуживающие их части, в результате на обслуживание и оборону некоторых важных пунктов (например, железнодорожный мост через Вислу у Ивангорода) пришлось выделять полевые войска, отвлекая их от подготовки решения непосредственной задачи³²².

Перед началом военных действий из 4-й армии был изъят 20-й армейский корпус и отправлен в состав 1-й армии генерала П. К. Ренненкампфа, чтобы компенсировать отнятые у него корпуса для формирования Особой армии, собиравшейся под Варшавой для вторжения в Германию. С другой стороны, 3-й Кавказский армейский корпус, который должен был компенсировать эту потерю, еще не прибыл. В результате 4-я армия в первые дни боев оказалась серьезно ослаблена, уступая примерно в полтора раза противостоящим ей австрийцам³²³. На направлении Люблин – Красник – Звакликов – Висла кроме кавалерии Г. А. Туманова оказался лишь 14-й армейский корпус. На фронт он выступил в ослабленном составе: его 18-я пехотная дивизия была лишена 72-го пехотного Тульского полка, который вместе с двумя батареями 18-й артиллерийской бригады составил гарнизон крепости Ивангород³²⁴.

К 23 августа в результате многочисленных организационных импровизаций 14-й армейский корпус был уже таковым только по названию, но никак не по силе. «В мирное время этот корпус, – отмечал генерал Д. В. Баланин, – был один из сильнейших, имея в своем составе 1 пехотную дивизию, 2 стрелковые бригады и 2 кавалерийские дивизии, но вследствие разброски по громадной территории по обе стороны Вислы и различных трудных задач, возложенных на его части, корпус сразу же, с момента мобилизации, был расчленен и имел в своих рядах лишь 20 батальонов (3 полка 18-й пехотной дивизии и 2-ю стрелковую бригаду) с соответствующей артиллерией и одним полком корпусной конницы»³²⁵. В какой-то степени это можно было объяснить тем, что командование 4-й армии пыталось залатать дыры на своем фронте за счет самого сильного соединения. Основания для беспокойства были: армии надлежало начать наступление на Перемышль 10 (23) августа, а уже 3 (16) августа обнаружилось наступление противника по всему ее фронту³²⁶.

4 (17) августа австрийцы, обладая плацдармом на южном берегу реки Сан (государственная граница проходила севернее реки, и австрийцы, таким образом, имели возможность развернуться перед наступлением на Красник, находившийся в 30–35 км от границы), попытались перейти в наступление, но были с потерями отбиты. 23 августа 4-я армия сама попыталась перейти в наступление³²⁷. Представления о том, насколько велики реальные силы противника, противостоящие армии, ее штаб не имел. А. Е. фон Зальца поставил перед своими подчиненными задачу не допустить отхода австрийцев к Кракову и выйти на линию Перемышль – Завихвост³²⁸. Части армии силой всего 6,5 пехотной и 2,5 кавалерийской дивизий, следуя старому плану, перешли в наступление на Перемышль. На острие русской атаки находился ослабленный 14-й корпус, левее шла 45-я дивизия 16-го корпуса, эшелоны которого еще прибывали в Люблин из Казанского военного округа.

Увлекшись преследованием легко опрокинутых передовых частей противника, неожиданно для себя русская кавалерия, а затем и пехота столкнулись с превосходящими силами противника. Резко возросшие потери вынудили войска к отходу. Управление армии оказалось не на должной высоте, координация наступавших корпусов практически отсутствовала. 25 августа, пользуясь значительным численным перевесом (228 тыс. человек и 520 орудий против 109 тыс. человек и 352 орудий) и тем, что русские войска не завершили концентрацию, австрийцы нанесли 4-й армии поражение под Красником. В трехдневном сражении 10–12 (23–25) августа три русских корпуса – 14-й, 16-й и Гренадерский – были по очереди разбиты. Потери русских войск составили до 20 тыс. человек и 28 орудий³²⁹.

