Текст книги "Между Ницше и Буддой: счастье, творчество и смысл жизни"

Время, смерть и три урока от Будды, Ницше и Хайдеггера

В древнегреческой мифологии был бог времени Кронос – он пожирал своих детей. Время и поныне продолжает делать это с каждым из нас. Оно дает жизнь и отнимает ее, оно изумляет и ужасает, мы то хотим ускорить его бег, то замедлить; одни события мы мечтаем утопить в его темных водах, а другие, напротив, вырвать из цепких лап или же бессильно пытаемся удержать их в вечном настоящем. Время есть исток бесчисленных казусов и противоречий, и особенно среди них парадоксально взаимодействие времени и личности.

Год за годом, день за днем, секунда за секундой человеческая жизнь вместе со всем окружающим миром ревущим потоком низвергается в прошлое, уходит в небытие – never to be seen again. Чем дальше этот поток уносит события и эпизоды личной истории каждого из нас, тем с большим смятением мы, мысленно оглядываясь, испытываем к ним отчуждение, чувствуем, будто они случились не с нами.

Мы смотрим на собственную биографию как бы со стороны и нередко обнаруживаем, что эти далекие события уже едва ли имеют какое-то отношение к нам теперешними, после чего с трепетом понимаем, что это скоро и неизбежно повторится. Отдельные периоды жизни порой столь сильно отличаются друг от друга, так невероятно контрастны, что невольно задаешься вопросом, произошло ли это с одним человеком.

Сколь многим приходилось с неверием вспоминать «свои собственные» поступки в прошлом, которые затем кажутся немыслимыми, кардинально менять убеждения, привычки, образ жизни, интересы. Взглянув на положение вещей с этого ракурса, мы начинаем видеть себя не единой личностью, а длинной чередой растворяющихся за горизонтом людей, последовательностью смертей без некрологов. Время так растягивает полотно всякой жизни, что в нем будто образуются разрывы и микротравмы, делящие ее на несчетное множество не похожих друг на друга отрезков.

Ранее мы рассмотрели полицентрическое устройство человеческой психики, которая в каждый момент времени есть арена противостояния различных сил, результат коего и есть «мы». Столь же множественной личность является и во времени, поскольку каждый новый миг знаменует новое распределение фигур на шахматной доске нашего бессознательного, зачастую совсем не похожее на то, что ему предшествовало. Именно это наблюдение и ставит нас лицом к лицу с феноменом смерти, позволяя увидеть парадоксальный факт, что сама жизнь, будучи непрерывным изменением, есть и непрерывное умирание. Смерть есть не то, что ждет нас в будущем, она есть само время во плоти – то, что происходит в данную секунду и происходило уже столько раз.

Если Хайдеггер говорил о человеческом бытии-к-смерти, я скорее склонен видеть в человеке бытие-в-смерти, ибо жизнь, смерть, время и становление едины и неразрывны. Чувства и мысли, взгляды и привязанности, впечатления, целые биографические эпохи и наши былые личности уносятся куда-то под мерное биение часов – от них остается лишь искаженная сознанием дымка воспоминаний да истертые фотокарточки; все в этом мире ложится под непрерывно работающий мясницкий нож. Одним из хороших средств соприкоснуться с собственным трупом является встреча с бывшим товарищем или возлюбленной после долгих лет забвения. С пораженным недоумением мы тогда ясно замечаем, что ни мы, ни они уже совсем не таковы как раньше; что, расставшись единожды, мы навсегда потеряли их и самих себя прежних, а делимые воспоминания предстают чем-то нереальным, далеким, фата-морганой.

Это перетекание свойственно не только большим периодам существования, оно неотъемлемо от каждой малейшей миллисекунды. Феномены восприятия – звуки, мысли, краски, чувства, телесные ощущения – все они успевают угаснуть быстрее, чем мы замечаем их появление, и тут же вытесняются новыми. Достаточно сосредоточить свое внимание, чтобы увидеть в переживаемом опыте стремительную дробность, череду убийственных метаморфоз без испытывающего их субъекта, преемственность между коими зыбка и неоднозначна. Лишь привычка придавать этому потоку мимолетных состояний иллюзорную цельность делает возможной нашу повседневную реальность и представление о «Я».