Части 18-й дивизии, основной ударной силы 14-го корпуса, смогли отойти только благодаря удачным действиям русской артиллерии. Всего две батареи парализовали наступление целой австрийской дивизии. Ливень в ночь на 24 августа превратил грунтовые дороги в месиво, делавшее невозможным активное преследование отступавших кавалерией³³⁰. Русские части отошли к Краснику в относительном порядке, но удержаться на позициях под этим городом не смогли. На 10 верстах фронта под Красником находилось всего три полка, да и то с разрывами между собой. В городе расположились обозы и часть артиллерии, слухи о неудачах вызвали настроение, близкое к панике. 25 августа войска стали отступать к Люблину по единственному свободному шоссе. Приблизительно на половине дороги, у города Вильколаз, на перегруженном Люблинском шоссе образовалась пробка³³¹.

Возникла опасная ситуация, с трудом преодоленная командиром 18-й дивизии и сохранившимися еще кадровыми офицерами: «Дорога была совершенно забита: орудия, ящики и повозки следовали в 3 ряда и только энергичными действиями гг. офицеров поддерживался порядок. Чувствовалось повышенное и крайне нервное настроение – такие условия создают опасную обстановку, когда малейший толчок может привести к крупному беспорядку. Промелькнула мысль, что если бы начальник дивизии, умышленно проезжавший шагом со своей свитой и конвоем, ускорил бы аллюр, то это могло повести, может быть, к панике»³³². 13 (26) августа вслед за обозами и пехотой отошла и конница Г А. Туманова, за ней двинулась кавалерия австрийцев – под угрозой оказался фланг 14-го армейского корпуса³³³. Командир корпуса генерал-лейтенант Генерального штаба И. П. Войшин-Мурдас-Жилинский был пожилым и очень добрым человеком, хорошо заботившимся о питании солдат, впрочем, этим его качества командира и ограничивались³³⁴. По свидетельству Б. М. Шапошникова, генерал лучше разбирался в строевой службе, чем в тактике и оперативном искусстве. За отход и поражение он был временно отстранен от командования корпусом³³⁵.

Его подчиненные отошли под Люблин, который им предстояло отстоять во что бы то ни стало, несмотря на то что австрийцы по-прежнему значительно превосходили их в силах, а позиции под городом не были подготовлены к обороне³³⁶. Вскоре за И. П. Войшин-Мурдас-Жилинским последовал и командующий армией, в Ставке поняли необходимость этой перемены: «Оказавшийся… нераспорядительным добрый старик барон Зальца (командующий 4-й армией) был заменен после первого боя в половине августа генералом А. Е. Эвертом»³³⁷. А. Е. Эверт был назначен на пост командующего армией 13 (26) августа³³⁸. Николай Николаевич (младший) сразу же после неудачи под Красником отправился ночным поездом в Ровно, в штаб Юго-Западного фронта, и лично принял решение о смене командующего. А. Е. Эверт оказался не у дел, сибирские стрелки, которыми он должен был командовать, еще не прибыли, кроме того, были смещены командир 16-го корпуса и начальник 3-й гренадерской дивизии³³⁹. Дело не ограничилось кадровыми перемещениями.

Одной из важнейших причин случившегося было действие по довоенным планам, устаревшим и не соответствовавшим новой ситуации. Как и в Восточной Пруссии, русские войска наступали вслепую, почти не имея представлений о том, как на самом деле развернулись в Галиции австро-венгерские армии. Первый приказ А. Е. Эверта по армии со словами «отступления не допускаю» вышел 14 (27) августа и произвел хорошее впечатление на войска, которые уже утром этого дня начали тяжелейшие бои за Люблин. Положение было очень тяжелым, а к вечеру 27 августа оно уже казалось критическим³⁴⁰. 15 (28) августа А. Е. Эверт отдал распоряжение о переходе правого фланга 14-го армейского корпуса в наступление. Возвращенный к командованию И. П. Войшин-Мурдас-Жилинский в этот момент проявил себя с самой лучшей стороны, и в последовавших тяжелейших боях корпус заслужил репутацию «железного», а его состав в это время вырос до 3,5 дивизии за счет переданной в его распоряжение 45-й пехотной дивизии³⁴¹.

16-17 (29–30) августа под Люблином продолжались тяжелые бои. 17 (30) августа удачный удар в тыл 95-й дивизии ландштурма, пытавшейся форсировать реку Ходель, нанесла конница Г А. Туманова. Австрийцы откатились, потеряв несколько пулеметов, в плен попали до тысячи человек. Впрочем, эти частные успехи не меняли общего положения дел³⁴². Австрийцы по-прежнему наступали, а русское командование все еще не имело достоверной информации о противнике. В результате 17 (30) августа 1914 г. М. В. Алексеев был вынужден собственноручно изложить «общие основания» организации агентурной разведки штабами Юго-Западного фронта и его армий. Начальник штаба фронта требовал активизировать сбор разведывательной информации в Галиции, Венгрии и Румынии, а также немедленно установить связь со штабом сербского главнокомандования³⁴³.

Командование 5-й армии также не имело каких-либо представлений о сосредоточении крупных сил противника перед своим фронтом. Кавалерийская разведка оказалась неспособной проникнуть в глубь австрийской территории, разведывательная деятельность армейской авиации также была неудовлетворительной по причине неисправности ее материальной части. 19-й и 25-й авиационные отряды, приданные армейским корпусам с такими же номерами, прибыли в Холм 9 и 14 августа, но из девяти аэропланов «Ньюпор» годными к полетам оказались лишь два аппарата (в составе авиационного отряда полагалось иметь шесть). В двух-трех переходах к юго-западу от фронта армии наступали пять австрийских армейских корпусов, а 21 августа 1914 г. командование 5-й армии издало директиву № 2 о переходе в наступление, где, в частности, говорилось: «Сведения о силах противника против 5-й армии сильно преувеличены, тем более что с их стороны не проявляется решительных действий»³⁴⁴.

В результате осуществление ближайшей цели действий 5-й армии – выход в тыл и во фланг 1-й австрийской армии – приводило русские 25-й и 19-й армейские корпуса к случайным для них встречным боям с превосходящими силами австрийцев. 26 августа у Замостья пять австро-венгерских дивизий успешно атаковали 25-й корпус, в тот же день начались встречные бои на фронте 19-го корпуса. Они отличались исключительным напряжением: против одного русского корпуса М. фон Ауффенбергу пришлось направить три – 2, 9, 6-й корпуса. При этом первые два армейских корпуса были сняты с холмского направления, что существенно помогло оборонявшимся там русским войскам³⁴⁵. 17 (30) августа 10-й армейский корпус армии В. Данкля обошел фланг русского 25-го корпуса у Избицы и занял Красностав в его тылу³⁴⁶. Положение было весьма сложным. Ю. Н. Данилов оценил результаты боев под Томашевом как катастрофу³⁴⁷.

Положение дел на этом фронте имело не только военное, но и весьма явное политическое значение. «Если медленность наступления Юго-Западного фронта уже нервировала общество, – писал 12 (25) августа В. А. Сухомлинову Н. Н. Янушкевич, – то что же будет при катастрофе с целой армией и притом с австр[ийцами], которых не бил только ленивый. Первая крупная неудача здесь была бы равносильна краху… Нам нужна победа над Австрией. Их бьют сербы, и вдруг мы будем биты ими. Это недопустимо»³⁴⁸. Ставка торопила командование Юго-Западного фронта, подгоняя контрнаступление. Тем временем русская 4-я армия отступала. 27 августа 1914 г. Ф. Конрад фон Гетцендорф в письме к императору Францу-Иосифу назвал сражение в Галиции и Польше решающим для судеб монархии. Австрийский главнокомандующий был в отчаянии: в двух шагах от успеха начало сказываться отсутствие резервов, которые должны были бы дать союзники Австро-Венгрии – итальянцы, румыны и, конечно же, немцы³⁴⁹.