Постоянная смена ландшафтов, видимых с несущегося вперед поезда, оставляют на человеческом сердце раны и шрамы, так как человеку свойственно привязываться, так как он жаждет обладать. То, что на смену былому приходит новое, утешает нас порой не более, чем как если бы после смерти друга нам сказали: «Чего печалиться, у тебя еще будет полно друзей, даже лучше покойного». Такая реплика, сколь бы холодно разумна они ни была, звучит бесчувственно, возмутительно – однако, если подумать, такое же возмущение мы должны испытать, когда нас призывают отпустить прошлое, суля будущее, пусть даже лучшее.

Действительно, на смену каждой закрытой двери открывается новая, и они будут распахиваться вновь и вновь, пока свет в коридоре не потухнет окончательно. И все же эти бесцеремонные хлопки, постоянно раздающиеся перед самым нашим носом, оставляют после себя скверное послевкусие и нередко склоняют увидеть любую жизнь как череду невосполнимых утрат, даже если уносится в прошлое нечто дурное, ведь по самой своей природе всякая утрата, тем более утрата непрерывная и неизбежная, исполнена трагизма.

Время и смерть необоримы, но пессимистическое восприятие их неустанной работы, сопротивление и страх перед несомыми утратами и той главной, окончательной утратой являются следствием искажённого и неполного понимания их сущности. Попробуем заполнить эти пробелы, для удобства выстраивая рассмотрение вокруг фигур Будды, Ницше и Хайдеггера.

I. Будда: пребывание в потоке трансформаций

Первым, кто распознал единство жизни и смерти и положил его в самое основание духовной практики, был Будда. Он выделил у реальности три фундаментальные характеристики. Во-первых, это непостоянство: стремительная смена и перетекание элементарных психофизических состояний. Во-вторых, безличность: нет никого, кто эти состояния бы переживал, нет цельного и неизменного субъекта, только условное представление о его существовании, возникающее время от времени наряду со многими другими. В-третьих, страдание: иллюзорный субъект, цепляясь за уносящиеся прочь или еще не возникшие феномены, испытывает мучительную неудовлетворённость. Нельзя ничего сделать с непостоянством и безличностью, однако страдание можно преодолеть. Для этого требуется осознать и принять неизбежность первых двух фактов и слиться с ревущим потоком перемен, не сопротивляясь ему.

В древнегреческой мифологии сохранилась история о Протее, божестве непостоянства и изменчивости водной стихии, могущем принимать любое обличие по собственному желанию и непрестанно преображающемся. Человек представляет собой плоть от плоти этого божества – он никогда не тождествен себе ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем, но есть сама проходящая сквозь время способность к трансформациям. Удержать те или иные состояния, чувства, места, людей и приобретения не проще, чем удержать руками ветер. Хотя порой кажется, что это удалось, занятие это обречённое и бессмысленное. Мы должны принять себя тем, чем мы и являемся – стихией трансформации, и это снимет бессмысленное страдание и страх, порождаемые трением наших заблуждений об эту основополагающую истину. Неся непрерывную смерть, трансформация дарит и непрерывное рождение – возможность проживать множество жизней вместо одной, увидеть мир разными глазами и ракурсами и примерить на себя новые роли.

II. Ницше: управление преемственностью мгновений

Мы не должны сопротивляться метаморфозам, и тщетна попытка уцепиться за них или остановить их бег. Каждый новый миг рождается в огне, только что поглотившем миг предыдущий, однако становясь прошлым, он не исчезает вовсе. Перед смертью он успевает передать эстафету дальше и сохраниться в нас в свернутом и преображённом виде, под действием того, что немецкий философ Гегель называл «снятие» (Aufhebung): одновременное отрицание и сохранение в преодоленной форме.

Все эти рассыпающиеся мгновения и чередование элементарных психофизических состояний, из которых состоит всякая жизнь, связаны причинно-следственными связями и передают друг другу энергетический заряд, прежде чем рухнуть в бездну времени. Какой именно заряд мы передаем в будущее и в каком количестве в значительной степени находится в нашей власти. Проживая текущее мгновение тем или иным способом, мы определяем характер следующего и образуем линию преемственности, создаём условную цельность собственного бытия.