27 августа М. фон Ауффенберг взял Замостье, 1 сентября В. Данкль проник на 100 км в глубь русской территории и находился уже на расстоянии всего одного перехода от третьего по величине города русской Польши – Люблина. В тот же день австрийцы вошли в Комаров. Возникла реальная угроза окружения русской 5-й армии генерала П. А. Плеве, оборонявшей город. Ее фланговые 25-й и 17-й корпуса были отброшены, а центральные – 19-й и 5-й охвачены полукольцом, выход из которого не превышал 30 км. Оно могло замкнуться в плотное окружение, но эрцгерцоги Иосиф и Петр, командовавшие группами на правом и левом флангах, получили сообщения о контробходе русских войск. Они не рискнули продолжать движение вперед и приказали своим частям отойти. Этого было достаточно.

31 августа 19-й корпус отступил из полуокружения после шести дней напряженных боев. Дело, конечно, было не в одной нерешительности австрийских принцев – их войска понесли значительные потери, от 40 до 65 % состава. 19-й корпус отходил с трофеями: два знамени, 11 орудий, 30 пулеметов и уводил с собой до 5 тыс. пленных. Велики были и потери русских войск: только в одной из дивизий корпуса выбыли до 100 офицеров и 8 тыс. солдат, то есть 35 % командного и 50 % рядового состава. Общие потери 5-й армии за этот период составили до 30 тыс. человек, то есть 25 % состава. В ночь на 1 сентября армия генерала П. А. Плеве отступила по приказу штаба фронта, а в ряде мест это сопровождалось паникой, возникшей в обозах³⁵⁰. М. фон Ауффенберг настаивал на продолжении наступления, его начальник штаба ожидал в случае принятия этого решения «полного развала находящихся против нас русских сил»³⁵¹. Наступление австрийцев было неожиданным сюрпризом. В Киеве, подступы к которому стали укреплять после взятия противником Каменец-Подольского, также началась кратковременная паника, многие бежали в Москву и Петроград³⁵². На Юго-Западном фронте назревал кризис, но гораздо более важные события происходили в это время во Франции и Восточной Пруссии.

Успехи германских армий, действовавших в северо-западной Франции, казались очевидными. 22 августа 1914 г. они вошли в соприкосновение с силами Британского экспедиционного корпуса. Четыре пехотные и одна кавалерийская дивизии были перевезены через Ла-Манш под прикрытием флота и почти сразу же вступили в бой с немцами³⁵³. Под Монсом они потерпели поражение и вынуждены были отступить. Уже после полудня

24 августа германское Верховное командование получило известие о решительном успехе 1-й армии генерал-полковника Александра фон Клюка в боях с англичанами. Их отступление было квалифицировано как бегство.

25 августа начальник оперативного отдела ставки кайзера пришел к следующему выводу: «Через шесть недель вся история будет окончена»³⁵⁴. 28 августа немецкой армии во Франции было указано направление окончательного наступления – на Париж. Действовавшая на острие атаки 1-я армия находилась на пределе напряжения своих сил: за 30 дней она прошла с боями свыше 600 км без единой дневки³⁵⁵.

Но этим солдатам не суждено было получить поддержку. 25 августа 2-я русская армия продолжила наступление в Восточной Пруссии. А. В. Самсонов имел ряд частных успехов. Перегруппировка корпусов 8-й германской армии для контрудара продолжалась, в отличие от А. В. Самсонова и П. К. Ренненкампфа ее командование могло опираться на хорошо развитую сеть железных дорог и шоссе. Немцы максимально использовали эти возможности, их железнодорожники работали в невиданном темпе. 23–24 августа движение шло практически непрерывно, эшелоны с частями 1-го корпуса прибывали один за другим, разгружаясь за 25 минут вместо положенных по нормам мирного времени 1–2 часов. 25 августа Г фон Франсуа завершил переход и оказался перед фронтом 2-й армии. Тем не менее, поскольку его артиллерия еще не прибыла полностью (к утру 26 августа из 32 батарей в наличии было только 20), он категорически отказался переходить в контрнаступление³⁵⁶.

В ответ на требования прибывших в его штаб П. фон Гинденбурга и Э. Людендорфа Г фон Франсуа напомнил им судьбу атаки А. фон Макензена на подготовленные позиции русских под Гумбиненом. Командование 8-й армии вынуждено было согласиться с этим доводом. Артиллерия прибыла на следующий день, и свою атаку Г фон Франсуа назначил на 27 августа³⁵⁷. В любом случае, к 25 августа время, когда германская оборона еще зависела от действий наших войск, подошло к концу³⁵⁸. При этом конечный результат сражения в Восточной Пруссии поначалу был далеко не очевиден, во всяком случае для германского Верховного командования³⁵⁹. Оказавшись под влиянием как успехов П. К. Ренненкампфа, так и собственных достижений, 25 августа оно также начало спешно импровизировать и отправлять из Франции на восток подкрепления³⁶⁰.

Г. фон Мольтке был настолько уверен в победе, что поначалу рассчитывал обойтись без шести корпусов, хотя в итоге это количество было сокращено. Однако все же подкрепления на восток отправились с решающего, ударного, то есть правого фланга рейхсвера³⁶¹. 2-я германская армия лишилась Гвардейского резервного корпуса, 3-я армия – 11-го корпуса и кавалерийской дивизии. «По мнению командира Первой армии, – отмечал А. фон Клюк, – необходимые силы нужно было бы взять с противоположного фланга армий, который двигался на крепости в Лотарингии, это движение легко могло быть прекращено… Для того чтобы обеспечить посылку значительных сил на помощь Восточной и Западной Пруссии, решающее сражение должно было быть проведено во Франции»³⁶². Уход корпусов к П. фон Гинденбургу сделал это невозможным. Ирония заключалась в том, что катастрофа армии А. В. Самсонова произошла еще до прибытия помощи в 8-ю германскую армию.

Русское командование не смогло обеспечить нормального взаимодействия двух своих армий. Штаб Северо-Западного фронта сначала тормозил наступление П. К. Ренненкампфа³⁶³, который 20–22 августа стоял без движения, а 23–27 августа продвигался на ощупь, пройдя всего 60–70 км и так и не вступив в соприкосновение с немецким заслоном, оставленным против него³⁶⁴. Утром 13 (26) августа П. К. Ренненкампф доложил Я. Г Жилинскому, что не смог определить направление движения отступивших немецких частей³⁶⁵. Вслед за этим его разведка получила другую информацию, которую он немедленно переправил командующему: «Разбитые 1-й и 17-й корпуса по всем данным отошли на Кёнигсберг, необходимо точно обеспечить свой фланг и тыл при дальнейшем наступлении»³⁶⁶.

Итак, по данным штаба 1-й армии, перед ее фронтом была пустота, а корпуса Г. фон Франсуа и А. фон Макензена, которые на самом деле заканчивали подготовку к наступлению на А. В. Самсонова, уходили к столице Восточной Пруссии. Эта новость убедила штаб фронта в правильности принятого решения, хотя еще утром 12 (25) января была получена информация, что эти корпуса вместе с другими немецкими соединениями обнаружены на фронте и правом фланге 2-й армии³⁶⁷. Дело в том, что 13 (26) августа Ю. Н. Данилов известил генерал-лейтенанта В. А. Орановского о том, что Верховный главнокомандующий считает первостепенной задачей 1-й и 2-й армий ликвидацию вражеского выступа в Восточной Пруссии и поэтому их остановка в Ставке признается нежелательной³⁶⁸. В тот же день, 13 (26) августа, Я. Г Жилинский приказал обеим армиям продолжить наступление, «имея целью прижать противника к морю и не допустить его до р. Вислы». Перед 1-й армией была поставлена задача обложить крепость Кёнигсберг двумя корпусами, а остальные силы направить на фронт Эльбинг – Заальфельд. В период обложения Кёнигсберга 1-й армии разрешалась остановка³⁶⁹.