Важно при этом понимать, что как величина этого наследства, так и его конкретное содержание всегда различны, и наш главный интерес состоит в том, чтобы научиться управлять процессом передачи. Мы должны научиться так пребывать в настоящем, чтобы создавать условия для его новых благих рождений. В качестве простого примера: те удовольствия жизни, которые лишь приятны и почти лишены продуктивного содержания, тают безвозвратно, передавая в будущее лишь тусклые мысленные миражи.

Они как будто и не существовали вовсе, подобно съеденному год назад обеду. Их наследство очень невелико, а нередко бывает разрушительным, создавая растянутый на большие временные отрезки негативный причинно-следственный заряд. Напротив, те радости, которые оказывались одновременно и полезны, пребывают с нами через свои результаты, тем, как они меняют нас и внешние обстоятельства жизни. В своих черновиках (лето 1878 г.) Ницше лаконично резюмирует это в следующей записи, некогда хорошо и надолго запомнившейся мне:

«Полезное стоит выше приятного, так как оно косвенным образом достигает приятного, причем на длительное время, а не на мгновение, или же стремится создать базис для приятного, например здоровье».

Конструктивные виды деятельности прошлого, и в первую очередь очищение и настройка своего сознания, обладают мощным накопительным эффектом и присутствуют через него в настоящем. Они в некотором смысле противостоят силе времени и представляют собой ниточку преемственности, на которую нанизаны наши множественные личности, вереницей уходящие вглубь минувших лет. Если немного перефразировать Эпикура, удовольствия бывают приятные и полезные, приятные и бесполезные, приятные и вредные. Не стоит впадать в максимализм и думать, что следует стремиться к исключению последних двух видов. Для них всех, несомненно, есть свое время и место. Искусство состоит в отыскании должной меры, гармоничного баланса между ними, и приоритет, несомненно, должен быть отдан первому типу, так как лишь они обладают выраженным творческим потенциалом и способностью передавать положительный заряд на последующие стадии процесса трансформаций.

Строго говоря, мы, конечно, не унесем с собой в будущее ничего, так как сами будем уже другие, и пропадет не столько собственность, сколько собственник. Тем не менее мы можем сделать это будущее и развернутый в нем момент или лучше, или хуже, позаботившись о том, какое наследство будет туда передано. Предательство себя и своих творческих инстинктов, слабость и расхлябанность лишают текущий миг полноты и счастья, одновременно формируя движущийся вперед разрушительный причинно-следственный импульс. Напротив, верность своим высшим возможностям и работа над собой этот миг наполняют и вместе с тем меняют ко благу сам процесс претерпеваемых нами трансформаций, нашу жизнь и смерть в их единстве.

III. Хайдеггер: смерть как путь к подлинности

Люди всех веков находили разные способы примириться с так называемой окончательной смертью. Наиболее известным в западной культуре фрагментом на эту тему является следующий отрывок из наследия древнегреческого мыслителя Эпикура («Письмо к Менекею»):

«Самое страшное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения, так как когда мы существуем, смерть еще не присутствует, а когда смерть присутствует, тогда мы не существуем. Таким образом, смерть не имеет отношения ни к живущим, ни к умершим, так как для одних она не существует, а другие уже не существуют».

Не меньшую популярность имеют слова, приписываемые Марку Твену: «Я не боюсь смерти. Я был мертв на протяжении многих миллиардов лет до своего рождения, и это не причинило мне ни малейшего неудобства».

Эти риторические приемы, несомненно, остроумны, но можно взглянуть на беспредметность страха перед смертью и через призму уже изложенных принципов. С одной стороны, мы понимаем, что каждое мгновение и каждое живое существо подвергаются этой «окончательной» смерти ежесекундно. С другой же они передают вперед причинно-следственный импульс, из которого рождается новое состояние бытия. Так называемая окончательная смерть не меняет в этом отношении ничего и так же передает вперед свою гордую эстафету, из которой рождается нечто новое. Страх перед собственной конечностью и сопротивление ей порождаются когнитивными искажениями, осознание которых имеет множество преимуществ и помимо избавления от бессмысленного страдания.

В своей книге «Бытие и время» Хайдеггер называет бытие-к-смерти ключевой характеристикой человеческого существования, а его продумывание – путем к подлинности. Дело в том, что смерть, как окончательный финал, есть самая своя, наиболее уникальная из всех возможность бытия. В ней нас никто не может подменить: смерть может случиться только с нами; феноменологически, чужая смерть – это вторичное, производное явление. Наша смерть есть то уникальное, неизбежное и наиболее интимное событие, которое никто с нами не разделит, в котором никто не поможет, потому опыт бытия-к-смерти отделяет нас от других людей и обособляет среди вещей сущего мира.

Постижение своей конечности ставит перед вопросом, кто есть мы именно как мы сами, оно позволяет ощутить, пережить нашу отдельность, уникальность, ее продумывание способно впервые открыть наше аутентичное «Я», не вытекающее из других и не могущее в них укрыться от своей свободы. Обнажая нашу независимую самость, она способна утвердить нас как свободных, аутентичных «индивидов», чье существование, чье местоположение во времени и пространстве неповторимо и, следовательно, также самостоятельна и неповторима должна быть наша духовная, мировоззренческая позиция.

Опыт смерти вырывает «Я» из стихии «Они», из того, что Хайдеггер именует das Man, из безличности толпы. Бытие-к-смерти означает, таким образом, заботу о человеческой свободе и подлинности, которая берёт начало в осознании своей уникальности, неповторимости, отъединенности, переходя затем к новой, но уже подлинной и независимой включенности в бытие. Осуществлять бытие-к-смерти – это не позволять себе и окружающим раствориться в других, в das Man, помогать себе и им найти и познать свое «Я» именно как свое; открыть свои подлинные интересы и желания, сформировать свои взгляды, не руководствуясь слепо традицией, идеологией, общественным мнением, жить своей жизнью – так же, как и умереть своей смертью.

Продолжая мысль Хайдеггера, можно добавить, что за счет конечности жизнь приобретает остроту и интенсивность. Время и смерть придают значимость существованию и отдельным его мгновениям и событиям в свете знания, что вскоре они будут утрачены. Это не означает, что за них следует цепляться, так как это безнадежно и излишне, но необходимо оценить их недолгое бытие по достоинству. Урок смерти потому еще и таков: не теряй времени даром, воздай должное текущему мгновению и позаботься о том, чтобы оно в своей полноте оставило хорошее наследство. В противном случае накопленная инерция всех этих потраченных впустую или во вред мгновений и созданных ими негативных причинно-следственных импульсов будет так велика, что всякое наше настоящее окажется ими омрачено.

Как разобраться в себе и есть ли у нас призвание

В Древней Греции на стене храма Аполлона в Дельфах был начертан один из величайших этических принципов нашей цивилизации – «Познай самого себя». С тех пор он повторялся на разные лады в тысячах мест и слетал со многих уст, однако те, кто повторяют эти слова, увы, редко находят нужным предложить какие бы то ни было пояснения. Мы инстинктивно ощущаем глубокомысленность призыва к самопознанию и сознаем важность названного процесса, но какой прок в столь очевидно общем принципе, если он не развернут, не детализирован? В нем задается направление, но в практических целях нам требуется карта, пускай даже грубая.

Первым шагом на пути ее составления является, впрочем, вовсе не попытка получить ответ на вопрос, что мы представляем собой как индивиды. Прежде этого требуется пролить свет на ту общечеловеческую природу, что составляет основу нашей личности и которую мы все разделяем как представители вида homo sapiens. Подобная очерёдность совсем не случайна, ведь роднящее нас с другими людьми безмерно больше и значительнее всяких различий.

У нас две руки и две ноги, по жилам нашим струится одна кровь, тела состоят из тех же органов, а геномы наши совпадают на 99,9 %. Первейшие принципы здоровья и причины болезни, источники удовольствия и страдания, потребности и желания, условия счастья, развития и продуктивности – все это с небольшими индивидуальными поправками у нас общее, видовое. Именно данное сходство и делает возможным существование медицины, психологии и философии, всех наук о человеке. Наша психика состоит из столь же идентичного набора шестерёнок и винтиков, и подчиняются они единой механике – строгому, пускай и замысловатому своду правил. Вследствие этого наиболее фундаментальные истины и глубокие прозрения в нашу с вами природу будут равно справедливы и для наших ближних, и как раз их требуется вскрыть в первую очередь.