Кёнигсберг был крупнейшим городом Восточной Пруссии, его население в 1914 г. составляли 250 тыс. человек, он являлся важнейшим транспортным узлом, где пересекались шесть железных дорог, 12 шоссе и три водных пути. Вокруг города на пространстве длиной более 40 км в 1874 г. было построено 12 кирпичных фортов, которые в конце XIX в. получили еще и бетонное покрытие. Эти укрепления к 1914 г. морально устарели, к тому же они имели на вооружении лишь орудия среднего калибра, а общая численность артиллерии равнялась 68 батареям (498 орудий). Гарнизон крепости формировался за счет резервных, запасных и ландверных частей – всего около 60 тыс. человек, и его боевые качества в случае использования за пределами крепости оценивались русским командованием крайне низко. Учитывая тот факт, что крепость была слабо снабжена запасами продовольствия, ее блокада (при условии отсутствия германской армии в провинции) могла иметь шансы на успех³⁷⁰. Определенные надежды подавал и тот факт, что Кёнигсберг в основном должны были защищать берлинцы, поскольку считалось, что «укомплектования из состава преимущественно распрогандированного рабочего населения большого фабричного города оставляют желать многого»³⁷¹.

С 14 (27) августа П. К. Ренненкампф планировал приступить к выполнению приказа и начать обложение Кёнигсберга³⁷². Действия 1-й армии на дальних подступах к крепости были отнюдь не активными. Не имея почти никакой информации о противнике, войска не стремились войти с ним в реальный контакт³⁷³. Передовые части были уверены, что немцы отступают к этой крепости, а разрушенные мосты и дороги мешали войти в соприкосновение с неприятелем³⁷⁴. Задачу, поставленную Ставкой перед армией в начале наступления, ее командующий считал выполненной, поэтому приводил в порядок свои тылы и готовился к выполнению нового приказа. Я. Г. Жилинский предполагал, что основные силы 8-й армии отходят к этой крепости³⁷⁵. Таким образом, движение 1-й и 2-й русских армий происходило уже не по сходящимся, а по расходящимся направлениям, и возможность их соединения после 26 августа стала практически нереальной³⁷⁶. П. фон Гинденбург, Э. Людендорф и М. Гофман имели возможность не только наблюдать медлительность действий 1-й армии. С 24 августа они регулярно получали информацию о русских планах из первоисточника³⁷⁷.

После завершения битвы М. Гофман отметил, что штаб 8-й армии имел особого ценного союзника – подразумевалась радиоболтовня русских штабов³⁷⁸. Их переговоры в эфире велись открытым текстом, что давало германскому командованию уникальный шанс следить за оперативными планами своих противников. Утром 25 августа были перехвачены радиограммы штабов 1-й и 2-й армий. Зная наверняка о путях движения русских войск и убедившись, что собственным тылам ничего не угрожает, так как П. К. Ренненкампф по-прежнему далек от них, командование 8-й армии могло действовать наверняка и спокойно сосредоточить свои основные силы против 2-й русской армии³⁷⁹. Ее положение уже к 25 августа было чрезвычайно тяжелым. Обеспечить, как требовало того «Положение о полевом управлении войск», отдельную этапную линию для снабжения каждого корпуса при начале движения в Восточную Пруссию не удалось.