Конечно, различия между людьми значимы и очевидны. Связаны они тем не менее не столько с качественным различием нашего внутреннего устройства, сколько с различной степенью проявления тех же самых признаков. Можно представить себе человеческое «Я» как приборную панель с огромным количеством ползунков, наподобие тех, что регулируют громкость звука.

Одни определяют нашу склонность к положительным или негативным эмоциям, устанавливают силу и характер реакции на угрозу, на расхождение ожидаемого и действительного. Если они выкручены у вас на максимум, на одну единицу опасности или неопределённости вы – в отличие от более эмоционально стабильного индивида – реагируете, условно говоря, тремя единицами стресса.

Другие отвечают за агрессивность и состязательность, с одной стороны, и склонность к сотрудничеству, сочувствию и эмпатии – с другой. Третьи задают приоритетные интересы, способности и виды деятельности, четвертые – упорядоченность, организованность, трудолюбие, креативность и так далее. Некоторые из этих ползунков могут быть изменены гормонально и медикаментозно, некоторые сдвигаются под воздействием волевых усилий, образа жизни и окружающей среды. Большинство, однако, остаются на своем месте всю нашу жизнь, претерпевая незначительные флуктуации вверх и вниз.

Так, к примеру, сотнями исследований за последние 70 лет было показано, что – строго говоря – невозможно стать умнее (хотя поглупеть, увы, очень даже возможно). Ни один метод, ни одна система за десятки лет упорных экспериментов не показали даже крошечных результатов в повышении взрослого IQ, в усилении того, что называется «флюидным интеллектом». Вы можете выполнить тысячу IQ-тестов, поучаствовать в десятках семинаров и прочитать (или даже написать) библиотеки книг, но ваш процессор останется ровно таким же, что был до этого, – разве что начнёт несколько деградировать с возрастом.

Для жизни каждого из нас первостепенной задачей является знание и общечеловеческой природы, и индивидуальной психической конституции (уникального расположения ползунков на приборной панели нашего «Я»). Что касается первой из них, понимание механизмов работы человеческого сознания, условий продуктивности и счастья дает нам возможность корректно сформулировать основные долгосрочные цели и ценности, выстроить маршрут и расставить приоритеты. Альтернатива честной и критической попытке разобраться в себе – это пребывание в вечном плену у тех, кто сделает это за нас, но вовсе не бескорыстно.

Политическая пропаганда, экономическая манипуляция и всяческого рода идеологии (как светские, так и религиозные) всегда стараются убедить нас, что служить им – в наших же высших интересах. Внушение их чаще всего протекает незримо – оно незаметно просачивается из окружающего мира, из средств массовой информации, разговоров друзей и родственников, из книг, фильмов и социальных сетей.

Даримая таким образом ясность является, однако, троянским конем. Она делает нас заложниками нелепых и уже многие столетия не обновляемых интеллектуальных предрассудков, которыми начинены массовые системы ценностей и мировоззрения. В них человеку вручается или набор ложных целей и ценностей, уводящих его прочь от его высших интересов, либо неверные карты и ложные маршруты, не ведущие туда, куда обещают. Мы превращаемся в слепых потребителей вовсе не нужных нам материальных и интеллектуальных продуктов, в инструмент чуждых сил, которым нет и не может быть никакого дела до нашего благополучия.

Прояснение глубинной природы человека есть краеугольный камень самопознания, без которого всю постройку ждет неминуемое обрушение. Вместе с тем здесь нас в первую очередь интересует следующая ступень – попытка пролить свет на тот своеобразный набор склонностей и предрасположенностей, что характеризуют лично нас. Только жизнь, выстроенная с учетом этого своеобразия, может раскрыть свои высшие возможности, и самое важное, в чем надлежит разобраться, это определение основного вида деятельности, сферы творчества для самореализации. Именно это подразумевается, когда речь заходит о нахождении своего «призвания» и «поисках себя».

Как исторический опыт, так и научные исследования свидетельствуют – предрасположенность к формам активности вовсе не является романтическим мифом и присутствует в выраженной форме у значительной части людей. Более того, ее можно обнаружить не только на индивидуальном, но даже на гендерном уровне. Ярчайший пример – тот факт, что мужчины в целом более заинтересованы во взаимодействии с предметами и идеями, в то время как женщины – с другими людьми. Что любопытно, такова же ситуация у многих приматов. Как показали эксперименты, если детенышам макак-резус, к примеру, предлагать различные игрушки, то самцы предпочитают машинки, дубинки и другие предметы, а самки охотнее выбирают мягкие куклы, повторяющие очертания тел их вида[15].

Созидание, прогрессивное движение к значимой и амбициозной цели есть живая основа полноценного человеческого существования – они обеспечивают вдохновение, ощущение осмысленности, стимулируют наш личный рост и лежат в основе счастья. Определение предпочтительной формы деятельности и формирование условий для сосредоточенного и беспрепятственного занятия ею являются потому первейшими жизненными приоритетами. Можно утверждать, что пока мы не организовали свое личное и социальное существование вокруг избранной формы творчества и не нашли возможность зарабатывать им (в противном случае нам придется отдавать огромный объем своих сил чему-то второстепенному), остальные задачи носят побочный характер. Но как правильно идентифицировать направление для движения, такое, которое действительно подходит нам ввиду нашей психической конституции?

I. Моменты максимальной осмысленности

Дело это не столь трудно, как может представляться, и нам нет нужды заниматься слепым экспериментированием; требуется лишь проявить внимание к самим себе. Когда мы сталкиваемся с чем-то, к чему чувствуем природное тяготение, это вызывает выраженную нейробиологическую реакцию – наш мозг отвечает дополнительной выработкой гормонов и нейромедиаторов, важнейшими из которых в данном случае являются дофамин и норадреналин. Внимание обостряется и фокусируется, мы испытываем повышенный интерес, возрастает уровень энергии и ощущается умеренный прилив положительных эмоций. Происходит частичное растворение «Я» в объекте внимания, мы погружаемся в нечто внешнее и сливаемся с ним, чувство времени искажается и до некоторой степени утрачивается, происходящее переживается как максимально осмысленное. Все наше существо сигнализирует – мы находимся как раз там, где и должны быть.

Ницше сделал по этому поводу в равной мере верное и стилистически прекрасное наблюдение: «наше назначение, – писал он, – распоряжается нами, даже когда мы еще не знаем его; будущее управляет нашим сегодняшним днем». В жизни многих из нас это действительно так. Чтобы расшифровать идущие изнутри сигналы, нужно внимательно понаблюдать за собой в течение дня, недели, месяца, года. Обратите свой взгляд в прошлое. В каких ситуациях, при каких видах созидательной и познавательной деятельности вы чувствовали себя более всего на своем месте? Что чаще всего наполняло вдохновением, энтузиазмом и смыслом и не оставляло чувства вины за потерянное время? Велика вероятность, что это и есть то, что называют высокопарным словом «призвание», или одно из призваний, каковых может быть и несколько (как мы помним, все зависит от расположения ползунков на пульте управления).

Можно взглянуть на то же явление и с несколько иного ракурса – с точки зрения долговременных интересов. Нам следует вновь обратиться к течению собственной жизни, уделив теперь внимание уже не эмоциям и переживаниям, а собственному сознательному тяготению. Какие интересы проходят через всю нашу биографию? Какие дали о себе знать уже очень рано и оказались наиболее стойкими, какие занятия волновали и побуждали к действию?

Нужно, впрочем, сделать оговорку, что не всегда в подобные моменты духовного подъема все было легко, лишено последующих спадов, неудач и разочарований. Они могли быть и должны были быть связаны с напряжением сил, чреваты последующим опустошением. Всякое созидание и приглашение к созиданию энергозатратно, чем и объясняется частое бегство людей от подаваемых им природой сигналов. Сколь бы ни были такие моменты прекрасны, в нас присутствует огромное количество сил торможения. Ответственная за многие высшие умственные процессы и целенаправленную осознанную деятельность префронтальная кора мозга занимает около 4–5 % от его объема, однако потребляет очень значительные ресурсы.

Каждый знает по себе, сколь велик соблазн отвлечься от чего-то сложного на более простое и как скачет наше внимание в подобных обстоятельствах. Это работают программы экономии энергии в ситуации когнитивной нагрузки, механизмы ее торможения, развившиеся в те совсем не далекие времена, когда доступность калорийной пищи была очень низкой. Наши предки-приматы, по много часов пережевывавшие листья в попытках извлечь из них что-то питательное, не могли позволить себе платить по таким счетам.