В результате снабжение всей армии было организовано по одному этапу, бесперебойная поставка продовольствия фактически отсутствовала, войска вынуждены были расходовать неприкосновенные запасы уже в начале операции³⁸⁰. Немногочисленные грунтовые дороги были песчаными, движение по ним – весьма сложным, войска выбивались из сил. Транспорты отстали, снабжение сталкивалось с чрезвычайными трудностями, а формирование тылов к моменту выступления не было закончено. С другой стороны, население в районе, через который проходили войска, не имело продовольственных и фуражных запасов, чтобы их можно было изъять для обеспечения армии, так как урожай еще не собрали³⁸¹.

Возможности двух одноколейных железных дорог Белосток – Лицк и Варшава – Нейденбург также были ограничены, и их явно не хватало для потребностей армии³⁸². Несмотря на это, Я. Г. Жилинский продолжал торопить командование армии и гнать ее вперед – к Алленштейну³⁸³. Тем временем немцы, к 26 августа приведя в порядок свой потрепанный под Гумбиненом 17-й армейский корпус, нанесли под Бишофсбургом контрудар по 6-му армейскому корпусу, действовавшему на правом фланге 2-й армии. 8-я армия имела превосходство в 20 батальонов и 300 орудий, но, владея инициативой и опираясь на развитую сеть дорог, создавала более значительный перевес в силах на основных участках своего наступления³⁸⁴. На стороне немцев было прежде всего качество управления.

Командир 6-го корпуса генерал А. А. Благовещенский большую часть своей служебной карьеры провел в штабах, где в совершенстве овладел искусством оформления документов и удушения инициативы у подчиненных. Больше он ничем не интересовался и кроме канцелярской работы ни на что годился. Свой штаб генерал старался подобрать по собственному вкусу, за что теперь приходилось расплачиваться войскам³⁸⁵. Перед войной корпус дислоцировался в Варшавском военном округе и поэтому содержался в усиленном составе и был хорошо подготовлен к действиям. «Состав строевых офицеров в полках, – вспоминал один из офицеров, – безусловно, отличный, преданный своему делу и воспитанный в духе всегдашней готовности к войне. Что касается массы солдат, то это был прекрасный боевой материал, достаточно обученный и воспитанный в воинском духе»³⁸⁶. Оставалось только одно – эффективно использовать эту силу, но именно этого нельзя было ожидать от командира корпуса.

Удар противника под Бишофсбургом оказался абсолютно неожиданным для командования 2-й армии, поскольку возможность возникновения опасности с северо-востока ее штабом исключалась³⁸⁷. Не ожидал его и А. А. Благовещенский, поскольку конная разведка корпуса не имела информации о противнике, а две его пехотные дивизии (4-я и 16-я) следовали на значительном расстоянии друг от друга, что давало немцам возможность разбить их поодиночке³⁸⁸. А. фон Макензен учел свои ошибки под Гумбиненом: на этот раз он тщательно подготовил атаку и начал ее с массированного обстрела русских позиций тяжелой артиллерией³⁸⁹. Немецкое превосходство в этом виде оружия сразу же дало о себе знать: в русские тылы потянулись обозы с ранеными, на ряде участков возникла паника³⁹⁰.

Обстрел поначалу давал сокрушительный эффект. «Люди, непривыкшие к шуму и разрушительному действию тяжелых снарядов, – вспоминал очевидец, – вначале ошалели и начали бросаться то вправо, то влево, не отдавая себе отчета в том, что они делают»³⁹¹. Тем не менее начавшиеся бои носили исключительно кровопролитный характер: наши потери составили около 5 тыс. убитыми, ранеными и пленными, немецкие – около 4 тыс. убитыми и ранеными. Немцы захватили 16 орудий, 18 пулеметов и 37 зарядных ящиков, на поле боя было собрано 4048 винтовок. Главная задача противника была достигнута: уже к вечеру 26 августа русский 6-й армейский корпус начал в беспорядке откатываться назад, оголяя правый фланг 2-й армии³⁹².