Высшие когнитивные процессы были роскошью, и их требовалось держать в узде. Человеческий мозг поэтому склонен перестраховываться и периодически вжимать ногу в педаль тормоза в процессе усиленной умственной деятельности, всякого прогрессивного движения вообще. Существуют и иные биологические и психосоциальные причины, почему мы постоянно избегаем того, что нам нужнее всего, избегаем напряжённого созидания и развития. Как раз в силу названных обстоятельств нам и необходимы при построении собственной жизни волевое и осознанное усилие, которые могли бы преодолеть эту инерцию.

II. Герои и антигерои

Далее, есть еще одно вспомогательное средство – необходимо составить список людей настоящего и прошлого, к которым мы испытываем наибольшее уважение и восхищение. Что есть между ними общего? Какие качества объединяют их? На каких поприщах они трудились и трудятся? Подробный ответ на эти вопросы и анализ обнаруженных точек пересечения позволит приблизиться к пониманию своего интуитивного и зачастую имплицитного идеала. Имеет смысл подойти к проблеме и с обратного конца. Какие черты личности, какой образ жизни вызывают и всегда вызывали инстинктивное отторжение, неприязнь, осуждение? Их противоположность укажет на направление, в котором для вас естественнее всего двигаться.

III. Разговор с самим собой

Эмиль Чоран во внушительном возрасте 52 лет оставил в своем дневнике такую запись: «Я создан давать мудрые советы – и вести себя как последний дурак»[16]. О, сколь многие могли бы подписаться под этими словами! Люди всех эпох с изумлением замечали тот парадокс, что другому мы способны помочь куда лучше, чем себе. Планируя собственную жизнь и пытаясь сделать важный выбор, человек будто глупеет; он оказывается отделён от возможностей своей способности суждения.

Происходит это из-за чрезмерной заинтересованности в результате разных частей нашего «Я», которые в такие моменты устраивают свалку возле пульта управления и мутят воду, не давая нам пробиться к доступному нашему уму объёму ясности. Префронтальная кора мозга, где принимаются решения, буквально трещит под натиском сигналов от разных потребностей и программ поведения. Каждая в меру своих сил старается пустить ей пыль в глаза и перетянуть одеяло на себя, так что все искажения восприятия включаются на полную мощность. Накал желания, той энергии, что движет все живое, возрастает, и как обычно, это не приводит ни к чему хорошему.

Давая советы себе, мы выступаем лицом чересчур заинтересованным и предвзятым. Вернее даже, целым созвездием «лиц», ведущих войну всех против всех, в дыму которой видимость очень плохая. Если же жизненный совет мы даем безразличному нам незнакомцу, то наш интерес уже слишком слаб. Мы не будем стараться вникнуть в тонкости чужой ситуации и потому едва ли будем проницательны и полезны. Хороший совет, насколько мы на него способны, мы дадим только человеку, к которому искренне расположены и желаем блага всем сердцем. Для нашей силы желания он находится на срединной дистанции между недостаточной и чрезмерной вовлечённостью, а она, как мы уже неоднократно могли убедиться, зачастую оптимальна.

Хорошая новость в том, что это наблюдение мы можем использовать, чтобы очистить свой объектив по крайней мере от пары слоев искажающей восприятие накипи. Для этого требуется лечь, закрыв глаза, и вообразить мизансцену, напоминающую сеанс с психоаналитиком: как ваше старшее и более мудрое «Я» сидит в полутемной комнате напротив вас же, каким вы являетесь сейчас. Необходимо спроецировать свою личность вовне, представить ее кем-то чужим и отнестись как к тому, кого вы по-отечески любите. Тогда мешавшие вам нейронные сети, пытавшиеся пропихнуть свою повестку дня, потеряют бдительность и разожмут хватку. Нужно представить собственную жизненную ситуацию извне, будто бы в ней находится посторонний, но глубоко симпатичный вам человек. Займите мысленно положение «советчика» и проанализируйте столь хорошо знакомую вам ситуацию сидящего перед вами человека, попробуйте помочь ему ответить на стоящие перед ним вопросы и разрешить проблемы.