Своевременной связи и взаимодействия его частей командир корпуса наладить так и не смог. 16-я дивизия практически весь бой у Бишофсбурга простояла в стороне от решающих событий, ожидая приказа, который последовал после окончания сражения. «От офицеров, состоящих при штабе корпуса и штабе 4-й дивизии, – вспоминал офицер 16-й пехотной дивизии, – получены донесения, что 4-я дивизия совершенно разбита. Она отходит на Ортельсбург; 16-й дивизии приказано прикрыть отступление, двигаясь туда же. Впоследствии уже выяснилось, что 4-я дивизия была разбита по куропаткинской системе: сперва введен в бой один полк – разбит, потом другой, третий с тем же результатом; четвертый остался до конца боя в качестве резерва при командире корпуса и принял лишь небольшое участие в деле. 16-я дивизия не получила никаких боевых приказов, кроме последнего – о прикрытии отступления»³⁹³.

Разрыв между флангами А. В. Самсонова и П. К. Ренненкампфа в этот день составил всего 70 км, но в штабе 1-й армии не имели информации о положении соседа. Командующий 2-й армией также не имел информации ни о П. К. Ренненкампфе, ни о немцах, более того, 26 августа он начал терять контроль над движением своих корпусов, не зная и об отходе 6-го армейского корпуса. Ставка тем временем продолжала торопить его движение на север, удачное завершение которого в Барановичах считали условием для начала большого наступления на Позен³⁹⁴. В результате и 27 августа корпуса центра 2-й армии получили приказ двигаться вперед, фактически упрощая германскому командованию решение задачи по их окружению. Выполняя этот приказ, они втянулись в тяжелые бои с немцами, которые шли с переменным успехом, но в этот же день 1-й армейский корпус генерала Г фон Франсуа атаковал и опрокинул 1-й армейский корпус генерала Л. К. Артамонова, стоявший на левом фланге А. В. Самсонова³⁹⁵. Вновь огромный вклад в успех немцев внесла их тяжелая артиллерия³⁹⁶.

Негативную роль сыграл и командир русского 1-го армейского корпуса. Еще перед войной он получил у сослуживцев репутацию человека, на слово которого нельзя полагаться, что он блестяще подтвердил своими делами³⁹⁷. Карьерист и ханжа, в мирное время он предпочитал следить не за боевой подготовкой вверенных ему войск, а лишь за тем, что вызовет поощрение начальства: например, проверял, достаточное ли количество икон имеется в казармах и хорошо ли знают солдаты молитвы³⁹⁸. В ходе инспекционных проверок генерала перед иконами зажигали максимально возможное количество свечей, а арестованным на гауптвахте выдавали Евангелие³⁹⁹. В 1897 г. Л. К. Артамонов побывал в Абиссинии, где, по его словам, совершил одно из самых известных своих деяний, вошедших в историю: «Лично переплыл Белый Нил, невзирая на крокодилов, и водрузил на левом берегу около «Фашода» французский флаг. Экспедиция Маршана флаг не нашла»⁴⁰⁰. Бесконечные рассказы о подобного рода подвигах (бывших или выдуманных) стали причиной прозвища, заработанного командиром корпуса у подчиненных, – Артамонов-Нильский⁴⁰¹.

Весьма оригинальная репутация не помогла генералу в Восточной Пруссии. Его распоряжения были энергичны и кратки, но неточны и дезориентировали подчиненных⁴⁰². В приказе об объявлении войны был весьма характерный для «героя Абиссинии» пассаж: «Настал для всех нас час воли Божией! На Тя, Господи, уповаем, да не постыдимся и вовек! Твердо верю, что каждый из чинов I армейского корпуса, от старшего генерала до последнего обозного рядового, честно и доблестно исполнят свой долг. Но кроме желания надо еще и ум, и воинская служба, так как всякое дело мастера боится»⁴⁰³. Главным условием победы Л. К. Артамонов считал веру в Бога и призывал подчиненных всемерно ее поддерживать⁴⁰⁴.